«Край кольца: Тонкая грань»

(тема любви - Ennio Morricone - For love one can die) 8 и­юля 1942г. Ле­нин­град. Стран­но, дверь на все его уси­лия не под­да­ва­лась. По­вер­нув в зам­ке ключ, ко­то­рый он вы­нул из-под плин­ту­са, ку­да они с от­цом его веч­но пря­та­ли, при­на­лёг пле­чом, и вдруг по­нял, что квар­ти­ра не за­пер­та. Вла­ди­мир нах­му­рил­ся, не­уже­ли в его до­ме те­перь жи­вут чу­жие лю­ди? Тол­кнув дверь, он ни­че­го не уви­дел. Тем­но­та в при­хо­жей всег­да скра­ды­ва­ла сол­неч­ный свет, а тя­жё­лые гар­ди­ны ме­ша­ли раз­гля­деть прос­транс­тво. Отод­ви­нув в сто­ро­ну пыль­ный бар­хат за­на­вес­ки, он уви­дел та­бу­рет, по­че­му-то на уров­не сво­их глаз, и, быс­тро приг­нув­шись — ис­пу­ган­ное, род­ное ли­чи­ко. Ма­лень­кая, от­важ­ная де­воч­ка, та­кая сме­лая, та­кая нес­ги­ба­емая, за­ка­лен­ная в бом­беж­ках, опа­лён­ная по­жа­ра­ми, вы­нес­шая лю­тую сту­жу и сви­ре­пый го­лод, оп­ла­кан­ная все­ми бал­тий­ски­ми дож­дя­ми и все рав­но выс­то­яв­шая ра­ди жиз­ни, её ли он ис­кал? О ней ли бы­ли все его меч­ты? Та да­лёкая и не­во­об­ра­зи­мо прек­рас­ная его фея не име­ла этих из­му­чен­ных, тём­ных глаз, этих ху­дых, еле жи­вых рук, и уж ко­неч­но те во­ло­сы, свет­лые как сол­нце и лёг­кие как ве­тер, не бы­ли по­хо­жи на эту выц­вет­шую, ту­го стя­ну­тую в узел ко­су. По­ка он рас­те­рян­но со­об­ра­жал, что она тут де­ла­ет, и как мог­ла ока­зать­ся здесь, Ан­на, не про­из­но­ся ни зву­ка, ти­хо ста­ла осе­дать. Сла­бые ру­ки без­воль­но по­вис­ли, поз­во­ляя та­бу­рет­ке упасть на пол, а са­ма де­вуш­ка, толь­ко рас­пах­нув гла­за, что-то пы­та­лась ска­зать, и все опус­ка­лась и опус­ка­лась ни­же. Он под­хва­тил её на ру­ки, не дав кос­нуть­ся по­ла. И вдруг сам не смог по­ве­рить, что всё это про­ис­хо­дит сей­час с ним, в эту са­мую ми­ну­ту. Эта бы­ла аб­со­лют­но точ­но ре­аль­ность, он чувс­тво­вал на ру­ках лё­гонь­кий вес её те­ла, ис­ху­дав­ше­го и хруп­ко­го, он чувс­тво­вал мяг­кое теп­ло её ко­жи, ук­ры­тое плот­ной тканью одежд, он ви­дел её блед­ное ли­цо с дро­жа­щи­ми рес­ни­ца­ми и лег­ки­ми те­ня­ми у глаз, и все рав­но не мог осоз­нать, что это она. Тут. С ним. В его до­ме. И удер­жи­вая её на ру­ках, по­ни­мая, что она за­му­жем, что она мать не его ре­бен­ка, был счас­тлив, как ду­рак, стоя пос­ре­ди при­хо­жей, и улы­ба­ясь глу­пой, со­вер­шен­но иди­от­ской улыб­кой. На­ко­нец де­вуш­ка вздох­ну­ла, и к Вла­ди­ми­ру вер­ну­лось соз­на­ние. Он про­шел в гос­ти­ную и ос­та­но­вил­ся. От­пус­кать её не хо­те­лось. Она бы­ла не­ве­со­мой, как пу­шин­ка, её ма­лень­кое те­ло поч­ти ни­че­го не ве­си­ло, и он сел на ди­ван, не от­пус­кая рук и уса­див де­вуш­ку к се­бе на ко­ле­ни. Свет­лые во­ло­сы соб­ра­ны в пу­чок, и толь­ко воз­душ­ные па­утин­ки от­дель­ных пря­док вы­би­лись и рас­пу­ши­лись у вис­ка, тон­кая жил­ка на шее бь­ёт­ся пуль­сом, поч­ти проз­рач­ные паль­чи­ки, ис­та­яв­шие нас­толь­ко, что ка­за­лось, прос­ве­чи­ва­ют хруп­кие кос­точ­ки — Вла­ди­мир от все­го это­го не мог от­вес­ти глаз. Ан­на еще раз вздох­ну­ла, и рес­ни­цы дрог­ну­ли, от­кры­вая тем­ную си­не­ву взо­ра. С се­кун­ду она мол­ча­ла, слов­но не по­ни­мая и не уз­на­вая его, а по­том ти­хо про­шеп­та­ла: — Не­уже­ли это ты? — и хо­лод­ная, ка­кая-то бес­те­лес­ная ла­дош­ка лег­ла ему на щё­ку. — Это я, род­ная, я, — при­жи­ма­ясь ли­цом к этой ла­дош­ке, так же ти­хо про­бор­мо­тал муж­чи­на. Пос­ле по­луд­ня приш­ли ма­ши­ны с ра­не­ны­ми, и в па­ла­тах опять приш­лось тес­нить­ся. Со­ня, как и всег­да, бы­ла за­ня­та в опе­ра­ци­он­ной, не имея и пя­ти ми­нут на от­дых. Но­ги ны­ли свин­цо­вой тя­жестью от мно­го­ча­со­во­го сто­яния, спи­ну ломило, а в гла­зах ря­би­ло от за­па­ха спир­та, на­ша­ты­ря и кро­ви, но жа­ло­вать­ся она не со­би­ра­лась. Блед­ный и хму­рый Илья Пет­ро­вич еле дер­жал­ся на но­гах, а Ве­ра Алек­се­ев­на толь­ко ме­то­дич­но от­да­ва­ла ука­за­ния сес­трам нег­ром­ким, уве­рен­ным го­ло­сом, не до­пус­кая ни од­но­го лиш­не­го сло­ва, ни еди­ной пос­то­рон­ней реп­ли­ки, что го­во­ри­ло о край­ней сте­пе­ни ус­та­лос­ти. Ве­ру Алек­се­ев­ну Со­ня по­ба­ива­лась, как лю­бая ме­ди­цин­ская сес­тра. Де­воч­ки да­же при­ду­ма­ли ей обид­ное проз­ви­ще — Сы­чи­ха — за всег­да неп­рис­туп­ный и хо­лод­ный вид, но хи­рур­гом она бы­ла пер­вок­лас­сным, это зна­ли все. Не зря Илья Пет­ро­вич прик­ры­вал её, не от­прав­ляя ни од­но­го от­че­та о её ан­ти­со­вет­ских анек­до­тах о ру­ко­водс­тве стра­ны и о ком­му­нис­ти­чес­ком строе. За­кон­чив за­ши­вать ра­ну, Со­ня опус­ти­ла ру­ки и пок­ру­ти­ла го­ло­вой, ти­хонь­ко раз­ми­ная ус­та­лую шею. — Я вый­ду, Илья Пет­ро­вич, — нег­ром­ко ска­за­ла Сы­чи­ха, и сня­ла по­вяз­ку с ли­ца, кив­нув Со­не, — За­кан­чи­вай­те. — Ко­неч­но, — Штерн ото­шел от опе­ра­ци­он­но­го сто­ла, и при­сел в уг­лу за­пол­нять кар­ты. Са­ни­тар­ки все еще ко­по­ши­лись у ра­нено­го, а Со­ня при­ва­ли­лась к шка­фу, с тос­кой по­ни­мая, что впе­ре­ди еще дол­гие ча­сы ра­бо­ты, на се­год­ня зап­ла­ни­ро­ва­ны еще три опе­ра­ции, и это не счи­тая экс­трен­ных, дос­тав­лен­ных сей­час с фрон­та. — Со­неч­ка, пос­мот­ри­те что там даль­ше, — поп­ро­сил Илья Пет­ро­вич не от­ры­ва­ясь от за­пи­сей, — Ска­жи­те, пусть го­то­вят, я че­рез де­сять ми­нут ос­во­бо­жусь. Де­вуш­ка выш­ла из опе­ра­ци­он­ной, на хо­ду стя­ги­вая пер­чат­ки и сни­мая по­вяз­ку. — Что тут? — спро­си­ла она са­ни­тар­ку, что раз­ре­за­ла гряз­ные бин­ты на ра­не­ном, ле­жа­щем без соз­на­ния сол­да­те. — Ос­ко­лоч­ное. Лёг­кое за­де­то и пра­вая но­га сов­сем раз­би­та, — не от­вле­ка­ясь, от­ве­ти­ла жен­щи­на, смы­вая губ­кой про­пи­тан­ную кровью грязь. — Ам­пу­та­ция? — Со­ня тя­же­ло вздох­ну­ла и по­дош­ла бли­же, жа­лость ре­за­ну­ла по сер­дцу. — Да как знать, мо­жет, обой­дет­ся, ес­ли ган­гре­ны не бу­дет, — са­ни­тар­ка уб­ра­ла таз, и нак­ло­нив­шись, от­ве­ла свет­лую прядь во­лос с ли­ца муж­чи­ны, — Пусть уж док­тор пос­та­ра­ет­ся, жал­ко ведь лей­те­нан­та. — Гос­по­ди, — ти­хо про­шеп­та­ла де­вуш­ка и за­жа­ла рот ру­кой, — Ми­ша!.. Ан­на с тру­дом по­ни­ма­ла про­ис­хо­дя­щее. Осоз­на­ние то­го, что Вла­ди­мир ря­дом, что он жив и вер­нул­ся, до сих пор приш­ло не в пол­ной ме­ре. Ка­за­лось, что это всё ещё жес­то­кие иг­ры её рас­суд­ка, из­му­чен­но­го страш­ной вой­ной и слиш­ком дол­гим ожи­да­ни­ем. Она так дав­но и так от­ча­ян­но жда­ла, так ве­ри­ла в это воз­вра­ще­ние, что по­рой ей ка­за­лось, что она про­ме­ня­ла свою жизнь на ти­хое, без­ро­пот­ное ожи­да­ние. И вот те­перь он вер­нул­ся. Так прос­то и так обы­ден­но. Ан­на по­тер­ла лоб и от­кры­ла гла­за, всмот­ре­лась в его ли­цо и вы­дох­ну­ла: — Все хо­ро­шо, я мо­гу сесть. Де­вуш­ка по­пы­та­лась встать, и Вла­ди­мир тут же пе­ре­са­дил ее на ди­ван, опус­тив­шись пе­ред ней на ко­ле­ни. — Анеч­ка, это я… — при­жал­ся он ли­цом к ее ру­кам, — Я жи­вой. И я вер­нул­ся. — Гос­по­ди, не­уже­ли это дей­стви­тель­но ты? — ти­хо всхлип­ну­ла она и под­ня­ла его го­ло­ву, про­ве­ла по во­ло­сам и заг­ля­ну­ла в гла­за, — Это прав­да ты? Не снишь­ся? — Нет, прав­да, — Вла­ди­мир це­ло­вал её паль­цы и улы­бал­ся, — Я так на­пу­гал те­бя, что сам ис­пу­гал­ся… — Еще бы, я ду­ма­ла, что сош­ла с ума… Он сно­ва ут­кнул­ся ли­цом в ее ла­дош­ки: — Аня… Анеч­ка, — про­шеп­тал он и за­мол­чал, не умея спра­вить­ся с на­ка­тив­шим чувс­твом. На гла­за на­во­ра­чи­ва­лись сле­зы, ко­то­рые он не хо­тел ей по­ка­зы­вать. Все ска­за­ла Ан­на: — По­це­луй ме­ня… По­це­луй ме­ня, по­жа­луй­ста, — ти­хо поп­ро­си­ла де­вуш­ка и по­тя­ну­лась к не­му. И ста­ло всё рав­но всё, что их раз­де­ля­ло, всё, что про­лег­ло меж­ду ни­ми, глав­ным ос­та­лась она. Пер­вый по­це­луй, что при­шел вмес­те с вол­ной неж­нос­ти и под­сту­пив­ших слез, за­кон­чил­ся поч­ти сра­зу же, как толь­ко со­лё­ная ка­пель­ка сос­коль­зну­ла с её рес­ниц и упа­ла ему на ще­ку. Даль­ше на­ва­лил­ся шторм, вихрь, ко­то­рый зак­ру­жил, уно­ся с со­бой все мыс­ли и сло­ва. Ос­та­лись толь­ко неж­ные, прох­лад­ные гу­бы, толь­ко сла­бые ру­ки, что опу­ты­ва­ли его, и Вла­ди­мир уже ни­че­го не хо­тел знать, ни­че­го не хо­тел слы­шать, толь­ко бы она бы­ла ря­дом как мож­но доль­ше. Она бы­ла всё та­кой же ма­лень­кой и та­кой же хруп­кой. Хо­лод­ные губ­ки сог­ре­лись в его ды­ха­нии и те­перь та­яли под на­по­ром его губ, рас­кры­ва­лись навс­тре­чу, да­ри­ли се­бя. Неж­ные, не­ве­со­мые паль­цы сколь­зи­ли по во­ло­сам, опус­ка­лись на шею, и ощу­ще­ние это­го, то­же ни с чем нес­рав­ни­мо­го чувс­тва под­тал­ки­ва­ло к ещё боль­шей страс­ти, слов­но он сто­ял на вы­со­ком бе­ре­гу мо­ря, а вни­зу ки­пе­ло, шу­ме­ло, ка­ти­ло силь­ны­ми взма­ха­ми волн бес­край­нее си­нее мо­ре. Он на се­кун­ду отор­вал­ся от нее, и всмот­рел­ся в зап­ро­ки­ну­тое ли­цо в сво­их ру­ках, и хрип­ло вы­дох­нул, — Анеч­ка… — Я люб­лю те­бя, — про­шеп­та­ла она, и поч­ти те­ряя соз­на­ние от его си­лы и ре­ши­тель­нос­ти, сно­ва по­тя­ну­лась к не­му, и тут его обож­гло. Мысль раскалённой иг­лой вош­ла в сер­дце и зас­тря­ла там, скру­чи­вая от бо­ли всё те­ло. — Аня… Анеч­ка, а как же твой муж? — ти­хо, еле слыш­но спро­сил он. — Ка­кой? — уди­ви­лась де­вуш­ка, всё ещё улы­ба­ясь, — У ме­ня нет ни­ка­ко­го му­жа, — и лег­ко по­жа­ла пле­чом. — Как нет? — нах­му­рил­ся Вла­ди­мир, — А сын? Этот по­до­нок ос­та­вил те­бя с ре­бен­ком? В ти­хом го­ло­се пос­лы­ша­лась за­рож­да­юща­яся ярость. — Кто ос­та­вил? — Ан­не ста­ло ве­се­ло, и она опус­ти­ла ру­ки, ко­то­ры­ми все еще об­ни­ма­ла его, — С ка­ким ре­бён­ком? И тут же до­га­дав­шись, ве­се­ло рас­сме­ялась, — Ты о Саш­ке, что ли? Глу­пый, — де­вуш­ка сно­ва об­ня­ла Вла­ди­ми­ра и при­жа­лась к не­му, — Я наш­ла его здесь, в го­ро­де в прош­лом го­ду. Его мать уби­ли не­мец­кие самолёты, и он ос­тал­ся со мной. Он стал мо­им сы­ном, — серь­ез­но заг­ля­ну­ла в его гла­за, — Я люб­лю его, как сво­его род­но­го ре­бен­ка, но… — Ан­на зап­ну­лась и стыд­ли­во опус­ти­ла рес­ни­цы, — Но он не мой. У ме­ня нет, и ни­ког­да не бы­ло му­жа… — блед­ные щёч­ки слег­ка раз­ру­мя­ни­лись, — Я жда­ла те­бя. — А­а­аня! — сто­ном выр­вал­ся вы­дох, и гу­бы сно­ва при­жа­лись к её ли­цу, — Я так люб­лю те­бя, ма­лень­кая. — А по­том? — спро­сил Вла­ди­мир и при­тя­нул де­вуш­ку ещё бли­же. Он си­дел на ди­ва­не, у­ют­но ус­тро­ив на ко­ле­нях Ан­ну, и лю­бо­вал­ся тон­ки­ми нож­ка­ми в плот­ных чул­ках, упи­рав­ши­ми­ся ря­дом в ди­ван­ную по­душ­ку. — А даль­ше я пос­ту­пи­ла на фи­ло­ло­ги­чес­кий, — ска­за­ла она и по­тер­лась о его пле­чо. — И ты сов­сем заб­ро­си­ла му­зы­ку? — Сов­сем, — сог­лас­но кив­ну­ла Ан­на, — Зато я вы­учи­ла не­мец­кий. — За­чем? — Мне ка­за­лось, что так я бу­ду бли­же к те­бе, Хо­чешь, я проч­ту что-ни­будь? Она по­пы­та­лась встать, что­бы доб­рать­ся до книг. — Нет, — удер­жал ее Корф, и вдруг приз­нал­ся, — Зна­ешь, я не мо­гу боль­ше слы­шать не­мец­кую речь. — Рас­ска­жи мне что-ни­будь о се­бе, — нег­ром­ко поп­ро­си­ла Ан­на. — Не на­до, — вздох­нул муж­чи­на, ещё тес­нее при­жи­мая де­вуш­ку к се­бе, — Я не бу­ду ни­че­го го­во­рить, не по­то­му что не до­ве­ряю. Прос­то не мо­гу, — он по­тер­ся вис­ком о ее во­ло­сы, — По­ни­ма­ешь, чем мень­ше ты зна­ешь, тем в боль­шей бе­зо­пас­нос­ти на­хо­дишь­ся. — Multiplicando scientiam addat et laborem?* — спро­си­ла она и её си­ние гла­за ве­се­ло блес­ну­ли. — Да, что-то в этом ро­де, — улыб­нул­ся Вла­ди­мир. Бы­ло бес­ко­неч­но труд­но дер­жать се­бя в ру­ках ря­дом с ней, ког­да паль­цы го­рят и по­ка­лы­ва­ют от бли­зос­ти же­лан­но­го те­ла, ког­да ла­до­ни сжи­ма­ют тон­кую та­лию, а нос драз­нит зна­ко­мый, еле уло­ви­мый за­пах лю­би­мой жен­щи­ны. — Рас­ска­жи мне всё, — пе­ре­си­ли­вая, зас­та­вил се­бя спо­кой­но ска­зать Вла­ди­мир, — Я хо­чу знать каж­дый твой день. — Да не­че­го рас­ска­зы­вать, учи­лась, по­том ра­бо­та­ла. По­том… — она за­мол­ча­ла, и тя­же­ло вздох­нув, про­дол­жи­ла — В фев­ра­ле 41-го не ста­ло ма­мы. Она дав­но уже не­важ­но се­бя чувс­тво­ва­ла, а тут сов­сем ста­ло пло­хо. Сго­ре­ла за три не­де­ли, вра­чи ска­за­ли, что сов­сем ни­че­го нель­зя бы­ло сде­лать. Ан­на за­мол­ча­ла, вновь пе­ре­жи­вая ту боль, и поп­лот­нее при­жав­шись к не­му, про­дол­жи­ла: — По­том на­ча­лась вой­на, и я пош­ла ко­пать око­пы у го­ро­да. — По­че­му не у­еха­ла в эва­ку­ацию? — воп­рос был на са­мом де­ле глу­пый. Он знал от­вет. — Ты же зна­ешь, — Ан­на по­ло­жи­ла го­ло­ву на его пле­чо и зак­ры­ла гла­за, — По­том Иван Ива­но­вич за­бо­лел, и я поч­ти жи­ла здесь, в тво­ей ком­на­те. Сер­дце у не­го всег­да бы­ло не слиш­ком хо­ро­шее, а тут вой­на, кар­точ­ки… от те­бя нет пи­сем. — Ког­да его не ста­ло? — 25 ав­гус­та. Я всю ночь бы­ла здесь, бо­ялась ос­та­вить его од­но­го, а ут­ром ре­ши­ла сбе­гать на фаб­ри­ку. Ког­да вер­ну­лась, ему ста­ло пло­хо, он не пус­тил ме­ня выз­вать ско­рую, ска­зал, что не­че­го от­вле­кать вра­чей по пус­тя­кам… А к ве­че­ру его не ста­ло. Она ти­хонь­ко зап­ла­ка­ла, — Ты прос­ти ме­ня, я зад­ре­ма­ла тог­да, ка­жет­ся, все­го на ми­ну­ту. Я все вре­мя дер­жа­ла его за ру­ку, а он… Вла­ди­мир уте­шал её, как ма­лень­кую, мяг­ко пог­ла­жи­вая по спин­ке и при­жи­мая к се­бе, а де­вуш­ка все всхли­пы­ва­ла и всхли­пы­ва­ла, по­ка не за­тих­ла и не про­дол­жи­ла: — Пос­ле я не при­хо­ди­ла сю­да, не хо­те­ла на­ру­шать по­кой тво­его до­ма, но Саш­ка… Он раз­бо­лел­ся сов­сем. — Рас­ска­жи мне о нем. Как ты его наш­ла? — Не­де­ли че­рез две пос­ле Иван Ива­но­ви­ча я по­еха­ла на ра­бо­ту. Не ус­пе­ла до­бе­жать до трам­вай­ной ос­та­нов­ки нес­коль­ко мет­ров, на­вер­ное, это ме­ня и спас­ло. А Ли­за, это ма­ма Саш­ки, зак­ры­ла его со­бой. Зна­ешь, я не смог­ла от­дать его в приём­ник. Он так и ос­тал­ся у нас, со мной и те­тей Ва­рей. — А его отец? Ты наш­ла его? — она ус­лы­ша­ла, как в муж­ском го­ло­се заз­ве­не­ла рев­ность, или это она прос­то ус­та­ла… — Ми­ша, — Ан­на отод­ви­ну­лась от не­го и заг­ля­ну­ла в се­рые гла­за, — Он спас нас. Он и сей­час за­бо­тит­ся о нас, хо­тя ему при­хо­дит­ся очень слож­но, он же на фрон­те. Она на­ме­рен­но не ста­ла рас­ска­зы­вать ему, как са­ма поч­ти умер­ла, ког­да Ми­хаил вы­та­щил её из ле­дя­ных объ­ятий смер­ти там, пря­мо на ули­це, как по­том сам, не­до­едая, при­но­сил им свой скуд­ный па­ек, как пи­сал им пись­ма, вык­ра­ивая из не­дол­гих ча­сов сна ко­рот­кие ми­ну­ты, как под­дер­жи­вал и опе­кал, за­бо­тясь не толь­ко о сы­не, но и о ней. Не на­до ему знать сей­час об этом. По­том, мо­жет быть, она ска­жет ему, что всей сво­ей жизнью она обя­за­на от­цу Саш­ки. — А не­дав­но отыс­ка­лась Со­ня, она настоящая мед­сес­тра, пред­став­ля­ешь? Все­го во­сем­над­цать лет, а уже год на фрон­те. Бы­ла са­ни­тар­кой под Ора­ни­ен­ба­умом, те­перь вот в гос­пи­та­ле ра­бо­та­ет. Мы, ког­да наш дом раз­бом­би­ли, в те­ат­ре бы­ли. Со­ня би­ле­ты при­нес­ла. И ког­да до­ма не ста­ло, она нас с Саш­кой к се­бе в гос­пи­таль заб­ра­ла. Вот те­перь я там и ра­бо­таю, по­ка в шко­ле ка­ни­ку­лы. Вла­ди­мир смот­рел и не мог нас­мот­реть­ся. Её гла­за блес­те­ли в сум­ра­ке ком­на­ты, та­кие близ­кие, сот­ни раз пред­став­ля­емые и до сих пор по­вер­га­ющие его в тре­пет. Муж­чи­на не мог спра­вить­ся с ком­ком, что зас­трял сей­час где-то в гор­ле. Как рас­ска­зать ей, что он чувс­тво­вал, что пе­ре­жил, что хо­тел за­быть? Как рас­ска­зать, о том, что всё это вре­мя, все го­ды, он не мог жить без неё, за­ды­хал­ся без её го­ло­са, без её теп­ла, без та­ко­го прос­то­го, та­ко­го ес­тес­твен­но­го чувс­тва по­коя, ког­да она ря­дом. — А­а­аня, — на вы­до­хе про­тя­нул Вла­ди­мир и при­жал­ся го­ло­вой к ней, — Я не мо­гу без те­бя. Ока­зы­ва­ет­ся, я сов­сем не мо­гу без те­бя жить… — И я не мо­гу, — ти­хо от­ве­ти­ла де­вуш­ка и за­мол­ча­ла, поз­во­ляя ти­ши­не за­пол­нить ком­на­ту. В раз­ли­том без­мол­вии толь­ко ча­сы на­ру­ша­ли этот по­кой, нег­ром­ко от­сту­ки­вая вре­мя. Вдруг Вла­ди­мир вздох­нул, и отор­вав­шись от неё, ска­зал: — Я хо­чу, чтобы ты у­еха­ла из го­ро­да. Я не смо­гу жить, ес­ли с то­бой что-ни­будь слу­чит­ся. А. Ярославна (Дея) 2016 год.