***
‒ In nomine Patris, et Filii, et Spiritus sancti. Amen! Что Господь сочетал, человек да не разлучит! Можете поцеловать невесту, синьор Алессандро, и благословит Всевышний вашу любовь навеки, до той поры, пока смерть не разлучит вас! Этот заключительный аккорд обряда католического венчания возвратил меня к действительности. До этого момента, казалось, ни один звук не долетал до моих ушей, несмотря на великолепную акустику собора: ни пение хора, воздававшего хвалу Господу, ни однозвучные речитативы священника, венчавшего нас с Забини, ни возмущенно-недоуменные перешептывания разодетых в пух и прах дам, расположившихся на скамьях за нашими спинами, ни восторженно-сальные шуточки, отпускаемые мужчинами и сопровождаемые прищелкиваниями языков, ни мое собственное «Да, согласна». Я чувствовала себя уставшей... Нет, даже не уставшей ‒ вымотанной до предела. Все нервы в теле натянулись до такого состояния, что, казалось, еще чуть-чуть ‒ и они начнут лопаться, как мыльные пузыри, один за другим... С противным жаляще-звенящим звуком «в-з-з-з-з». Я воочию ощущала нараставшее изнутри тоненькое дребезжание, то, что в народе именуется нервной дрожью. Она зародилась где-то в глубине меня ‒ ближе к сердцу, между ребрами ‒ всего несколько секунд назад и принялась стремительно охватывать каждый уголок моего измученного недосыпанием и переживаниями организма. Руки, мышцы ягодиц, бедер, спины, подбородок ‒ всё затряслось, как в лихорадке, и у меня мелькнула мысль, что я вот-вот рухну прямо на мраморные, выложенные мозаикой плиты пола собора. Алессандро словно почувствовал мое состояние. Он подхватил меня под руку, сильно, но вместе с тем нежно сжал предплечье, обтянутое дорогим шелком, словно пытался перелить в меня часть своей силы, и удержал на ногах. ‒ Далила, милая, потерпи еще немного, ‒ его шепот тонул в размеренном фантасмагорическом гуле, порожденном самим собором, его торжественно-сказочной атмосферой. А, может, это просто четыре слоя кружева шантильи дорогой вуали, скрывавшей мое лицо, вкупе с духотой, фимиамом ладана и кошмарной симфонией из запахов сотен духов мешали сосредоточиваться, думать, адекватно воспринимать происходившее ‒ Я помогу тебе... Я буду рядом. Ты понимаешь, девочка, что должна мне позволить поцеловать тебя. Так надо, Далила... Ничего не бойся, малышка. Надеюсь, тебе не будет слишком неприятно. Я уже ничего не понимала: сама я кивнула своему уже супругу, или голова у меня помимо воли склонилась под тяжестью драгоценностей, удерживавших волосы в замысловатой прическе?.. Бриллиантовая диадема давила на виски, а несколько десятков шпилек, украшенных кристально прозрачными аметистами и сапфирами, пребольно вонзились в кожу головы, заставляя мозг внутри черепа разрываться на мелкие уродливые болезненные кусочки. ‒ Вот и хорошо... ‒ Алессандро нашептывал мне слова утешения, похоже, совершенно машинально, а сам, пытаясь удерживать меня в вертикальном положении одной рукой, другой ловкими движениями откидывал с моего лица один за другим тончайшие слои вуали. Я с трудом приоткрыла глаза и тут же зажмурилась, ослепленная невероятным золотистым сиянием, исходившим от внутреннего убранства собора. Лица святых, изображенных на мозаиках, казалось, сочувственно взирали на меня, но я измученным, потрясенным до крайности рассудком сумела распознать, что их скорбная сосредоточенность на возвышенных материях не имела ничего общего с состраданием к столь маленькой и никчемной козявке, которую всемогущий Господь может раздавить в любой момент, даже не шелохнувшись. Ну, конечно, ведь они ‒ Божьи слуги ‒ знали, читали в моем сердце, что я лгала нашему Творцу, произнося почти безотчетно слова великой клятвы в любви и верности. Нет, я, разумеется, не собиралась даже в мыслях изменять своему мужу ‒ человеку, который спас меня во всех смыслах этого слова, благородному, умному, сильному, заслуживавшему немого обожания и восхищения. Но не любовь заставила меня сочетаться священными узами с Алессандро Забини, а ненависть... Ненависть к Люциусу и Абраксасу Малфоям. И не только к ним. Ко всем представителям этой ужасной семейки, что жили раньше, творя зло, беззаконие, убивая, мучая, насилуя... Нет, так нельзя! Оба эти ныне здравствующих негодяя должны понести наказание за все! И за грехи своих предков, в том числе. Так что Святой Марк, все остальные евангелисты, апостолы, Христос Эммануил, с укоризной пялившиеся на это кощунство огромными, горящими фанатизмом глазами, выложенными из цветных стеклышек, были правы: обет невесты, прозвучавший только что под сводами собора Святого Марка, был не о том, чтобы быть нежной любящей женой Алессандро Забини, а, о справедливом возмездии, о том, что душа моя не успокоится, пока я не совершу его. Мысли мои внезапно прервались от того, что к моему рту прикоснулись горячие мягкие губы. Я слегка опешила и встрепенулась, но отстраниться в такой момент мне не пришло в голову. Губы эти ‒ полные, необузданные ‒ не остановились на простом прикосновении и принялись властно, почти яростно овладевать мной. Язык Сандро нетерпеливо раздвинул мои зубы, едва слышно постукивавшие друг о дружку, и скользнул внутрь, навстречу моему языку, словно желал познакомиться с ним, распробовать его, почувствовать... На этом торопливость закончилась, осталась лишь волнующая робость, словно мужской язык, ворвавшись внутрь моего рта, не знал, что ему делать дальше... Этот поцелуй окончательно размягчил меня: ноги подкосились, и я, отчаянно балансируя между забытьем и явью, начала оседать вниз, запоздало успев подумать, что ощущения, подаренные краткой, почти незамысловатой лаской мужа слишком уж разительно отличались от тех, что мне довелось пережить три дня назад. Грубость и боль ядовитых укусов Люциуса Малфоя, обгаженных его пьяной слюной, не шли ни в какое сравнение с нежностью и мягкостью поцелуя Алессандро. Меня вдруг охватило приятное умиротворение, покой, желание воспарить, отрешиться от всего, что делало реальность вокруг меня темной, упадочной... От тяжести и страхов, что беспокоили, расплющивали, травили, жгли... Я начала падать. Последними более-менее четкими видениями, запечатлевшимися в моем мозгу, были суровые лики святых, смазанные не то скоростью падения, не то головокружением, подлетевшая вверх легкая ткань вуали, черные глаза мужа, в которых сперва промелькнуло недоумение, а вслед за ним сверкнули искорки страха, ослепительно вспыхнувшая в свете тысяч свечей полоска белоснежных зубов во рту Сандро, раскрывшемся в беззвучном крике. Через миг мой рассудок поглотила тьма.***
‒ Далила, девочка, как ты? Что с тобой? Да что же такое?! Отвратительно удручающая, вгоняющая в депрессию какофония никуда не делась, не испарилась, словно по волшебству. Она словно просочилась в мозг, чтобы продолжать убивать меня своей размеренностью и монотонностью. Голос мужа едва продирался сквозь нестройный хор взвизгиваний, попискиваний, тяжелых вздохов и бормотаний по поводу того, что «прекрасной несравненной синьоре Забини необходим свежий воздух и покой». Это была правда, мне, в самом деле, требовался покой. Я не спала сутки с лишним. В карете во время перелета из английского Забини-мэнора в Италию я, одолеваемая тяжкими думами, так и не сомкнула глаз. Меня колотило от страха и неизвестности. По нашем прибытии в Венецию во дворце Алессандро, скрытом от глаз посторонних магглов, началась та еще суматоха. Все, кому не лень – дворецкий, горничные, камеристки, лакеи, повара ‒ устроили страшную беготню по лестницам. Охи-вздохи, картинные всплескивания руками, напускная сосредоточенность ‒ все это продолжалось, по крайней мере, часов семь, до того момента, как карета, отвезла меня к собору. Сандро лично проводил меня в шикарные апартаменты, после чего сразу же умчался со своими нотариусами, адвокатами, поверенными в неизвестном направлении, наказав прислуге строго-настрого приглядывать за своей будущей женой, точнее говоря, не спускать с нее глаз. Служанки окружили меня, усадили на великолепную обитую шелком софу и наперебой принялись предлагать холодные напитки, фрукты, нежные, тающие во рту вафли. Какая-то малышка лет десяти притащила бонбоньерку с засахаренными орешками, медовыми пастилками, капельками из апельсинового и ромового желе. Я, чтобы не обидеть гостеприимную челядь будущего супруга, через силу проглотила какую-то конфетку и с опаской огляделась по сторонам, с удивлением отмечая про себя, что никаких домовиков в венецианском дворце Забини не наблюдалось. Роскошь обстановки вновь поразила меня, хотя воспоминание о величественности и помпезности Забини-мэнора, по идее, должно было сгладить произведенное впечатление. Через четверть часа в огромных апартаментах появились пятеро молчаливых господ сурового вида в черном с повязками на глазах. В руках у каждого был серебряный поднос, а на подносе ‒ по нескольку десятков бархатных коробочек разных размеров. В коробочках оказались драгоценности всех видов и всех мастей. Стоимость каждого украшения по моим скромным прикидкам зашкаливала за десятки тысяч английских галлеонов. ‒ Что это? ‒ спросила я дрогнувшим голосом. М-да, похоже, я, в самом деле, не представляла, каково состояние Забини. Да, что там, я даже вообразить не могла, о каких богатствах идет речь, пока своими глазами не увидела все это. Недаром Люку Балле его приятель, некий Мэт, проговорился о том, что три самых богатых семейства магической Англии, вместе взятые ‒ Малфои, Нотты, Блэки ‒ по сравнению с ним одним выглядят жалкими оборвышами. ‒ Синьорина Далила, это подарки синьора Алессандро к вашему венчанию, ‒ чинно произнесла самая старшая из камеристок ‒ довольно пышная рыжеволосая девица с необъятной грудью, сочно выпиравшей под бархатным корсажем. Говорила она по-английски, можно сказать, отлично, и итальянский акцент в ее речи почти не чувствовался. ‒ Никаких подарков мне не нужно, ‒ я гордо вскинула голову, вообразив, что жених, видно, решил блеснуть перед местной знатью не столько английской невестой, сколько собственным богатством. ‒ И для чего, вообще, вся эта свадьба понадобилась?.. С такой шумихой? Поженились бы тихо-мирно, чтобы никто не знал. «Он ‒ такой же, как все, ‒ с горечью подумала я. ‒ Пытается купить меня... А заодно подпустить бриллиантовой пыли в глаза всей Италии. И ведь знал, что я всей душой против каких-либо демонстраций. Зачем ему все это? Для чего?..» ‒ Так нельзя, синьорина. Вы просто не представляете, какой вес, какое влияние в Италии и, тем более, в Венеции имеет эта фамилия ‒ Забини. Такие женихи, как синьор Алессандро, тут на вес золота. Мы итальянцы ‒ люди серьезные и, чего уж греха таить, опасные, а уж... ‒ Внезапно эта тараторка остановилась, переводя дыхание, затем обернулась через плечо и одним только взглядом приказала всем остальным служанкам ‒ совсем молоденьким девчонкам ‒ отойти подальше от нас, после чего, снизив голос до таинственного шепота, продолжила: ‒ Знаете, хочу вас предупредить: не шутите с этими господами, ‒ она кивнула куда-то в сторону двери и закатила глаза, ‒ ведь от них можно всего ожидать! Никто не сравнится с Монтекуккули и Фуркада в деле приготовлении ядов и умении с их помощью виртуозно отправлять на тот свет врагов. ‒ Я знаю... Меня синьор Забини уже предупредил об этом... ‒ начала, было, я, но девица бесцеремонно перебила меня: ‒ Вы еще ничего не знаете, синьорина. Даже не представляете, насколько мои слова серьезны. Это говорю вам я ‒ истинная итальянка. В каждой из нас течет кровь Агриппины и Мессалины, тут уж ничего не поделать, ‒ она улыбнулась. ‒ А еще... Еще мы умеем стоять друг за друга насмерть. Вы, наверное, слышали об итальянской мафии? И о том, на что члены одного клана способны ради друг друга?.. Я, держась из последних сил, покачала головой. Сон уже просто одолевал меня. Отчего-то неожиданно вспомнилась синьора Бенита, готовая за своего любимого «малыша Сандро» глотку перегрызть самому святому Себастьяну, рассказ почтенной доньи Алонзо о матери Алессандро ‒ опасной и беспощадной дочери вуду Адаез. Внезапно, разорвав воспоминания в клочья, какой-то странный непонятный приступ мучительной боли пронзил меня под ложечкой, да так, что я чуть было не вскрикнула. Сердце, ни с того, ни с сего, затрепетало, заколотилось часто-часто, как сумасшедшее, и каждая клеточка в теле засигналила о затаившейся опасности. По венам резко разлился жалящий холод. Я растерянно оглянулась на прислугу, чинно стоявшую рядком у стены, и вспомнила... вспомнила, что безотчетно подхватила какую-то конфетку из бонбоньерки и отправила себе в рот. А вдруг?.. Вдруг какой-нибудь недруг Забини успел незаметно подмешать отравы в сладости?.. Недаром Алессандро так напирал на коварство своих соотечественников, как на нечто само собой разумеющееся. Слова камеристки подтвердили мою догадку. А, может, это сделал вовсе не его недоброхот, а та, что сочла меня соперницей, сумевшей околдовать самого богатого и известного жениха во всей магической Италии?.. Мало ли знатных и красивейших девиц жаждали заполучить его, а в наше время тех, кто готов на подобное преступление за презренное золото, гораздо больше, нежели во времена Шекспира. И почему я повела себя так беспечно? Позабыла все, о чем мне говорил Алессандро? Ведь предупреждал же он меня, чтобы без него я не вздумала ничем лакомиться, ничего пить... Ну, какая же я дурочка! Наивная идиотка! Только и делаю, что бездумно сама себя загоняю в ловушки. Будто мало было мне Малфоя!.. Вот и сейчас тоже... А если меня, в самом деле, отравили?.. Да нет же! Без всяких если!.. Меня отравили... Это наказание за мою глупость. Я же собираюсь мстить страшному опасному врагу и потому не имею права размягчаться ни на минуту. Пора откинуть прочь былые доверчивость и простодушие. Нужно научиться просчитывать все ходы, подозревать каждого, никому не доверять и стараться быть впереди любого, по крайней мере, на шаг... Помнить, что вчерашний друг может оказаться врагом, и наоборот. И о том, что при помощи собственной тайной фамильной магии при благоприятных условиях можно добиться многого. На то эти тайны и были мне даны!.. И чем меньше людей знает о моих возможностях и умениях, тем лучше. Еще я окончательно поняла одну вещь: несмотря на то, что одна из самых сильных и влиятельных магических семей Англии обошлась со мной, как с бездушной скотиной, последней грязнокровной мразью, сердце мое осталось там... Я хочу вернуться туда! И не только для мести! Мне там лучше, уютней... Привычней. Здесь все дико. Все чужое. Все неправильно ‒ напрягает и давит. Там осталась мама ‒ моя плоть и кровь. Но мы ведь с Алессандро вернемся в Англию... Недаром он Забини-мэнор, бывший некогда родовым замком Флинтов ‒ захудалую глушь в самом сердце Саффолка ‒ превратил в дворец, более прекрасный, чем чертоги Валгаллы. Я перевела глаза на рыжеволосую особу, как-то по-особому смотревшую на меня, и решила не рисковать. Мало ли что... Промедление в таких делах, как говорил Забини ‒ смерть. Твердая уверенность в том, что меня отравили, крепла с каждой секундой. Со мной творилось неладное: накатившая, откуда ни возьмись, сухость обволокла глотку, поднялась до самого нёба, в глазах поплыло, а ладони вспотели и зачесались. «Боже, какое счастье, что мать приучила меня с детства всегда держать при себе безоар! Если бы не она, мне, точно, был бы конец... ‒ я машинально подняла отяжелевшую руку к шемизетке, одна пуговка которой была трансфигурирована из небольшого кусочка универсального противоядия. ‒ Это, конечно, смех и слезы, но, кто знает, вдруг до возвращения Забини я сумею продержаться. Мама... мамочка, спасибо тебе родная». Я всей кожей чувствовала, как за мной заинтересованно следили десяток пар глаз. Тишина в апартаментах повисла нешуточная. Дыхание мое срывалось, под ложечкой кололо все сильнее. Я уже почти не чувствовала своих пальцев, пытаясь оторвать заветную пуговицу. ‒ Что вы делаете, синьорина? ‒ наклонив голову набок, полупридушенным шепотом спросила меня рыжая камеристка. ‒ Что делаю? Сейчас узнаешь... ‒ язык мой почти не повиновался мне. ‒ А после обо всем узнает синьор Алессандро... ‒ Да что случилось? ‒ рыжеволосая пампушка, заговаривавшая мне зубы, всплеснула руками. Я чувствовала, как сердце все сильнее сжимают стальные тиски страха. Еще немного, нужно совсем немного. С того момента, как я проглотила злосчастную конфетку, прошло всего полчаса. Может, яд, которым надумали устранить незадачливую молоденькую дурочку, спутавшую им все планы, представители какого-нибудь знатного и могущественного клана, действует медленно. Ведь умри я скоропостижно, прямо в этих апартаментах, Забини сразу догадается, что сделала это одна из тех служанок, кому он приказал смотреть за мной пуще глаза. Им тогда не поздоровится... Стало быть, еще не все потеряно. Вот и пуговица, пусть с трудом, но оторвалась. Я положила ее себе на колени, запустила дрожащие, как осиновые листья, пальцы в карман юбки и вытащила свою волшебную палочку. Девицы у двери начали недоуменно перешептываться, затем из их толпы раздалось сдавленное хихиканье, а вот рыжая смотрела на меня во все глаза. Слишком уж как-то испытующе, что ли... Видно, никто из них не верил, что я способна что-либо поделать со своей неизбежной участью. Взмах палочки, и вот уже на моих коленях вместо пуговицы лежал кругленький твердый кусочек безоара, который мог хоть как-то оттянуть неприятный момент моей встречи с вечностью. Я, не теряя ни секунды, положила его в рот, разгрызла и прикрыла глаза. Почти сразу же исчезли все неприятные симптомы: шум в ушах, дрожь и холод в пальцах, сухая горечь во рту. Сердце постепенно успокаивалось, боль под ложечкой прошла, а когда я открыла глаза, то прояснившимся взглядом приметила, что служанки, испуганно перешептываясь, взирали на меня со священным трепетом, точно на Фату Моргану. ‒ Вы... вы... вы... ‒ заикаясь от неожиданности и еще, наверное, от того, что вынуждена была поверить собственным глазам, залепетала рыжая. ‒ Вы ‒ волшебница? ‒ выдавила она из себя, наконец. Я встала с софы. Подбородок мой сам собой гордо приподнялся, а ноздри раздулись от гнева. Вся компания украдкой косилась на палочку в моих руках, которой я поигрывала, закипая от негодования. Кто они, вообще, такие? Всего лишь прислуга! А я ‒ без пяти минут их госпожа! Так и только так нужно было ставить себя с самого начала перед ними, а не изображать беспомощную растерявшуюся овечку. ‒ А вы, подсунув мне яд, исключили эту возможность? Зря, девочки, вы сделали это... Ой, зря... Рассчитывали, видно, на магглу, а не вышло... ‒ На кого? Да вы что, синьорина, с ума сошли?! ‒ напускное возмущение этой особы так и прыскало во все стороны. ‒ Кто посмел бы покуситься на жизнь невесты самого Алессандро Забини? ‒ Наверное, тот, кому хорошо заплатили господа или дамы, мечтающие прибрать к рукам богатства вашего хозяина. Вот сейчас и узнаем, кто и на что променял доброту и расположение вашего господина. Начнем, пожалуй, с той, что притащила эти конфетки сюда... Девчонка затряслась от страха и спряталась за спины своих более взрослых товарок. Служанки зашумели, принялись возмущаться, затем решили всей компанией двинуться на невесть откуда взявшуюся чужачку-голодранку, чтобы поставить ее на место, но... не тут-то было. «Протего тоталум!» ‒ произнесла я про себя, лениво взмахнув палочкой, с улыбкой наблюдая, как девушки в попытке преодолеть невидимое препятствие, наталкивались на него и в страхе отшатывались назад. ‒ Подождите, синьорина Далила! ‒ воскликнула побледневшая, как полотно, пухленькая рыжеволосая камеристка, взмахнув рукой. ‒ Я сейчас обязательно все выясню. Она, закусив губу, принялась выталкивать из апартаментов всю толпу ‒ подавленную, дрожащую от страха. Через пять минут эта пампушка возвратилась обратно, почтительно сделав передо мной нечто наподобие книксена. ‒ Синьорина, простите... ‒ язык девицы заплетался от страха. ‒ Это ужасно, просто невероятно. Вы были правы: это и в самом деле Микелла... Она... такая дурочка, синьорина. Совсем ребенок. И купили-то ее за фарфоровую куклу. У нее, отродясь, таких не бывало. Говорит, что какой-то господин в черном костюме и в галстуке поймал ее в коридоре после того, как синьор Забини лично передал ей бонбоньерку. Этот неизвестный синьор сказал, что ему очень хочется сделать подарок такой милой девочке, и вручил куклу. Микелла, дуреха, схватилась за нее, а синьор предложил подержать бонбоньерку, чтобы она могла полюбоваться своей новой подружкой. Пока Микелла бегала в крыло для прислуги, чтобы припрятать свое сокровище, он, наверное, и выгреб все сладости, что приготовил для вас синьор Алессандро, а потом подменил их отравленными. Как хорошо, что вы съели всего одну конфетку. И то, что вы оказались волшебницей! Я ведь из волшебников-то знала только членов семьи синьора Алессандро: его самого, покойную синьору Адаез, покойного хозяина Флавио и его тетку Маргариту ди Масса-Ломбарда, ‒ она быстро, захлебываясь то ли чувством вины, то ли излишней запальчивостью, загибала пальцы. ‒ Среди итальянцев магов отчего-то немного, уж не знаю, почему. Все, конечно, знали, что синьор Алессандро женится лишь на колдунье, но чтобы на англичанке... Впрочем, он долго прожил в Англии и даже школу тамошнюю закончил. ‒ Вот как! ‒ воскликнула я изумленно, почти позабыв в эту секунду о покушении на собственную жизнь. ‒ Он учился в Хогвартсе? ‒ Конечно! Говорят, синьор Флавио настоял. Синьора Адаез хотела, чтобы молодой хозяин учился где-то на Севере, но... не вышло. Синьор Алессандро жил все годы обучения в Британии. Эту школу очень рекомендовала маркиза Маргарита... Как же ее по мужу-то?.. Да, Флинт. ‒ А вы, я смотрю, хорошо осведомлены о семье Забини? ‒ Конечно! Я всегда жила здесь, на этих землях, а мои предки, хоть никто из них волшебником не был, служили Забини верой и правдой. Синьорита, умоляю, простите Микеллу. Не говорите ничего синьору Алессандро. Ведь она совсем ребенок, дурочка... Что с нее взять? Для неё такая кукла и впрямь ‒ чудо невиданное. Клянусь, она сделала это не со зла и без всякого умысла. ‒ Что-то вы больно ее защищаете, уважаемая, ‒ я сузила глаза, мысленно благодаря высшие силы за свое спасение. По лицу камеристки пробегали оттенки всех самых невообразимых чувств: растерянности, потрясения, восхищения, надежды на то, что я буду молчать. ‒ Вы правы, синьорина, - прошептала она, отведя в сторону глаза. ‒ Микелла ‒ моя сестренка. Что поделать, так уж мы устроены: за своих ‒ в огонь и в воду. Имейте это в виду. Станете, как выражаются господа Монтекуккули и Фуркада, «нашей», примут они вас, считайте, что повезло. Никогда в беде не оставят, в лепешку расшибутся, а любую просьбу вашу исполнят. Запомните это. Вот потому-то ни в коем случае нельзя с таким делом, как свадьба, игнорировать столь знатных и славных господ... Тем более, если речь идет о чужачке, вроде вас. Вы должны произвести впечатление, покорить их, ввести в ступор. Вам это будет нетрудно сделать, с такой-то внешностью... Я вот, хоть и женщина, но ваша красота даже меня поразила. Видит бог, никогда ни у кого не видела фиолетовых глаз. Это ж уму непостижимо!.. ‒ Скажите, а все эти служанки... Они тоже, как и вы, магглы? ‒ Кто? ‒ Не волшебницы. Обычные девушки. ‒ Разумеется. Я же говорила, что среди итальянцев магов ‒ раз, два, и обчелся. Я притихла и почти незаметно кивнула пышной камеристке, обдумывая дальнейшие действия. Нужно было немедленно исправить собственную глупость. ‒ Как вас зовут, уважаемая? ‒ Рената(1), синьорина. Рената Кантальо. ‒ Так вот, Рената, ‒ я понизила голос. ‒ Сейчас я сделаю так, что никто из прислуги, бывшей в апартаментах в тот неприятный момент, не будет ничего помнить об этом... Ни к чему это. ‒ А я? ‒ рыжая, казалось, застыла, как жена Лота. ‒ Вы?.. Вам, пожалуй, лучше помнить все. Вы мне нравитесь, ‒ я сама не знала, почему у меня вдруг вырвалось это признание. ‒ Поэтому сейчас вы будете каждую из этих особ приводить сюда по очереди, а я аккуратно подправлю им всем память. Всех, кроме вашей сестры. Я попробую просканировать ее воспоминания и увидеть в них человека, что всучил ей эту чертову куклу. Так мы будем знать, кто покушался на меня. ‒ Но как же синьор Алессандро узнает о нем? ‒ Просмотрит уже мои воспоминания через Омут памяти. Рената взглянула на меня с толикой восторга и боязни, но ослушаться не посмела. Через полчаса дело было сделано, и моя новая знакомая, потрясенно поглядывая в мою сторону, отдавала командирским голосом распоряжения девицам, чьи взгляды еще не сфокусировались окончательно, а движения были вялы и бестолковы. ‒ Так, осталась только ваша сестра. Через минуту Рената втащила хныкавшую и упиравшуюся малышку. Глаза у нее были на мокром месте. Я подошла поближе и опустилась перед ней на корточки. ‒ Послушай, Микелла, это очень важно. Вспомни хорошенечко того мужчину, что подарил тебе куклу. Не бойся ничего, больно не будет. Девочка, подрагивая, шмыгнула носом. Я погрузилась в ее взгляд и, не отрывая глаз от темно-карей радужки, подняла палочку: ‒ Легиллименс. Передо мной замелькали беспорядочные картинки: кружка парного молока, луг, цветы, бабочки, какая-то женщина, скорее всего, мать Ренаты и Микеллы, простая комната со скромной обстановкой и странным ящиком, в котором двигались картинки. Наконец, я подобралась к нужным мне воспоминаниям. Вот Алессандро дает строгие наставления девушкам, стоящим по струнке напротив него, вот протягивает бонбоньерку девочке... Так... А вот и злой гений, которому не терпелось отправить меня на тот свет: высокий, красивый, худой, с роскошной шевелюрой... На вид ‒ лет сорок. Лицо выразительное: острый подбородок и черные, глубоко посаженные, совсем как у Снейпа, глаза. На нем строгий костюм, в руках очень красивая фарфоровая кукла с золотистыми локонами в бальном платье. Я не стала досматривать и дольше мучить маленькую Микеллу. Все, что мне нужно было увидеть, я увидела. И лицо моего несостоявшегося убийцы запомнила превосходно. С трудом вынырнув из воспоминаний девочки, я чуть пошатнулась, но, тем не менее, твердо произнесла: ‒ Обливиэйт. Глаза у Микеллы закатились. Рената испуганно взглянула на меня. ‒ С ней ведь все будет в порядке? ‒ Конечно. Через полчаса придет в себя и не будет ничего помнить об этом досадном недоразумении. Я подправила ей воспоминание. Теперь она будет думать, что куклу эту ей подарила я, ‒ меня саму слегка пошатывало. И от недосыпания, и от того, что слишком много было затрачено магии на все эти проделки с памятью прислуги. ‒ Благослови вас бог, синьорина! ‒ камеристка осенила себя крестным знамением и торопливо поцеловала золотой крестик, что поблескивал на ее пышной груди. ‒ Так, а с ними что будем делать? ‒ спросила я, кивнув в сторону людей в черном, которые все так же неподвижно стояли с серебряными подносами в руках. ‒ Не обращайте внимания на них, синьорина Далила. Эти люди... Словом, они глухонемые. Только такие охраняют личные покои синьора Алессандро. К тому же, у них сейчас непроницаемые повязки на глазах. Так что с ними все гораздо проще... ‒ Вот как?.. Охранники, значит?.. ‒ я нервно хихикнула, сообразив, что меня только что чуть было не отравили в их присутствии. Что ж, похоже, здесь мне тоже предстоит борьба. Оставалось надеяться, что вскоре мы покинем эту благодатную, напоенную солнцем, но полную опасностей и неприятных сюрпризов страну. Я приблизилась к господам, готовым продемонстрировать невесте благородного синьора Забини свои сокровища. Во мне вдруг всколыхнулась решительность и твердость: я вспомнила о мести и подумала о том, что в следующий раз сиятельным господам Абраксасу и Люциусу Малфоям доведется увидеть Далилу Голдсмит... нет, уже Забини, в настолько роскошном наряде, какой их женам во сне не приснится. Интересно, что с ними будет, когда они узнают, чьей женой стала несчастная, опозоренная и униженная ими нищая девчонка. ‒ Я хотела бы увидеть все! Камеристки, придя в себя после моих Обливиэйтов, услужливо подскочили к мужчинам в черном и принялись открывать коробочки, демонстрируя великолепие самых известных и богатых ювелирных домов магического и маггловского миров. Тотчас таинственный полумрак апартаментов был нарушен неимоверной силы сиянием, больно ослепившим глаза не только мне, но и всем присутствующим. Я глубоко вздохнула, стараясь не заверещать от восторга при виде всей этой красоты, и кивком головы подозвала пухленькую камеристку. ‒ Рената, а вы знаете, откуда у вас такое имя? ‒ я с трудом оторвала взгляд от ярко переливавшихся всеми цветами радуги украшений и взглянула на молодую женщину. ‒ Матушка рассказывала, что я родилась бездыханной, и только счастливая случайность спасла мне жизнь. ‒ Вот как? И что же это за случайность, если не секрет? ‒ я дрожащими пальцами попробовала прикоснуться к камням в диадеме неописуемой красоты. ‒ Дело в том, что мои родители ‒ простые крестьяне. Они проживали на землях, которыми владели синьор и синьора Забини. Синьора Адаез часто объезжала наши дома, интересовалась, у кого какие претензии к хозяину, кому какая помощь нужна. Удивительная женщина! А какой взгляд у нее был!.. Прям мурашки по коже бежали... Так вот, когда она приехала, у моей матери начались роды. Синьора, не моргнув глазом, сказала, что до конца останется с матушкой и обязательно поможет, если что. Как чувствовала... Роды очень тяжелые были. Мать едва в живых осталась, и то лишь благодаря колдовству хозяйки, а я родилась синей, не дышала совсем. Вот тут синьора и сотворила чудо!.. ‒ эта самая Рената благоговейно закатила глаза и сложила ладони перед своей аппетитной грудью. ‒ А сама вы тоже, как и ваши родители, не?.. Не волшебница? ‒ я запнулась, хоть и знала, что Рената имеет представление о том, что такое магия. Все-таки, нас в Англии Статут Секретности приучил быть осторожными. ‒ Нет, я не волшебница. Практически вся прислуга синьора Алессандро ‒ не волшебники. Но для него это не главное... ‒ А что главное? ‒ спросила я, почти привыкнув к восторженному запалу Ренаты. ‒ То, что мы ‒ итальянцы! Так что не пытайтесь переделать синьора Алессандро. Он родился итальянцем, им и умрет. Если он решил, что поразит всю Италию своим размахом и вашей красотой, то так оно и будет. Значит, ему это зачем-то нужно, синьорина. Я задумалась. Кто знает, что двигало Забини в его столь явно показном тщеславии... Главное, чтобы месть моя Малфоям удалась на славу и не подгорела, как говорят магглы, ни в одном месте. А, может, у него какие-то виды по моему делу на всех этих итальянских знатных господ? Нет, все это глупости... ‒ Синьорина, вы уже выбрали украшения к свадебному платью? ‒ несколько подобострастно осведомилась Рената. Я лишь мотнула головой, отгоняя сон, и пожала плечами. ‒ Какие же мне выбрать украшения, если я понятия не имею, какое у меня будет свадебное платье. Рената всплеснула руками и, довольно проворно для такой пухлой особы подскочив к дверям, выпорхнула из апартаментов. Господа с повязками на глазах по-прежнему стояли безмолвно, прямые, точно приклеенные к полу, и все так же неподвижно держали подносы в руках. Я прошлась вдоль россыпи драгоценностей еще раз. Глаза мои, наверное, с каждым шагом округлялись все больше и больше. Никогда мне еще не приходилось лицезреть подобное богатство в таком количестве, а уж, тем более, осознавать, что все эти сокровища могут стать моими. Вскоре неутомимая камеристка вернулась обратно. ‒ Синьорина, сейчас прибудет ваше свадебное платье! Вы просто представить себе не можете, насколько оно роскошно! Оказывается, синьор Алессандро его из Англии привез. Мне одно очень странное существо, которое назвалось Нукки, сказало, что его «добрый хозяин» лично выбирал для вас. Синьорина, а что это за уродец? Я никогда таких не видела... Даже взвизгнула, завидев это чудо природы. И ведь надо же... Говорит на человеческом языке, правда, по-английски, но это ж тоже по-людски. Я ведь на вашем языке говорю отлично, меня сам синьор Алессандро учил, ‒ Рената тараторила без умолку. Похоже, она, в самом деле, испытала нешуточное потрясение от встречи с домовым эльфом. ‒ Не стоит его бояться, Рената, ‒ я улыбнулась. ‒ У нас в Англии именно эти существа прислуживают волшебникам. Называют их домовыми эльфами или домовиками. Они очень преданы своим господам и даже помыслить не могут о том, чтобы оказаться на улице без дома и хозяев. В служении и заключается смысл их существования. Если вдруг они чем-то не угодили хозяину, то они не только покорно принимают любое наказание, но и сами себя карают за неподобающий проступок. Маги передают их своим потомкам по наследству, и природа домовиков такова, что они ни в коей мере не могут навредить своему господину. А ведь магия у них такой невиданной силы, что любой волшебник может позавидовать. Вот только подчинять ее они вынуждены на благо хозяев. ‒ Надо же! ‒ всплеснула руками Рената. ‒ Что ж, это просто замечательно! Эй, как там тебя!.. Нукки, что ли?! Тащи сюда платье! Двери распахнулись, и в апартаменты, которые отвел мне Алессандро, вплыл по воздуху наряд невиданной красоты. Рядом семенил эльф, видно, удерживал своей магией в воздухе платье из великолепного шелка невиданной красоты. Его рукава и пышная юбка переливались всеми оттенками аметиста: нежно-фиалковым, светло-лиловым, сиреневым, розовато-фиолетовым. Пластрон корсажа был искусно расшит бриллиантами. Я ахнула, а за мной ‒ все служанки. ‒ Н-да, придется повозиться и с вашей прической, и с платьем. Чтобы подогнать его по фигуре и по росту, да еще застегнуть полностью, часа четыре понадобится, никак не меньше. Ничего, ваши служанки ‒ девушки расторопные, постараются справиться со всем как можно скорее. Ну, что ж, выбирайте украшения, а я прикажу, чтобы сюда доставили все остальные ваши наряды. ‒ Нет! ‒ чуть было не вскрикнула я, вспомнив предостережение Алессандро о том, что любой укол, любая царапина могут иметь плачевные последствия. ‒ Я все сделаю сама. И оденусь, и прическу сооружу. Разве что вы, Рената, поможете мне немного. Вскоре мы с ней отобрали ту самую бриллиантовую диадему, к ней ‒ браслеты с розовыми бриллиантами, а заодно еще бриллиантовые серьги и колье. По мне, так блеска было слишком много. Один корсаж уже был способен ослепить кого угодно, но Рената настояла, что без украшений в ушах и на груди платье многое потеряет. ‒ Ой, это же платье от синьора Гаравани! Я узнала его товарный знак! Мне как-то синьор Алессандро рассказывал, что одна американка два раза венчалась в нарядах от этого модельера, и стоили они несколько десятков тысяч долларов(2), ‒ Рената вытаращила глаза. ‒ Это ж просто сумасшедшие деньжищи! На них огромный дом купить можно!.. Говорят, она во второй раз вышла замуж за какого-то миллиардера. Чем же вы хуже? И красивее ее в тысячу раз, и замуж выходите впервые, а ведь та синьора успела овдоветь. А жених ваш побогаче того грека-то будет... Я мало что понимала из ее слов, чувствуя, что большой маггловский мир ‒ это большое белое пятно для меня, чистокровной волшебницы. Нужно бы этот пробел восполнить, и эта рыжая кокетка вполне способна помочь мне. Она ведь маггла... Впрочем, итальянские волшебники простых смертных, обделенных магией, так не называли. Ничего, всему свое время. Разберусь, что к чему, а пока стоило попросить Ренату приготовить для меня ванну. Интуиция мне подсказывала, что эта девушка может быть очень преданной, и на нее можно положиться. Тем более, одной мне было бы не справиться. До нашего с Алессандро венчания оставалось шесть часов. Я только горестно вздохнула, сообразив, что поспать перед свадьбой мне не удастся. Лишь бы успеть привести себя в порядок! Почему-то очень захотелось оправдать ожидания Забини и покорить весь цвет итальянской аристократии своим великолепием. Главное, что с этого дня моя жизнь полностью изменится. Я хочу любить этого мужчину, и я полюблю его. Обязательно! И буду с ним счастлива! Сразу же, как только причиню боль, страдания и унижение тому, кто распял мое тело, растоптал душу, и чуть было не раскромсал до мяса всю мою жизнь. __________________________________ (1) Рената ‒ "заново рожденная"; (2) Жаклин Бувье (Кеннеди-Онассис) оба раза выходила замуж в свадебных платьях от Валентино Гаравани