Исповедь красивой женщины

*** ‒ Далила... Далила... ‒ тихий шепот Алессандро сумел-таки пробиться через плотную стену не то жужжания, не то гудения, разрывавшую барабанные перепонки, и вернул на грешную землю. ‒ Ты слышишь меня, девочка?.. Как ты себя чувствуешь? ‒ Синьор... ‒ я тихонько всхлипнула, ‒ ...синьор, увезите меня отсюда. Я не выдержу всего этого... Пожалуйста, умоляю вас. Куда угодно... ‒ Ты такая бледная, девочка. Ты очень устала, я знаю, ‒ он, аккуратно отодвинув кружево фаты, наклонился к самому моему уху. ‒ Все будет так, как пожелаешь. В этом мире нет ничего, что я был бы не в состоянии сделать для тебя... «Боже праведный! Неужели Сандро, в самом деле, влюблен в меня? Это же невероятно! Так не бывает! Он же знаком со мной всего три дня! Как такое возможно?.. ‒ какое-то странное чувство, сродни щемящей, чуть горчившей отголосками болезненных воспоминаний грусти, сдавило мне грудь. Хотя, почему это могло быть невозможным?.. Я ведь любила Люциуса Малфоя с одиннадцати лет, как только увидела в Большом зале Хогвартса, боготворила его, готова была отдать ему всю себя, а жгучая ненависть сумела испепелить эту любовь до основания в один миг. В тот самый, когда будущий сиятельный лорд впился мне в губы своим зловонным слюнявым ртом, из которого, как из клоаки, несло отвратительным перегаром... А потом этот зверь обозвал меня потаскухой для пущего оправдания собственной похоти, распаленной жестокостью и безнаказанностью, ударил так, что я потеряла сознание, и изнасиловал, словно грязную девку, продающую тело любому, кто больше заплатит!.. Вся боль, кое-как загнанная новыми впечатлениями и переживаниями вглубь, с грехом пополам угнездившаяся в самом темном потаенном уголочке на дне моей души, вновь забурлила и поднялась горячей грязной волной, грозя окончательно и бесповоротно потопить мою гордость, мое достоинство и самоуважение, что из последних сил барахтались на плаву. Я не представляла раньше, что можно, будучи в расцвете юности и красоты, так мечтать о смерти. Только она была способна прекратить все мои страдания разом. Она или... месть. И залогом расправы над проклятым Люциусом и всем его дьявольским племенем был человек, который только что стал моим мужем... Мужем! Странно как-то отозвалось во мне это слово. Я все никак не могла поверить, что теперь мы связаны с Алессандро навсегда, что отныне он имеет на меня все права, и я сама предоставила их ему. Этому человеку ничего не стоило принудить меня к исполнению супружеского долга, и я, связанная брачной клятвой перед алтарем, уже не смогу ему отказать. Мне стало страшно. Меня охватила дрожь, сердце заколотилось, зубы застучали, а роговицу глаз больно защипала противная соленая водичка. ‒ Забини, тебе не кажется, что твоя жена на грани нервного срыва? ‒ сухой колкий тон говорившего заставил меня безотчетно вцепиться в плечи мужа. Я подняла застланные слезами глаза. И обомлела... Страх за собственную жизнь, которую еще секунду назад я мысленно проклинала, оказался сильнее душевной боли и тоски, так некстати разбереженных воспоминаниями о Малфое. На меня в упор смотрел тот самый господин, которого я увидела в воспоминаниях малышки Микеллы. Да, это был он... человек, покушавшийся на меня сегодня днем. Красивое лицо, на котором застыло выражение злобы и досады, скривилось в усмешке; цепкий хищный взгляд мужчины ощупал всю меня с ног до головы, задержавшись на линии декольте. Узкие ноздри на мгновение раздулись, а кончик языка, едва высунувшись, по-змеиному скользнул по тонким чувственным губам. Я интуитивно почувствовала угрозу, исходившую от этого человека. Почти так же, как от Люциуса. Только в Малфой-мэноре я беспечно проигнорировала ее, но сейчас, наученная горьким опытом, инстинктивно, движимая безотчетным порывом, еще сильнее прильнула к тому, от кого исходили флюиды надежности и безопасности. ‒ Сильвио, ‒ Алессандро поднял взгляд на этого типа, чуть не отравившего меня, ‒ я это вижу без тебя. И не собираюсь дольше мучить Далилу всей этой кутерьмой и суетой. Она очень устала и совсем без сил. Развлечения и веселье ей сейчас противопоказаны. Мы отправляемся в одно из моих поместий. Извинись за меня перед гостями. ‒ Ты что, с ума сошел? Так дела не делаются! Сперва собрал всех, огорошил с места в карьер своей женитьбой, денег, небось, выложил чертову уйму на свадебный пир, а теперь ‒ в кусты?! ‒ Я ‒ глава своего собственного рода и ни перед кем не собираюсь отчитываться! ‒ огрызнулся мой муж, резко развернувшись к этому Сильвио. ‒ Здоровье и душевное состояние моей жены важнее, чем все эти условности. Я ни от кого не завишу, а кроме того, в свое время оказал немалую финансовую поддержку вашим кланам и потому правила игры устанавливаю я! ‒ Алессандро с трудом сдерживал гнев. Все остальные гости попятились назад и спорить с Забини, по всему видать, не собирались. Никто не собирался, кроме моего отравителя. ‒ Откуда ты взял эту девчонку? ‒ Сильвио, видно, был не из робкого десятка и отчего-то очень зол на Алессандро. ‒ Почему ты решил навязать нам чужеземку? Да еще и англичанку? Я дрогнула, вспомнив слова Ренаты. Похоже, девушка была права, когда утверждала, что моя судьба ‒ в руках этих синьоров, и очень многое в ней будет зависеть от их благосклонности. Алессандро нежно поцеловал меня в висок, едва коснувшись губами кожи, а затем осторожно обхватил одной рукой мою спину, другую завел под колени и легко поднял меня с какого-то ложа, на которое, наверное, положил мое бесчувственное тело после обморока. ‒ Где мы? ‒ шепотом спросила я, только сейчас сообразив, что нахожусь вместе с мужем и кучей каких-то посторонних дам и мужчин не в здании собора, а в незнакомом помещении с довольно аскетической обстановкой. ‒ Это личные покои настоятеля собора, Далила. Когда ты потеряла сознание, он очень перепугался, как и я, и немедля предложил уединиться, чтобы привести тебя в чувства. ‒ Он внимательно посмотрел мне в лицо и улыбнулся: ‒ Прости, я побоялся применять Энервейт. Слишком много лишнего народу увязалось за нами. И все они ‒ магглы, как выражаетесь вы, англичане... ‒ Забини, ты проигнорировал мой вопрос! ‒ раздраженным лающим голосом напомнил о себе Сильвио. ‒ Я люблю эту девушку, ясно тебе, Фуркада! И никакого другого ответа не жди от меня, ‒ бросил через плечо мой муж, устремившись к выходу со мной на руках. ‒ Об остальном я с тобой позже поговорю! ‒ Нет, сейчас! ‒ противно гавкнул Фуркада, продираясь через толпу гостей и хватая Алессандро за плечо, чтобы развернуть его к себе. Никогда не думала, что у мужчины с такой внешностью может быть настолько отвратительный голос. Забини, несмотря на ношу в моем лице, легко развернулся. В прищуренных глазах его затаился гнев пополам с отвращением. ‒ Что, бесишься от того, что не удалось через сестрицу прибрать к рукам мои богатства? Я тебя насквозь вижу, Сильвио, и даже не пытайся убедить меня в обратном. ‒ Я не собираюсь ни в чем переубеждать тебя! Немудрено, что тебе так приспичило! Девчонка, конечно, очень смазлива и та еще стерва!.. Я немало повидал подобных штучек в венецианских борделях и знаю в них толк!.. Сердце мое упало! Неужели ему что-то известно про меня? Неужели он на короткой ноге с Абраксасом Малфоем? Ведь больше никто понятия не имел о моем позоре. Не знаю, водил ли приятельство Малфой с итальянцами, но с магглами уж точно дела не имел, а Забини прямо сказал, что никого из волшебников, кроме нас с ним, здесь нет. Я прикрыла глаза, чувствуя, как щеки, помимо воли, занимаются горячим румянцем. Глаза Алессандро сверкнули. ‒ Прости, любимая, ты можешь постоять немного? Этот синьор изо всех сил напрашивается на дуэль, и мне не хотелось бы лишать его этого удовольствия. ‒ Синьор Забини, ‒ пискнула я испуганно, представив себе эту разборку, ‒ так нельзя, мы же в Божьем храме. Не обращайте внимания на этого господина. По толпе пронесся короткий вздох; все свидетели этой отвратительной сцены, устроенной Сильвио Фуркада, в замешательстве попятились назад. ‒ Ничего, Далила, я не столь щепетилен. Единственное, чего никогда не спущу любителям почесать языками, так это оскорбления в твой адрес. Этим синьор Фуркада задел, в первую очередь, меня. И он ответит за свои слова. «Надо что-то делать, ‒ мысли мои метались, точно пикси. ‒ Нельзя допустить, чтобы Алессандро настроил всех и сразу против себя из-за меня. Нужно как-то остановить его». Алессандро поставил меня на пол. ‒ Ничего не бойся, девочка, и знай, что я никому не дам тебя в обиду. Ты веришь мне? Я кивнула, а затем умоляюще взглянула на мужа. ‒ Синьор Забини, не надо, заклинаю вас! Это добром не кончится... ‒ Не беспокойся, Далила. И знай, отныне ты под моей защитой. Я позже расскажу тебе о Сильвио Фуркада. Знай, что он очень опасный человек. Не вздумай с ним связываться, и впоследствии, если вдруг каким-то непостижимым образом судьба сведет тебя с ним, ни в коем случае не оставайся с ним наедине. ‒ Он маг? ‒ спросила я еле различимым шепотом, желая еще раз увериться в том, что Фуркада гораздо менее страшен, чем Малфои. ‒ Нет, не маг, но отравитель тот еще. Все его предки занимались этим ремеслом, как и мои, впрочем. ‒ А ему известно, что вы волшебник? ‒ Увы... Я тебе позже все объясню... ‒ А я? ‒ Что ‒ ты? Волшебница? ‒ Да, ‒ воздуха в легких из-за туго затянутого корсета, тяжелого от бриллиантов, не хватало. ‒ Нет, конечно, девочка. А почему ты спрашиваешь? ‒ Он знает, что такое безоар? ‒ Нет, конечно. Фуркада всегда имели дело только с маггловскими способами отравления. К тому же, безоар является универсальным противоядием только для волшебников. Для магглов он чуть менее вреден, чем сами яды. А почему ты спросила об этом? ‒ Позже, синьор, вы сами сказали, что обо всем этом поговорим позже. Единственное, что... ‒ Что? ‒ торопливо переспросил Алессандро, краем глаза поглядывая в сторону скривившегося от злобы Фуркада. ‒ Он не знаком, случаем, с Абраксасом Малфоем? ‒ Это вряд ли, хотя... Малфои же ‒ финансисты, а тот вес, что приобрели Фуркада благодаря безупречной репутации на рынке ценных бумаг, вполне мог поспособствовать тому, что каким-то самым непостижимым образом эти двое пересеклись. Нет, не думаю, ‒ добавил он с глубокомысленным выражением на лице, ‒ иначе я знал бы об этом. Я следил за Малфоями, и ты знаешь, почему я это делал. ‒ Что ты прилип к этой вертихвостке, Забини? ‒ гнусаво протянул Фуркада. ‒ Доставай шпагу! Посмотрим, насколько тебе дорога фамильная честь! Алессандро успокаивающе сжал мне плечи и вышел вперед. Остальные гости устремились за ним, оставив меня на несколько секунд без внимания. «Отлично, за это время хорошо бы успеть достать палочку», ‒ подумала я, лихорадочно шаря в шелковом лиловом мешочке, прикрепленном сбоку внизу корсажа бриллиантовым аграфом. Наконец, мне удалось нащупать ее и осторожно вытащить. Я аккуратно прикрыла плечи и руки длинной фатой, после чего поспешила к круглой площадке, на которой эти два задиры собрались выяснять отношения, и постаралась аккуратно протиснуться сквозь толпу. ‒ Что ж, Сильвио, ты сам напросился! Защищайся, ‒ ловким молниеносным движением Алессандро выхватил шпагу. ‒ И смотри, не наложи в штаны! «А это мысль! ‒ мстительно подумала я и, пристально взглянув на своего обидчика, чуть не отправившего меня к праотцам, незаметно под вуалью взмахнула волшебной палочкой, невербально произнося Кишечно-опорожнительное заклятие. Фуркада тотчас выронил свое оружие, схватился обеими руками за живот и согнулся в три погибели. Лицо его покраснело, маленькие черные глаза вдруг как-то уж неправдоподобно широко распахнулись, и через секунду в них мелькнул дикий ужас. Видно, Фуркада в полной мере осознал в ту секунду свою неизбежную участь. ‒ О, Мадонна, ‒ пропищала одна из молоденьких синьорин, увязавшихся за остальными господами и дамами после моего обморока, ‒ кажется, здесь кто-то испортил воздух!.. Она выхватила из-за раструба кружевной перчатки батистовый платочек и, брезгливо сморщившись, зажала нос. Все замерли, принялись крутить носами, втягивая воздух, и через несколько секунд ни у кого не осталось сомнения, что причина отвратительного запаха в бледном, жутко смутившемся Фуркада, скрючившемся, точно флоббер-червь. На лбу его мне удалось разглядеть маленькие капельки пота, а стиснутые зубы говорили о том, что бедолага, высокое положение и авторитет которого с этого дня, как пить дать, полетят ко всем чертям, изо всех сил пытается не дышать. Он был в панике, напрягался, как мог, дабы удержать в себе все то безобразие, что остается в людях после переваривания пищи, но, увы... Заклятия у меня всегда выходили безупречными: точными, мощными, действовавшими наверняка. Тишину помещения, где собралась вся компания, прорезали весьма характерные звуки. Фуркада, разинув рот, инстинктивно оторвал руки от живота и схватился за собственную задницу. В толпе послышались сдавленные смешки, а через секунду все уже хохотали, не забывая при этом прикрывать носы надушенными платками. Алессандро обернулся и вопросительно взглянул на меня. Лицо мужа хранило непроницаемое выражение, но глаза его смеялись. Я отвела взгляд, как бы показывая всем видом, что я тут совершенно не причем. ‒ Что ж, ‒ Забини изящно-небрежным движением отправил шпагу в ножны. ‒ Дуэль не состоится. Я же предупреждал тебя, Сильвио, насчет штанов, но ты никогда меня не слушаешь и вечно лезешь, куда тебя не просят. Или, как говорится «Tentar non nuoce»*. А, может, это кара небесная тебе за богохульство! За то, что вздумал выяснять отношения в храме Господнем! В следующий раз держи себя в руках. Муж подошел ко мне и подхватил меня под локоть. ‒ Синьоры, синьорины, ‒ он вежливо раскланялся со всеми, ‒ прошу прощения, но моя жена, в самом деле, на грани нервного срыва. Она очень устала, и ей просто необходим отдых и покой. Пир не отменяется, и все вы с легким сердцем можете веселиться и наслаждаться изысканными блюдами, танцами и музыкой. Мы уезжаем. Я на краткий миг бросила взгляд на корчившегося в коликах Фуркада и поняла... Поняла, что он все понял!.. Кто я, и что я... Он, несмотря на плачевное состояние, все проанализировал, сопоставил, соотнес. И то, с чего вдруг его разобрал понос, да еще такой скоротечный, и то, что я, паче всякого его чаяния, жива, и умирать не собираюсь. И то, почему Алессандро выбрал меня. В его черных глазах, застланных злыми слезами, какие всегда сами собой выступают у человека в минуту отчаяния и унижения, мелькнула искорка восхищения и... страха. Сдаваться он, однако, не собирался. Не нужно было быть легилиментом, чтобы прочитать самые поверхностные его намерения: если те яды, с которыми он привык иметь дело, ведьму не берут, придется расправляться с ней иными путями. И жестоко отомстить и за тот позор, что он только что пережил, и за упущенный шанс через Алессандро стать одним из самых могущественных людей Италии. Я прекрасно понимала, что нажила себе еще одного смертельного врага в лице пережившего кошмарный конфуз Сильвио Фуркада, и если на мгновение во мне, знакомой с чувством унижения не понаслышке, шевельнулось нечто наподобие жалости, то в следующую секунду я решительно отмела все попытки оправдать Фуркада. Мне предстояло бороться еще и с ним. Чувствуя надежную теплую ладонь Алессандро на сгибе локтя, я понимала, что из-за меня этот фантастический мужчина только что ступил на скользкий путь противостояния с миром, что ранее составлял основу его жизни. И не свернет с него, даже если придется распрощаться со всем тем, что было ему дорого, близко и понятно. Смутные опасения, приглушенные интригой недавнего противостояния двух незаурядных мужчин, всколыхнулись во мне, точно болотная жижа под действием газов, вспучивавших грязно-маслянистую толщу. Я видела такое, когда мы с профессором Кеттлберном на шестом курсе знакомились с обитателями Запретного леса и небольшого болотца на опушке. Что ж, если Фуркада вознамерился извести меня, значит, нужно все время быть настороже и слушаться во всем супруга. Я чувствовала, что жизнь еще сведет меня с Сильвио, но пока рядом был Алессандро, глупо было впадать в панику. У меня были враги посерьезнее, и не какие-нибудь простецы, а волшебники, принадлежавшие к одному из самых могущественных родов Британии. Сперва нужно разобраться с ними, а о Фуркада я подумаю потом. Если только снизойду до этого маггла. ‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒ *Tentar non nuoce (итал.) ‒ попытка ‒ не пытка. *** ‒ И что это было? ‒ почти строго спросил Алессандро, сидя напротив меня в карете, когда мы в окружении его личной охраны возвращались в венецианский особняк Забини. Кавалькада из экипажей, забитых гостями, дальними родственниками и деловыми партнерами Алессандро, приглашенная на свадебный пир, двигалась за нами. ‒ Простите, синьор, ‒ виновато потупилась я, едва дыша. Тугой корсет совсем измучил меня, голова раскалывалась от тяжести диадемы, фаты и собранных на затылке в огромный причудливый узел волос. Не менее пяти десятков шпилек просто убивали меня. Очень хотелось есть и пить. И еще спать. ‒ Я не знаю, что на меня нашло... Мне было страшно. Вдруг этот синьор ранил бы вас. Или даже убил... Да и в храме Божьем затевать дуэль... тут вы правы, это уж совсем непростительно. ‒ Нам придется исчезнуть на две недели, Далила, ‒ серьезно сказал Забини, с беспокойством посматривая на мои дрожащие руки, сжимавшие волшебную палочку. ‒ Мы спрячемся от всех в Тоскане. Это поместье магическое, Чары Необнаружения наносил еще мой отец. О нем никто из магглов не знает. В том числе, Фуркада. Я буду лично заниматься с тобой зельеварением и изучением древнего искусства отравителей. Я встрепенулась и в ужасе уставилась на Забини. ‒ Да, именно так! Да не смотри на меня с таким священным трепетом, девочка. И приучайся называть вещи своими именами. От этого будет зависеть твоя жизнь. А может, и моя, кто знает. Запомни, Далила, ты должна быть готовой к тому, что от тебя теперешней может ничего не остаться. Жесткость, а то и жестокость, хладнокровие, тонкий расчет станут твоей второй кожей, вторым «я». Только так можно выжить здесь... И ни от кого не зависеть. Если не научишься держать себя в руках и доверять только себе, пиши ‒ пропало... ‒ А близкие люди?.. Неужели они, как единственное надежное пристанище для души в минуты печали и переживаний, должны исчезнуть, как нечто связывающее по рукам и ногам, как... уязвимое место?.. Откуда тогда черпать то, что делает нас людьми: любовь, верность, спокойствие? Для чего все это... ‒ я беспомощно вытянула перед ним руки в атласных нежно-сиреневых перчатках, украшенных бриллиантовыми браслетами, ‒ ...если цена непомерная ‒ одиночество, постоянная подозрительность, сомнения и страх? Для чего тогда вы женились на мне? Создать точную копию самого себя? И потом улыбаться мне во время семейной трапезы и думать при этом о том, каким способом я намереваюсь извести вас или обмануть? ‒ Что ж... Тогда, может быть, имеет смысл простить Малфоя, сходить на исповедь, покаяться в грехах гнева и гордыни, что подвигают тебя к мести, и все забыть? Я вздрогнула... Забыть? Простить все, что дьявол Люциус со мной сотворил? А безнаказанность даст ему возможность чинить подобные мерзости дальше, и, может быть, еще одна дурочка, вроде меня, очарованная его холеной внешностью, польстившаяся на богатство, знатность и громкое имя, когда-нибудь так же, как я, будет растоптана, поругана, осквернена... Нет, я не позволю Малфою жить дальше припеваючи, купаться в собственном величии, наслаждаться счастливой семейной жизнью, деньгами, да еще прислуживать при этом какому-то полусумасшедшему маньяку, из-за которого погиб мой отец. Нет, ни за что!.. Я не могу, не имею права забывать... Моя магия, что бурлит в оскорбленной крови Голдсмитов и Бильбилисов, взывает к мести ‒ жестокой и неумолимой. Муж вдруг наклонился вперед и поймал своим гипнотизирующим взглядом мой. Я почувствовала, как по поверхности моих мыслей скользит разбирающая их по складам мягкая бережная волна волшебной силы Алессандро Забини. Делал он это просто изумительно: никакой боли, никакого дискомфорта. Я ощущала лишь тепло и легкую... щекотку, как будто кто-то тоненьким прутиком водил по линии роста волос взад-вперед. Собравшись и сфокусировав взгляд, я заметила, что Забини улыбается. ‒ Простите, синьор... Я никогда больше не позволю себе усомниться в правильности того, что вы делаете... ‒ Это ты прости меня за такую провокацию. Знаешь, девочка, ты права. Без тех, кому можно доверять, кого можно и нужно любить, жизнь не имеет смысла. У меня есть моя Бебе. А еще я выбрал тебя. И я знаю, что сделал правильный выбор. Я буду ждать тебя, того момента, когда ты сама захочешь... нет, почувствуешь необходимость во мне. Как в мужчине. Неважно, сколько пройдет времени, но это случится... ‒ Я... мне нужно время... На то, чтобы наказать Малфоя. И остыть от мести. Я хочу сама разобраться с собой. И со своими желаниями. Я понимаю, что вокруг них мир не крутится, но для меня это очень важно. Мне придется учиться многому с нуля... ‒ Учиться? ‒ Да... Доверять, любить. Быть женщиной, наконец, чувствовать себя ею. Пока я сжимаюсь от страха при одной мысли о возможной близости. Вот и сегодня... ‒ я едва сдерживалась, чтобы снова не пустить слезу. ‒ Этот Фуркада... Почему он так сказал? У меня на лбу написано, что я ‒ пропащая использованная дрянь? И я видела, как он на меня взглянул... Синьор Забини, ‒ сердце мое просто-таки рвалось наружу, ‒ неужели красота ‒ это проклятье, а не дар Божий? Может, правы были средневековые инквизиторы, когда тысячами истребляли моих сестер по несчастью ‒ молодых красивых ведьм, желая таким образом очистить мир от скверны, а себя избавить от искушения? Я уже ничего не понимаю, мне очень плохо из-за всего этого... ‒ я закусила губу и, прихватив двумя пальцами край фаты, прикрыла лицо, затем отвела глаза, стараясь сосредоточиться на великолепных видах Венеции. Как хорошо, что добраться до особняка можно было лишь в карете. Если бы мне пришлось плыть в гондоле по вонючим каналам, я непременно снова потеряла бы сознание. Алессандро снова наклонился ко мне и заставил взглянуть на себя. Черные глаза мужа мерцали в полумраке кареты подобно агатам. ‒ Не говори глупости, девочка. Твоя красота ‒ не просто, как ты сама выразилась, дар Божий, это какая-то очень важная деталь в великом и замысловатом механизме огромного мироздания. Для чего-то высшие силы тебя создали такой, значит, ты должна разобраться в этом. Что она значит для тебя самой? И хочешь ли ты при помощи ее рушить все вокруг себя или созидать? Подумай над этим. Что касается Фуркада, то, поверь, его стоит пожалеть. И не только за ту злую шутку, что ты с ним сотворила. Он сразу же понял, кто ты есть, какая ты, что собой представляешь, и почувствовал, насколько Судьба обделила его, лишив из-за меня возможности хоть как-то приблизиться к тебе. Да, он груб и бесцеремонен, а еще жесток и коварен, но я знаю, что он способен разглядеть истинный бриллиант в море фальшивок и оценить его. Оскорбительный выпад в твою сторону ‒ всего лишь защитная реакция... Знаешь, как у детворы. Кто-то хвастается новой одеждой, кто-то электронными часами... ‒ Чем? ‒ спросила я недоуменно, раньше мне слово «электронный» слышать не приходилось. ‒ Сложно объяснить. Так, одна маггловская штучка. Так вот, тот, у кого нет ничего из того, чем можно было бы обратить на себя внимание, либо грозится всем физиономии разукрасить, либо начинает предметы гордости остальных поносить, дескать, все их сокровища ‒ ерунда, дурацкий хлам и прочее, и прочее... Понимаешь теперь? Я кивнула. ‒ Ты, конечно, немного перестаралась в своем желании защитить меня. Он не простит тебе этого. Ладно, ‒ Забини заметил, как виновато опустились мои плечи, ‒ что сделано, то сделано. Все равно придется уезжать. Как только мы выждем положенный срок, вернемся в Британское королевство. Я скажу тебе, когда все будет готово для того, чтобы Люциус Малфой получил по заслугам. Потом мы немножко поблистаем, повращаемся в самых высоких кругах магической Британии. Ты же хотела произвести фурор, не так ли? А затем на несколько месяцев уедем туда, где нас никто не побеспокоит. Все будет хорошо, вот увидишь. Забини говорил мягко, но уверенно, а я смотрела на него и думала о том, что, рано или поздно, мне придется выполнять свою часть обязательств. Почему я так не хотела этого? Боялась? Несомненно, но тут было еще что-то... Нечто вроде отвращения к самому процессу, неприятия к тому, что тебя подчиняют, тобой владеют. Я сжала губы и снова перевела взгляд на окно, чувствуя, как во мне поднимается странная, необъяснимая волна раздражения. К тому, что всю жизнь придется изображать кого угодно, только не себя, к самому факту свершившегося супружества, связавшего меня по рукам и ногам, к тому, что я пока не люблю человека, с которым связала свою жизнь, слов нет, замечательного, но такого чужого... далекого и непонятного. А еще к самой себе ‒ глупой, доверчивой и одинокой. И полностью зависимой от мужа. И где-то в глубине меня зацарапалось беспокойство, принялась одолевать тревога из-за того, что я сделала с Фуркада. Дернул же меня дьявол! Пусть бы мужчины сами разбирались между собой, разве их дела меня касались? Хотя заклятие на Сильвио я наслала, скорее, в отместку за оскорбление. Да, он оскорбил меня прилюдно и в ответ осрамился по моей милости на глазах у всех. Все честно. Почему же тогда мне вдруг резко перехотелось рассказывать Алессандро, что Фуркада сегодня чуть ли не отравил меня. Я решила, что пока буду молчать об этом. Не хватало еще, чтобы мой муж снова ввязался в разборки с этим типом. Забини помолчал немного, затем прошептал твердо, тоном, не терпящим возражений. ‒ Далила, эту ночь нам с тобой придется провести вместе... Я еще в полной мере не осознала слова Алессандро, как рука у меня сама собой потянулась за волшебной палочкой. Меня затрясло, липкий страх заструился по венам, сжимая сердце, а глаза застлало темной пеленой. Забини тотчас уловил мою вполне предсказуемую реакцию на свои слова и невербальным Экспеллиармусом лишил меня палочки. ‒ Далила, прекрати так дергаться. Держи себя в руках. Мы будем находиться в одной спальне, но я сдержу свое обещание. Ты должна понимать, что отныне у тебя тоже есть обязательства передо мной. Я не говорю пока о любви ко мне и о настоящей супружеской постели, но сделать вид, сыграть на публику ты обязана. Я не могу лишиться своего лица в глазах всех тех, кто пожаловал сегодня на торжество. Ты понимаешь, о чем я? Губы мои, казалось, приклеились друг к дружке, а в горле совсем пересохло. Я лишь смотрела на него, не в силах пошевелиться, и с трудом осмысливала, чего он хочет от меня. ‒ Успокоилась? Я в изнеможении прикрыла глаза. ‒ Хорошо. Для всех ты сегодня станешь моей женой. Изобразить наше страстное единение не так уж и сложно. Ранним утром испачкаем простыню твоей кровью, и все... Ничего не будет. Наоборот, я хотел бы быть рядом, чтобы охранять тебя. Почему-то мне немного неспокойно. Нукки будет сторожем у двери нашей спальни и предупредит, если кто-то вздумает подойти к ней с какими угодно намерениями. Боже мой, какой театр! Драма, да и только... Спорить не приходилось. По большому счету мне было наплевать на все те условности, которыми мой муж не мог пренебречь. Если ему все это так важно, значит, пусть этот спектакль состоится. Лишь бы освободить голову от всех этих драгоценностей, уронить ее на подушку и спать, спать, спать...