***
Маринетт чуть ли не бежит домой к Адриану. Уже двадцать минут четвёртого, а она только покинула душные и давящие стены коллежа, позволяя себе с головой окунуться в Париж, так же наполненный глубокими лужами, но уже не с сильным дождём и грозами, а со слабой моросью и глубокой тишиной, разбавляемой далёким гулом двигателей автомобилей где-то на центральных улицах. Можно перевоплотиться прямо сейчас в ЛедиБаг и быть у особняка Агрестов через несколько минут, но ей не хочется: свежий воздух, наполненный озоном, хорошо прочищает мысли и расслабляет, позволяет забыть обо всём произошедшем в коллеже сегодня хотя бы на какое-то время. Телефон в сумочке девушки завибрировал. Она достала его и увидела на экране фотографию той, с кем сейчас вообще не хотела бы иметь дело – Алья Сезер: – Я уже в курсе всего, но… *надрывающий лёгкие и раздирающий горло кашель* мне нужны подробности из первоисточника… кха-кха… я тебя слушаю. Алья думала, что просто простудилась, но оказалось, что она подхватила грипп и теперь вынуждена все сутки напролёт лежать в кровати с высокой температурой и звонить в колокольчик тогда, когда ей что-то нужно. Однако одно небольшое видео, отправленное пытливой правдолюбке одним другом из параллельного класса, заставило её тут же позабыть о болезни и начать наворачивать круги по комнате, даже не смотря на то, что в её глазах бродили совсем другие круги, а голова стала тяжёлой настолько, что тянула вниз, прямо к холодному полу. – Сначала ты ляжешь в кровать, а уже после я подумаю о том, рассказывать тебе или нет, – строго и заботливо сказала Маринетт, без особого труда услышав звук шагов в пустой комнате, где каждое движение всегда отражается от стен небольшим гулким эхом. – Но Мари… – В кровать, быстро! – Аргх… ну, ты как всегда… Алье пришлось подчиниться. Она, перестав наворачивать круги по комнате, легла в кровать и с головой накрылась одеялом. – Почему ты такая злая? – совсем обиженно проговорила Алья, надув губы и не забыв наигранно застонать, только вот приступ кашля всё испортил. – За что ты так со своей лучшей подругой? Маринетт тихо фыркнула в пустоту. – Когда дело касается правды, то у тебя исчезает чувство самосохранения, – в первый день знакомства, когда правдолюбку придавила машина. В тот день, когда она подумала, что ЛедиБаг на самом деле Хлоя. В те дни, когда она, стирая последние кроссовки, бегала по всему Парижу за ЛедиБаг. Когда вышла на поиски в дождь и прихватила с собой Нино. Ради правды Алья совершенно забывает о банальных мерах предосторожности. – Ну, прости меня, я не специально, просто так… кхе-кхе-кхе… просто так получается, – совсем жалобно стала Алья извиняться перед своей подругой. – Но я так и… кхе… ой, этот кашель меня убьёт, – вытирая слёзы на глазах, она вытащила руку из-под одеяла, взяла платок и, прежде чем продолжить говорить, хорошенько откашлялась. – Но я уже в кровати, а правду так и не услышала. Это не честно! – Ох, ну хорошо… Маринетт стала рассказывать Алье обо всём произошедшем в коллеже сегодня утром. Одна говорила, а вторая даже не смела перебивать, будучи захваченной всеми подробностями произошедшего в коллеже “Великого переворота” (так окрестила правдолюбка это грандиозное событие). Ей очень жаль, что она не присутствовала сегодня в классе – так было бы куда интереснее и веселее потому, что ей всегда есть что сказать Хлое. Но, да ладно, что было, то было, но, в любом случае, её сердце приятно греет тот факт, что, наконец-то, на Хлою спустили цербера. – Хи-хи-хи… ах, Маринетт, я горжусь тобой! – похвалила и вновь оказалась сражена приступом сильного кашля. – Ладно, извини, что покидаю тебя… я устала, спать хочу. – Спокойной тебе ночи. Выздоравливай! – с улыбкой на губах как можно теплее проговорила Дюпэн-Чэн и завершила вызов. – Эм, я уже здесь? Маринетт даже и не заметила, как будучи поглощённой разговором с Альей, уже подошла к дому Агрестов, причём до половины четвёртого оставалось ещё две минуты, а она шла обычным шагом. Она протёрла глаза и раз десять быстро моргнула, не поверив, что уже пришла, но мелькнувшая в окне фигура стройного блондина тут же развеяла все сомнения. Подойдя к воротам, она протянула руку и неуверенно нажала пальцем на звонок. – Кто вы и что вам надо? – устало и почти безжизненно прозвучал голос Натали из динамика. Пугающая камера в виде шара на длинной железной трости тут же вылетела из стены и окинула девушку. – Я – Маринетт… – снова заикается, но это нормально, когда перед тобой выскакивает пугающего вида камера, от которой твои глаза сами непроизвольно округляются в страхе. Прям не камера, а часть какого-то монстра из фильма ужасов. – Одноклассница Адриана… он попросил меня принести домашнее… задание… – Хорошо, – магнитный замок на воротах щелкнул, и они послушно приоткрылись, не забыв при этом зло и даже угрожающе скрипнуть. – Проходите. Адриан ждёт в холле. Маринетт, немного поколебавшись, сделала несколько шагов и оказалась во внутреннем дворе. Одна длинная дорожка, уложенная камнем и обрамляемая бордюрами. За пределами дорожки аккуратно стриженый газон, одинокие и высаженные в строгом порядке цветочные клумбы, полные тюльпанов всех возможных расцветок, фиолетовых ирисок и собравшихся в небольшие букетики примул. Вдали растут кусты роз и деревья, чьи ветви и листья аккуратно острижены и не выходят за пределы каменной стены. Ароматы цветов заполонили воздух, но даже эти прекрасные ароматы не способны хоть как-то подавить нарастающую с каждым шагом панику в девушке. Маринетт паникует, но старается не подавать виду. “Лишь бы Адриан не оказался в курсе всего того, что произошло в коллеже: он меня возненавидит!” – она боится этого как огня, может, даже пуще, чем огня. Стоит только ему узнать о произошедшем, как всё может измениться в один миг, ведь Хлоя ему подруга, подруга детства. Тогда можно забыть обо всём: об Адриане, о дружбе с ним, любви, о которой он и знать ничего не знает, даже не догадывается. Тогда весь мир станет унылым, ужасным, он будет противен, отвратителен и превратится в одну бесконечную чёрную полосу без единого шанса когда-либо снова увидеть свет. Ох, не стоит об этом, нужно взять себя в руки и успокоиться, но этот чёрный зонтик подпрыгивает в дрожащей руке, обрекая все попытки на провал. – Так, у меня всё получится на этот раз… фух, я смогу. Смогу… – пытаясь подбодрить себя и не дрожать от страха, говорила самой себе Маринетт. Она коснулась кончиками пальцев массивной ручки двери и уже было собиралась обхватить её и дернуть, как неожиданно для неё самой дверь открылась, и из образовавшегося проёма появился Адриан, а точнее - его голова. – Привет, – мило и беззаботно произнёс он с такой же улыбкой на лице. – А-а-а! Адриан! – девушка взвизгнула, прижала руку к груди и подпрыгнула от неожиданности. Бедный кусочек чёрной ткани со стальными спицами, алюминиевой основой и деревянной ручкой выпорхнул из руки, тихо приземлился на землю и повалился вправо, в сторону цветущей фиолетовыми ирисами клумбы. – Хех, фух… прекрат-т-ттииии ммм-еее-еня т-т-тааккк… п-п-пуг-г-гать… –Прости, я не хотел… – Адриан виновато понурил голову. Он хотел обрадовать подругу, поднять ей настроение тем, что сам лично вышел встречать её, но никак не напугать своим появлением. Однако он быстро нашёл выход из положения, приняв вид дворецкого, и лёгким движением руки сделал приглашающий жест. – Я бы хотел загладить свою вину, пригласив тебя к себе на чашечку кофе. Как ты смотришь на это? “Пи-и…” – пропищала в мыслях Маринетт, совсем не желая верить в происходящее. Кто-то выбил весь воздух из её груди. Кто-то ударил по ногам, едва не лишив равновесия. Нанёс несколько точечных ударов по телу, вызывая судороги и покалывания, особенно в кончиках пальцев и области левой груди. Сердце, кажется, остановилось на несколько секунд, показавшихся целой вечностью, а после оно ожило и стало биться так громко, что Маринетт уже не могла слышать звук своего дыхания, ставшего рваным и быстрым, горячим настолько, что в воздухе, у самых её губ, начали закручиваться клубы пара. – Маринетт? – А, эм… нет, я не… не против… – как можно ровнее попыталась ответить Маринетт и сделала несколько неуверенных шагов в сторону двери, совсем забыв о лежащем уже на газоне зонтике. Порывы небольшого холодного ветра так и норовят унести зонтик прочь, подальше отсюда; он словно обрёл волю и решил помешать своему возвращению в руки хозяина. Маринетт зашла в дом, а Адриан, прежде чем последовать за ней, поднял с газона решивший податься в бега зонт. В доме он поставил зонт не в корзину, где уже лежит несколько таких же чёрных зонтов и всего один белый, а закрыл, обернул верёвочкой и повесил на вешалку – он не хочет перепутать этот зонт с каким-либо другим. Но, даже если бы парень вдруг положил его к остальным, то девушка бы быстро нашла его: чёрная ткань за два года стала светлее, деревянная ручка потёрта и поцарапана ногтями, а алюминиевая трубка имеет небольшую вмятину у того места, к которому прикреплены спицы. Дорогой зонт в прямом смысле этого слова, один из лучших, который когда-либо был в руках у Маринетт… но её неуклюжесть и преследующая неудача сделали своё тёмное дело, заставив девушку не одну ночь плакать и корить себя за даже малейшую царапину на нём. Потёртости на ручке, как и посветлевшая ткань – это результат времени и воздействия солнца, совсем обычное и естественное явление, но в глазах Маринетт это страшнее даже катастрофы. Большинство царапин на ручке появилось в результате падений, случайных или же не очень, но некоторые появились из-за ногтей в те самые моменты, когда она пыталась поймать зонтик в полёте, а он выскальзывал, притворившись скользкой рыбой, не имеющей желания быть чьим-то обедом. Вмятина появилась, по сути, из-за того же ветра: прошлой весной, где-то в середине марта, зонтик вырвался из рук и принялся летать по всему Парижу в поисках приключений, а остановился он, только зацепившись об один из балконов. Маринетт кричала, просила жильцов квартиры, где зонтик остановился передохнуть, скинуть его ей, но никого не было. Она забежала в переулок, превратилась в ЛедиБаг, а беглеца уже и след простыл. Однако она всё же заметила зонт на другом конце улицы и поспешила как можно скорее его настигнуть, а чтобы он уж точно не сбежал, она остановилась на одной из крыш, метнула йо-йо и притянула зонт к себе. Осмотрев и без того натерпевшийся зонт, девушка заметила небольшой след у его основания, за что тут же поспешила обвинить себя, ведь это именно брошенное ею йо-йо оставило след на прочной алюминиевой трубке. Но Маринетт совсем забыла о зонте, когда переступила порог и оказалась в холле огромного особняка Агрестов. Как же давно она здесь не была, вообще в этом доме, в этом произведении искусства! Белый пол с красивым чёрным орнаментом, он словно из времён *Короля-Солнца: светлый, со скрытым смыслом, но в то же время и тёмный, тайный, загадочный. Белые мраморные колонны с интересной резьбой, какую только можно представить в старых книжках, да и то только в тех, где присутствую архитектурные творения гномов. Белые стены с большими чёрными мраморными квадратами, испещрёнными самыми разнообразными белыми пятнами. Двери уже сами по себе являются произведением искусства: олицетворение борьбы света и тьмы, борьбы дня и ночи – покрашенное в чёрный дерево с белыми вставками, изображающими солнце и тянущиеся во все стороны тоненькие солнечные лучи. От всего этого дух захватывает… – Вау… – только и смогла проронить Маринетт, стоя примерно в полуметре от узора, переплетя пальцы рук возле груди. Прежде она была в этом доме, но как ЛедиБаг, да и то по героической надобности, а как обычная девушка, без красного костюма в чёрный горошек, всего раз, да и то не ушла дальше, чем холл, и дело касалось кончившейся энергией Тикки. Это первый раз, когда она находится здесь просто так, без особой надобности или же спешки, и просто пришла к Адриану передать ему домашнее задание, а приглашение на чашечку кофе послужило приятным дополнением. – Тебе нравится? – Да-да, очень… всё здесь… красиво… “Рад, что ты видишь в этом красоту,” – не смотря на радость Маринетт, Адриан чувствует себя совсем иначе – этот дом давит на него психологически. Он столько лет был пленником в четырёх стенах, что успел возненавидеть этот дом, особенно в те моменты, когда отец был к нему груб и холоден, когда не считался с его мнением и делал всё так, как сам считал нужным. Габриэль и раньше был таким, но после исчезновение жены несколько лет назад всё пошло в этом доме наперекосяк. Ссоры стали ещё сильнее, ещё яростнее, они больше стали походить на дуэли, где жесты – твой пистолет, а слова – отлитые свинцом пули. Это война за собственную свободу, за право иметь друзей, за возможность учиться в коллеже так же, как учатся все. Бедная Натали: она всегда стоит между ними, всегда терпит и каждый день устаёт настолько, что уже в конце дня кажется не человеком, а роботом с почти севшим аккумулятором. И почему она ещё не уволилась? Маринетт решила снять с себя тяжеленный рюкзак, а Адриан, заметив это, поспешил ей тут же помочь. “Никогда бы не подумал, что Маринетт такая сильная…” – его очень удивил тот факт, с какой лёгкостью она носит на своих плечах такой тяжёлый рюкзак. В рюкзаке около десяти килограммов, и, если не учебниками, то точно кирпичами, а она носит рюкзак так, как будто там ничего и нет. – Фух… - немного наигранно выдохнул Адриан, вытерев “капли пота” со лба. В нём проснулось любопытство. – Ты тренируешься? – Маринетт одарила его полным недоумения взглядом. – Просто рюкзак тяжёлый, а ты носишь его без труда. – Я, ну… я… – большая проблема для Маринетт. Она с лёгкостью могла бы ответить на этот вопрос кому угодно, рассказать без труда одну и ту же историю про то, что она ходит в спортивный зал несколько раз в неделю и иногда бегает по утрам, но с Адрианом всё сложнее. Почти два года в ипостаси ЛедиБаг должны были уже научить её мастерски придумывать любую историю за несколько секунд, врать с невероятной виртуозностью и вселять людям уверенность в своих словах… но этого как не было, так и нет до сих пор. – Да, я занимаюсь иногда… время от времени… в свободное время… “Никогда…” – девушке стоило огромных усилий, чтобы не сказать этого, обрекая себя на вечные муки и, как следствие, на невозможность скрыть тот факт, что она на самом деле ЛедиБаг. Она много раз наталкивалась на мысль, что Адриану можно рассказать о ЛедиБаг, но она ни разу этого не сделала - Тикки отговаривала. Иногда она сама приходила к выводу, что если она признается, то Адриан будет её любить, но в то же время и не её, не тихую, скромную и неуклюжую Маринетт, а сильную и уверенную в себе ЛедиБаг. ЛедиБаг ведь символ надежды для Парижа, один лишь её вид в костюме заставляет сердца юных парней биться чаще, чем обычно: они влюблены, но, увы, никто из них не будет готов узнать горькую правду о том, что без костюма она совсем другой человек, абсолютно другой человек. Адриан испытывает похожие проблемы, но они выражены немного иначе. Что с костюмом, что без него, он – желанный объект для юных девушек. Кот Нуар – герой Парижа в обтягивающем костюме, всегда с глупыми шутками, всегда сам себе на уме и всегда подставляющий свою спину ради ЛедиБаг, чем иногда он умудряется её злить. Адриан Агрест – модель, наделён от природы сногсшибательной внешностью, умён, вежлив, галантен, но мало кто знает о том, что творится в его доме, что каждый день творится в его душе. Вечно слушать отца, выполнять его прихоти, пропадать на фотосессиях, давать интервью и быть в центре внимания, всегда на каких-то приёмах или же модных показах быть самим очарованием, быть вежливым, даже пафосным… это не он, это ненастоящий Адриан Агрест. Настоящий Адриан – это Кот Нуар. В костюме он становится тем, кем всегда хотел быть: свободным, не связанным обязательствами, без стоящего над душой отца с душащим расписанием, в нём просыпается давно дремавшая жизнь и истинное счастье. Сердце Нуара принадлежит только ЛедиБаг, а значит и сердце Адриана принадлежит ЛедиБаг. Приняв слова Маринетт за правду, Адриан положил рюкзак рядом с дверью, а затем помог снять ей цвета небесной лазури куртку. Он повесил её на вешалку и повёл подругу за собой на кухню. Кухня заметно отличается от холла. Здесь полно красок: белый, оранжевый, жёлтый, зелёный – все они создают на кухне жизнь, особенно тогда, когда через окна пробивается солнечный свет. Здесь пробуждаются самые приятные воспоминания, поскольку кухня стала единственным в доме местом, в котором всё было воссоздано по проекту Лилиан, мамы Адриана, да и то Габриель долго сопротивлялся, считая такой дизайн кухни “откровенно безвкусным и лишённым всякого представления о моде”. Она же ответила тогда достаточно просто: “А мне здесь не нужны последние веяния моды, мне здесь нужна атмосфера”. Здесь, даже самыми холодными зимними вечерами, царит атмосфера лета, настоящего тёплого солнечного лета. Маринетт поспешила уютно разместиться на одном из оранжевых высоких стульев возле стола из светло-зелёного травертина, и, достав альбом, она с головой погрузилась в собственные мысли, желая придумать что-то тёплое, солнечное, что-то соответствующее духу лета. Адриан тем временем открыл несколько шкафов, достал пару чашек, открытую упаковку дорогого молотого кофе, сливки и сахар. Затем он взял лежащую возле плиты турку и, прежде чем насыпать в неё кофе, решил поинтересоваться у подруги касательно того, какой кофе она предпочитает: – Ты будешь крепкий кофе? или мягкий? – Мягкий… - чуть испуганно проговорила Маринетт, подняв голову и едва рукой не смахнув альбом со стола. Она никак не могла ожидать, что Адриан спросит её об этом, спросит о кофе, о такой несущественной мелочи, ведь она бы с превеликой радостью выпила любой, какой только он приготовит. – А сколько сахара? – Ну… эм… вот столько, – девушка неуверенно показала двумя пальцами примерное количество сахара. Он отвернулся как нельзя вовремя, поскольку она сидит сейчас с полным непониманием, с вытаращенными глазами и, кажется, она забыла, как правильно дышать потому, что ей кажется, что дышит она сейчас очень громко. Очень короткий вдох и слишком глубокий выдох, что не есть хорошо, а ещё её рука ожила и сама начала писать все вертевшиеся в голове мысли на одном из листов альбома поверх линий эскиза: Адриан умеет готовить кофе? Ммм… я уже в предвкушении, я хочу попробовать, а если это ещё будет латте… ой, я просто с ума сойду, если он его сделает. Нет, правда, честно… ох, я люблю Адриана, но только сейчас понимаю, как мало знаю о нём… Кран на раковине повернулся. и турка стала постепенно заполняться водой. В этот момент рука перестала писать в альбоме и остановилась. Маринетт, быстро прочитав написанное, покраснела, закрыла лицо руками и загребла альбом так, что он упал прямо в воротник кофты цвета спелого персика и спустился к животу. Адриан не обратил на это внимания, поскольку уже поставил турку с кофе на плиту. Сейчас ему нужно внимательно наблюдать за процессом, хотя, честно говоря, можно обойтись и без этого – он уже тысячи раз варил себе кофе. Сейчас всё иначе и отличается от тысячи раз, поскольку он варит кофе теперь не только себе, но и своей подруге. Этакий домашний бариста, готовящий кофе в основном для себя, иногда для безумной уставшей Натали, признающей его кофейный гений, а иногда и для Нино, частенько приходящего на выходных в гости. Его тоже волнует кофе, но друг всё же важнее… – Маринетт, – не отвлекаясь от процесса варки кофе, назвал Адриан имя девушки. Она убрала от лица руки, но всё ещё оставалась невероятно красной и с чувством того, будто Адриан варит в турке не кофе, а её. – Как прошёл день в коллеже? Адриана впору уже назвать мастером по введению Маринетт в тупиковые ситуации. Сначала рюкзак, а теперь ещё и коллеж. В её голове разом всплыли воспоминания о сегодняшнем не слишком приятном дне, полном сначала одних сплошных разочарований, а после уже и радости за всех: за себя, за одноклассников, даже за учителей, которые не показывали своей симпатии к заступнице, но питали её к ней. Но Адриан… ему не хочется врать о том, что было в коллеже, но и правду говорить страшно. Маринетт не переживёт, если Адриан решит исчезнуть из её жизни и больше никогда не захочет видеть её, разговаривать с ней и вообще находиться на расстоянии ближе пушечного выстрела от неё. – Всё… всё хо… всё хоро… хо… хорошо… – всё же она смогла выдавить из себя ложь, но с огромным, почти нечеловеческим трудом. Правда так и просится наружу, но нельзя, иначе будет только хуже. – А Нино и Алья? Они были сегодня? – Нет, их не было. Боюсь, что они… они и на следующей неделе не придут. Адриан широко улыбнулся. После тяжёлого, утомительного позирования перед камерами, наконец-то, появилась отличная новость, говорящая лишь об одном: он будет и на следующей неделе сидеть рядом с Маринетт за одной партой. Жаль, конечно, что Нино и Альи не будет, но. может, оно и к лучшему? Алья ведь постоянно подталкивает к нему Маринетт, отчего он потом находится в полнейшем непонимании, а она краснеет, заикается, трясётся и едва ли может сказать хоть слово. Да, определённо, без Альи и Нино лучше, и это невозможно отрицать. – Не придут? А что так? – Алья подхватила грипп, а Нино… не знаю, я ему не звонила… По воздуху разлился приятный аромат кофе. Приятные, яркий, чувственный. Адриан тепло улыбнулся, а Маринетт и вовсе успокоилась, даже забыв о том, что рядом с этим парнем она обычно заикается и сходит с ума. Она достала из-под кофты альбом, открыла его на странице с записью и быстро заштриховала её карандашом, хотя лучше было бы оторвать листок, но тогда юный бариста бы всё услышал и тут же начал задавать вопросы. Закончив варить кофе, Адриан снял с плиты турку и разлил кофе по кружкам. Сахар он добавил ещё в процессе варки, так что для завершения всей картины ему осталось только достать из холодильника бутылочку молока и налить немного в чашки, размешать и подать к столу. “Лишь бы я не оплошал, лишь бы ей понравилось,” – так думал парень, взяв трясущимися руками чашки. – Держи… – парень поставил чашку напротив поглощённой эскизом какого-то платья девушки. Сам он решил сесть рядом и понаблюдать за процессом. Свободное, лёгкое, воздушное. Летнее платье с жёлтым верхом и светло-зелёной юбкой, украшенной тоненькими белыми, словно волны или ставшее видимым глазу дуновения ветров, линиями. Все цветные карандаши остались в рюкзаке, так что Маринетт пришлось делать своим красивым, но немного растянутым из-за грифеля карандаша, почерком несколько пометок касательно того, что и как должно быть на этом платье. Если верить воображению, то оно должно получиться простым, но достаточно привлекательным для глаз. Маринетт взяла специально поставленную для неё чашку с кофе и отпила глоточек. Мягкий, тёплый… вкусный. Пряные нотки молотых кофейных зёрен и вкус свежего молока, купленного в одном из магазинов, специализирующихся исключительно на молочной продукции. Там ещё есть корица… ммм, она никогда прежде ничего подобного не пила. “Всё, Адриан, я заберу тебя с собой… ммм, ты будешь мне каждый день готовить кофе… а потом ты нагло меня прервёшь своим…” – воображение понесло Маринетт куда-то не туда, отчего она застыла с чашкой в руках и залилась от кончиков пальцев до самой макушкой ярким красным цветом. Ей сейчас вдруг показалось, что не чашка возле её губ, а губы Адриана прикоснулись к её губам. Воображение сошло с ума, а тело и вовсе покрылось мириадами мурашек, крупных и отчётливо заметных, отчего сам объект мечтаний недоумевающе на неё покосился. – А, хе-хе… просто… просто это самый вкусный кофе, какое я когда-либо пила, – теплая улыбка и застывшая кофейная пенка у рта очень красноречиво всё сказали за Маринетт. Адриан, слегка захихикав сквозь губы, пальцем вытер пенку с губ. Ох, бедная Маринетт Дюпэн-Чэн. Вот зачем Адриан так с ней поступает? Почему он лишь одним своим прикосновением к её губам, одним своим хихиканьем, заставляет её ещё сильнее краснеть и чувствовать себя невероятно глупо? Адриан… Адриан Агрест… почему ты сводишь с ума всех юных девушек, стоит тебе только появиться в их поле зрения? Почему сейчас ты сводишь с ума Маринетт, свою подругу? Может быть, это не ты, твоей вины здесь нет, просто она влюблена в тебя до безумия, а ты этого не видишь, продолжая считать её другом? – Правда? – в изумрудных глазах блондина появились до безумия милые искорки. Он счастлив слышать, что его кофейный гений признали. – Да, – девушка кивнула, борясь с диким желанием прильнуть к губам юного Агреста. Он слишком близко к ней, невероятно близко. Она чувствует на щеке его спокойное, но при этом и горячее дыхание. Её губы покалывают, сердце бешено колотится в груди, грозя прямо сейчас сломать все рёбра и выпрыгнуть. В душе, в мыслях, в сердце, в разуме, там настоящий ураган, сметающий всё на своём пути. Там борьба между желанием быть любимой и страхом быть отвергнутой. – Кофе очень… вкусный… Адриан отодвинулся от Маринетт и поудобней расположился на своём стуле с чашкой ароматного кофе. Он отпил глоточек из чашки и бросил взгляд на настенные часы: 15:38. У него есть ещё примерно двадцать минут для того, чтобы поговорить с Маринетт о том, о чём хотел поговорить со вчерашнего дня. Правда, перед этим он выждал целую минуту, внимательно наблюдая за тем, как его подруга постепенно успокаивается: яркий красный цвет стал мягко-розовым и остался только на щеках, руки уже не дрожат, она чувствует себя вполне спокойно и пьёт кофе, внося в свой эскиз правки. – Моего отца здесь нет, – чуть тревожно начал говорить юный Агрест. – И я могу хоть с кем-то поговорить, – Маринетт подняла от альбома взгляд и недоумевающе вскинув бровь, посмотрела на сидящего напротив объекта мечтаний. – Скажи, а что ты знаешь обо мне? – Ты учишься в коллеже со мной в одном классе. Ты умный, красивый, вежливый, добрый... твой отец – Габриель Агрест, лучший дизайнер во всём Париже. Ещё… Адриан поднял руку в жесте, просящем больше не продолжать – всё это он уже слышал. Слышал не один раз, не два, не три, тысячи, миллионы раз от своих восторженных поклонниц. Нет, сейчас перед ним сидит не одна из поклонниц, а его близкая подруга, которой он хотел бы кое-что рассказать из своей жизни… и это кое-что связано с его отцом. – Мой отец… лучший дизайнер, – парень понурил голову, отвёл глаза в сторону и немного помрачнел. – Но отец он не самый лучший… – Как ты можешь так говорить о нём?! – не скрывая возмущений как на духу выпалила Маринетт, но поняв, что и кому только что сказала, поспешила нервно сглотнуть и мысленно стукнуть себя по лбу от негодования. – Ой, то есть… почему он не самый лучший? – Ты никогда не думала о том, что я большинство вещей из своей жизни делаю не по своей воле, а по воле отца? – взгляд, говорящий “нет”. – Раньше всё было не так уж и плохо: я занимался китайским, ходил на фехтование, играл на пианино, меня каждый день забирали из коллежа на машине… но месяц назад всё стало как-то иначе… – Иначе? – Да… – Адриан слегка кивнул и съёжился на стуле. Может не стоило вообще начинать разговор про отца? – Иначе. Ты, как и многие, знаете, что я почти два года назад начал ходить в коллеж, но мало кто знает, каких трудов мне это стоило… – он сильно сжал ладонь в кулак, сгорая от желания врезать им по столу. – Отец хочет забрать у меня свободу, он хочет запереть меня в доме. Знаешь, как он это аргументирует? Такого Агреста Дюпэн-Чэн ещё никогда не видела. Милый, умный и красивый парень превратился в тень самого себя лишь от одного разговора о собственном отце. Неужели всё настолько плохо у него с отцом? – “Я хочу защитить тебя…” – его голос потух, а сам он совсем раскис и сжал кулаки. На его глазах проступили одинокие слёзы. – Знаешь, я никогда и моделью быть не хотел. В детстве я мечтал совсем о другом: я хотел бы быть пианистом. Почему? Моя мама была пианисткой… Небольшим желанием приоткрыть завесу тайны, какой окутан его собственный отец, Адриан всколыхнул кое-что более сокровенное, то о чём он никогда и ни с кем не говорил, даже с Нино: поднял из глубин памяти воспоминания о собственной матери. – Она каждый день, когда я был маленький, садила меня к себе на колени и играла на пианино, – кулаки разжались, слёзы начали течь ещё сильнее. В душе полно боли, скрывавшейся там очень долго. Он никому не говорил, держал всё в себе, а теперь не может сдержать слёз и как на духу рассказывает всё, что хотя бы когда-то кому-нибудь хотел рассказать. Маринетт для него теперь очень близкий друг, самый дорогой из всех, она даже ценнее Хлои. – Однажды я попросил её… сказал: “Мама, я хочу делать так же, как и ты… научи меня…” Маринетт встала со стула и заключила Адриана в свои объятия. Ему сейчас это нужно. Она понимает, как ему плохо, как больно, как тяжело, понимает его каждую пролитую слезу, но, может, ей так только кажется? Родители Маринетт в ней души не чают: они любят свою дочь, готовы ради неё на всё. Но Габриэль, отец этого бедного парня, вжавшегося сейчас в Маринетт и уткнувшего своё лицо ей в плечо, похоже совсем другой: он не слишком сильно любит своего сына, раз пытается его ограничить в свободе под предлогом “Я хочу защитить тебя”. Да это же чистой воды лицемерие! Он не сына хочет защитить, а лицо своей компании! – Я делал много ошибок… но мама всегда улыбалась… она держала мои руки, она направляла их… – Адриан заплакал навзрыд, и голос его треснул как хрупкий хрусталь. Он больше не может держать себя в руках, он больше так не может – боль слишком сильно вцепилась в его сердце. – Представляешь?.. Она как-то сказала, что я превзошёл её! Ох… Господи, как же я скучаю по ней… – Мне жаль, Адриан… – когда плачут самые близкие тебе люди, сможешь ли ты сдержаться? Маринетт даже и не думала сдерживаться, она и сама заплакала, но тихо. Ей искренне жаль Адриана. – Я… я никогда и… я даже и не думала, что у тебя всё так сложно… прости… Адриан уже не слушал Маринетт. Он погрузился в воспоминания…***
В одинокой комнате, белой и чёрной, но освещаемой солнечным светом, всегда стоит пианино. Сейчас, в настоящем, все предметы мебели накрыты белой тканью, но только не пианино… оно часто молчит, но, когда клавиш касается юный Агрест, то в доме разливается плач, плач его скорбящей по матери души. Он плачет каждый раз, когда его пальцы касаются клавиш лишь для того, чтобы вновь и вновь, раз за разом, сыграть этот плач, а ведь когда-то эта мелодия была полна счастья только потому, что была любимой композицией Лилиан. Далёкое детство. Один из тёплых летних дней, когда положено веселиться, положено отдыхать и радоваться теплу солнечных лучей. Радоваться зелёной траве, деревьям с пушистыми кронами, всевозможным цветам, особенно жёлтым одуванчикам, чем-то всем напоминающим солнечный диск, повисший высоко в небесах. В это прекрасное время из дома Агрестов льётся музыка. Мягкая, нежная, красивая. Адриан сидит на коленях Лилиан и учится играть на пианино. Она помогает ему так, как и всегда: направляет его детские ручки в правильном направлении. – А теперь попробуй сыграть мою любимую, – искреннее и по-детски улыбнувшись, попросила Лилиан, отпуская руки своего сына. Он сначала оказался в замешательстве, чем и показал своим выражением лица. – У тебя получится, я знаю это… Адриан набрал полной груди воздух и начал играть. Маленькие тоненькие пальчики стали грациозно нажимать на клавиши пианино в нужном порядке, создавая мелодию. Жизнерадостная, красивая, чарующая… она так её любила, а теперь, в настоящем времени… теперь эту мелодию любить больше некому. Она разрывает уже не маленькому Адриану душу на мельчайшие кусочки, заставляя каждый раз плакать, скорбить о потери любой матери. – Я играю её для тебя… – с этими словами садится юный Агрест за одинокое пианино в чёрно-белой комнате. Он играет раз за разом эту композицию и чувствует на своих руках тепло рук матери, нежно прикосновение её пальцев, направляющих каждое его движение по клавишам пианино. – Я никогда тебя не забуду…***
Адриан закончил свой маленький рассказ и к тому моменту лишь тихо плакал, как и Маринетт. Она его слушала так внимательно, как никого и никогда не слушала. Она его утешала, как могла: подбадривала, гладила волосы, прижимала к себе покрепче тогда, когда чувствовала, что это необходимо. – Ох, Маринетт… спасибо тебе… – Адриан искренне благодарен ей за всё. Она его выслушала от начала и до конца, хотя любой другой бы уже давно назвал его плаксой и оттолкнул. Она сделала для него так много, что и представить невозможно. – Не нужно, Адриан… – тихо проговорила Маринетт ему на ухо. – Я всегда буду рядом… ты только позови… – посчитав, что так будет нужно, она поцеловала парня в лоб. – Я же твой друг, – она попыталась как можно милее улыбнуться, на что в ответ получила такую же улыбку в ответ. – Я рад это слышать… мне большего и не надо… – и это чистая правда. Сейчас ему больше ничего на свете и не нужно. Он отпустил томившуюся долгое время в душе боль, излил всё как есть, и теперь ему сейчас стало намного легче, чем было этим утром. Парень встал, обнял подругу покрепче и нежно поцеловал её в щеку. – Правда… просто будь рядом… – Буду… У них осталось ещё десять минут до роковых четырёх часов, после которых юной модели придётся отправиться в здание “Kidz +” и дать там интервью для нескольких модных журналов. Всё это время Адриан и Маринетт провели на кухне за кофе в милой беседе: больше никаких вызывающих слёз тем, только разговоры о самом кофе, о предстоящей работе над докладом, и о чём-то ещё, что совсем не касалось даже того же коллежа. Она передала ему домашнее задание, и они договорились, что в следующий раз займутся докладом завтра в библиотеке после уроков и, вполне возможно, пробудут там до её закрытия. – Может, тебя подвезти? – часы пробили четыре. Пора отправляться, пора заканчивать этот тяжёлый день. Нужно дать интервью, а после этого можно и отдохнуть, но почему бы не подвести свою подругу на машине прямо к её дому? Это всё равно по пути. – Ой, нет, я сама дойду, – совсем не заикаясь, проговорила Маринетт. Она пообещала самой себе, что больше никогда не будет при нём заикаться. Эти десять минут она выдержала с честью, и теперь пора идти домой. Пора готовиться к завтрашнему дню, полному тайн, загадок и неизвестности…***
Погода в Париже наладилась окончательно. Уже вовсю светит мягкое майское солнышко, прогоняя и растворяя серые тяжёлые облака с голубеющего небосвода. Белые пушистые облака плывут то туда, то сюда, плывут так, как хотят – истинные беспризорники солнечного дня. Улицы всё такие же мокрые, все в рядах до безобразия глубоких луж, но дождя больше на сегодня быть не должно: по крайней мере, так уверяют всех синоптики. “Я знала, что у Адриана не всё в семье в порядке, но чтобы так… нет, я не знала этого. Я не знала, как сильно он скучает по маме, как сильно тоскует по ней, как он… я никогда не видела, чтобы он плакал,” – все мысли Маринетт оказались поглощены произошедшим на кухне в доме Агрестов. Адриан в её объятиях был другим, совсем другим. Он обычно молчалив, когда дело касается его семьи, а при ней он не молчал, говорил, делился наболевшим за долгие четыре года, ведь именно столько Лилиан нет в живых. – “О чём я только думала? О любви? Ох, нет… ему нужен друг. Я пока не буду думать о любви, пока… я подожду до лучших времён…” – Маринетт… за тобой кто-то идёт, – сидя на плече и аккуратно выглядывая из-за воротника куртки, Тикки уже несколько минут наблюдает за преследующей её подругу фигурой. Она кажется смутно знакомой, но держится достаточно далеко, причём настолько, что лицо разглядеть просто невозможно, а ещё и затерялась в толпе людей. Девушка обернулась. Там много людей, целая толпа самых разнообразных людей: мужчин, женщин, в деловых костюмах, в куртках, даже в летних платьях. Но о ком имела ввиду квами? Может, у неё того, паранойя? – “Тебе просто показалось,” – Маринетт перешла на телепатию. Если уж за ней действительно кто-то следит, то меры предосторожности не помешают, даже такие, которые Тикки не любит. – “Ты во мне сомневаешься?” – голос квами прозвучал в голове девушки с явной долей упрёка. Как это так? В её словах сомневаются? Тем более лучшая подруга сомневается в ЕЁ словах?! Нет, она докажет, что права, что ей не померещилось! – “Зайди в ближайший переулок и превратись. Если окажется, что ты права, то тогда… тогда…” – “Мне ничего не надо, Тикки,” – девушка украдкой махнула рукой, подтверждая серьёзность своих слов. – “Мы проверим это, раз ты так хочешь…” До ближайшего переулка идти не так уж и много, примерно метров пятьдесят, но если в той толпе действительно есть тот человек, который преследует Маринетт, то стоит прямо сейчас ускориться. Маринетт ускорила шаг, и преследователь сделал так же, но она всё же была куда быстрее, поскольку у сапожек явное преимущество перед туфлями на высоких каблуках. – Трансформация… – забежав переулок, тихо прошептала девушка и тусклая вспышка красного света объяла её тело. На ней снова любимый красный костюм в чёрный горошек, в руке йо-йо, а на спине цвета костюма рюкзак с изменившимися лямками, чем-то напоминающими лямки альпинистских рюкзаков, и к нему намертво привязан красно-чёрный зонт. Под костюмом можно спрятать только одежду, а остальное подвергается небольшим изменениям касательно цвета, материала, даже внешнего вида, но не содержимого. Все учебники так же остались в рюкзаке, но уже под более надёжной защитой, правда, один раз эта защита подвела, и у Альи оказался учебник по истории. Впрочем, сейчас совсем не до обсуждения прелестей костюма… ЛедиБаг метнула йо-йо, и оно зацепилось за дымоход. Она притянула себя и оказалась на крыше, откуда можно безопасно понаблюдать за преследователем, а точнее - преследовательницей, поскольку парни на высоких каблуках не ходят. Не прошло и минуты, как тайная личность появилась на горизонте и зашла в переулок. Высокая стройная девушка прошла немного вглубь и стала смотреть в коробках, за бочками, даже мусорный контейнер приоткрыла, но по жестикуляции уже было понятно, что она этого делать не хотела, боясь испортить маникюр. Её лицо скрыто под капюшоном, но из-под него выглядывают пряди ярких пшеничных волос… она всё время, пока пыталась найти Маринетт, рычала, злилась и проклинала всё на свете, особенно дело касалось испорченной одежды, маникюра, грязной кожи и отвратительно запаха. Кого-то она напоминает… – “Вот видишь, я же тебе говорила!” – недовольно сложив лапки на груди, возмущённо проговорила Тикки. – “Да, ты права. Прости, что усомнилась в твоих словах…” – ЛедиБаг извинилась. Да, она не права, она это признаёт. За ней действительно кто-то шёл, и, пожалуй, она вполне догадывается, кто бы это мог быть, но нужно проверить. Как? Это не так уж и сложно. Героиня Парижа быстро и бесшумно добежала до края крыши и кинула йо-йо в преследовательницу так, что капюшон покинул блондинистую голову. – Хлоя?! ЛедиБаг быстро пожалела о сказанном, поскольку преследовательница, а именно Хлоя Буржуа, повернула голову как раз туда, где она и была. Повезло, что не подвела реакция, и она быстро отползла по крыше назад, оставшись так же незамеченной. – “И что ты будешь делать теперь?” Так просто это нельзя оставлять. Хлоя могла идти по пятам за Маринетт от самого коллежа до дома Адриана, выждать полчаса и идти за ней дальше, но вот только зачем? Неужели… хм, теперь всё начинает проясняться. Почему же отец Хлои не примчался в коллеж? Просто сама Хлоя ещё не была дома, и, конечно же, она не звонила своему отцу, чтобы пожаловаться, а это значит, что она сама решила наказать “заступницу”. Решила отомстить сама, но только ли это? Вывод один: – “Хлоя думает, что потеряла меня…” – почесав подбородок, начала развивать ЛедиБаг одну мысль в своей голове. – “Я сейчас доберусь до другого места и стану самой собой. Позволю Хлое снова сесть мне на хвост и вернусь домой… если она пойдёт за мной и остановится у дома, а я это замечу, то придётся вечером мне наведаться в Гранд Пари и проследить за ней…” Хлоя – не та персона, на которую стоит смотреть с закрытыми глазами и уж точно поворачиваться к ней спиной. Если она ничего не рассказала своему отцу, то это значит, что она сама решит, как лучше всего отомстить. В таком состоянии она непредсказуема…***
*Король-Солнце или Людовик XIV. Король Франции, правивший с 1643 по 1715 года.