Июль 17: Фанфик реанимирован
***
Первым молчание нарушил Пит: — Ну что, доставай следующий ролик. Не сидеть же тут всю ночь. Хотя именно это Мелларк и намеревался сделать: ему меньше всего хотелось вновь встретиться лицом к лицу с Марвелом, который в последнее время повадился являться к нему во снах. И он ни за что не согласился бы поведать кому бы то ни было о том, какие разговоры там между ними велись. Никому, даже Китнисс, хотя Пит твердо осознавал, что однажды именно ей всю эту небывальщину придётся выслушать. Но пока Мелларк решиться на подобное не мог: это было слишком, даже для Китнисс. Он не боялся, что она сочтёт его сумасшедшим, нет. Пит опасался того, что она, напротив, поверит каждому его слову и сломается. Но сейчас ему было необходимо приободрить Ларция. — Ладно. Ты, конечно, прав. Да и мне страшно интересно посмотреть на первую жатву Второго, — сказал красный, взъерошенный миротворец-телохранитель. — Интересно, есть ли тому веская причина? — закинул удочку Пит. Нужно было отвлечь его от приключившегося только что кошмара. — Господин специальный представитель президента ничего не пропускает и все замечает, — рассмеялся Ларций. — Отвечаю, сэр! Мой интерес возник не на пустом месте, я давно хотел узнать подробности про первую жатву Второго Дистрикта. — Вторые рассказали? И что же такого поведали горцы, что не Жатва Двенадцатого, где трибутом выбрали мать самого президента Сноу, а именно Жатва во Втором заинтересовала Вас, мистер Кеннинг? — склонив голову набок, лукаво спросил Мелларк. Он знал, что лучший способ улучшить настроение Ларцию — это по-доброму его «подколоть» и, заодно, немного поумничать. — Да потому, мистер Пит, что давным-давно, четыре года назад, ещё в учебном подразделении, мне рассказали про неё нечто весьма интересное. Правда, эти рассказы больше смахивают на бредни. Бунт. Волонтёры Второго взбунтовались прямо на Жатве. Говорят, что помощник Военного министра подрался с командиром 2-го пехотного Легиона прямо в Сенате после того, как тот не только отказался перебросить войска из Третьего и Четвёртого во Второй, но и послал его к чёртовой матери, — с жаром отвечал миротворец. — Даже не знаю, что сказать. Они же не обещали «говорить правду и только правду»? — и Мелларк включил диск с записью Жатвы во Втором. — Нет. Не обещали. Ну и качество! Не телевизионщики снимали, наверное, а кто-то из волонтёров, — произнёс Ларций. На мониторе началось беспорядочное мелькание, но одно бросилось в глаза сразу — невероятное количество молодых мужчин в чёрной военной форме. — Похоже на то. Я думаю, тот, кто начал снимать, не имел раньше опыта обращения с подобной камерой. Хотя, взгляни-ка, изображение стабилизировалось. Это военный журналист или… — Пит, как и миротворец, вслух комментировал происходящее на экране. — Ларций, что это за чёрная форма? На капитолийцах в Первом Дистрикте была броня, и я не смог как следует разглядеть одежду под ней. — Это форма волонтёров Второго, я видел её в музее обороны в Капитолии. Её пошили на месте, в западном предместье города, где началось формирование 1-го и 2-го полков волонтёрской милиции. — Милиция — это что такое? — задал вопрос Пит. — Ополчение, туда зачисляли всех мужчин от 16 до 60 лет, способных держать оружие. Капитолийцы носили тёмно-зелёные мундиры, но милиция Второго начала формироваться уже тогда, когда в городе был страшный дефицит вообще всего. На каком-то складе случайно обнаружились запасы одежды для строительных рабочих, чёрного цвета. Он и стал цветом волонтёров, — невозмутимо рассказывал миротворец. Картинка на экране приняла чёткие очертания: в глаза бросалось одно — тысячи мужчин в чёрной форме, уже старой, местами аккуратно заштопанной, но весьма чистой. Практически все — с автоматами, офицеры — с пистолетами в кобурах на поясе. Возраста любого, но преобладала всё же молодёжь до 45 лет. Второе, что удивило Пита — это то, что капитолийцы, похоже, были во Втором в дефиците. На кадрах мелькали исключительно жители дистрикта, причём в неимоверном количестве. Такого числа военных Пит ещё в жизни не видел. Поначалу солдаты прибывали на площадь хаотично, но затем, как по команде, начали строиться в шеренги. И в этот самый момент в кадр попали двое мужчин в чёрной форме — один высокий, а другой из разряда «маленький крепыш». — Мама моя, да это же сам Квинтилий Пинкус! На картинке из учебника по истории Панема он казался куда старше, а здесь ему не больше тридцати! — неожиданно воскликнул Ларций. Мелларк заинтересованно повернулся к миротворцу: — А это, прости, кто такой? Ларций недоверчиво поглядел на Пита: — В Двенадцатом историю Темных дней в школе не проходят? — Проходят, конечно. У меня «пять» по истории Панема, — засмеялся Мелларк и нажал на «стоп-кадр». — Простите, господин президентский представитель, я и предположить не мог, что такое возможно. Что о генерале Квинтилии Пинкусе, герое войны, герое сражения за тоннели, в Двенадцатом дистрикте в школе не рассказывают! У нас в казарме, в кабинете сержанта, даже висел его портрет. — В учебке, где ты проходил «курс молодого миротворца»? — уточнил Пит. — Ага. Докладываю: генерал-майор Секст Квинтилий Вар Пинкус командовал волонтерской дивизией Второго. Битва за тоннели, ведущие сквозь Малый отрог капитолийской гряды в Город, была выиграна благодаря волонтерам Второго. Видишь, рядом с генералом стоит мужчина? Это полковник Децим Клавдий Друз Миллс, начальник штаба горцев, то есть волонтеров Второго. — Я понял, — отреагировал Мелларк. — Местное начальство. Мне кажется, или действительно на жатве нет ни одного капитолийца? Если да, почему? — Да, это странно, конечно. Но я не знаю, — пожал плечами миротворец. — В школе меня учили, что в «Темные дни» Вторые спасли капитолийцев от гибели. —Ого! А нам рассказывали… Да что уж там! Нам вдалбливали в голову, что наши деды были изменниками, предавшими свою Родину, Панем. И за это все они, поголовно, были достойны лишь одного — смерти. Но великодушный Капитолий их пощадил и даровал шанс искупить грех измены. — На Голодных играх? — спросил Ларций. Пит почувствовал то глубокое презрение, с которым миротворец произнёс эту фразу, и решил закрыть тему. — Нет, не угадал. Искупить его трудом. На шахте. — А, теперь понял, — сказал Ларций. И на этот раз его тон был именно таким, каким должен быть тон миротворца. Данный факт Пит тоже отметил. — Пожалуй, на этом внеклассный урок истории Панема можно закончить. Я запускаю запись, — произнёс Мелларк и нажал на кнопку. Как только он это сделал, они услышали необычайно сильный баритон, «командирский голос» генерала Пинкуса: — Смирно, равнение на середину! Первый волонтёрский! Слушай мою команду! Освободить центр площади. Шагом марш! — и в ту же самую секунду несколько сотен «чёрных солдат» двинулись с места в идеальном порядке. Синхронно и чётко они перестроились в четырёхугольник и, шагая в затылок друг другу, двинулись вперёд. Через пятнадцать секунд центр огромной площади был свободен. — Каре, — с лёгкой усмешкой произнёс миротворец. Теперь он был спокоен, а в его голосе слышалось полное удовлетворение. Далее Пит и Ларций старались не разговаривать, а внимательнейшим образом смотрели на экран, потому что всё, что там происходило, было в высшей степени познавательным. Настал момент, когда на площади появились подростки (взрослых — не военных — не появилось за всю Жатву ни единого человека). Пит был поражён с первых же кадров — настолько сильным оказался контраст с Первым Дистриктом. Дети Второго, многие из которых — калеки, опирающиеся на костыль или палку, страдающие от нездоровой худобы, — шли с высоко поднятыми головами. То, «что испепеляющий огонь войны» вдоль и поперёк прошёлся по дистрикту, было совершенно очевидно. Но очевидным было и кое-что ещё: ни одного испуганного лица. Дети Второго не боялись Первой Жатвы. По крайней мере, выглядело всё именно так. Одна вещь сбивала Мелларка с толку. Он привык к огромному количеству детей, присутствующих на Жатве в Двенадцатом. На экране же в центр площади вышло сотен семь-восемь, не больше. Пит обратил внимание на то, что все подростки — примерно одинакового возраста, 16-18 лет. Малышей не было совсем. И количество мальчиков по какой-то причине раз в пять превышало количество девочек. Разгадка пришла сама. Кто-то окликнул оператора, и Пит смог узнать его имя: — Мамерк! Подними своё чудо-устройство повыше! — за кадром послышался задорный юношеский смех, и стало ясно, что Жатву снимает совсем молодой парень, почти мальчишка. Изображение снова зарябило, задергалось, но Мамерк быстро справился с этим, и в кадр вернулись чёрные мундиры солдат, какая-то деревянная перегородка, огромная куча битых кирпичей, а затем — большой, наполовину разрушенный дом. Дом стоял на самой площади, по-видимому, когда-то он попал под артиллерийский обстрел: виднелись здоровенные пробоины, но, судя по всему, здание было крепко построено, поэтому сумело устоять — обрушился лишь один угол, а крыша осталась на месте. «Тут не так давно была настоящая война! И сражались ожесточенно», — подумалось Питу. Камера плавно поползла вверх, и Мелларк увидел высокое металлическое сооружение, назначения которого долго не мог понять. Когда же камера поднялась ещё выше, стал заметен большой экран. «Так это для трансляции! Выглядит странно, ничего подобного в жизни не видел!» — искренне удивлялся увиденному* Пит. Экраны до того момента не работали, но когда Мамерк навел на них камеру, кто-то сделал попытку их включить. Попытка оказалась неудачной: виднелись лишь помехи и какое-то беспорядочное мелькание. — Обалдеть! Ничего не работает! — возмущенно воскликнул Мамерк. Камеру резко развернули налево, и в кадр попало прекрасное голубое небо. Ни единого облачка — в то утро в Дистрикте Два стояла отличная погода. Наконец, в кадр попал еще один экран, высотой не меньше двадцати футов, и он работал! Пит увидел детей, но совсем не тех, что стояли на площади. Сначала показали малышей 12-13 лет, их было около трёх сотен. Затем на экране появилось совершенно незнакомое место: огромное поле, или луг, где собралась толпа подростков. В Двенадцатом Мелларк такого количества детей не видел никогда. Несколько тысяч! Все дети были разных возрастов. Они разбились на группы — братья, сёстры, соседи старались держаться вместе. Скорее всего, ребятишки собрались на поле довольно давно, иначе как объяснить то, с какой непринуждённостью они себя вели: одни играли в догонялки, другие пинали мяч. Многие сидели на земле и играли в карты, некоторые лежали, а какой-то парнишка лет 15 даже уснул, свернувшись калачиком. Пит догадался, что это место не может находиться рядом с площадью: в кадр несколько раз попали незнакомые высокие горы. Мелларку доводилось бывать в столице Второго — городе Олдборо, и он прекрасно помнил, какие горы его окружают. Кроме того, Пит успел изучить и горы Капитолия, но вершины, которые он сейчас наблюдал на экране, видеть ему ещё не доводилось. «Какое-то далёкое место», — и Мелларк вспомнил, насколько Дистрикт Два больше и обширнее Первого с Двенадцатым. Кажется, по размерам его превосходил только Одиннадцатый Дистрикт. Изображение на экране вскоре изменилось: теперь перед ним предстала горная деревенька — совсем маленькая, раза в три меньше Шлака. На небольшой полянке — около сотни подростков. Их с минуту показывали с разных точек, после чего появилась новая картинка — город. «Наверное, тот же Олдборо, но другая его часть», — подумал Пит. Но рассмотреть его как следует он не смог. — Э, Мамерк, смотри, наших показывают, — и камера дёрнулась вправо, остановившись на экране, который раньше не работал: там показывали большое горное селение, значительно превосходящее своими размерами Двенадцатый Дистрикт. — Класс, это же Виджморроу, моя родина, — радостно воскликнул Мамерк. Подростков в Виджморроу жило около полутысячи. Они столпились неорганизованной группой на излучине реки. В кадре появился старик лет восьмидесяти, который скомандовал: — Девочки — налево, мальчики — направо. В шеренги. Стройся! — и в несколько секунд разношёрстная, бедно одетая толпа подростков (у многих не было даже обуви) превратилась в ряд «кубиков», приблизительно по пятьдесят человек в каждом. При этом малыши и старшие остались вместе — делить потенциальных трибутов по возрастам никто и не думал. Затем картинка вновь поменялась: в кадре были генерал Пинкус — черноволосый, кареглазый, с отдающей желтизной кожей, начальник его штаба и ещё один офицер, рыжий и веснушчатый. Миллс был более загорелым и, в отличие от своего гладко выбритого начальника, носил бородку. Они взошли на маленькую трибуну — четвёртый человек бы на ней точно не поместился — под красным полотнищем флага виднелись неокрашенные доски. — Друз, где этот капитолийский учёный, сколько можно его ждать? — с большим неудовольствием спросил Пинкус. К трибуне, сильно хромая, приковылял мужчина лет сорока. Идти быстрее ему мешал большой квадратный металлический ящик, который он держал в руках. Взобраться на трибуну сам мужчина не смог, его втащил наверх веснушчатый офицер. Пинкус помог ему открыть крышку ящика, а затем спросил: — И как же это нам поможет? — Очень просто, генерал! По переписным листам мы составили список трибутов. Каждый получил идентификационный номер, поэтому ошибки быть не может. Механизм называется «генератор случайных чисел». Нажимать нужно сюда, генерал. Пинкус нажал на кнопку, раздался треск. Механизм, заключенный в ящике, пришёл в движение. Ровно через две минуты треск прекратился. — Это номер нашего трибута? — Нет, красные номера — это девочки. — Номер 0149, — громко произнёс генерал. На этом организованное действие закончилось. Оказалось, что девочки с данным номером на площади нет. Ящик поставили вниз, началась бессмысленная беготня. Узнав, что «номерной журнал» находится в штабе, Пинкус рассердился. Когда журнал всё же принесли, выяснилось, что необходимого номера там нет (номера начинались с двухсотого), вновь послали гонца. Весь взмыленный, он примчался с новым журналом. Было названо имя девушки — Розалинда Стретч, 15 лет, жившая в дивизионе Олдборо-III. Однако добраться до центральной площади девочка смогла лишь спустя час, поскольку жила не в самом городе, а в семи милях от него, у бабушки. — Бардак, — откомментировал происходящее Ларций. — Думаешь, в других дистриктах порядка будет больше? — поинтересовался Мелларк. — Не-а! В других дистриктах будет хуже. Где появляются капитолийцы, порядок пропадает, — недобро высказался миротворец.***
Уставшему Питу пришла в голову мысль о том, что Ларций намеренно так подчёркнуто откровенно и развязно отзывается о капитолийцах, когда они остаются одни. Главная причина, конечно же, — «режим конфиденции R», антиподслушивающие устройства в наушниках, которые постоянно, днём и ночью, носили президент Сноу, глава Сената мистер Фицрой, отец леди Юлии, три старших министра Капитолия (обороны, финансов и ресурсов) и… они с Китнисс. Наушники глушили все виды наблюдательной аппаратуры Капитолия. Но это не повод быть беспечными! По крайней мере, пока Кориолан Сноу жив. Да, через Ларция и его «неофициальные сведения» Пит уже узнал множество шокирующих и сногсшибательных фактов про Капитолий, дистрикты и «тайную жизнь под ковром Власти». Итог неутешителен — бессонные ночи и мокрые от пота простыни. Пит засыпал лишь под утро, всего на пару часов, и почти каждую ночь ему снился один и тот же сон: подземелье с низкими потолками, сумрак, холодная вода на цементном полу. Во сне всегда присутствовал Финник, реже — Блеск и Кашмира, Лукреция Фиделио. По непонятной причине постоянными гостями оказывались: Крессида, режиссёр шоу Цезаря, Мессала, её помощник, и двое операторов-близнецов — в реальности Пит видел их лишь однажды, на телевидении. И самое главное: во сне всегда была Китнисс — нервная, с горящими безумством глазами или, наоборот, с мёртвым потухшим взором. И каждый раз они с ней ругались. Китнисс называла его «капитолийским переродком», он тоже не оставался в долгу — говорил ей такие жестокие и обидные вещи, которых в реальной жизни никогда и ни за что не посмел бы произнести вслух. Но самым кошмарным было другое: каждый раз в середине сна на их группу нападали адские создания Капитолия, переродки Сноу. Большие, маленькие, похожие на змей или обезьян — все они несли смерть. Одними из последних погибали Финник или Блеск, а потом наступал миг, которого Пит опасался более всего и который тщетно пытался предотвратить. Он видел Китнисс, умирающую на его глазах мучительной смертью. Её разрывали на части: отрывали голову, конечности. Затем монстры переключались на него, но никогда не доводили дело до конца, оставляя Пита в живых. После этого наступал момент тягостного пробуждения: Мелларк просыпался от собственных воплей, путался в простынях, пытаясь избавиться от кошмара. Приходил невозмутимый Ларций и приносил капитолийское успокоительное, ценой с годовой доход пекарни Меларков. Пит принимал лекарство и впадал в получасовое забытьё. Спал как младенец, без снов. Вы спросите, почему Ларций не давал успокоительное перед тем, как Пит ложился спать? Лекарство в больших дозах вызывало сильнейшее привыкание — похуже, чем морфлинг. А в отдельных случаях от него вполне можно было уснуть и вечным сном. «Наверное, это Блеск подговорил его. Стайнеры люто ненавидят капитолийцев, и у них на то есть веские причины. Блеск Стайнер — непревзойденный мастер по изощрённой мести, он никогда и никому не прощает обид. Победители об этом легенды слагают! Но, кажется, я начал догадываться, кому именно он мечтает отомстить вот уже десять лет. Мечтает страстно, обреченно, безнадёжно. Сноу! Нужно быть осторожнее. Да, мне очень симпатичны Блеск и Кашмира, но если он вовлечёт меня в свою „коронную месть“ (а он непременно попытается это сделать), в смертельной опасности окажется Китнисс…», — с грустью подумал Пит.***
Пока ждали девочку — первого трибута от Дистрикта — Мамерк показывал экраны, где по-прежнему шла трансляция из разных уголков необъятного Второго. На экране появилась горная долина и деревня, величиной с половину Двенадцатого. На этот раз оператором была девушка, и она, не замолкая ни на секунду, комментировала то, что попадало в поле её зрения: — А сейчас я поднимаюсь наверх. Здесь хорошо видна вся долина Килмаррока, кроме, к сожалению, «Пика трёх вдов». Как сейчас помню: в конце ноября большой отряд мятежников попытался перевалить через пик без проводника. Идиоты! У нас маленькие дети — и те знают, что осень в Килмарроке — это пора снежных бурь, когда лучше сидеть дома. А они в лунную ночь полезли на перевал Одинокого путника! Ни один не выжил. Обратный путь под утро заледенел, и уцелевшие начали срываться вниз, в расщелину между устьем Кривого ручья и подножием пика. — Дочка, иди скорее сюда, дети уже собрались! — кто-то окрикнул девушку, и она поспешила вниз. Камера безбожно затряслась. Изображение было настолько кошмарным, что те, кто командовал трансляцией, посчитали за лучшее её просто отключить. Некоторое время Пит с Ларцием вновь наблюдали площадь, шеренги солдат, лица которых показали крупным планом. — Смотри, какая рожа! Точно из камня вытесана. У нас в отделе фельдсвязи, при Генеральном штабе, был такой парнишка. Его, кажется, звали Теренцием. Очень уж похож на вот этого парня, — высказался Ларций. Вновь появилась трансляция Килмаррока: на деревенской площади собралось около семидесяти человек подростков. В кадр попали трое ссорившихся парней лет 14-15. Они показывали друг другу неприличные жесты, пускались в оскорбления, затем двое из них разом набросились на третьего. Завязалась жестокая драка. На глазах Пита и Ларция этот третий парнишка не просто отбился от двоих нападавших, но и сломал одному нос, а у другого ударом ноги выбил нож, который тот только-только успел достать. Чем всё закончилось, Пит и Ларций узнать не смогли: картинка вновь поменялась. Теперь им показывали узкую долину, как бы зажатую меж двух горных цепей с крутыми склонами. Слева можно было заметить очертания горы с очень острой вершиной, справа — ручей, с отливающей голубизной водой. Сразу стало понятно, что в этот раз снимал человек опытный: камера не дергалась, а плавно перемещалась по местности. В кадр попал мужчина лет тридцати-тридцати пяти: он распоряжался группой подростков, совсем небольшой — человек двадцать. Семь юношей и тринадцать девчонок. Пит обратил внимание на то, что во внешности многих из них присутствовала характерная общая черта — орлиный нос с горбинкой. Подростки вели себя сдержанно, но в то же время непринуждённо. Правда, их разговоров слышно не было — микрофон при съёмке в этой долине не использовали. — Это дивизион Дьюри, Пит, — нарушил тишину Ларций. — Тот, откуда родом мистер Саммерс, то есть Брут? Откуда ты знаешь? — поразился такой осведомленности Пит. — Просто знаю, поверь на слово, — уклончиво ответил миротворец. Пит хотел было остановить запись, чтобы выведать у Ларция то, о чём он решил умолчать, как вдруг на экране развернулись события, заставившие Мелларка потерять дар речи. Камеру резко развернули на центр площади, где Генерал Квинтилий Пинкус разговаривал с учёным-капитолийцем. Судя по всему, диалог продолжался уже некоторое время, но смысл Питу удалось уловить быстро: — Вы думаете, что настало время узнать имя парня? — было ясно, что Пинкусу всё происходящее в тягость и никакого энтузиазма он не испытывает вовсе. — Господин генерал! Посмотрите, погода ухудшается, — голос хромого капитолийского учёного был полон беспокойства. — Давай рискнём, Квинтилий! Если парень издалека — планолёт уже готов, — заявил полковник Миллс. — Друз, поспешишь — людей насмешишь, слыхал, а? — рыжий «веснушчатый», которого Пит принял за генеральского адъютанта, вёл себя очень уверенно. Сразу видно — военный в высоких чинах. Пинкус вместо ответа поднял с пола ящик с механизмом, и уже через секунду послышался характерный треск. Мамерк явно слышал, о чём шёл разговор, и немного поднял камеру вверх, чтобы в кадр попало небо, которое быстро затягивалось тучами. Погода портилась. — Номер 5151, — громко провозгласил генерал. На этот раз задержки с журналом не случилось. Нужное имя нашли практически моментально. — Анк-Марций Грюнер, — громким уверенным голосом начал генерал, но уже в следующую секунду он тихо, неуверенно забормотал. — Не может быть! Этого просто не может быть. Дальше события разворачивались будто в замедленной съёмке. Пит и Ларций замерли, внимательно наблюдая за происходящим. Крупным планом было показано лицо генерала, по побледневшей коже которого стекали крупные капли пота. Он крепко сжал зубы, а его брови сошлись на переносице. На площади стояла гнетущая тишина, которую нарушал звук чьих-то шагов. Кто-то направлялся к трибуне. Камера невероятно медленно отодвигается назад: в кадр на мгновение попадает растерянное лицо учёного, а затем — спина высокого человека в чёрной форме, с кобурой на поясе. «Офицер!» — подумал Мелларк. Человек, не торопясь, достаёт из кобуры револьвер и направляет его на генерала. Почти в упор — их разделяет расстояние не больше пяти футов. Офицер жмёт на курок. Полнейшую тишину разрывает сухой звук выстрела, и трансляция резко прерывается. Но по данным внизу монитора Пит замечает, что запись не закончена, должно быть продолжение. Через минуту картинка появляется снова, но за те 60 секунд, во время которых Пит и Ларций наблюдали лишь чёрный экран, они успели обменяться парой реплик: — Это то, что я думаю, друг? — сиплым голосом спрашивает Пит. — Именно так. Сейчас начнётся мятеж, Вторые будут стрелять во Вторых, — отвечает ему телохранитель. — Но поче… Кем был этот Грюнер, ты знаешь? — задаёт вопрос Пит. — Подполковник Тит-Таций Грюнер командовал вторым батальоном первого волонтёрского. Именно он не дрогнул, не отступил ни на шаг в самой страшной битве Тёмных дней — в битве за тоннели. Он — герой Второго Дистрикта, пожалуй, самый известный. И его сын попал на Первые Голодные игры. Просто немыслимо! — отвечает Ларций. — Ты проходил это в школе? Ларций, пораженный увиденным, заторможенно кивает. — Генерал был убит? — спрашивает Мелларк. Миротворец отрицательно качает головой, и именно в этот момент изображение появляется вновь… Поначалу Пит решил, что показывают другой день: слишком уж пасмурно — накрапывал дождь, даже на объективе «чудо-камеры» Мамерка были капли воды. Но, приглядевшись, Пит понял свою ошибку: изменилась лишь погода, а люди на площади остались теми же самыми, только настроение у них испортилось — если вообще можно допустить вероятность того, что солдатам нравилась Первая Жатва. В центре площади стоял четырёхугольник солдат-мятежников, так называемое «каре». Детей распустили до домам, а взрослые пытались хоть как-то договориться. — Последний раз предупреждаю! Если виновник не будет выдан, я прикажу открыть огонь! — зло кричал рыжий «веснушчатый» офицер. В порыве ярости он и не заметил, как подошёл вплотную к ощетинившимся автоматами мятежникам. «Он либо сумасшедший, либо ничего в жизни не боится», — подумал про себя Пит. — Второй** командира не выдаст! — раздался звонкий молодой голос. Говорившему, судя по всему, было не больше 25 лет. Далее случилось неожиданное: расталкивая плечами солдат, вперёд шёл высокий офицер. Пит был не до конца уверен в том, что это Грюнер. Мужчине попытался преградить путь офицер, но Грюнер — а это всё же был он — с легкостью, как ребёнка, оттолкнул его в сторону. — Кто взял на себя смелость арестовать меня? Ты, Септим Луцилий? — прогремел Грюнер. Септим Луцилий, тот самый «веснушчатый» офицер, не сразу нашёлся, что сказать. Он мог позволить себе панибратски шутить с полковником Миллзом, но тут явно опешил, прекрасно осознавая, что он младше Тита Грюнера — если не по званию, то по авторитету. — Тебя арестую я! — неожиданно раздался голос Пинкуса. Да, он был жив и сейчас вышел из-за спины Мамерка, всё это время стоявшего рядом с Луцилием и снимавшего происходящее на камеру, и направился к Грюнеру. Голова генерала была перебинтована: Тит-Таций Грюнер не убил, а лишь ранил Пинкуса в голову. Пинкус был абсолютно спокоен. Грюнер с полной покорностью протянул ему обе руки, и генерал Квинтилий Пинкус защёлкнул на них наручники. Запись вновь прервалась, но не закончилась, и Пит просто перемотал вперёд. Напоследок показали трибутов Второго Дистрикта: девочке было четырнадцать, а Анку-Марцию Грюнеру — не больше двенадцати. Их посадили на планолёт, отправлявшийся в Капитолий. Был ли на этом исчерпан инцидент во Втором? Разумеется, нет...