Исповедь красивой женщины

*** – Уже все? – я едва перевела дух и прислушалась. Мой тихий голос отозвался гулким эхом. Значит, портал доставил нас в какое-то помещение. – Всё. А ты боялась!.. Давай, прекрасная трусиха, оглянись вокруг. Смелее же, – Сандро словно хотел подбодрить меня. – И поосторожней со своими коготками, кошечка, – в его голосе плясали смешинки, – иначе от моих плеч ничего не останется. Ты вцепилась в меня, как голодная тигрица в добычу. Я с трудом разжала сведенные пальцы, намертво обхватившие плечи мужа, после чего решилась приоткрыть глаза. И чуть не вскрикнула от изумления. – Узнаешь? – торжествующе спросил супруг. Это был Забини-мэнор. Мы с Алессандро после перемещения порт-ключом очутились как раз посредине холла. Вокруг царил торжественный полумрак. Несмотря на то, что было уже темно, свечи еще не зажигали. Я приспособилась неплохо видеть в сумерках, привыкла за те годы, когда мы с матерью экономили каждый огарочек. Я хорошенько огляделась и едва сдержала удивленный вздох. А восхищаться было чем... За́мок за две с небольшим недели моего отсутствия изменился до неузнаваемости. Ремонт, бывший в разгаре во время нашего с Сандро отъезда в Италию, полностью завершился. Наверняка, дотошная, придирчивая к любым мелочам Бебе постаралась ради любимого воспитанника. Все убранство – гобелены, обивка на стенах, картины, подсвечники – было подобрано безукоризненно, с безупречным вкусом. Алессандро достал палочку и взмахнул ею, поведя траекторию заклинания по всему периметру холла. Тотчас, повинуясь магии, в канделябрах, настенных жирандолях и в массивном позолоченном шандале на потолке начали вспыхивать свечи. Обстановка мне показалась настолько роскошной, что я не удержалась – захлопала в ладоши. – Синьор Алессандро, какая красота! Даю руку на отсечение, ни один фамильный волшебный мэнор во всей Англии не сравнится с вашим... – С нашим, Далила, – Сандро улыбнулся, и в улыбке его проскользнуло нечто вроде удовлетворения. – Ты – моя жена, а значит, хозяйка этого дома. О, а вот и наша Бебе!.. В изукрашенных позолоченной лепниной дверях, что вели из холла в гостиную, показалась синьора Бенита дель Алонзо – как всегда, строгая, собранная, в неизменном длинном черном платье и тёмной мантилье, накинутой поверх высокого черепахового гребня. – Сандро, мальчик мой! – голос синьоры Бениты дрожал от волнения. – Как быстро ты обернулся! Алессандро пожал плечами. Почтенная Бебе тем временем устремилась ко мне. – Дай-ка мне взглянуть на тебя, nena... Как же ты изменилась! Похорошела еще больше. С тебя сейчас можно не только святую Цецилию, а саму Пресвятую Деву писать!.. – Донья Бенита, – я и сама разволновалась не на шутку, – я скучала по вам... Правда-правда... И очень часто вспоминала. Как вы тут? Как ваше здоровье? – я вспомнила, что у Бебе слабое сердце. – Со мной, слава Всевышнему, все хорошо, Далила Голд... Ах, прости меня, Сантьяго*, ты же теперь у нас синьора Забини!.. Это же очевидно! Я, слегка потупившись, кивнула. Бебе бросила выразительный взгляд на Сандро, подхватила меня под руку и отвела в сторонку. – Ну, и каково это, nena, быть женой такого парня, как мой Сандро?.. – спросила она заговорщицким шепотом. – Разве можно устоять перед ним, а? Я потупилась, не решаясь выложить ликующей донье Бените, что пока все еще, по сути, являюсь мисс Голдсмит, и, если быть честной, целиком по собственной вине. И уж, тем более, за все блага мира я не призналась бы ей, что по уши влюбилась за эти две недели в Алессандро Забини, что помешалась на нем – самом удивительном и замечательном мужчине на свете, и теперь не сплю ночами, потому что собственное тело, будь оно неладно, предает меня при одной мысли о нем. Разве о таком хоть кому-нибудь расскажешь?.. О том, что меня преследуют его голос и запах, а мне будто мало, и до боли в напряженных, почти каменных сосках, до сладкой влажности между ногами хочется ощутить еще и его вкус. Тот самый, каким он одарил меня перед алтарем через поцелуй. Я хочу узнать, каково это – заниматься любовью с законным мужем, готовым сделать все, чтобы я полюбила любовь. А вместе с ней и его самого. Глубоко, целиком и полностью, как только истинная женщина может любить своего мужчину, предназначенного ей небесами. – Я счастлива, донья Бенита, – только и сумела вымолвить я в ответ, чувствуя, как румянец заливает мои щеки. – Очень счастлива... – Ну и, слава Богу! И для чего, спрашивается, упиралась? – Она торопливо осенила себя крестным знамением, затем оглянулась на Алессандро и горячо зашептала: – Сегодня, наконец-то, это проклятое семя проклятого рода получит по заслугам... За всех своих предков расквитается!.. Твареныш здорово попритих со вчерашнего утра. Сперва грозился, вопил, что ежели кто хоть волоска на его мерзкой белобрысой тыкве коснется, поплатится, а сегодня заткнулся. Только сопли да слезы по щекам размазывает. Даже уже вопросов никаких не задает. Сразу видно, напуган, как щенок. Аж обделался со страху. Алессандро приказал посадить его в карцер. Да уж, такое подземелье, как здесь, кого угодно способно шелковым сделать... Бебе все говорила и говорила, а я... Я даже подскочила от её слов, как только осознала их в полной мере. – Вы... вы хотите сказать, что Люциус Малфой здесь? В Забини-мэноре? Она лишь самодовольно усмехнулась, плотно сжав губы. Я почувствовала, как сердце мое затрепыхалось, и непонятно от чего сильней – то ли от предвкушения мести, то ли от страха, что вновь увижу его... Человека, так безжалостно и грязно надругавшегося надо мной. Алессандро, взглянув в нашу сторону, сразу же догадался, что его неугомонная кормилица уже успела доложить мне обо всем. Или почти обо всем. – Не торопись, Бебе... И не потирай руки раньше времени, – сказал он, подходя к нам. – У меня на этого типа свои планы. Далеко идущие. – Какие еще планы, Сандро?! Извести эту тварь, чтоб духу её на земле не было! – у меня даже уши заложило от взвизга досточтимой доньи. Она взглянула на меня с отчаянной решимостью: – Неужели ты простила негодяя, nena?.. – Нет, конечно, синьора Бенита, – я постаралась взять себя в руки и унять бешено бьющееся сердце, – но мой муж решил, что при помощи Люциуса я смогу обезопасить на будущее себя и всех своих кровных родственников не только от него самого, но и от всех Малфоев по крови. Этим нельзя не воспользоваться, коли уж дело касается наших с... – я помялась мгновение, не решаясь назвать супруга просто по имени, затем все же решила играть до конца в счастливую новобрачную, – ...с Сандро будущих детей. Я готова на все ради них и сделаю так, как он мне велит. А убийство Люциуса Малфоя ничего не решит. Абраксас легко сможет доказать, что именно мы расправились с его выродком, и после этого нам не жить в Англии. У меня ведь здесь мама, а у Сандро – деловые партнеры и связи. Мой муж только-только начал налаживать их здесь. Нельзя же все просто так зачеркнуть из-за этого гаденыша, поймите... В Бебе точно дьявол вселился. – Сандро, не отпускай этого малфоевского ублюдка! Не вздумай! Я не переживу, если кровь моего малыша останется неотомщенной! И смерть Франа! Вали все на меня. Я сяду в Азкабан, если до этого дойдет. И скажу всем на заседании этого вашего... – Визенгамота, – машинально подсказала я. – Да, его самого... – несчастная женщина чуть ли не со слезами на глазах умоляла своего Сандро, которого помнила крошкой, вскормила своей грудью и растила, словно собственное дитя. – Я скажу вашим этим судьям, что это я убила малфоевского щенка! И поведаю, за что... – Нет, Бебе, – с усилием, но твердо отрезал Алессандро. – Это не выход. Я должен защитить Далилу и своих будущих детей. И я это сделаю. Я молчала, потрясенная реакцией доньи Бениты. Было невыносимо больно видеть ее глаза, полные слез, дрожащие бескровные губы, лепетавшие беззвучно: «Мой малыш... мой несчастный малыш». Мне очень хотелось утешить ее, а заодно и разделить с нею радость мщения, но я опять-таки каким-то десятым чувством понимала, что Сандро прав: оставшись в живых, Люциус Малфой до конца своих дней будет для меня щитом и от себя самого, и от своего папаши. – А как Люциус оказался в подземелье Забини-мэнора? – спросила я, пытаясь отвлечь Бебе от планов придушить этого насильника, как собаку. – Это Сандро со своим кузеном Кингом выследил его. Отморозок Абраксаса вместе с приятелями напился до чертиков в борделе. Отметить, видите ли, решил окончание холостяцкой жизни. Через два дня должна была состояться его свадьба... – И она состоится, Бебе... Этот момент больше не обсуждается. Разумеется, если Малфой откажется принести Непреложный Обет, то здорово пожалеет. Ну, в любом случае он на своей шкуре почувствует, что это значит – приносить боль, и, может быть, этот урок его кое-чему научит. Если же нет, пусть пеняет на себя. – И вам, синьор... – начала я по привычке и снова запнулась, затем все же продолжила, косясь на донью Бениту, – удалось его похитить? Старая кормилица всплеснула руками. – Это что за официоз, Сандро? Неужто собственная жена к тебе на «вы» обращается? – Никак не могу приучить её вне спальни обращаться ко мне иначе, – супруг, видно, решил мне подыграть. – Только на «вы» и только «синьор»... И такое обращение заслужило немалое одобрение в глазах всего венецианского высшего света. Между прочим, господа Монтекукулли уже оценили почтение прекрасной англичанки к единственному наследнику славного рода Забини. Да и Сильвио тоже. – К черту в пекло этого твоего Сильвио, да простит меня Господь! – злобно прошипела Бебе, и я полностью с ней согласилась. – А ты молодец, nena, – обратилась она ко мне. – Теперь я рада, что Сандро выбрал тебя. – А что Малфой? Как вам удалось его похитить? – не сдавалась я. Глаза Алессандро сверкнули. – Так скажем, я сумел воспользоваться ситуацией и нанес удар в тот момент, когда его никто не ждал. Скорей всего, пьяная компания даже не хватилась дружка. В «Ежедневном пророке» пока никаких вестей об исчезновении наследника Малфоев нет. Наверное, Абраксас привык к загулам сынка. Только к завтрашнему дню Люциус должен быть дома, иначе его папаша спохватится и поднимет шум. – Этот собачий сын, наверное, предлагал деньги? И немалые? – я сощурила глаза, чувствуя, как голос мой становится хриплым от ненависти. Забини усмехнулся. – Конечно. Деньги для Малфоев – главный козырь в любых сделках, неважно, идет речь о власти или жизни. Люциус был потрясен, когда узнал, что деньги меня вообще не интересуют. Даже протрезвел. Без всякого антипохмельного. – Синьор, – я чуть не задохнулась от страха за Алессандро, – вы с ума сошли! Вы с ним разговаривали? Он, что, знает, в чью ловушку угодил и за что? – Нет, конечно. Он меня не видел. Ни моей фигуры, ни, тем более, моего лица. Я закутался в домино**, а вокруг меня стояли мои берсеркеры. Это произвело на него неизгладимое впечатление. Говорил я шепотом, правда, его Сонорусом пришлось чуть-чуть усилить. Так что, думаю, Малфой даже голос мой не узнает, если что. – Сейчас он сидит в подземелье, весь обгадился от страха, – осклабилась донья Бенита. – Сандро пригрозил паршивцу, что сегодня ночью его ждет незавидная участь, потому как ему предстоит ответить за оскорбление жены одного очень могущественного человека. – И что Малфой? – внутри меня потихоньку разгоралась злорадная мстительность. Очень уж хотелось посмотреть, как негодяй, издевавшийся надо мной, превращается в жалкое ничтожество и умоляет о пощаде, ползая на коленях. Да даже ради одного этого я готова была руки целовать своему мужу. – Он, естественно, принялся все отрицать. Клялся, что с роду никогда не имел дела с замужними дамами и приличными чистокровными девицами, ибо знает, какое наказание можно схлопотать от представителей древнего рода за оскорбление жены, дочери или сестры. Вплоть до проклятия. Утверждал, что баловался изредка всякими глупостями, но только с падшими женщинами, а они для того и предназначены, – Бебе разве что не рычала от злости, в то время как Сандро стоял между нами и помалкивал, погруженный в какие-то свои размышления. – Я для него, видно, такой и была. Падшей... – голос мой дрогнул. – Потому что работала в Лютном, в задрипанной лавчонке. Потому что у меня не было денег и влиятельных покровителей... Тварь!.. Какая же он скотина!.. – я чувствовала, как на глазах закипают злые слезы. – Будь он проклят! – Любого проклятия для их песьего племени будет недостаточно! – хрипло выплюнула Бебе. Я глубоко вздохнула, отгоняя мерзкие воспоминания о гладком белом теле Малфоя, о тошнотворном запахе перегара и вожделения, мерзком, точно помои, о липких от пота прохладных руках, шаривших по моему телу. О Темной метке на левом предплечье. Странно, но память плоти о боли, что терзала меня во время соития, словно испарилась куда-то. А вот отвращение и еще поруганное, растерзанное в окровавленные клочья чувство собственного достоинства будто увеличились в разы. – Синьор Алессандро, – мне кое-как удалось взять себя в руки, – простите, может, конечно, я зря беспокоюсь и на пустом месте развожу мышиную возню, но вы уверены, что никто не видел похищение Люциуса? – Не тревожься, Далила, – Забини сделал шаг ко мне и сжал мои холодные пальцы в своей большой теплой ладони. – Все прошло без сучка и задоринки. Я был под Оборотным зельем. Мне удалось за двадцать галлеонов упросить одну девицу легкого поведения вывести Малфоя на улицу под предлогом спора о положении небесных тел... – За сколько?! – вырвалось у меня само собой. Я еще помнила то время, когда для нас с матерью это были огромные деньги. – Простите, – мысленная оплеуха самой себе показалась мне сущей малостью за столь глупый выпад. – Продолжайте, пожалуйста. Только причем тут положение небесных тел? – Я слышал через полуоткрытое окно, как Малфой доказывал дружкам, что дату их с Нарциссой Блэк свадьбы астрологи, якобы, выбрали неправильно и даже не составляли личные астрологические карты и совместный гороскоп, а просто пошли на поводу у Абраксаса и достопочтенной синьоры Вальбурги... – Да уж, – я позволила себе усмехнуться, – в семействе Блэк всем правит она, а мужчины ведут себя, как дрессированные клубкопухи, разве что сопли за ней не подлизывают. Один только старший сын не боится матери, не считается с ней и вообще ушел из дому. Алессандро едва не расхохотался. – Ну, девочка, и фантазия же у тебя! Насчет клубкопухов... А если серьезно, такое вполне возможно, – подтвердил он, кивнув. – Я слышал, что главной устроительницей бракосочетаний старшей и младшей племянниц была именно она… – Он помолчал немного, затем продолжил: – А для Малфоя закончилось все очень неприятно. Словом, не успела девица вытащить этого белобрысого хлыща на крыльцо, как я припечатал их обоих Петрификусом, быстренько и аккуратно, как учил кузен, подправил этой особе память, после чего снял с нее обездвиживающее заклинание, прислонил к стене, и пока она приходила в себя после Обливиэйта, аппарировал с ним сюда. Жрица любви теперь, если что, под Веритасерумом подтвердит, что они с Малфоем мило распрощались, он дал ей двадцать галлеонов и ушел восвояси. Вот так! Зря ты недооцениваешь меня, женушка, – последнее слово Алессандро нарочито выделил интонацией, словно всему миру желал продемонстрировать мой новый статус. Я пыталась успокоиться, но отчего-то тревога никак не желала покидать меня. Та самая, что глухими волнами накатывала на меня еще в Тоскане, после того, как Забини отправился, как оказалось, сюда, в Англию. Тщетно я пыталась одолеть её. Рассудок подсказывал, что тревога эта неспроста, и мой прежний печальный опыт – ярчайшее тому доказательство, но опять-таки, проклятая рациональная составляющая, подкрепленная уверенностью в том, что пока рядом любящий меня взрослый умный мужчина, сильный волшебник, бояться мне нечего, задвинула эти предчувствия на арьерсцену. Алессандро словно уловил тяжелую энергетику моих терзаний и решил подбодрить своей обезоруживающей улыбкой: – Я понимаю, Далила, что ты переживаешь за меня, но не бойся. Никогда ничего не бойся, пока я рядом. Только не отталкивай меня сама, – шепнул он тихо-тихо, так, что даже я с трудом сумела расслышать эту его мольбу, – и увидишь, что все будет хорошо. – Ах, синьор, мне бы вашу уверенность, – грустно ответила я, изо всех сил приказывая себе не млеть от тепла его сильной руки, согревавшей мою ладонь. Я украдкой взглянула на эту руку, и она показалась мне большой, сильной, но... слишком мягкой. И уязвимой. В чем эта уязвимость заключалась, я вряд ли смогла бы внятно объяснить. Просто чувствовала её, и всё. И пыталась в ней разобраться. Всегда становится спокойнее, когда знаешь, с чем имеешь дело. – Да что с тобой, Далила? – Забини помрачнел. – Ты ведь сама жаждала поквитаться с Малфоем, рвала и метала при одном упоминании о нём, а сейчас, когда он почти что у тебя в руках, от воодушевления один пшик остался... Почему так? Как ему объяснить, что две с лишним недели назад, еще до свадьбы, когда негодование и жажда мести переполняли меня, я еще не была влюблена в него и потому не боялась за возможные последствия? А сейчас мне хотелось, чтобы и Люциус Малфой вместе с его папашей, и все их приспешники просто провалились к дьяволу и дали нам жить спокойно. И, как назло, неясная тревога подступала все очевиднее, вернее, восприятие мной висевшей в воздухе опасности становилось все явственнее, а вот отдельные фрагменты этого пазла, обозначающего рациональную составляющую моих страхов, никак не желали складываться воедино. «Что же меня так гнетет? Почему мне так плохо?» – внутри все вибрировало, и, казалось, что даже воздух вокруг подрагивал от напряжения. – Синьор, простите меня... – я чуть не плакала. – Я понимаю, что веду себя как дурочка, но я очень боюсь... И даже не за себя. За вас. Алессандро покачал головой и протянул мне руки. Я сделала шаг к нему и прижалась всем телом к мощному торсу мужа, желая растворить все страхи и предчувствия в его умиротворяющем тепле и запахе. Моя рука тотчас принялась нервно поглаживать изящные серебряные пуговицы на его черной суконной мантии. Большая красивая ладонь Сандро мягко и уверенно накрыла мою лапку, показавшуюся мне самой крошечной и совсем слабой, и наши предплечья соприкоснулись. Тут меня осенило. – Синьор! Метка! У него же Метка! – я уставилась на Забини со священным трепетом. – Вы понимаете, что проклятый Малфой наверняка пытался активизировать Метку, и этот самый Вольдеморт может появиться здесь с минуты на минуту. Сандро продолжал стоять спокойно, только сильней прижал меня к себе. – Синьор, что же вы молчите? Это же не шутка в деле! Супруг лишь тихо вздохнул, после чего, чуть отстранившись, обвел контур моего лица указательным пальцем. – Далила, ты еще совсем ребенок... И, в то же время, очень умная молодая женщина. Я рад, что свалившееся на тебя богатство не отняло твое умение мыслить. Вернее, соображать. Поверь, я такой же. И насчет Темной Метки подумал хорошенько. Так вот, Фиделиус, что установлен здесь, на нашем с тобой мэноре, а еще на моих итальянских, испанских и французских поместьях, зданиях всех моих контор, неважно, в Британии ли или на континенте, не позволит проникнуть сюда никому, в ком я не уверен на сто... нет, на тысячу процентов. И этот самый Лорд Волдеморт – не исключение. Люциус Малфой мог вызывать его каждую минуту, но это бесполезно. В наш мэнор он не попадет. Гарантирую. Ведь чтобы одолеть Фиделиус, нужно не только быть проведенным внутрь хранителем, но и элементарно знать, кто тебя провел и куда. Люциус понятия не имеет ни о том, ни о другом. У меня отлегло от сердца. Я даже не решилась спрашивать, на кого наложен этот самый Фиделиус. Догадаться, что Сандро замкнул его на себе, не составило труда. – Простите, синьор... Я не имела права в вас сомневаться, – пробормотала я, когда проклятые предчувствия и страхи чуть ослабили свою хватку. Забини глубоко вдохнул, словно решался на что-то, после чего взял обе мои руки в свои и серьезным голосом произнес: – А теперь послушай внимательно, Далила. Времени у нас мало. Обратный секретный портал сработает через час, и нам нужно успеть разобраться с Малфоем к этому времени, избавиться от него и вернуться в Тоскану. Я не случайно просил тебя так одеться... Я машинально оглядела черное шелковое платье до пят с глухими рукавами и воротом, черную шелковую мантию, кончиками пальцев дотронулась до широких полей роскошной черной шляпки, украшенной густой вуалью. – Будь добра, сними с пальцев все украшения и спрячь их в сумочку... Опусти на лицо вуаль. Все слои. Так, чтобы твое лицо невозможно было разглядеть вблизи... Ничего напоказ не оставляй, даже шеи. Впрочем, думаю, что полумрак и паника Малфоя сыграют нам на руку. Я торопливо принялась выполнять все указания мужа. Руки у меня дрожали. Страх никуда не делся. Стоя перед зеркалом и тщательно укрывая лицо густыми черными слоями шелковой сеточки с блестками, я думала о том, какая была дура, когда надеялась наказать Малфоев в одиночку. Да они на пару не оставили бы от меня даже праха – развеяли бы по ветру. А еще о том, что почувствую при виде униженного и запуганного Люциуса. Злорадство? Торжество? Удовлетворение? Я хотела чувствовать что угодно, кроме жалости, и боялась, что именно она и возобладает во мне. Это было бы совсем некстати. Сандро стоял у меня за спиной. Когда я закончила, он удовлетворенно прищелкнул языком. – Отлично, Далила. А теперь запомни одну вещь: говорить буду только я. Ты же должна молчать. Прошу тебя – ни слова, ни звука с той минуты, как мы окажемся в подземелье. Нельзя, чтобы до принятия Обета Люциус догадался о тебе. О том, кто ты. Нужно, чтобы он находился в полном неведении. Поняла? Я кивнула, чувствуя, как меня охватывает дрожь. – Прекрасно. Ты будешь видеть все, но он не будет видеть тебя. До поры до времени. Когда Обет будет принесен, я выдворю Малфоя из Забини-мэнора. И знай, что защищенная им же от него самого и от его отца ты уже будешь отмщена. Это немало – не дать врагу навредить тебе. – Да... – только и сумела вымолвить я. Забини, не теряя времени, подхватил меня под руку, и мы устремились на кухню через оранжерею. Там под лестницей, ведущей в винный погреб спряталась неприметная низенькая дверца, обитая железом. Без замков. Даже отверстия для ключа я не заметила. – После того, как все проделки с Люциусом Малфоем закончатся, я запру подземелье, – помедлив, сказал Алессандро, поднимая палочку. – Никто больше не попадет туда, а если кто из живых существ останется там, будет замурован навечно. Так безопаснее для нас обоих. «Господи, как хорошо было бы поскорей оказаться в Италии и никогда больше не возвращаться в проклятую Англию с её туманами, сыростью, серостью, Малфоями, Темными Лордами, Орденами Феникса и прочими проблемами. Главное, уговорить маму бросить это чертово занюханное поместьице Голдсмитов и отправиться с нами... Это было бы чудесно!..» Тогда я еще не понимала, что от всех проблем застраховаться невозможно, а убежать – тем более. С ними нужно расправляться, встречая с открытым забралом. *** – Боже, как здесь холодно!.. – одними губами прошептала я, втайне надеясь, что Алессандро меня не слышал. Он же запретил мне говорить. Мало того, что жуткий холод мгновенно пронизал меня до костей, едва мы одолели лестницу, показавшуюся мне бесконечной, так еще и темнота кругом стояла такая, хоть глаз выколи. Я ощутила, что Алессандро отпустил мой локоть. Через секунду он снова взмахнул палочкой, и в глубине огромного помещения, напоминавшего чем-то камеру пыток в древнем средневековом замке, загорелись два факела. Сквозь густую сетку вуали почти ничего нельзя было различить, но то, что удалось разглядеть, повергло меня в дрожь. Каземат подземелья, который Алессандро приказал превратить в нечто наподобие комнаты пыток, выглядел устрашающе. Справа за плотной металлической сеткой, свешивавшейся с потолка, около стены стояло удобное мягкое кресло, выглядевшее посреди мрачного готического антуража как нечто чужеродное, лишнее. Все остальное было продумано с тщательностью заправского изувера. Сам Торквемада позавидовал бы дьявольской изобретательности, учитывавшей любую возможность причинить человеку страдания. «Пресвятая Дева! Неужели Сандро на моих глазах прикажет пытать этого поганца? Неужели он собрался устроить тут передо мной показательные истязания? Нет, не верю, не могу поверить... Алессандро Забини не такой... Он не способен хладнокровно взять и отдать приказ своим громилам, дрессированным убийцам, что без ума и сердца, мучить человека столь изощренно, каким бы сукиным сыном тот не был!.. Или способен?!» – я чувствовала, как меня саму охватывает дрожь безысходности пополам с бессильной яростью. Мозг мой, охваченный паникой, фиксировал страшные детали: вот железное кресло с цепями, на каком поджаривали несколько сотен лет назад католические инквизиторы врагов церкви, а вот дыба и прилагающиеся к ней несколько десятков грузов, плетей, крючьев, которыми цепляли жертву под ребра; чуть подальше – деревянная «кобыла» для растягивания конечностей, рядом с ней примостился неуклюжий стол из цельного куска грязно-серого гранита с разложенными в нужном порядке инструментами пыток. Казалось, что эти предметы, предназначенные одним своим видом леденить кровь в жилах, находятся за пределами чувственного восприятия, в ином измерении, целиком состоящем из величественного холода и полумрака, едва рассеиваемого злым грязноватым пламенем двух жутко коптивших факелов. За что бы ни зацепился мой взгляд, все выглядело порождением какой-то непонятной нелепой фантасмагории, и, тем не менее, каждый из этих чудовищных предметов был материален и предназначался для манипуляций с реальным живым человеком – должен был заставить страдать, испытывать боль, превратить в тряпки нервы и мускулы несчастного. Живая плоть на моих глазах могла обуглиться, а кровь – литься из ран до тех пор, пока в жилах не останется ни капли. Я прижала ладонь ко рту, чувствуя, как крохотные темные стразы на сеточке царапают губы, и молилась лишь о том, чтобы упасть в обморок на глазах Малфоя, хотя яснее ясного, что как только он увидит орудия пытки, первым свалится без чувств. А мне придется держаться... Ну, почему... почему Алессандро решил подвергнуть меня такому испытанию? Зачем уготовил мне увидеть все, что будут делать с Малфоем его берсеркеры? Захотел преподать какой-то урок? Или решил таким манером приучить отвечать за свои желания и бояться их, потому что они могут сбыться? Я не в состоянии была постичь его замысел и ничего уже не ощущала, кроме панического страха, что тяжело ворочался в моей заиндевевшей крови. Тут я почувствовала, как рука Сандро сжала мою ладонь. Я пыталась разглядеть выражение его лица, но все съедал тяжелый полумрак и почти непроницаемая чернота вуали. Через секунду пальцы мужа сжали мои плечи. – Запомни, девочка, ни слова, ни звука... Ничего не бойся и, главное, не будь малодушной. *** Я сидела в кресле за металлической решеткой, прикрыв глаза. Слух у меня обострился до предела. Через гулкое неровное биение собственного сердца я отчетливо различала звуки подземелья. Они отдавались в ушах болезненным эхом, и каждый вызывал неконтролируемую дрожь внутри. Все нервы натянулись, точно струны, и казалось, сам дьявол наигрывал на них какую-то дурацкую заунывную мелодию, сотканную из дребезжания цепей, что свешивались с потолка, треска факелов, шелеста сквозняка в углах темницы. Каждый шорох раздражал, не позволял взять себя в руки, мешал сосредоточиться. Я чувствовала, как в легких заканчивается воздух, а рассудок окутывает тьма. Так хотелось отключиться, провалиться в небытие, но такой расклад был для меня непозволительной роскошью. Нет, раз уж все так случилось, сам бог мне велел, образно говоря, полюбоваться на «труп» врага и защитить своих будущих детей. Долой слабость и пресловутую женскую сердобольность! Я с трудом сцепила в замо́к дрожащие руки и со всей силы сжала зубы, чтобы они не стучали. В конце концов, во мне течет кровь Бильбилисов, а с недругами эти гордые иберийцы никогда не церемонились. Иначе просто не выжили бы. «Клинок и магия несокрушимы», – вспомнился отчего-то их фамильный девиз, начертанный по-арабски золотой вязью на гербе, красовавшемся на маленькой черепаховой шкатулке из маминого приданого. С этим изречением надменные представители одного из самых известных и могущественных испанских волшебных кланов шли на врага еще задолго до Реконкисты, вдохновляясь памятью предков и силой их духа. Так неужели я, одна из дочерей рода, могла позволить утонуть в море страхов и сомнений последней крупице мужества?.. Ни за что! Малфой – враг, и это не обсуждается, а миндальничать с врагом – лишь приближать собственную гибель; если он уйдет безнаказанным, пощады не жди. Слабость в таких делах непростительнее Империуса и Круциатуса. И даже Авады. Ничто отныне не сокрушит ни мой клинок, ни мою магию... «Ни мой яд», – добавила я мысленно. Я сумела, наконец, сделать глубокий вздох и прислушалась к пока далеким раскатистым звукам, что раздавались где-то в глубине длинного коридора, который, как объяснил мне муж, вел в импровизированный пыточный каземат из камеры. Звуки приближались, и уже через минуту бравый чеканный шаг нескольких пар ног, обутых в подбитые металлическими гвоздями сапоги, едва не расплющил мне мозги – не столько громкостью, сколько вызывавшей раздражение неторопливой ритмичностью. Сквозь удары железа о камень с трудом можно было расслышать слабые стоны, срывавшиеся на хрип. – Отпустите... отпустите меня... Я не делал этого!.. Я не мог. Я знаю, что значит оскорбление женщины из древнего чистокровного рода!.. Это какая-то ошибка! Я же говорил, что меня воспитывали в уважении к традициям чистокровных, и чтобы я... Да я даже с девицей – никогда бы, не говоря уж о чужой жене!.. Руки прочь!.. Прочь, я сказал, вы не знаете, с кем связались!.. И даже не представляете, что с вами сделает мой отец!.. Он богат и могущественен!.. Вы пожалеете, что на свет родились!.. Все внутренности у меня точно пламенем облизнуло, и я едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть! Проклятый голос ненавистного мне человека, преследовавший меня в кошмарных снах, вновь обрел реальное звучание. Только теперь в интонациях Люциуса Малфоя отчетливо проступал страх, хотя наглость и безапелляционная уверенность во всемогуществе его папаши никуда не делись. Что ж, посмотрим, что запоет этот гаденыш, когда узнает, что Абраксас пока даже не предполагает о похищении драгоценного сыночка!.. И когда увидит орудия пыток, приготовленные для разговоров по душам. Алессандро в черном плаще-домино и с темной маской на лице стоял в тени, рядом с металлической сеткой, за которой находилась я. Как только звук шагов и вопли Люциуса стали отчетливо различимы, мой муж достал палочку и выпустил в сторону коридора сноп фиолетовых искр. Звук шагов резко прекратился, и через несколько секунд к Забини протопали два глухонемых берсеркера, принарядившихся по случаю лишь в кожаные штаны с широкими поясами на талии, по всей видимости, ярко-красными, высокие сапоги и маски палачей. Сандро что-то показал им знаками. Каждый из них величественно наклонил голову, и они поспешили вернуться в коридор, откуда раздавались панические вздохи Люциуса, подозрительно напоминавшие всхлипы. – Далила, – послышался горячий шепот Алессандро, – ты все помнишь? Умоляю, будь сдержанна!.. Старайся даже не шевелиться. И помни, все будет хорошо. Скоро у тебя будет самая мощная защита из всех возможных... – А у вас, синьор? – перебила я Сандро, даже не расслышав собственных слов. Зато он их прекрасно разобрал. И прижал палец к губам. – Мы уже говорили об этом. Всё, разговор окончен. Не тревожься за меня. Я коротко вздохнула и кивнула, с трудом поборов искушение дотронуться до мужа. Дольше прекословить ему было бы верхом глупости. К тому же передо мной вот-вот должно было развернуться самое желанное за последние недели зрелище. Снова нахлынули воспоминания об изнасиловании: о грубых руках этого подонка, об его смердящем перегаром дыхании, боли, пронзившей меня насквозь, о презрительно выплюнутых им в мой адрес грязных оскорблениях и непристойном предложении. Во рту резко пересохло, и мне вдруг нестерпимо захотелось увидеть Малфоя жалким и сломленным, наблюдать, как ужас перед неизвестностью и боязнь боли превращают наследника прославленного чистокровного рода в раздавленного червя. В пустышку. В ничтожество. Действительность превзошла все мои ожидания. ________________________________ *Святой Иаков – небесный покровитель испанцев **Маскарадный костюм в виде длинного плаща с рукавами и капюшоном