***
Раннее утро. Позже Жатву начнут проводить в полдень, но в тот день майское солнце только начало всходить, многих, по-видимому, выгнали на улицу прямо из постели. — Посмотри на лица жителей первого, Ларций. Твои земляки напуганы, и они совершенно не рады всему происходящему, — заметил Пит. — А ты думаешь, в наше время они очень радуются? Всё-таки дети первого — это их дети. Или ты думал, что профи не страшно умирать? — обманчиво бесстрастно ответил миротворец, но Пит уже неплохо его изучил. Ларция слова Мелларка задели за живое. — Я не думаю, я просто не знаю, — задушил в зародыше конфликт Пит. — Мои земляки только что капитулировали перед Капитолием, они очень напуганы, капитолийцы сейчас озлоблены, — резюмировал Ларций. И в подтверждение его слов камеры, до того момента с большого расстояния показывавшие испуганные лица собравшихся, а вернее сказать, согнанных на площадь жителей дистрикта, резко переключились на сцену, где крупным планом во весь рост показывали теперь одного человека. — Капитолиец, — безапелляционно заявил миротворец. — Почему ты так решил? — удивился Пит, ему это было совершенно не очевидно. Действительно, на типичного жителя Капитолия мужчина совершенно не был похож. Абсолютно. Ни один, из виденных Питом до того момента, капитолийский житель не смотрел перед собой таким уверенным взглядом. Атлетического телосложения мужчина оглядел толпу и жестоко улыбнулся. Жестоко, но не мстительно. А ещё в его стальном взгляде можно было ясно увидеть непреклонность. И мощь. «Гордый победитель», — невольно подумалось Питу. Но, в целом, самодовольный и жестокий капитолиец вызвал в его сердце брезгливость. И миротворец, похоже, испытывал точно такие же чувства. Всегда крайне сдержанный на эмоции, Ларций от отвращения скривил губы. Капитолиец был одет в какую-то металлическую, тускло-серебристую броню. Она защищала всё его туловище, плюс — специальные наголенники. На защитный костюм миротворца, в который был одет сидевший рядом с Питом Ларций, она было похожа лишь отчасти. Приглядевшись, Пит стал примечать признаки тонкой работы. Изысканная броня внешне была красива, тщательно подогнана, казалось, в ней не было не единого изъяна, мужчина чувствовал себя в ней вольготно, ему не было тяжело ее носить, хотя Пит предположил, что броня была тяжелой. И мощной. Это было очевидно. — Мягкая сталь, такую дешевле полумиллиона сейчас не найдёшь, даже в Капитолии, — со знанием дела, не отрываясь от экрана, произнес Ларций. — Такую вообще трудно найти. Даже в шестом дистрикте сейчас такую не сделают, да, думаю, и раньше не делали. Только в столице. Сложная технология. Это явно офицерская броня. Капитолиец, судя по всему, был командиром и вёл себя так, как если бы он считался самым главным. Но его речь удивила Пита своей краткостью и откровенностью, которую от жителя Капитолия Пит никогда не ожидал услышать. Резким и хорошо поставленным голосом капитолиец объявил о том, чему должно быть. Произнес громко и четко. Не услышать его на площади было невозможно: — Граждане первого дистрикта! Я хочу вам напомнить о том, что особое положение по-прежнему действует, поэтому малейшее нарушение режима тишины будет строго караться, наверху установлены пулеметы, а торжественность момента записывают камеры. Первый дистрикт сегодня должен показать пример своего первенства в дисциплине. — У него сейчас такое выражение лица, словно он готов в любую секунду отдать приказ и уничтожить всех до единого собравшихся на площади, включая детей, — предположил Пит. — Нет, ты не прав. Убить всех детей? Ни в коим случае, — заявил миротворец. — Дети обязаны каждый год трястись от ужаса, представляя, что выпадет их имя. А потом радоваться, что этого не приключилось. А их родители должны дрожать, дрожать и еще раз дрожать. Дрожать, чтобы покориться. Мелларк не удивился откровенности Ларция. В присутствии Пита он позволял себе говорить то, что думает на самом деле. Конечно, Пит знал, в чем причина такой откровенности: Ларций детально изучил его характер и понял, что слово «Предатель» и имя «Пит Мелларк» в принципе несовместимы. Но тут было и нечто другое, о чём Пит не знал, но догадывался. Победители, Кашмира в особенности, питали к Капитолийской верхушке самую горячую ненависть, которую невозможно смягчить огромными деньгами, в которых Победители-профи частенько просто купались. Кашмира как-то раз показала Мелларку свою коллекцию драгоценных камней, которую она собрала за десять лет, и у Пита закралось подозрение, что весь двенадцатый, целиком, стоит меньше! Мелларка тогда ещё поразила небрежно брошенная Кашмирой фраза: «Ты думаешь, это много? Ха!!! Да если тебе только захочется, на день рождение своей лучнице ты запросто сможешь подарить самый дорогой во всём Капитолии бриллиант!». Но Ларция Капитолий никаким образом не ущемлял, Пит знал: по рождению тот происходил из состоятельной семьи и с детства ни в чем не нуждался. По логике вещей, он должен быть лоялен Капитолию. Но миротворец лишь питал тщательно скрываемое презрение. Причин этого Пит пока понять не мог. Питу захотелось возразить, что одним грубым насилием победить невозможно, но в этот момент камеры выхватили из толпы лицо одного жителя, затем — второго, третьего, … пятнадцатого. Женщины беззвучно плакали. Лица же мужчин были просто испуганными и выражали непонимание того, что происходит вокруг. «Непонимание происходящего злодейства», — родилась в мозгу Мелларка верная оценка. Затем показали лицо солдата. Солдата, а не миротворца. Именно тогда Пит понял, что во время первых Голодных игр миротворцев ещё не было. Капитолий придумает их позднее. Площадь просто-таки наводнили солдаты в серебристой броне. Она, а также черный автомат, были у каждого. Пит подумал: «Как же их много! Во всем дистрикте двенадцать, сколько себя помню, миротворцев было сотни две, ну, может, три. Но на площади куда больше тысячи солдат». Камеры показывали разные части площади, и постепенно Пит прикинул, что солдат на площади несколько тысяч. Они образовали вокруг жителей плотное кольцо. Солдаты оттеснили взрослых от детей, и дети оказались в центре площади, от родителей их отделяла самая настоящая стальная стена. В целом, солдат на площади было не меньше, а возможно и больше, чем всех жителей первого дистрикта. — Пит, посмотри, детей в несколько раз больше, чем взрослых, — обманчиво холодно произнёс миротворец. Пит этому не поверил. Но картинка на экране постоянно менялась, операторы явно стремились, чтобы даже самый отдаленный уголок площади непременно попал в прямой эфир. Пит понял, что Ларций прав: детей было около десяти тысяч, а взрослых вдвое меньше. — Капитолийцы расстреляли несколько тысяч повстанцев, которые сдались им в плен в первом дистрикте, — с притворной холодностью поведал Питу миротворец. — Но детей они берегли. Зарегистрировали всех сирот. Создали три приюта, привезли из Капитолия медикаменты, которых и в столице не хватало. Наладили в первые же дни выпечку белого хлеба. — Ты знаешь, зачем они так поступили? Ларций категорически не желал отвечать, губы у него прямо-таки свело судорогой. — Чтобы все выжившие дети не смогли избежать Жатвы. Когда им исполнится 12 лет и так далее, каждый год. Капитолийцы даже готовы были поделиться с ними продуктами, которых им самим не хватало. Месть, Пит. Слепая месть. Голос Ларция звучал в мозгу Мелларка подобно раскаленным иглам, которые, казалось, впивались Питу прямо в мозг. Они молча наблюдали за происходящим. Потрясённый до глубины души Пит и обманчиво холодный миротворец. Которому, казалось, ни до чего нет дела. Казалось… Детей явно перерегистрировали (или переписали) до Жатвы. На помост, а это был именно помост, принесли огромный ящик. На ящик был натянут красный флаг Панема, где красовался золотой орёл с поднятыми крыльями — герб Капитолия, знакомый Питу и всем-всем-всем жителям страны с детства. Именно туда сложили карточки с именами детей. Переклички никто не проводил, главный капитолиец сразу приступил к жеребьевке. Пит не сразу заметил, что на площади нет дворца правосудия. Только расчищенный от грязи и строительного мусора огромный деревянный помост, его торжественно застелили белой тканью. Наблюдая, Пит также заметил многочисленные руины, то и дело «случайно залезавшие» в кадр. Руины жилых домов. «Капитолий бомбил жилые дома целенаправленно, дабы лишить воли к сопротивлению», — подумалось Мелларку. Дальше произошло вот что. Главный капитолиец вытащил карточку и провозгласил: — Трибут номер один от первого дистрикта: Флоренс Фицвильям. И на помост («Эшафот! — подумалось Питу в этот миг) насильно притащили упирающуюся девушку. Растерянности в ее лице не было. Лишь страх и обреченность затравленной жертвы. — Родители, сестры, братья у тебя есть? — спросил у девушки капитолиец. — Нет, я — сирота, — ответила Флоренс. — Всё понятно, уведите её, — и приступил к поиску карточки трибута мужского пола. Только сейчас Пит обратил внимание, что капитолийцы свалили карточки с именами детей в одну кучу, из-за чего капитолиец дважды вытаскивал карточки с именами девочек, называл имена, солдаты находили их на площади и выводили ближе к помосту, а после того, как выяснялось, что они не юноши, отпускали. Капитолиец при этом хранил бесстрастное спокойствие. Наконец, он вытащил карточку с именем мальчишки: — Иниго Гомес Четвертый, — и на помост взошёл высокий и плечистый смуглокожий мальчик лет 13-ти. А дальше Пит отвлекся от трансляции и изумленно обернулся на миротворца. Ларция, всегда спокойного, с железной выдержкой — неделю назад он не устрашился бунтующей толпы в седьмом дистрикте и своим телом загородил Пита — его будто подменили, это был совершенно незнакомый Питу человек. «В чём дело? Что это с ним?» — гадал изумленный Пит, и тут его осенило. Ответ лежал на поверхности. «Тут нечто глубоко личное!» — предположил Мелларк. Было ясно: мальчик по имени Иниго Лопес приходится Ларцию либо родственником, либо был очень похож на какого-то близкого ему человека. Только так можно было объяснить, что миротворец почти полностью утратил над собой контроль. «И он не играет. Слишком уж это грубо, дико и противоестественно. Напрочь сбивает с толку», — предположение, что это «новая проверка» от Сноу, Пит отмёл. Не только Ларций внимательно изучил его характер, но и Пит «просканировал» своего нового друга вдоль и поперёк. Миротворец начал себя вести, как Кашмира. То неожиданно вскакивал с места, то срывался на крик, то сыпал отборными ругательствами. Очень импульсивно. Это было совершенно ему несвойственно. Пит внимательно наблюдал, оставив выводы на потом. А на помосте в это время происходило вот что: Солдаты притащили прямо на помост всю семью Лопес. А именно: бабушку, лет 60 или старше — двое солдат помогали ей взобраться наверх. Она вела себя со спокойным достоинством. Ее дочь, мать мальчика, высокого роста черноволосая женщина лет 45, была сильно напугана и находилась в глубоком шоке. Если бы не старший сын, брат Иниго, ему было, наверное, лет 25, она бы точно упала. Также на помост поднялись две девушки, сестры Иниго. Одна — чуть старше брата, лет 15-ти, вторая — лет 18-20 от роду. Таким образом, трибутом стал их младший брат. Все они были очень напуганы. Хотя, казалось, им-то ничего не угрожало. Именно в этот момент, Ларций неожиданно вскочил с места и закричал: — Убийцы! Ненавижу вас! Пит от изумления чуть не свалился со стула. Поведение миротворца, находящегося прямо в центре Капитолия, в семи минутах пешком от дворца Сноу, было для него диким. Оно никак не укладывалось в представление Пита о том, какими должны быть миротворцы. А ведь у Ларция имелся особый почетный значок: «Лучший миротворец в своём отделении». Ларций сорвался. И это было небезопасно. Пит невольно обеспокоился за него и не мог не спросить, что вообще произошло. Услышав ответ, Мелларк от удивления потерял дар речи: — Я прекрасно знаю их. Мы практически одна семья. Они живут в моем доме, который построил мой дед, а Иниго Гомес Пятый уже более сорока лет дворецкий нашей семьи. Но мне, когда я был ещё совсем маленьким, рассказали, что вся его семья погибла в Темные дни. Мужчин убили повстанцы, женщины погибли при бомбёжках и от голода. Выжил только один Иниго, маленький мальчик. Теперь я знаю, это — ложь! — последнюю фразу миротворец выкрикнул. Его лицо стало ярко-красным, перекосилось от ярости. От привычной маски невозмутимого спокойствия не осталось и следа. Питу его реакция показалась слишком бурной. Но естественной. — Ты что, хочешь сказать, что их всех убьют? — Пит только через несколько минут смог взять себя в руки и задать Ларцию вопрос. Вот только ответа он не дождался: миротворец тяжело дышал и прийти в себя никак не мог. В это самое время, на экране, семью Иниго Гомеса после очень короткого прощания — сёстры плакали, но особенно дурно было матери, которую обеими руками, не давая ей упасть, держал старший брат Иниго, на лице которого был написан гнев: он осознал, что младшего брата он живым больше не увидит, и Пит не мог этого не приметить, — увели солдаты. В кадр они больше не попадали. Увели и самого трибута, но уже в противоположном направлении, под конвоем, для отправки в Капитолий. Сам Иниго вёл себя на редкость мужественно, вот только в его глазах отчётливо читалось понимание того, что он обречён на скорую смерть. — На этом церемония Жатвы в первом дистрикте объявляется состоявшейся. Напоминаю гражданам дистрикта, что новые правила не допускают перерыва в работах по расчистке территории дистрикта больше, чем на один день. Завтра суббота — все должны быть на рабочих местах по первому гонгу, в семь часов утра. Опоздание наказуется очень строго, никому не советую забывать об этом. И ещё! Никто не забывает о том, что просмотр обязательных выпусков новостей происходит три раза в день: утром в полвосьмого, в обед в 13.00 и поздно вечером в десять часов, — громко и отчетливо провозгласил «главный капитолиец», который теперь вызывал у Пита только чувство глубочайшего омерзения.***
В Капитолии наступила ночь. К Питу вернулись кошмары, красочные и жуткие, поэтому он не спешил покинуть подвал и намеревался смотреть записи до самого рассвета. После увиденного, Ларций медленно приходил в себя, но он не смог бы заснуть, даже если бы и захотел. Пит это понимал, поэтому они сделали перерыв. Мелларк оказался предусмотрительным человеком. Он захватил с собой большой термос с кофе, а также хлеб, сыр, мясо и свежий салат. А Ларций неожиданно вытащил фляжку. Раньше Пит её у него не видел. Настроение у Мелларка было препоганое, поэтому, не заподозрив подвоха, когда Ларций предложил ему сделать один глоток, он не стал отказываться. Глотнул и долго не мог прийти в себя, откашливался. Ларцию даже пришлось пару раз хлопнуть его по спине, только тогда Пит смог дышать и говорить. Ему показалось, что он отхлебнул «жидкий огонь», а не самогон или водку. — Что это было? Чистый спирт? — наконец спросил хриплым голосом у сохранявшего олимпийское спокойствие миротворца недоумевающий Пит. — Дезидериум. Шестьдесят градусов, а на вкус — чистый спирт. Зато, когда очень надо, мгновенно проясняет мозги, — и, как ни в чём не бывало, отхлебнул большой глоток из фляжки. Его реакция была реакцией привычного к такому «адскому пойлу» человека. Пит изумился: — Ты же вообще не пьёшь? — Не пью и тебе не даю. Я же обещал Птолемею не давать тебе пить, — на лице миротворца уже не было ни грамма злости. Впечатляющий контраст. Мелларк же покраснел, как рак. Пит вспомнил происшествие двухнедельной давности, когда, находясь в элитном ночном клубе для «золотой молодёжи» под названием «Оракул», он первый раз в жизни напился. Но перед этим, дико заплетавшимся языком, завернул речь крайне антиправительственного содержания. И, как всегда, начиная с первого «особого интервью у Цезаря», сорвал полнейший аншлаг и громовые аплодисменты собравшихся. Но в тот раз Мелларк не получил никакого наказания от Сноу. Тем более, что ровным счетом ничего не помнил, к тому же его прикрыли новые капитолийские друзья. Однако с того самого инцидента ничего крепче кофе Пит не пил. (Примечание: Подробно эта история здесь: https://ficbook.net/readfic/2821246/9007309) Ларций молчал, серьёзно, без иронии наблюдая за весьма смутившимся Питом, который молча отхлебывал кофе и поедал капитолийскую сдобную булку, неспешно макая её в стакан молока, хотя добавлять молоко в кофе Пит не стал. Миротворец же с аппетитом поглощал большой кусок говядины с листьями салата, зелёным горошком и имбирной приправой. Оба молчали. Насытившись, Ларций начал свой монолог: — Я совершенно не был готов к тому, что увидел. Руку бы дал на отсечение, что этого не может быть… Но я собственными глазами видел семью Лопес живой и здоровой! В детстве, Пит, у меня было два дедушки: дедушка Теренций, мой родной, папин отец, и мистер Иниго Лопес Пятый, которого я почитаю, как родного. Он необыкновенный, очень мудрый человек. Порой он заменял мне отца, а до семи лет был моим единственным воспитателем. Дедушка Теренций в прошлом году умер, поэтому у меня теперь один дед — дедушка Иниго. Пит в эту минуту пожалел, что не успел нанести визит вежливости в дом Ларция. Надо бы познакомиться с мистером Иниго Лопесом, но ещё поподробнее узнать про семью Ларция. Мелларк обратил внимание, что миротворец довольно скуп на рассказы о своей семье и так и не назвал свою фамилию. — Иниго Лопес, трибут, 13 лет. Он погиб на первых играх. Он ведь не может быть его отцом? — Пит долго молчал, но всё же решился задать этот вопрос. — Дедушка Иниго родился семьдесят четыре года назад, сразу после окончания «Тёмных дней», он мне рассказывал неоднократно, что его отец, Хайме Лопес, погиб, и он его не помнит. Немного лучше он помнит мать, в записи её не показали. Вероятно, из-за грудного ребёнка её не убили сразу. Дедушка рассказывал, что она пропала, когда ему не было и четырёх лет, дед вырос в сиротском приюте. Теперь ясно, что мать назвала его в честь погибшего дяди. Пит, давай помянем трибутов от моего дистрикта, Флоренс и Иниго, первых убитых играми детей из дистрикта один. И их семьи. Они молча сделали по глотку дезидериума, после чего миротворец завершил рассказ: — Теперь я уверился в том, что семьи трибутов всегда убивали. Из семьи Лопес выжили лишь младенец и его мать, которую, вероятно, убили позже. О том, что вся его семья не погибла в «Тёмные дни», уцелела даже бабушка, мой дед и не подозревает. В приюте ему сказали, что никто из его родни не выжил. Я же собственными глазами видел Гомесов. Эпидемий и массовых болезней в первом никогда не было. Их убили. Даже могилы у них не осталось. Мне рассказывали миротворцы из второго, что когда-то давно семьи трибутов всех дистриктов, кроме второго, поголовно убивали. Но я им не поверил. Как можно было поверить в такое безумие? Я же из первого дистрикта. Капитолий любит первых и вторых, ведь так? — голос миротворца был негромким, но твёрдым и абсолютно трезвым, в то время как Пит от дизидериума чувствовал себя несколько расслабленным. — И что, такую вот картину мы увидим во всех следующих записях? — задумчиво спросил Пит. — Везде, кроме второго. В дальних дистриктах, где поддерживали повстанцев куда сильнее, чем у меня дома, Жатвы могут происходить куда жёстче. Пит пожал плечами. Он не знал, почему миротворец так уверен в этом. Чем второй дистрикт так отличается от прочих? Но он вспомнил, чему его учили в школе: только дистрикт два не предал Капитолий, оставшись верным до конца. Раньше Мелларк не задумывался, почему второй дистрикт каждый год проводит Жатву и посылает трибутов на игры, если всем известно, что в восстании участия он не принимал. Чтобы получить ответ на этот вопрос, Пит достал следующий диск, и, спустя пару минут, можно было увидеть, как проходила первая в истории Голодных игр Жатва в дистрикте два.