Исповедь красивой женщины

* * * ‒ Далила! Где ты? Немедленно собирайся, у нас очень мало времени!.. Голос мужа доносился сверху, с лестницы. Я вздрогнула от неожиданности. Хорошо еще, что в этот момент не добавляла к яду, готовому вот-вот закипеть, никаких опасных нестабильных ингредиентов. Наконец-то, Алессандро вернулся! Я не на шутку переволновалась за те три дня, что он отсутствовал. Да еще отъезд свой обставил с такой таинственностью, что я не знала, что и думать. О том, что у него возникли непредвиденные, требующие немедленного разрешения дела, Сандро (я уже почти привыкла называть его так, по крайней мере, мысленно) поставил меня в известность за полчаса до отбытия. Не сказал, куда собрался, зачем, когда вернется. Мои слабые попытки расспросить о причинах столь скоропалительной отлучки пресек на корню одним лишь повелительным наклоном головы и строго-настрого наказал не высовывать носа за границы поместья, после чего намекнул, что в противном случае разговор у нас с ним по его прибытии получится очень неприятный. Как для него, так и для меня. Взгляд Алессандро был непреклонен, лицо сосредоточено, голос тверд, и мне ничего не оставалось, как скрепя сердце кивнуть и согласиться с каждым его требованием. «Неужели из-за женитьбы на мне у него возникли неприятности с венецианской знатью? ‒ предположила я про себя и замерла, вспомнив, что когда мы на следующее утро после свадьбы уезжали в Тоскану, физиономии у гостей были кислее лимона. ‒ Это проклятый Фуркада, как пить дать, всех мутит. На Сандро волком глядел, а меня вообще, дай ему волю, загрыз бы...» Забини перед расставанием напоследок внимательно посмотрел мне в лицо, и в глубине его больших темных глаз сверкнула отчаянная решимость. Он положил мне руку на плечо и осторожно сжал сильными теплыми пальцами. Его бешеная энергия, подпитываемая кипучим африканским темпераментом и неистовой магией, забурлила в нем, как магма в вулкане, и выплеснулась горячей волной. Она окатила меня сверху донизу, просочилась через ткань платья и, впитавшись через каждую пору на коже, разлилась по крови. Я чувствовала, что успокаиваюсь, а все мои страхи и сомнения растворяются без остатка; с момента пробуждения после первой брачной ночи в целомудренных, почти отцовских объятиях Сандро и до сего дня его тепло ощущалось мной, в первую очередь, как источник надежности и уверенности в том, что все будет хорошо. Тягостные предчувствия вернулись сразу же после отбытия мужа. Спасибо неугомонной, неунывающей ни при каких обстоятельствах резвушке Ренате, которую синьор Забини неожиданно решил взять с собой в Тоскану. Без нее я с отъездом супруга зачахла бы с тоски или стала заикой от страха и волнения. Раболепно кланявшийся на каждом шагу Нукки никак не тянул на компаньонку, подходящую для юной особы, совсем недавно ставшей женой солидного влиятельного господина. Синьорина Кантальо ‒ другое дело. Все тринадцать дней, что мы пребывали в прекрасном, залитом солнечным светом и зеленью тосканском замке Забини, я отчего-то не находила себе места, и проворная рыжеволосая служанка с её неуёмной энергией, забавной болтовней и неиссякаемым оптимизмом стала для меня и утешительницей, и подругой, и даже нянькой. Благодаря Ренате я вновь начала улыбаться. Каждое утро она, словно вихрь, врывалась в мою спальню, деловито откидывала прочь легкое шелковое покрывало и мимоходом желала доброго утра. А еще эта баловница повадилась тормошить и щекотать меня до тех пор, пока я не начинала извиваться на кровати, словно змея, и с банальным девчоночьим визгом не принималась в ответ молотить её кулачками по крепким круглым плечам. ‒ Ай, пусти, ненормальная! Мне же щекотно! ‒ мои руки сами тянулись к ее подмышкам, желая отплатить пышному и, в то же время, гибкому телу Ренаты той же монетой. ‒ Вот тебе! Вот! ‒ Мадонна, синьора, что вы творите-то?! У меня же сейчас сердце зайдется! ‒ А у меня, думаешь, нет? Я полюбила Ренату Кантальо, как старшую сестру, которой у меня никогда не было. Впрочем, у меня и подруг-то настоящих отродясь не водилось. В Хогвартсе все чистокровные слизеринки из богатых влиятельных семейств держались особняком и избегали меня. Негласной причиной их немого пренебрежения формально считалась моя бедность и отсутствие высокопоставленных родственников с выгодными связями, но я прекрасно понимала, что все дело в банальной зависти. Негласные правила слизеринской игры в «первую красавицу факультета» не позволяли объявить королевой бесприданницу, у которой не было никаких шансов удачно выйти замуж или устроиться на тепленькую должность в Министерстве. И не важно, что по факту эта нищенка была красивее их всех, вместе взятых. Это здорово бесило многих мисс из почтенных родов, и до меня частенько доносились ядовитые шепотки насчет того, что «хоть в чем-то бедняжке Голдсмит должно было повезти». Были и такие, что пытались меня проклясть, насылали всякие пакости вроде гнойных прыщей или заклятья для выпадения волос. Спасибо матери за фамильный оберег Бильбилисов, который она повесила мне перед третьим курсом на шею и наказала беречь пуще глаза, в противном случае завистницы точно превратили бы меня в пугало. Я со страхом и тоской ожидала окончания Хогвартса. Бывшие друзья отца, памятуя о его судьбе, боялись Темного Лорда, как огня, и потому я запретила себе даже думать о том, чтобы попробовать через них получить более-менее приличное место. Про замужество я уж не говорю. Мне еще повезло, что Люк Балле после школы взял меня к себе в лавку. Так продолжалось все семь лет учебы: с одной стороны ‒ отпрыски известных высокопоставленных фамилий, с другой ‒ парочка одиноких бедолаг, вроде меня и Снейпа. Самым обидным для меня было то, что даже у Нюниуса, как называли Снейпа Блэк-старший и Поттер, этого нелюдимого пугала, да еще и полукровки, были приятели, вроде Эйвери и Мальсибера, а со мной, чистокровной, имеющей в родословной множество славных предков, никто не желал водиться. Таковы уж были слизеринские нравы: если оказываешь девушке знаки внимания, значит, делаешь это с серьезными намерениями, а кому нужна в качестве жены голодранка, без кната за душой, пусть даже очень красивая?.. Остальные студенты сторонились нас и старались не общаться: факультет Салазара по определению имел недобрую репутацию, а уж из-за связей родителей доброй половины слизеринцев с Темным Лордом мы и вовсе стали изгоями. О том, чтобы завести не то, что дружбу ‒ просто приятельские отношения с полукровками или грязнокровками, мать запретила мне даже думать. «Интересно, что сказала бы высокомерная гордая Исабель Бильбилис, если б узнала, что ее дочь якшается с обычной магглой? Наверное, в обморок бы упала... Впрочем, вряд ли. Утешилась бы сознанием того, что маггла прислуживает её Далиле. Таков, по мнению миссис Голдсмит, удел всех ничтожеств ‒ быть у ног чистокровных волшебников». Алессандро Забини придерживался совсем другого мнения. Вся его прислуга была из маггловского мира, хотя за свои деньги он даже в родной Италии, где волшебников рождалось совсем мало, мог бы нанять на службу кого-то из магглокровок или сквибов. Насколько я успела узнать, в тайну семьи Забини были посвящены немногие из служивших ему магглов, но уж те, кто заходился рядом с ним, были преданы Сандро всей душой. Их ничуть не смущал тот факт, что хозяин ‒ волшебник. Меня прямо-таки изумляли эти средиземноморские нравы. Раньше я слышала об итальянцах много чего: и о том, что они сами не свои языками почесать, и об их буйном темпераменте, и любопытстве непомерном... Говорили разное, но все слова о них были далеки от истины так же, как Снейп ‒ от чистой крови. Нужно было узнать их ближе, чтобы самой убедиться, насколько молва бывает порой несправедлива. Та же Рената прекрасно знала о том, кто ее хозяин, и кто такая я, но ни разу ни словом, ни полусловом никому не обмолвилась о тайне платонически обожаемого ею синьора Забини. Не хотелось даже представлять, что было бы со мной без моей славной новоиспеченной подружки. Одна ее задорная улыбка и слепивший глаза каскад рыжих волос могли пленить чье угодно сердце. Меня же Рената покорила именно своей человечностью ‒ добротой, участием, желанием помочь и поддержать. В ней не чувствовалось ни капли фальши или раболепия. И каждую ночь я, прежде чем заснуть в огромной теплой уютной постели под атласным балдахином, благодарила про себя Пресвятую Деву, за то, что она послала мне на жизненном пути таких прекрасных чутких людей ‒ моего мужа и подругу, обретенную столь неожиданно. Вот и сейчас Рената, сидевшая рядом со мной в лаборатории Алессандро на высоком табурете с шитьем в руках, едва заслышав голос хозяина, подскочила от неожиданности, словно в первую секунду не поверила собственным ушам, после чего лукаво улыбнулась. У меня же с души прямо камень упал, и я тихо-тихо вздохнула с облегчением. Где был мой муж, по каким таким делам отсутствовал, я не знала и не собиралась выяснять, хотя все то время, пока Сандро не было рядом, сердце мое червем грызли опасения насчет Фуркада. В моем распаленном страхами воображении рисовались кошмарные сцены. То я представляла, как этот иуда Сильвио наносит яд на свою шпагу, то растравляла себя картиной предательского удара из-за угла, которого Алессандро ‒ благородный и порядочный до мозга костей человек ‒ даже допустить не смог бы. Если б тогда я могла только представить себе, насколько небеспочвенными окажутся эти опасения!.. Словно странный потусторонний голос то и дело нашептывал из ниоткуда, что мужу моему уготовано слишком рано покинуть грешную землю. Если бы я... нет, не тогда, а гораздо позже, заставила себя вспомнить эти ощущения, прислушалась к наглухо запертым внутри подсознания воплям интуиции, приказала собственной памяти отпустить на волю предчувствия, что терзали мое сердце в тот теплый, напоенный ароматами миндаля и пышно цветущих апельсиновых деревьев вечер, кто знает, наверное, все в моей жизни обернулось бы по-иному... Увы, как только я услышала голос Сандро, вмиг откинула тревоги и подозрения и просто тихо радовалась, что все обошлось, что мой покровитель, друг, защитник вновь рядом со мной ‒ целый и невредимый. К тому же, пообщавшись с мужем совсем недолго, я уяснила одну нехитрую истину: какой бы ангельской выдержкой не обладал Алессандро Забини, он ‒ взрослый, умудренный жизнью и опытом мужчина ‒ ни за что не потерпит рядом с собой глупую сварливую гусыню, выясняющую отношения. Да и кто я такая, чтобы упрекать его хоть в чем-то?.. Даже не жена, в полном смысле этого слова. ‒ Ну, синьора, что я говорила? ‒ затараторила Рената, пытаясь хоть как-то растормошить меня ‒ оцепеневшую, взволнованную предстоящей встречей с мужем. ‒ Ничего с нашим синьором Алессандро не может случиться плохого! ‒ она решительно воткнула иголку в ткань. ‒ Синьор храбр, дальновиден и всегда знает, что делает. Иначе давно бы уже пребывал на небесах рядом с Господом. Ах, синьора, выкиньте-ка все глупости из головы и даже думать о плохом не смейте! Вот тогда-то мне и стало окончательно ясно, насколько человек, ставший моим супругом, бесконечно мне дорог и необходим. И как это, оказывается, чудесно и правильно ‒ находиться под его защитой. Улыбка сама собой заиграла на моих губах, и я позволила, наконец, признаться самой себе, что мне нравилось в моем муже абсолютно все: его тихий и, вместе с тем, твердый голос, ум, решительность, умение в любой ситуации всегда оставаться самим собой. А еще внешность. Я частенько, когда мы задерживались допоздна в лаборатории за изучением очередного сложного и опасного яда, украдкой любовалась длинными, блестевшими, точно вороново крыло, волосами Алессандро, стянутыми шелковым шнурком или банданой. Темные глаза мужа затягивали в себя, точно черные дыры, о которых со священным трепетом рассказывал нам на астрономии в Хогвартсе старикашка фон Ретик. Как только эти глаза ‒ жгучие, сияющие ‒ останавливались на мне, во взгляде его вспыхивала нежность. И восхищение... Дикое, с трудом удерживаемое внутри, оно пылало чисто и дерзко, точно огонь, похищенный Прометеем у богов Олимпа. И даже... его аромат ‒ такой абсолютно мужской... горьковатый, чуть терпкий, пьянивший почище Кьянти ‒ манил, точно магнит, заставляя забывать обо всех невзгодах и страхах. Я часто вспоминала поцелуй, которым Алессандро одарил меня у алтаря сразу же после того, как священник объявил нас мужем и женой, и каждый раз, окунувшись в это воспоминание, вздрагивала. Ощущения от этого поцелуя возвращались, только более выпуклые, фактурные, явственные. Я вновь чувствовала тепло его тела, мягкость полных, превосходно очерченных губ, слышала протяжный вдох через нос, словно вместе с воздухом Сандро стремился вобрать в себя часть моей сути, сотканной из запаха, дрожи, слабости и силы одновременно, видела, как трепещут длинные черные ресницы на полуопущенных веках. С каждым днем муж становился все более нужным мне, необходимым, и потребность эта из эмоциональной плавно, почти незаметно, перерождалась в физическую. Я растворялась в ауре этого человека, ощущала прилив сил и восторга, чувствовала, что начинаю оттаивать, приходить в себя, понимала, что хочу любить. Это свойственное каждой молодой девушке желание, едва не задохнувшееся в липкой паутине ненависти, вновь ожило, настойчиво заявляя о себе учащенным сердцебиением, пылающими щеками и мгновенно пересыхавшей кожей ладоней, начинавшей от волнения зудеть около пальцев. Я изо всех сил сдерживала себя, мысленно била себя по рукам за желание почесаться, а Алессандро с улыбкой наблюдал за мной, словно догадывался о моих танталовых муках и растрепанных чувствах. Я постоянно думала о нем в течение двух недель, что мы находились в Тоскане. Днем еще кое-как сдерживала себя, но каждую ночь, пытаясь заснуть в выделенной мне богато меблированной спальне тосканского особняка под доносившееся из сада стрекотание цикад и треньканье ночных пташек, представляла его рядом с собой. Я ворочалась с боку на бок, каталась по огромной кровати, укладывалась так и сяк, но сон не шел, а все мои мысли занимал лишь Сандро. Даже когда усталость брала свое, и глаза против воли закрывались, лицо Забини, его темная кожа, сильные руки, круживший голову запах не оставляли меня, немилосердно будоража воображение предстоящей, рано или поздно, близостью с ним. Дело было не только в физическом влечении, которое я неожиданно почувствовала, проснувшись рядом с мужем после самой целомудренной брачной ночи на свете, но и в том, что психологические барьеры, что тисками сжимали мою чувственность после изнасилования, стали понемногу рушиться. Я постепенно начала ощущать правильность того, что мне предстояло пережить в объятиях Алессандро, на том простом основании, что я ‒ его законная жена, а жене можно и даже нужно заниматься любовью с супругом. Девичество, как факт, налагает слишком много связывающих обязательств, и подсознательно любая девушка, воспитанная в подобающих чистокровным невестам рамках поведения, с одной стороны жаждет трепетной романтической любви, а с другой ‒ страшится возможных проявлений собственного сладострастия. Нам с младенчества вдалбливали в голову, что желания ‒ это распутство, и что оно может погубить, испачкать в грязи, испортить жизнь и, главное, покрыть позором всю семью. Эти запреты даже не осознавались разумом, просто впечатывались в мозг страшным, как раскаленное клеймо, словом ‒ «нельзя»! А вот с человеком, что становился законным мужем, чувства были вполне позволительны, и я постепенно с удивлением и радостью осознала, как крупно мне повезло. У меня не было необходимости притворяться перед Алессандро, лгать, выкручиваться о беде, что приключилась со мной по моей же беспечности и наивности, поскольку он с самого начала знал про меня все. Забини поддержал мое желание отомстить проклятому Малфою, спас от позора и дал все, о чем я не могла даже мечтать: громкое имя, сказочное богатство, защиту. К тому же он очень мне нравился. Это ли не удача! Нет, решено, как только гаденыш Люциус получит по заслугам, моя благодарность Алессандро будет безгранична. Я буду учиться у него не только умению изготовлять яды и противоядия, но и искусству любви. Я хочу быть счастливой с ним. * * * ‒ Далила! Отзовись! Я знаю, что вы с Ренатой в лаборатории! Мне бы крикнуть в ответ хоть что-нибудь, но у меня язык словно к нёбу прилип. Рената, уже успевшая убрать работу в шкатулку-кофр, лишь покачала головой, спрыгнула с табурета и решительно направилась встречать хозяина. Не успела она сделать двух шагов, как дверь распахнулась. На пороге лаборатории стоял он, тот, чье отсутствие в течение трех дней показалось мне трехнедельной пыткой в запертом наглухо каменном мешке ‒ без тепла и света. Одет Забини был в простую английскую мантию из добротного черного сукна. На ногах ‒ высокие сапоги, начищенные до блеска. В руке он сжимал какой-то странный предмет, похожий на статуэтку. За спиной у него топтался незнакомый мне молодой мужчина с встрепанными темными волосами и светлыми глазами. Рената, взвизгнув, отскочила; ей чуть было не досталось дверью прямо по лбу. Я же не могла пошевелиться от волнения, лишь, не отрываясь, смотрела на Алессандро. Он сделал шаг навстречу. ‒ Здравствуй, девочка... ‒ его голос звучал хрипло. Волнение и... еще что-то, похожее на напряжение, прорывалось через слова, словно дрожало вместе с ними на вибрирующих с натуги связках. ‒ Соскучилась? Я стояла, как дурочка, не в силах вымолвить ни словечка, и не могла оторвать глаз от высокой строгой фигуры мужа, его лица, на котором явственно читалось сожаление. В черных глазах застыли усталость и смертельная тоска. Не понять, что он сожалеет о чем-то, связанном именно со мной, значило быть обычной бессердечной тварью. Либо ‒полной идиоткой. Или слепой. И то, и другое, и третье я к себе не относила. Черт возьми, ну как заставить проклятые губы растянуться в улыбке? Или просто кивнуть? Я же не могла даже пошевелиться. Только разъедающая боль, полоснувшая под веками и насильно выдавливаемая наружу солеными каплями, вспыхнувшие пламенем щеки да учащенное сердцебиение подсказывали моему сознанию, что я еще жива. А раз жива, то должна... обязана вымолвить хоть слово. Нет, не должна... Я сама хотела этого... Хотела больше всего на свете!.. Вот только как заставить онемевший язык ворочаться, как приказать отяжелевшим рукам тянуться навстречу ему, а голове ‒ не кружиться?.. Как мысленно упросить самого Алессандро сделать хотя бы еще один шаг ко мне? Мой муж словно прочитал мои мысли. Секунда, и его сильные руки прижали меня к груди. Ноги мои подкосились; я, совершенно обессилевшая, привалилась к широкому плечу, обтянутому чуть влажным черным сукном, и захлебнулась в обезоруживающем блаженном аромате, по которому тосковала долгих три дня. Руки сами, повинуясь неосознанному желанию, обхватили Алессандро, и я могла лишь тихо сожалеть, что грудная клетка у него слишком широкая, и потому нельзя сомкнуть объятие еще сильней. «Наконец-то... Наконец... Я не хочу больше из-за Малфоя лишать себя любви человека, с которым меня соединил Господь. Если Сандро не намекнет мне... не догадается, сама напрошусь в его спальню... И будь, что будет... Я не какая-нибудь бесстыжая девка, я ‒ его жена. Я хочу, чтобы все вокруг знали об этом!.. Я хочу родить от него ребенка и гордо носить имя Забини. Всегда! Потому что имею на это полное право. Хочу увидеть жар-птицу ‒ оберег рода, услышать её пение, чувствовать себя её хозяйкой... Я не могу, не имею права упустить ни капли из своего счастья, потому что выпало оно мне в обмен на слишком страшную боль...» ‒ Синьор... Синьор... ‒ лепетала я требуемые приличиями обращения, пытаясь поднять голову и разглядеть на посеревшем от усталости бронзовом лице каждую черточку. ‒ Вы вернулись... Как хорошо, что вы вернулись!.. Сандро словно не поверил моим словам и интонации, с которой я их произнесла, и, силясь сообразить, что же такое произошло за время его отлучки с вечно пугливой сдержанной женой, невольно помог мне ‒ освободил руку и двумя пальцами аккуратно приподнял мой подбородок, чтобы заглянуть в глаза. ‒ Что случилось, Далила? Ты такая странная. На себя не похожа... ‒ Все хорошо, синьор Алессандро, все чудесно, ‒ я счастливо улыбнулась, и, наверное, эта моя улыбка была так искренна и так хороша, что он на секунду зажмурился, будто ослепленный яркой вспышкой. ‒ Главное, что вы со мной, что вы рядом... ‒ я и не заметила, как эти слова сами собой вырвались из моего сердца. ‒ Не покидайте меня больше, пожалуйста. Мне было так плохо без вас, так плохо... ‒ Плохо? ‒ Да, мне вас не хватало. Я молилась Пресвятой Деве каждую минуту и просила её вернуть вас мне... Он чуть склонился и на мгновение застыл, будто решал про себя, что ослышался. Его губы оказались совсем близко от моего лица, и я, замерев, с надеждой ждала, что последует дальше. Забини словно опомнился и, тяжело вздохнув, отстранился. На его лицо набежала едва уловимая тень. ‒ Ты не покидала пределы поместья? Я лишь разочарованно вздохнула. ‒ Нет, синьор, вы же запретили это делать, но я не теряла времени зря. Я прилежно перечитывала все ваши записи и пробовала тут приготовить кое-что из ваших тайных фамильных рецептов. ‒ Вижу, ‒ он улыбнулся, окинув взглядом лабораторный стол с кипевшим котлом, затем втянул носом воздух. ‒ О-о-о... «Бусы Титании»? Я коротко кивнула, опасливо покосившись в сторону котла, где на огне томилось ядовитое зелье на основе ягод ландыша. Усиленное различными компонентами, оно вызывало остановку сердца к строго определенному сроку. Впрочем, этот яд не был столь опасным и неумолимым в отличие от той же акватофаны, и противоядие к нему приготовить было проще простого. ‒ Не перепутала случаем ландыш с купеной? Я помотала головой, чувствуя себя не в своей тарелке. Даже возмущаться не хотелось. Чтобы я, одна из лучших учениц Слагхорна, если не считать Снейпа и примазавшейся к нему Эванс, не отличила ландыш от купены?! Разочарование в себе, в том, что я сделала что-то не то, затопило меня с головой. Не так представлялась мне эта наша встреча. И спросить мужа о том, где его носило три дня, у меня не хватало духу. ‒ Синьор Алессандро, ‒ раздался голос Ренаты, чинно стоявшей в сторонке, ‒ какие будут указания? И распоряжения насчет вашего гостя?.. Забини словно опомнился, перехватил мою руку и почти на лету изящно приложился к ней губами, после чего развернулся к незнакомцу. Только тут мне удалось пристальнее взглянуть на этого господина. На вид ему было около двадцати пяти-двадцати семи лет. Довольно приятная, но ничем непримечательная внешность: темные волосы, голубые глаза, мягкие черты лица. Он оторопело уставился на меня, приоткрыв рот, и молчал. ‒ Эдвард, позволь представить тебе мою жену, Далилу. Она англичанка, урожденная Голдсмит. Обучалась в Хогвартсе. Вы незнакомы? ‒ спросил меня Алессандро, стараясь сохранять серьезность и не улыбнуться при виде этого чудика, глупо вытаращившегося на его жену. Этот самый Эдвард лишь помотал головой, как китайский болванчик. ‒ Далила, это Эдвард Боунс. Я не удивлен, что вы не знаете друг друга. Эдвард старше тебя на восемь лет. Он мой поверенный в Англии. И адвокат. ‒ Адвокат? ‒ прошептала я, украдкой покосившись в сторону Боунса. ‒ Синьор, разве ваши дела в Англии ведет не Буллингер? ‒ Лайнел Буллингер разочаровал меня. Очень разочаровал, ‒ Сандро сжал зубы. Я, широко раскрыв глаза, посмотрела на мужа, желая понять, не ослышалась ли. ‒ Разочаровал? Синьор Алессандро, вы уверены, что хотите отказаться от услуг буллингеровской конторы? ‒ я не знала, что и думать. ‒ Конечно, Буллингер ‒ тот еще пройдоха и, насколько я знаю, не слишком чистоплотный в моральном отношении человек, но он мог бы быть вам полезен. ‒ Уверен, Далила. Это мое окончательное решение. И потом, у меня же есть деньги. Много денег, слишком много. А еще имеются сейфы с сокровищами почти в каждом европейском отделении Гринготтса. И недвижимости хватает. Это я кому угодно в Британии могу быть полезен. ‒ Буллингеры были самыми известными и влиятельными адвокатами в магической Британии в течение нескольких столетий, синьор, ‒ голос у меня дрогнул. ‒ Впрочем, если вы так решили, значит, тому была веская причина. Судя по всему, Забини доверял Боунсу и таиться от него не собирался. ‒ Конечно веская, ‒ голос мужа по-прежнему звучал хрипло. ‒ Серьезней и быть не может. Сын Лайнела и его брат подались в услужение к Волдеморту, и это меня совсем не устраивает. ‒ Как подались?.. ‒ я чувствовала, как сердце пускается вскачь, и становится нечем дышать. ‒ Синьор, это что значит?.. Что у них эта самая... Эта... ‒ я прикрыла глаза и, коротко передохнув, все же выдала, ‒ ...Темная Метка? Мой муж и Боунс одновременно вздрогнули, и их лица исказили почти одинаковые гримасы отвращения, словно вместо двух самых обычных для непосвященного слов я выдала хорошенькую порцию отборных ругательств. Рената вопросительно взглянула на меня; она-то уж точно не понимала, о каком таком Лорде идет речь, и что это за Метка, при одном упоминании о которой двое взрослых мужчин едва не захлебнулись негодованием. ‒ Простите, миссис Забини, ‒ Эдвард Боунс первым пришел в себя, ‒ вы знаете, кто такой Волдеморт, и что такое Темная Метка? Я быстро и выразительно взглянула на Сандро; кто знает, могла ли я доверить Боунсу тайну моего отца. Короткий разрешающий взмах ресниц Забини все расставил по местам. Я наклонила голову, давая понять мужу, что без его позволения не произнесу ни слова. Алессандро, в свою очередь, ответил мне еле заметным прищуром глаз. В этом немом диалоге всё ‒ наши взгляды, мимика, язык тел ‒ выражало высшую степень доверия между нами, потому и слова нам не понадобились. Мы прекрасно поняли друг друга и без них. ‒ Я знаю, мистер Боунс. Кто в Британии сейчас не знает о нем? Когда я еще училась в Хогвартсе, у нас на Слизерине было полным-полно сторонников этого самого Лорда. У моего отца... ведь тоже была Метка. Папа, как и многие чистокровные, вначале повелся на посулы Волдеморта о превосходстве чистой крови. Когда до отца дошло, что его сделали рабом и обычным преступником, он решил, что с Пожирателями ему не по пути. Вот только просто так покинуть Волдеморта нельзя. Все, кто носит Метку ‒ всего лишь клейменый скот, а от животных, которые пользы не приносят или неприятности доставляют, хозяева обычно избавляются. Словом... ‒ я помедлила, затем выдавила сквозь зубы, ‒ ...участь папы была решена. ‒ Миссис Забини, простите, ‒ Эдвард неловко отступил назад и опустил глаза, а я, дважды услышав подобное обращение, отчего-то почувствовала себя настоящей замужней дамой ‒ уважаемой и солидной. ‒ Вы ведь в этом году Хогвартс окончили? ‒ В этом, мистер Боунс. ‒ И вы учились на Слизерине? ‒ мне показалось, что в глазах его промелькнула искорка то ли недоверия, то ли разочарования. ‒ Да, я слизеринка. Как и мой отец, ‒ ответила я с вызовом. ‒ А вам известно, ‒ он помялся, ‒ кто из слизеринцев примкнул к Волдеморту? Я сжала губы. Меньше всего мне хотелось бы за глаза трепать языком о ком-либо и прослыть предательницей. Я уже готова была послать этого Боунса ко всем чертям, но внимательный требовательный взгляд мужа погасил мой запал. Я поняла, что Алессандро самому зачем-то нужно было знать о сторонниках Лорда. Это меняло дело. По большому счету мне было наплевать на всех этих слизеринцев, среди которых я чувствовала себя изгоем. ‒ Я могу наверняка назвать лишь Эйвери и Мальсибера. Это точные сведения, ‒ обронила я сухо. ‒ И все? ‒ Боунс даже приуныл. ‒ Я не могу говорить о тех, в ком не уверена на сто процентов, мистер Боунс. Только что-то подсказывает мне, что             Люциус Малфой, ‒ Боунс даже отшатнулся, с такой ненавистью я выплюнула это имя, ‒ вербует изо всех сил Северуса Снейпа и Регулуса Блэка. Может быть, уже завербовал. А ведь Регулус совсем мальчишка. Моложе нас на год. ‒ Вон оно как... ‒ Боунс погрузился в размышления. ‒ Вот так! ‒ припечатал Алессандро, затем решительно выступил вперед и обратился к притихшей, ничего не понимавшей Ренате: ‒ Синьорина Кантальо, будьте добры, распорядитесь приготовить комнату для синьора Боунса. Позаботьтесь о хорошем ужине. Проследите, чтобы были поданы самые лучшие угощения. И, конечно, вино с моих погребов. Эдвард, простите, мне нужно переговорить с супругой с глазу на глаз. Вы можете следовать за синьориной... ну или, если вам так угодно, за мисс Кантальо. Рената ‒ девушка расторопная и замечательная хозяйка. Быстро организует все, что необходимо. Вы устали, и хороший отдых вам не помешает. Рената сделала книксен, игриво взглянула на адвоката, который совсем смутился, и чинно выплыла из лаборатории. Боунс, пробормотав под нос благодарность, поплелся за пухлой рыжеволосой резвушкой наверх. Алессандро прикрыл дверь. ‒ Теперь можно поговорить серьезно. Далила, я что хочу сказать... Мне бы не хотелось сейчас возвращаться в Британию, но в свете последних событий, связанных с моими торговыми и финансовыми операциями, я не могу дольше оставаться в Италии, иначе кое-кто решит, что я вздумал откреститься от партнерских обязательств. Светская жизнь меня мало интересует, только вот без нескольких важных визитов к нужным людям никак не обойтись. Обещаю, что как только мы уладим все дела, переедем в Италию. Не нравится мне этот ваш Лорд, и нам будет безопаснее на континенте. Он глубоко вздохнул. ‒ Вы можете во всем рассчитывать на меня, синьор Алессандро, ‒ мягко произнесла я, взяв его за руку. Он удивленно взглянул на меня, словно боялся поверить в соприкосновение наших рук и мои слова, сказанные таким тоном. Наконец, он взял себя в руки. Видно то, что он хотел мне сказать, в самом деле, было очень важно. ‒ Благодаря Эдварду мне удалось узнать истинное положение дел и расстановку сил в магической Британии. Там растет противостояние между силами Пожирателей Смерти, как прозвали себя сторонники этого самого Лорда, и силами Ордена Феникса. ‒ Ордена Феникса? Это что еще за компания? ‒ я приподняла бровь, чувствуя, как по моей спине начинает струиться липкий холодок. ‒ Отчаянная компания. Знаешь, кто возглавляет Орден? Я уже не слышала вопроса мужа. Меня обуял страх. За маму. Мне через силу удалось лишь мотнуть головой. ‒ Альбус Дамблдор. Я забыла, как дышать. Дамблдор слыл добродушным и справедливым волшебником, только я не обольщалась на счет нашего директора. Слишком многое из прошлого этой одиозной фигуры было покрыто мраком, а его знания, магическая сила и влияние мало с чьими могли бы сравниться. Неужели эти двое ‒ Вольдеморт и Дамблдор ‒ собирают свои армии и готовы развязать войну? Оказалось, что я спросила об этом вслух. ‒ Именно, Далила. Каждый из них вербует сторонников. И у обоих слишком мало совести, чтобы не привлекать к противостоянию вчерашних студентов. Вон, в стане Дамблдора тоже полно твоих бывших сокурсников, и все, в основном, с Гриффиндора. У Эдварда в орден вступили отец, мать, брат Эдгар вместе с женой. Этот Эдгар ‒ совершенно ненормальный тип! У него, насколько мне известно, двое маленьких детей. Как можно так рисковать их жизнями?! Не понимаю... У Эдварда и Эдгара есть еще старшая сестра Амелия. Почтенная мисс Боунс, насколько я успел ее узнать, очень серьезная особа, умеющая взвешивать все решения. Она пока не собирается становиться бойцом Дамблдора, но, кто знает, что будет дальше. Я же хочу оградить нас с тобой от этих разборок. Они нас не касаются. У нас свои дела. И, в первую очередь то, которое касается тебя, вернее, моего обещания тебе, Далила. Несмотря на кучу возможных неприятностей, коими чреват этот мой шаг, я все же подготовил все для того, чтобы ты могла отомстить Люциусу Малфою за все, что он сделал с тобой. В первую секунду во мне вспыхнула мстительное злорадство, но стоило моим глазам встретиться с грустным и по-прежнему разочарованным взглядом Алессандро, как мой боевой запал пропал. Я сдулась. «Он же ждет твоей любви, идиотка! ‒ мысленно обругала я себя. ‒ А сам, меж тем, уверен, что искренних чувств ему не дождаться, что только твое тело ‒ не душа, не сердце ‒ будут благодарностью за свершившееся возмездие. Он готов рисковать собой, это у него на лбу написано, но никогда не стал бы подставлять тебя. А ведь ему предстоит, общаясь с британской знатью, восстанавливать твое доброе имя, которое, как пить дать, уже изрядно опоганил старый негодяй Абраксас Малфой. Подумай, нужна ли тебе эта месть? С кровью и насилием над Люциусом или, того хуже, с его смертью? Чего ты этим достигнешь? Да вся британская чистокровная рать взбеленится. И Волдеморт непременно сделает тебя и Алессандро своей мишенью. Особенно если учесть, что их организация нуждается в деньгах. Забини силен и могущественен, но нужен ли ему лишний риск ради твоей прихоти? Что сделает тебя счастливой ‒ любовь Алессандро Забини или месть? Вот и выбирай!..» ‒ Синьор Алессандро, ‒ вырвалось у меня, ‒ я не хочу вам неприятностей!.. Но и простить проклятых Малфоев не в силах. И не только потому, что была оскорблена и унижена одним из них. Они ‒ что Люциус, что папаша его ‒ суть зло. Как и все их предки!.. ‒ я с трудом перевела дыхание. ‒ Вы же понимаете, о чем я?.. Алессандро кивнул. Ноздри его затрепетали. — Такие, как они, не должны жить! — отрезала я, едва сдержав себя, чтобы не топнуть ногой. Забини взглянул на меня исподлобья. Затем достал из кармана мантии палочку и сотворил Темпус. ‒ У нас осталось очень мало времени, Далила, я уже говорил тебе. Через час сработает вот этот секретный порт-ключ, — он показал мне статуэтку в своей руке, — и мы окажемся в Забини-мэноре. Об этом визите в Британию никто не знает, даже не догадывается. Единственные, кто посвящен в эту тайну — моя Бебе и преданные, как псы, парни из моей личной охраны... — Глухонемые? — невольно перебила я, чувствуя, как меня вновь начинает потряхивать. — Да, они... — Алессандро усмехнулся и невольно бросил красноречивый взгляд на дверь, за которой несколько минут назад скрылись Рената и Боунс. — Я смотрю, тебя уже просветили о многих важных вещах. Я нехотя кивнула, покусывая губы. Меньше всего мне хотелось бы обрушить гнев или даже простое недовольство Сандро на голову Ренаты. — А синьорина Кантальо успела доложить, что эти парни — настоящие берсеркеры? Я вытаращила глаза от изумления. — Настоящие? Они что, все скандинавы? — В точку. И каждый из них, между прочим, сам, по собственной воле, согласился, поступая ко мне на службу, лишить себя слуха и языка... Я нервно передернула плечами. Мне доводилось слышать о берсеркерах, и в моем представлении они слыли самыми свирепыми и искусными воинами во всей Европе со времен рождения Христа. Что ж, такой страже позавидовал бы сам Абраксас Малфой. — А они волшебники? — Нет, но каждый раз, когда это необходимо, они получают от меня порцию очень качественного зелья, делающего их особенно страшными. И способными выполнить любой мой приказ. Я едва не задохнулась. — О, Madonna! Знаете, синьор, вы и сами... страшный человек. Он хищно улыбнулся. — Да, Далила, страшный. Для врагов. Но с тобой я уязвим. Я хорошо представляю, что та месть, какую ты задумала для Люциуса Малфоя, всколыхнет все магическое общество Британии. Рано или поздно, но Абраксасу удастся доказать, что исчезновение его сына — дело наших с тобой рук. Деньги, конечно, многое решают, но не все. Малфой-старший на весь мир раструбит о том, кто лишил его наследника. Это бы ладно, если б дело касалось только формального аврорского расследования, тем более, что в Аврорате у меня есть свой человек... — Свой человек? А Аврорате? — изумлению моему не было предела. — Когда ж вы успели завербовать его? Алессандро таинственно взглянул на меня. — Я не вербовал его за деньги, Далила. Он — мой родственник. По матери. Его отец — чистокровный англичанин, а мать — двоюродная сестра моей матушки. Получается, что мы с ним — троюродные братья. — Правда? — я изумилась. До этого момента мне казалось, что у Забини не было здесь никаких родственников, кроме почившей в бозе Маргарет Флинт. — И он, что, аврор? — Да. И очень искусный легиллимент. С памятью работает просто виртуозно. Я хоть и старше его, но обучался у него кое-каким нюансам этого искусства. Кузен может быть очень полезен нам. Так вот, я продолжу мысль по поводу последствий... Даже мое могущество не безгранично, если дело дойдет до заседания Визенгамота. Не так сложно, допустим, обойти допрос под Веритасерумом. Или напоить тебя антидотом к нему. Можно даже попробовать изменить тебе память, чтобы при просмотре твоих воспоминаний не было ни намека на преступление Люциуса и на твое желание отомстить, но я больше чем уверен, что Абраксас уже собрал воспоминания сына, просмотрел их и знает, как все было на самом деле. И на заседании Визенгамота под сывороткой он будет говорить правду или представит те самые воспоминания... — Но тогда все узнают, что Люциус Малфой — насильник! — взвизгнула я, и собственный голос показался мне настолько отвратительным, что меня едва не передернуло. — Ты права, но если Люциуса не будет в живых, его папенька ничего не потеряет, а тебя, вернее, нас с тобой упрячет в Азкабан пожизненно. И даже если труп Люциуса не найдут, Абраксас будет знать, что наследник рода мертв. И представит доказательства его смерти мудрейшим. А всему Визенгамоту память не подправишь. Тем более, его главе — Альбусу Дамблдору. — Ну, конечно... Как я могла забыть про гобелен с фамильным древом?.. — догадалась я, мысленно бичуя себя за непредусмотрительность. — Я же говорил, что у меня самая умная жена на свете, — Сандро подхватил мою руку и поцеловал тыльную сторону прямо у запястья, там, где под белой кожей дико бесновался пульс. Сердце у меня и впрямь, колотилось, точно бешеное. Я слушала Алессандро, и каждое его слово заставляло мои губы сжиматься все сильнее. Воздуха в легких не хватало. Его целиком вытеснил гнев. И боль от того, что проклятый Люциус может остаться безнаказанным. — Что же вы предлагаете? — спросила я упавшим голосом. — Я уже говорил, что не могу откреститься от партнерских обязательств, которыми я связан здесь, в Британии, с очень важными людьми. Как только дела будут сделаны, мы с тобой уедем отсюда и уже с континента, находясь под защитой родовой магии, попытаемся устроить Малфоям хорошую взбучку... — А если к тому времени Нарцисса Блэк будет беременна от этого скота?! — я почти задыхалась от отчаяния. — Получается, что пострадает невинный младенец... Я так не могу... Не хочу уподобляться этим тварям! Алессандро взглянул на меня с уважением и восхищением. — В очередной раз я имел счастье убедиться, что ты не только красива и умна, а еще и благородна. И великодушна. Только это делает красивую женщину прекрасной. Что ж, Далила, я хочу предложить тебе один вариант. Не знаю, правда, как ты на это посмотришь. — Говорите, синьор, — я вся обратилась в слух. — Сегодня в полночь, в Забини-мэноре, Люциус Малфой принесет тебе Непреложный обет в том, что никогда в жизни ни он сам, ни кто-либо из его кровных родственников, не причинит вреда ни тебе, ни людям, связанным кровью с тобой. То есть твоей матери и нашим будущим детям... Ни словом, ни действием. — А вы, синьор?! А как же вы? Забини посмотрел на меня и едва заметно улыбнулся. Улыбка у него вышла вымученная, но разочарование, застывшее в темных глазах, вдруг исчезло; в них слабеньким огоньком начала разгораться надежда. Совсем робкая, безотчетная, но такая пылкая... трепетная. Я, решив поддержать её, осторожно взяла руку Сандро в свои ладони и сжала. — Нет, синьор, я не могу так рисковать вами. Вы же член моей семьи, а значит... — Нет, Далила, иначе не получится. Ты не беспокойся обо мне. Если я буду знать, что ты в безопасности, мне будет гораздо проще. — Синьор, это не выход, — грустно произнесла я. — Допустим, сам Люциус мне ничего сделать не сможет, Абраксас — тоже, но Нарцисса Блэк?.. Она же не связана кровью с Малфоями. — Вряд ли Абраксас и Люциус поведают мисс Блэк о таких делах... Но с нею, если что, думаю, ты справишься. Недаром в тебе течет кровь Бильбилисов, — взгляд его светился торжеством. — Обезоружив таким манером Малфоев, мы сумеем ввести тебя в высший свет без помех. Любое дурное слово Абраксаса или Люциуса в твой адрес обернется против них. — А вы? — я пыталась разложить по полочкам все аспекты подобного Непреложного обета. — Если Малфои назовут вас жалким рогоносцем, что вы будете делать? — Я вызову на дуэль любого из них — магическую ли, обычную — и одержу победу. — Ой, синьор Алессандро, — я вздохнула. — Неужели вы столь наивны? Прямо как ребенок... Да разве можно с такими, как Малфои, играть честно? Их коварство и подлость вперед них родились. После всего, что случилось, я скорее поверю в то, что в Запретном лесу грифоны водятся, чем в элементарную малфоевскую порядочность. Для них не существует даже такого понятия, как законы, а уж про дуэльный кодекс я даже не заикаюсь. — Не беспокойся, девочка... — Алессандро нахмурился. — У Малфоев свои слабые места имеются. Это и их деньги, и взятки в Министерстве, да еще и преступления, как Пожирателей... Много, очень много грязного пуха налипло на их якобы чистенькие рыла. Не переживай. Мы с Кингом уже начали копать под них и, видит Бог, накопаем достаточно, чтобы прижать в нужный момент. — С Кингом? — Да, с моим троюродным братом — Кингсли Шеклболтом, аврором. Я непременно познакомлю тебя с ним, как только мы с шиком-блеском предстанем перед бомондом магической Британии. Отличный парень. Ему всего двадцать девять лет, но умница он редкостный. Будем с тобой и ему жену искать... Я только вздохнула. Не нравилось мне все это, очень не нравилось. То, что желая обезопасить мою жизнь, мое здоровье и репутацию, Сандро готов был подставиться под малфоевское коварство. Он, похоже, даже не представлял, что что-то может пойти не по его плану, а я не знала, как усмирить мужа, осадить его излишнюю самоуверенность. В моих ушах вновь зазвучал голос Бебе: «Не раскаиваются такие, как Малфои, а затаиваются. Чтобы нанести удар исподтишка». В этом я успела убедиться. Что я могла предпринять? У меня совсем не было времени, чтобы все хорошенько обдумать. Конечно, в чем-то у Абраксаса и Люциуса руки будут связаны, но этого мало. Я очень хотела заставить этих негодяев страдать по-настоящему, но, увы, вынуждена была согласиться с Забини, что удовольствия от смерти Люциуса я получу мало, а вот неприятностей мы с мужем наживем выше крыши. Только живого Малфоя можно заставить чувствовать страх и унижение, и я решила, что не успокоюсь, пока смачно не плюну Люциусу в самую душу. А он ничего не сможет сделать мне в ответ. Это Алессандро отлично придумал. — Что ты решила, Далила? — спросил Сандро, с интересом наблюдая за внутренней борьбой, написанной на моем лице. — Думай поскорей, потому что времени у нас почти не осталось, а тебе еще нужно успеть переодеться. — Хорошо, синьор, — я постаралась взять себя в руки, — вы мой муж, и лучше знаете, что правильно. Я целиком полагаюсь на вас и вверяю вам себя полностью. Только умоляю, больше не оставляйте меня одну. Никогда. Я без вас, как мясо без кожи... Сандро устало прикрыл глаза, затем привлек меня за плечи и прижал к себе что было сил. — Не оставлю, Далила, — сказал он просто. Потом, помолчав, прибавил: — Я, наверное, сошел с ума. Еще тогда, когда впервые увидел тебя. Нет ничего, на что я не пошел бы ради тебя... И твоей... твоих... Забини не договорил, но я поняла его без слов. Он в этой своей сбивчивой фразе, недоговоренности, смущении был передо мной весь, как на ладони. Его надежда медленно начала расправлять крылья. А я не собиралась их подрезать. Не хотела.