Исповедь красивой женщины

*** Суета за стенами особняка кипела еще около двадцати минут. Окна в моих апартаментах были распахнуты, и до меня доносились отголоски твердого мужественного баритона Алессандро, совсем чуть-чуть приглушенного легкой хрипотцой. Он, по всему видать, почти сорвал голос, пока распоряжался погрузкой багажа, а продолжалась она уже битый час, с того момента, как я аппарировала в нашу с матерью квартирку, и до самого моего возвращения. Вот и сейчас мой так называемый жених то и дело подгонял эльфов, требуя от них быть более расторопными и аккуратными, и – это чувствовалось по интонации – просто из себя выходил, когда какой-нибудь домовик ставил коробку кое-как, наперекосяк, или недостаточно прочно закреплял сундук. Иногда удавалось расслышать возмущенные распекания доньи Бениты, которая с эльфами, в отличие от своего любимчика, не церемонилась вовсе: поругивала их во все корки, обзывала «безрукими никчемными уродцами» и грозила им самыми страшными карами, если только хоть один подарок их «добрейшего» хозяина помнется, разобьется или, того хуже, пропадет. Я же сидела на роскошной кровати в своих покоях, с опущенной головой, сложив руки на коленях, и потихоньку приходила в себя. Слезы солеными ручейками струились по щекам, вымывая из моей души всю грязь, которой облила меня мать. С ума сойти, ведь она даже не беспокоилась о том, что со мной случилось, не соизволила проявить хоть каплю жалости, выразить хоть толику сомнения по поводу слов Абраксаса. Собственная дочь так и осталась для Исабель Голдсмит бесстыжей падшей девкой, «объедками», даже после того, как с ее помощью удалось получить обратно во владение жалкий вожделенный фамильный клочок земли. По мнению матери, ни одна молодая девушка не смогла бы вернуть поместье, заплатить по всем закладным более десяти тысяч галлеонов, не запачкав окончательно свое имя и свою честь. Что ж, пусть будет все, как будет. Для меня обратной дороги не было, оставалось только надеяться, что за смелость высшие силы вознаградят меня хотя бы утоленной жаждой мести, ибо в счастье, любовь, спокойствие, надежность верить хотелось, но не приходилось. Я молилась о том, чтобы синьор Забини дал мне немного времени прийти в себя, позволил привыкнуть к новому состоянию, новым обязанностям и новой жизни, так разительно отличавшейся от той, что была у меня доселе. Мне стало гораздо легче после того, как все мои слезы были выплаканы. Я ощутила какой-то невероятный подъем, полет духа. Сразу же запели птицы, зашелестел ветерок в листве и хвое кипарисов, зажурчали фонтанчики, украшавшие сад Забини-мэнора; тусклые краски окружающего мира стремительно набирали силу и яркость, а давящая изнутри на сердце пустота наполнялась умиротворением и уверенностью в том, что все будет хорошо. Синьор Алессандро оказался неправ: я не изумилась, увидев его транспортное средство для дальних путешествий по воздуху. Я была сражена, потрясена, очарована этим зрелищем. Огромных размеров экипаж по форме напоминал самую обычную карету, но при этом выглядел, как небольшой дворец. Я остановилась, приоткрыв рот, не в силах поверить, что вижу не сон. Снаружи отделка была не просто роскошна, а вызывающе великолепна: золото, серебро, перламутр, самоцветы... Издалека узор, покрывавший карету, казался драгоценным кружевом. Яркие солнечные блики, цветными переливами игравшие на золотой поверхности, усыпанной рубинами, изумрудами, топазами, слепили глаза. Я затаила дыхание и, едва переставляя ноги от накатившего на меня священного трепета перед неземной красотой, сотворенной силой магии и гармонии, подошла поближе. Глуховатое похрапывание, донесшееся до меня откуда-то, как предполагалось, спереди, убедило меня, что я не сплю. Я подхватила платье, чтобы оно не волочилось по земле и, точно маленькая девочка, вприпрыжку понеслась туда, где, как подсказывал мне здравый смысл, должны были запряженными стоять дивные скакуны абраксанской породы. Мерлин великий, до чего же они были хороши! Эти кони – самые прекрасные и гордые животные, каких мне довелось видеть в своей жизни! Они стояли уже готовые, запряженные цугом, сверкая серебристой шерстью, огромные, как слоны, похрапывая и стуча копытами о гравий. Белые перья поскрипывали при каждой попытке расправить крылья, а волнистые гривы, украшенные атласными лентами, спускались волнами по их великолепным мощным шеям. Бедняжки-домовики таскали теперь ведра с каким-то напитком, по запаху напоминавшим Огневиски, и опасливо подсовывали их чудесным лошадкам под нос. Абраксанцы жадно хлебали алкоголь, храпя с каждым глотком все громче и громче. – Нравятся мои красавцы? Я чуть не подскочила от неожиданности. Рядом со мной стоял Алессандро Забини. Я так увлеклась созерцанием этих величавых животных, что даже не слышала, как он подошел сзади. – Они бесподобны... – прошептала я, оглянувшись на своего жениха. Он улыбнулся мне, заставив покраснеть, точно нашкодившую девчонку. – Только разве можно поить животных спиртными напитками? – Эти коняшки не полетят без такого вот «топлива»... – Забини улыбнулся. Я была сражена этой его улыбкой – такой искренней, такой теплой. – Через минуту они будут готовы, а пока... Пока мы могли бы осмотреть карету. Клянусь, внутренним убранством ты будешь поражена не меньше, чем внешним видом. Я немного отстраненно кивнула, соглашаясь. Внутри меня при виде улыбки Алессандро разлился странный жар – мягкий и, в то же время, волнующий, пронзающий насквозь. Он наклонил голову и протянул руку, пропуская меня вперед. Через минуту мы стояли у огромной дверцы, высившейся над землей футов на десять, украшенной витражами и посеребренной лепниной. Я задрала голову, прикидывая, как мы будем попадать внутрь. К путешествию, тем более, все было готово. Мне не нужно было долго собираться, вещей при мне не было никаких, только старенькое платье, что на мне, да стоптанные туфельки. Вот и весь мой скарб. Что ж, так даже лучше, и я поклялась сама себе, что не надену ни одного наряда, купленного мне Алессандро, ни одного украшения до тех пор, пока священник не обвенчает нас, а этот мужчина не одарит меня обручальным кольцом и не объявит во всеуслышание своей женой. Синьор Забини, тем временем, взмахнул палочкой. Дверца кареты медленно отворилась, а сверху, расправляя ступеньки, начала опускаться белая лестница. Через минуту мой будущий муж уже стоял на самом верху, приглашая взглядом последовать за ним. Я глубоко вздохнула, понимая, что настал этот миг – точка невозврата. Обратного пути у меня не было. Уже ничего нельзя было изменить, и я, мучимая каким-то странным предчувствием, придерживая юбку платья, принялась медленно подниматься наверх. Оказавшись внутри, я слегка опешила. Эта карета, воистину, могла сравниться с самым комфортабельным особняком. Практически весь нижний ярус был заставлен багажом. Казалось, все коробки, сундуки, картонки, саквояжи нельзя было даже пересчитать. Забини пригласил меня наверх, первым поднявшись по винтовой лестнице. Наверху было по-домашнему уютно и роскошно. Алессандро провел меня по узенькому коридорчику, устланному ковровыми дорожками и украшенному картинами к двери, отделанной лепниной из слоновой кости. – Это твои покои. Хочется верить, что тебе тут будет комфортно. Все есть. И удобная кровать, и умывальник, и даже, рerdonami*, уборная. При тебе неотлучно будет находится Нукки. Этот малыш уже знаком с тобой и, к тому же, он считает тебя своей госпожой. Можешь просить у него все, что твоей душе угодно: любой наряд, любое лакомство... Конечно, площадку для крокета тут не получится устроить, но любую книгу – хоть магическую, хоть маггловскую – пожалуйста. Если вдруг захочется повышивать, Нукки незамедлительно доставит все необходимое: и пяльцы, и иголки, и шелка любой расцветки... Я оторопела. Да уж, о таком я даже мечтать не могла. На секунду у меня мелькнула мысль о матери: справиться ли она с переездом одна, без меня? Как будет защищаться от негодяя Абраксаса. Успеет ли добраться до нашего поместья и поставить защиту, прежде чем Малфой найдет ее? Мне стало не по себе, и я вдруг пожалела, что оставила мать, свою мать – пусть грубоватую, пусть не слишком ласковую и нежную, но такую близкую, родную мне по крови – один на один с этим подонком. – Что я вижу? – Алессандро нахмурил брови. – Отчего на твое прекрасное лицо набежала такая черная тень? Что-то случилось? – Я подумала о маме... – произнесла я упавшим голосом. – Как она будет без меня? А вдруг Абраксас Малфой что-нибудь выкинет, устроит ей засаду. Я видела, как у него желваки заходили от злобы, когда мама ухитрилась обезоружить его и связать при помощи Инкарцеро. Он затаился, клянусь вам, синьор Алессандро... – я осеклась, вспомнив, как мне про это говорила Бебе. «Не раскаиваются такие, как Малфои, а затаиваются. А потом наносят удар в спину...» Вот и мать моя может стать жертвой этого ублюдка, вообразившего себя Господом Богом, ведь он настолько уверен в собственной безнаказанности, что не погнушается ничем, чтобы наказать обидчицу, посмевшую унизить его столь дерзко. – Не переживай! Я попрошу Бебе присмотреть за ней и оказать помощь, в случае чего. Абраксас сейчас слишком занят подготовкой к свадебному торжеству своего сына. Может, чуть позже, когда вся марьяжная шумиха уляжется, он вновь попробует возобновить попытки расквитаться с вашей семьей, но не сейчас. Пока, как мне кажется, он отыграется на эльфах и... Ты права, Далила, он затаится. Но я обещал тебе помочь и клянусь, что не оставлю безнаказанным твоего обидчика, оскорбившего тебя столь жестоко... – Вы не понимаете, синьор, он не обидчик!.. – выкрикнула я в запальчивости. – Люциус Малфой – мой смертельный враг, и чем изощреннее, больнее, унизительней будет месть, тем лучше! Я не остановлюсь ни перед чем!.. Он только покачал головой, затем отпер Аллохоморой дверь в мои апартаменты. – Добро пожаловать, прекрасная Далила! До чего же богато и уютно была обставлена комната, в которой мне предстояло провести ближайшие полдня! Огромная кровать с шелковым балдахином и мягкой периной поражала размерами. Тут же находился очень миленький туалетный столик, инкрустированный черепаховым панцирем, рядом с ним – два креслица и столик. В великолепном ореховом комоде я, пройдя внутрь, обнаружила полотенца, салфетки, ночные сорочки, чепцы и много всякой другой чепухи, которая призвана делать жизнь женщины комфортной и приличествующей положению истинной леди. Маленькая дверца справа от комода вела в комнату для гигиенических процедур. Там без проблем можно было умыться, привести себя в порядок и разобраться со всеми естественными надобностями. Словом, средство передвижения, которым владел синьор Забини, не могло не поразить неискушенную девчонку, вроде меня, продуманностью и благоустроенностью. Я лишь восхищенно вдохнула, оглядевшись, затем, помявшись, спросила со всей непосредственностью: – А вы уверены, что этот дворец на колесах взлетит? – Абсолютно! – Забини вновь улыбнулся. – Точно так же, как уверен в том, что завтра в соборе Святого Марка ты станешь моей женой. Располагайся пока, а мне нужно напоследок проинструктировать Бебе во всех деталях о том, как подготовить Забини-мэнор к нашему с тобой возвращению. Все должно быть безупречно. И потом, кое-какие вещи мастера должны доделать без нас. Бебе проследит за всем. Какое счастье, что я могу доверять моей доброй старушке полностью. Знаю, она не подведет. – Разве синьора Бенита не летит с нами? – я не на шутку испугалась подобной перспективы – остаться с ним наедине. Эльфы, разумеется, не считаются. Конечно, он должен жениться на мне, но вдруг все обернется еще какими-нибудь неприятностями для меня! Я широко раскрыла глаза и невольно попятилась назад. – Ты боишься меня, – с грустью констатировал Забини по поводу моей реакции. – Не доверяешь мне... А ведь я готов был Непреложный Обет принести в том, что не дотронусь до тебя без твоего на то согласия и не стану принуждать ни к чему такому... Неприемлемому для тебя. Жаль, что ты мне не веришь. – Я верю!.. – вырвалось у меня. – Просто кошмар, что со мной случился, еще очень свеж в моей памяти. И еще мне немного страшно... Это новый этап в моей жизни, и он пока что вызывает у меня лишь тревогу, смутные опасения по поводу того, что будет дальше. Но они пройдут, правда!.. – горячо поспешила уверить я своего спасителя. – Я тоже не хочу оставаться в долгу и обещаю, что непременно постараюсь привыкнуть к вам как можно скорее, чтобы со временем стать вам... – я помялась, – ...настоящей женой. Как только проклятый Малфой будет раздавлен, моя душа обретет равновесие и покой. Эта семейка задолжала высшим силам уже за столько разбитых жизней, за столько слез и горя, что какую бы месть я не придумала, все равно будет мало... Да, вы можете мне не верить, ведь не далее, как два часа назад я говорила совсем другие вещи. Знаете, наверное, встреча с матерью открыла мне глаза на многое... – Ты помнишь, что обещала рассказать мне обо всем, что случилось во время вашей с матерью встречи? – Помню, синьор Алессандро. И я расскажу. Обязательно. Только ведь и вы обещали посвятить меня в какие-то таинственные дела, касающиеся моей безопасности... – Я сделаю это. А теперь, прости, я к Бебе. Последние штрихи по обустройству Забини-мэнора требуют моей кисти. ________________________________ рerdonami* (ит.) – прости *** – Далила, это я. Можно к тебе? Я вновь непроизвольно вздрогнула, заслышав голос Алессандро, но тут же постаралась взять себя в руки и ответила, как мне показалось, почти бодро. – Заходите, синьор. Дверь отворилась, и в мою комнату, неслышно ступая по ковру своими высокими сапогами, вошел Забини. – Ну, как ты устроилась? Тебе нравится? Может быть, что-нибудь нужно? – Нет, спасибо, все чудесно. И карета эта... Она почти не качается. Он подошел к большому стрельчатому окну и кивком головы подозвал меня. Я, стараясь не поддаваться панике, оставила в покое дамское добро, обнаруженное мной в ящиках комода, и подошла чуть ближе. – Послушай, Далила, – начал он, – у тебя всего одно платье. Вызови Нукки, пусть он разложит здесь, на кровати, – он кивнул в сторону королевского ложа, – несколько нарядов. Ты просто не представляешь, насколько они элегантны и шикарны. – Нет, синьор, – я отчаянно замотала головой. – Не уговаривайте! Не раньше, чем я стану вашей женой. Далила Голдсмит никогда не позволит себе того, на что будет иметь полное право Далила Забини. – Ты потрясающая, – он потер лоб пальцами, а затем развернулся к окну. – Ладно, больше не стану настаивать. Разве можно купить или приручить такую, как ты. Лучше подойди поближе, посмотри, как красиво! – Нет! – выпалила я, не в силах сдержать истинные чувства внутри. – Нам не стоит пока находиться рядом так... близко, синьор. – Похоже, ты, в самом деле, испытала нечто ужасное, – грустно произнес Алессандро, не отрывая глаз от окна, – раз боишься меня, точно больного обсыпным лишаем. Или убийцу... – Вы жалеете о том, что связались со мной? – я почувствовала себя полной дурой и приблизилась к окну, стараясь держаться подальше от Забини. Он не смотрел на меня, а я позволила себе бросить беглый взгляд на его руки, прижатые к удивительному зачарованному стеклу, которое снаружи было витражным, а отсюда, изнутри – обычным, прозрачным, и сквозь него можно было видеть, как мимо проплывают белые пушистые облака, в разрывах которых сейчас мелькало море – пролив Ламанш. Руки Алессандро – большие, с длинными изящными пальцами и темной кожей, показались мне вдруг какими-то очень... правильными, я бы даже сказала, желанными... Как шоколад. С корицей. Что-то очень вкусное и экзотическое. Эта чушь никак не желала выветриваться из моей бедной головы, в которой и без того-то царил полный кавардак. Еще вчера я считала, что жизнь моя закончена, а сегодня у меня впервые появилось ощущение, что она только начинается. События сменялись с лихорадочной быстротой, и я просто не успевала осознавать в полной мере, что со мной происходило в какой-то конкретный момент. – Нет, не жалею... – бросил он с тоской в голосе. – Я буду ждать. Если столько времени я ждал, чтобы ты появилась в моей жизни, то уж как-нибудь дождусь, когда ты впустишь меня в свою. Взгляни-ка вниз, – не отставал Забини, следя с высоты полета за волнами, гулявшими по поверхности моря. – Видишь, какой он большой, девочка... Этот мир... И он уже под твоими ногами. А мне хочется положить его к ним. – Мне не нужен целый мир, – прошептала я, чувствуя странное оцепенение внутри, – мне нужна лишь... – ...месть, – закончил за меня Алессандро и взглянул мне в глаза. – Я знаю. Я помню об этом, Далила Голдсмит, помню... Кстати, неплохо бы нам подкрепиться. Ты не возражаешь? – Вы кушайте, а мне не хочется, – я глубоко вздохнула, старательно прикидывая, сколько еще времени он пробудет в моей комнате. – Мне бы только чаю с молоком и ломтик хлеба. – И все? – На миг его глаза прикрылись веками, осененными густыми черными ресницами, а потом вдруг он расхохотался: – Слушай, красавица моя, да ты и впрямь чистое сокровище, раз так мало ешь! Нукки! Домовичок тотчас явился пред хозяйские очи, по привычке теребя свое нелепое одеяние с райской птичкой. – Немедленно подай нам самые изысканные угощения: фрукты, икру, трюфели, паштеты, сыры, ну и, конечно, чай с молоком. И тосты с маслом и джемом. Когда столик около окна был сервирован, и мы принялись за еду, Алессандро, дав мне время для того, чтобы почувствовать себя чуть менее принужденно, вернулся к разговору о том, что случилось в нашей убогой квартирке с обшарпанной мебелью и плесенью в углах. Я, мало-помалу, разговорилась и, понимая, что нужно заставить себя научиться доверять этому человеку, выложила ему без утайки все подробности нашего с мамой разговора. Забини отодвинул в сторону чашку с горячим шоколадом, сцепил перед собой руки в замок и задумался. Я не хотела прерывать это затянувшееся молчание, сама не зная, почему. Наверное, в тот момент я впервые почувствовала некую связь между мной и этим мужчиной. Со стороны эта ситуация выглядела такой семейной, домашней, что мне совсем не хотелось рушить ее. – Знаешь, Далила, я восхищен тобой и твоим чувством собственного достоинства, – произнес, наконец, Забини, подняв на меня взгляд, – но тут есть одна небольшая закавыка, которая, в какой-то мере, подтверждает позицию твоей матери. – Вот как? – я чуть не поперхнулась горячим чаем. – И какая? – Я понимаю, почему она никак не могла поверить в правдивость твоих слов. Понимаешь, чистокровные волшебники с древней родословной... Для них ведь, в самом деле, большое значение имеют незначительные, на первый взгляд, мелочи, которые ничего не значат для грязнокровок и полукровок. – Неужели? – я начала понимать, куда он клонит. – Стало быть, девственность, как необходимое условие – это часть родовой магии, что связывает мужчину и женщину воедино? – Ты очень умна, – грустно сказал он, тихонько барабаня пальцами по белоснежной скатерти. – Магия, завещанная моими как испанскими, так и итальянскими предками – тоже не исключение. Другое дело – наследие моей матери. Там все по-другому, и девственность считается чуть ли не проклятием, наказанием, с которым мужчине связываться опасно, но со стороны отца... Тут все сложнее. Дело в том, что брачные традиции нашего рода подразумевают использование этой самой крови для закрепления союза в первую брачную ночь. Как только магические субстанции мужчины и женщины перемешиваются, я имею в виду, девственная кровь и мужское семя, то после этого обычно проводится очень мощный охранный ритуал, по завершении которого ни одно темное проклятье не сможет повредить ни ему, ни ей... – Извините, синьор, – перебила я сухо. – Вы знали о том, что я собой представляю. Чего не могу предложить, того не могу. – Это ты меня прости, Далила. Ты права, и я не считаю себя обманутым, разочарованным. Нет, ни в коем случае. Ты мне просто очень нравишься, меня тянет к тебе с невиданной силой, и я с трудом сопротивляюсь желанию быть с тобой, но, поверь... – закончил он, заметив, как я сжалась, – ...клятву я не нарушу, ни за что. Что касается ритуала, то он очень сложен. Правда, у нас с тобой есть шанс сделать все, как полагается. Как только в самом прямом смысле слова наша кровь смешается, я имею в виду, в нашем ребенке, и мы окажемся по-настоящему связанными друг с другом, то есть наше соединение на уровне природы и магии станет неоспоримым, вот тогда-то и можно будет совершить этот обряд. После этого, пока мы есть друг у друга, никто не сможет нам противостоять. Никакая порча, никакие проклятия, даже самые опасные и смертельные – ничто не сможет нам повредить. Разумеется, если речь идет о чистокровных супругах, а мы с тобой такие и есть. Я молчала. Что тут можно было сказать? Конечно, венчание в соборе – это одно, но древние обряды – они для чистокровных обязательны, без них магия слабеет, а сила рода просачивается в никуда, теряется, распыляется. Раз такая магия существует, значит, она неспроста появилась, и постичь тайну ее сути простым смертным не дано. – Почему я заговорил об этом?.. Просто нам нужно как можно быстрее... стать супругами по-настоящему и зачать ребенка. Вот тогда наша магия будет беречь нас и нашу семью не хуже, чем Цербер охранял Аида. Я не тороплю, просто боюсь за тебя... За нас... – Боитесь за меня? Но почему? Алессандро откинулся назад в плетеном креслице и, заложив руки за голову, таинственно произнес: – Потому что ты станешь мишенью для очень многих недоброжелателей. – Каких? Малфоев? – Причем тут они? Я имел в виду итальянцев. Тех, с кем тебе придется сталкиваться в то время, пока мы будем отдавать визиты вежливости моим родственникам и друзьям. Не хочу бахвалиться, но у меня на родине осталось много известных родов, чьи наследницы мечтали стать Забини и готовы были принести свою девственность на мое ложе, как на алтарь. – Тогда для чего вы, синьор, решили сделать своей женой англичанку? – Я уже говорил тебе, Далила. Дело не в том, что ты – англичанка, а в том, что ты – это ты. И род твой, что по матери, что по отцу – древний и чистокровный, и красота твоя способна пленить любого мужчину, и ум твой вкупе с силой характера – бесценное сокровище... Повторюсь, считай, что я почувствовал к тебе влечение с первого взгляда и хочу, чтобы именно ты стала моей женой. Ты сама мне говорила, что то ли слышала, то ли читала в «Ежедневном пророке» обо мне... – он вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула, соглашаясь. – Раз так, то ты должна знать, из какого рода происходил мой отец. Среди его предков почти все были знаменитыми отравителями, и сам я не хуже прежних Забини владею этим опасным искусством. Яды – моя стихия, – Алессандро сложил руки на груди и в упор уставился на меня своими большими черными глазами. – Я могу отправить человека на тот свет как быстро, так и медленно, как безболезненно, так и мучительно, а он даже знать не будет, где и когда получил свою дозу... Я могу пить с ним из одного бокала, но он умрет, а я – нет. Могу есть мясо, отрезанное от одного куска, одним ножом, но несчастный почти сразу же может начать корчиться в страшных мучениях, а я не почувствую даже легкого недомогания. Меня, вообще, ядом отравить нельзя... Даже растительным или животным, не говоря уж о такой минеральной дешевке, как мышьяк или купорос. Мне стало не по себе. Я глубоко дышала, стараясь не впасть в прострацию, и мучительно размышляла о том, зачем Алессандро Забини рассказывает мне о таких вещах. Он словно прочитал мои мысли, приправленные страхом, сочившимся из каждой поры, и сомнениями, написанными на моем лице, после чего чуть не рассмеялся, видно заметил, с каким ужасом я уставилась на свою чашку, из которой только что пила чай. – Да, Далила... Вот такой я опасный человек. Я знаком более чем с тремя сотнями различных ядов. И противоядий к ним. Мне ведомы все их тайны, и я – единственный из ныне живущих владею секретом акватофаны. Я смогу, если захочу, спасти отравленного от страшной смерти, но стоит, порой, опоздать на минуту, и уже ничего нельзя будет поделать. Догадываешься, к чему я клоню? Я отрицательно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. – Прошу тебя, когда в Италии мы будем посещать праздники, приемы, балы и прочие увеселительные светские мероприятия, делай вид, что ты счастлива со мной, иначе юные претендентки на миллионы Забини живо начнут действовать. И еще... Не отходи от меня ни на шаг. Внимательно принюхивайся к тому, что ешь или, тем более, пьешь. Ну и, наконец, внимательно наблюдай за руками гостей. – За руками? – я была потрясена. – Зачем? – Нужно постоянно быть начеку и следить, чтобы камни в перстнях не поменяли свой цвет. Если заметишь такое, значит, яд уже в чьем-то бокале или кубке. Может быть, даже в твоем. А тот, кто сделал это, будет продолжать болтать с тобой, как ни в чем не бывало, и ослепительно улыбаться. По моему позвоночнику пробежала мерзкая липкая дрожь. – Вы тоже делали... так? Он вызывающе поднял подбородок. – Конечно! Здесь действуют только так: изощренно и безжалостно. Не вздумай поддаваться на лесть или другие уловки, не позволяй увести себя от меня. Отвергай все приглашения на танцы... – Ну, я понимаю, что за столом нужно быть настороже, но если я захочу потанцевать, что в этом такого? Если я не буду после этого ничего брать в рот, не притронусь к напиткам?.. – Глупышка, – снисходительно улыбнулся Алессандро, качая головой. – Такому «доброжелателю» достаточно нечаянно, почти незаметно оцарапать тебя острой гранью перстня, и назавтра ты отдашь богу душу в невыносимых муках, почерневшая и скукожившаяся. Так что танцевать будешь только со мной. Поняла? Я, холодея от страха, согласно кивнула. – Поверь, Далила, мне будет очень нелегко. Если раньше приходилось следить только за собой, то теперь ты станешь моим слабым местом. Не делай его еще слабее, договорились? Ты просто не представляешь, о каких деньгах идет речь, и, что самое ужасное, слишком многие мечтают заполучить их. Через брак ли, через мою ли смерть, неважно... А то, что половина из итальянских магов будет недовольна моим выбором – это яснее ясного. Впрочем, я не собираюсь ни перед кем отчитываться. Единственные люди, чье мнение для меня было важно – моя мать и мой отец – мертвы. Ну, еще Бебе, конечно. Остальные – враги, хоть и корчат из себя незнамо кого. Я же никогда не забываю об этом. О том, что либо они меня изведут, либо я их. Я сумела-таки взять себя в руки. – Не беспокойтесь, синьор Забини. Я не создам вам проблем. Я знаю, что не имею права умереть, пока проклятый Люциус Малфой беззаботно ступает по грешной земле. Так что я буду очень внимательна, и никуда от вас не отойду, пить и есть буду только с вашего молчаливого разрешения. Или из ваших рук. – Вот и умница! – Забини встал и вежливо наклонил голову. – Спасибо за приятную компанию, Далила. Ложись, отдыхай. Ночью нам предстоит сделать много дел. Завтра наша свадьба. Алессандро вызвал домовичка Нукки и приказал ему убрать со стола, а затем вышел из моей комнаты. У самых дверей он обернулся, чтобы взглянуть на меня еще раз, и я могла бы поклясться, что в этом взгляде за взрослым умным опытным мужчиной притаился робкий подросток, внезапно ощутивший... нет, не желание или вожделение... совсем другое – восторг, поклонение, беспокойство. Это было дыхание истинной любви, обрушивающейся на человека, как лавина, в самый первый раз. Только она настоящая – та, что первая. Дальше пойдут лишь дешевые подделки.