Часть 9
19 июня 2016 г. в 22:14
12 июня 1942 г. Москва. Кремль.
— Основные силы Ленинградского фронта находятся здесь, от города Урицка до Ладожского озера, — указательный палец генерала Хозина прочертил по карте линию и остановился на разделении между берегом и водой, — На левом фланге в 30-километровой полосе вдоль правого берега Невы до Ладожского озера заняла оборону 67-я армия, в районе Московской Дубровки. Волховскому фронту остается 300-километровая полоса от Ладожского озера до озера Ильмень, — рука генерала вновь указала направление на карте.
— Таким образом, — тут же продолжил генерал Говоров, — На правом крыле против шлиссенбургско-синявинского выступа остаются 2-я и 8-я ударные армии. Со стороны противника в районе Ленинграда действует 18-я немецкая армия группы армий «Север», насчитывающая около 26 дивизий. Её поддерживает авиация 1-го воздушного флота.
Оба генерала сейчас вели этот доклад перед ставкой главнокомандующего, как партию в теннис, ловко дополняя слова друг друга. Главнокомандующий и его генералы склонились над картой и рассматривали расположение обеих армий.
— На Карельском перешейке находится группировка финских войск, имевшая в своём составе более четырех дивизий, — снова вступил Михаил Семенович Хозин, — Наиболее плотную группировку войск противник имеет на Шлиссельбурге косиня-винском выступе. Здесь, — он указал на сером поле карты нужную точку, — В первой линии пять дивизий, до 700 орудий и миномётов, около 50 танков и штурмовых орудий. Ещё четыре дивизии составляют оперативный резерв.
— Так ви считаете, что финны все-таки вступят в войну? — поинтересовался низкий голос с ярким южным акцентом.
— Мы не можем полностью исключить такую возможность, — вытянулся в струнку генерал Говоров, встречая пристальный взгляд темных, опасных глаз.
— А вот Александр Христофорович утверждает, что финнов нам бояться нэ стоит… Так я говорю, товарищ комиссар?
— Так точно! — тут же бодро откликнулся начальник I управления НКГБ, — Мы имеем точные данные, что со стороны Финляндии наступления на Ленинград не будет. Разведка донесла, что финские части останутся стоять на своих позициях, но в боевые действия вступать не станут ни при каких условиях.
— Это точно? — Говоров захлопнул свою папку и встретился взглядом с Александром Христофоровичем.
— Абсолютно точно, Леонид Александрович, — сдержанно улыбнулся комиссар.
(тема Владимира - John Williams "Schindler's List")
8 июля 1942г. Ленинград.
Улица была разделена странным, каким-то совершенно фантастическим образом — с южной стороны почти не уцелело ни одного большого здания, и простреленные их стены с чёрными проёмами окон создавали жуткое и страшное впечатление, зато на противоположной стороне улицы, там, где был его дом, все здания стояли почти нетронутыми. Правда, кое-где окна сиротливо пустели без стёкол, а стены были побиты рикошетом снарядных осколков, но в целом выглядели тут здания неплохо, на фоне противоположной стороны.
Теперь Владимиру казалось, что даже зимой он ориентировался тут лучше; тогда среди сугробов и замерзших трамваев он смог различить свой дом. Теперь же в этих завалах камней и балок он не мог понять, где и какие стояли здания. Вдруг, вместе с этой мыслью на него накатила такая волна ужаса, когда он понял, что там, напротив кондитерской, за углом стоял другой дом из красного кирпича, с большими окнами и нарядной парадной, что от судорожно дернувшегося сердца мужчина споткнулся и остановился, не в силах больше сделать ни шага.
Там жила Анна. Это был её дом. А теперь на том месте одиноко высилась уродливая стена, над грудой кирпича и пепла. На секунду ему стало страшно, так страшно, как, кажется, не было за все эти годы. Липкий, холодный ужас зазмеился по спине, подкрадываясь к сердцу, и Владимир понял, что если сейчас же он не возьмет себя в руки, то больше просто не сможет контролировать себя. Постояв несколько секунд и кое-как справившись с собой, мужчина направился к своему дому, там должны быть соседи, люди должны ему помочь, они должны сказать, когда был налёт и должны вспомнить жильцов, и тогда он найдёт, он обязательно найдёт её.
Утро началось, как обычно, с содовой ингаляции и горячей ванны для ног. Соду Анне дала всё та же Соня, но и здесь, на кухне девушка смогла отыскать на полке целую коробочку, что стояла почти нетронутой с самого начала войны. Уложив после процедуры мальчика в постель и хорошенько его укутав, Анна открыла в комнате окно, давая возможность ребёнку дышать свежим, тёплым воздухом, и пошла готовить завтрак. Через полчаса накормленный и утомленный её хлопотами Сашка листал старый атлас, разглядывая яркие иллюстрации. Время двигалось к обеду, и Анне необходимо было съездить на рынок — молока совсем не осталось, а Сашке оно было необходимо. Поэтому решительно сняв мамину цепочку, единственное, что ещё осталось у нее, Анна пошла переодеваться.
Теперь весь её гардероб состоял из того синего шёлкового платья, которое так любила мама, и форменной юбки с двумя несуразными кофтами, которые ей выдали в госпитале. Сняв с себя старый домашний халат Ивана Ивановича, девушка быстро натянула одежду и заглянула в комнату к мальчику. Сашка только что задремал, и Анна нерешительно остановилась, боясь оставить его одного в квартире. К тому же стрелки часов неумолимо приближались к полудню, возможен был очередной налёт на город. Без неё Сашка не спустится в бомбоубежище, эта мысль остановила её на пороге, и девушка присела в коридоре на скамеечку, сжимая в руках сумку.
Вдруг в тишине квартиры тихо и аккуратно заворочался ключ в замочной скважине, и Анна не сразу поняла, что кто-то пытается открыть входную дверь, которую она по блокадной привычке не заперла. Насторожившись, она поднялась и беспомощно оглянувшись по сторонам, вдруг испугалась. Неужели мародеры всё ещё грабят квартиры? Что ей делать, у неё же Сашка? Но и позволить чужим людям забраться в дом, где лежит больной ребенок, где всё ещё жили дорогие ей воспоминания, она не может, она будет защищаться!
Нашарив рукой табурет, на котором только что сидела, девушка подошла ближе к двери
Когда в феврале он пришел сюда и смог в этом хаосе, в этом ледяном аду увидеть ее, Владимиру почудилось, что всё это нереально, что ему это только приснилось, что ничего он на самом деле не видел, а всё выдумал его утомленный, измученный мозг, да воспаленное войной воображение. Столько лет! Столько долгих, мучительных лет… разные люди, другие страны, чужой язык — ему казалось, что всё вокруг должно измениться, как изменился он, что всё должно было стать другим, неузнаваемым, потерявшим свой прежний облик. Но нет, небо осталось, город остался и она осталась такой же, словно не прошло столько лет, словно не было этой боли расставания, этих лет одиночества, этой мучительной тоски. Она шла с сыном, всё такая же тонкая, светлая, юная, и Владимир знал, что ни за что не подойдет, не разрушит её мир. Жизнь его девочки, его Ани сложилась без него, и он не вправе теперь разбивать всё.
И тогда он пошёл домой.
Их квартира была закрыта на ключ, а в блокадном Ленинграде двери не замыкали, но он хотел прикоснуться к отцу, к себе настоящему, к своим книгам в привычной с самого детства комнате, к портрету матери, и он вошёл.
Здесь точно никто не жил с самого начала войны. Отец, видимо, уехал из города, а больше сюда никто не входил. Он тогда просидел в кабинете у отца целый час, рассеянно рассматривая молодые, родные лица на старой фотографии.
Теперь он шёл домой с одной мыслью — надо забрать их оттуда. Тогда он не подумал и оставил их одних в большом заброшенном доме, но теперь он вернулся и они будут с ним.
А потом он займется единственно важным делом — он отыщет её и её мальчика.
А. Ярославна (Дея) 2016 год.