Замену мне нашел?

      Около недели Филипп Филиппович и Иван Арнольдович только и делали, что готовились к операции. Профессор даже отменил все приемы, чему пациенты были не очень рады. Где же они найдут другого такого гениального и умелого доктора?       Тем временем Шариков продолжал буянить, разводить в доме полный бардак и выводить из себя Борменталя одним только видом. Все как раньше! Пару раз даже приходил домой пьяный до такой степени, что путал вешалку в прихожей с Иваном Арнольдовичем и говорил: «О-о-о, Борменталь, ты наконец сменил свою дурацкую прическу?» Но даже между своими пьянками Шариков умудрялся находить время для раздумий над тем, почему же он так не рад появлению нового жителя в квартире.       Как-то вечером, пока профессор и доктор возились с новым подопытным, Шариков достал из кухонного ящика бутылку водки и сел распивать ее в столовой в гордом одиночестве, размышляя о жизни. А тем временем в открытое окно залетел воробей и присел на подоконнике, негромко чирикнув. Шариков же начал высказывать все ему. Ну, а что? Кто еще-то выслушает? Пусть он ничего не понимает, но хотя бы осуждать не будет. «Возятся с ним, как с дитем малым. Даже мне столько внимания не уделяли, сколько этому. Ну да, я же такой никчемный, никудышный, разгильдяй и бескультурщина! Только пить да на балалайке играть умею. Есть у меня человеческие чувства, тяга к знаниям и к культурному развитию, просто не проявились они еще. Хотя, наверное, поэтому-то профессор совсем про меня забыл, уже неинтересно со мной, лучше ж нового завести. Их вечные оры, ругань на меня… Да достало уже! Я — взрослый мужик, как никак!» Своеобразный монолог прервал Борменталь, вышедший из операционной со словами: — А вы начните проявлять свою тягу к знаниям и всеобщему культурному образованию, месье Шариков, и будет о вас профессор лучшего мнения. — Ты чего подслушиваешь, а? — резко повернувшись, удивленно сказал Полиграф. — Не с тобой разговариваю. — Ну да, воробей — отличный собеседник, — усмехнулся доктор, протирая руки сухим полотенцем. — Знаете, я буду только рад, если вы начнете хотя бы не мусорить в квартире, я не говорю уже о том, чтобы в театр ходить. Хотя было бы очень хорошо! — И что, думаешь, профессор заметит во мне такого интеллигентного и наипрекраснейшего человека? — Не скажу, что наипрекраснейшего, но хотя бы увидит разницу. — Вот скажи, Борменталь, я правда такой плохой? — Честно? Да, — доктор был крайне прямолинеен. — Вы не знаете элементарных правил этикета, не знаете норм приличия, читаете какую-то, извините, ерунду, слушаете этого Швондера, чтоб его! Вы пристаете к женщинам, несмотря на их просьбы этого не делать. Вы хамите, словно… — Ну все-все, понял я, не продолжай, — перебил Шариков. — Дорогой мой друг, начните меняться в лучшую сторону, и люди к вам потянутся. Я даже готов этому посодействовать. — Ну, допустим. — Завтра же идем в театр. Решено. А теперь разрешите откланиться, нам с профессором нужно еще кое-что доделать.       Шариков даже обомлел от такого дружелюбия со стороны доктора. Обычно эти двое всегда найдут повод повздорить. А тут даже помочь готов. «Надеюсь, профессор заметит, что я могу быть не только хамом и нахалом,» — сказал Шариков и допил последнюю рюмку водки.