Исповедь красивой женщины

* * * Я понимала, что очень рисковала, но не решилась конечной точкой аппарации сделать улицу перед нашим домом. Слишком уж людно было там ближе к полудню. Кто знает, что уже успел предпринять проклятый Абраксас Малфой... Я чувствовала, что он ненавидел меня так люто, что словами не передать, и не только потому, что мне удалось дать отпор его отморозку, пристукнуть, как следует, своего насильника и обездвижить одной только стихийной магией. Старого мерзавца взбесила еще и моя упертость: он понял, что никакие угрозы не заставят меня раскрыть ему тайну побега из Малфой-мэнора. Ясное дело, это из ряда вон выходящее происшествие Абраксас не мог оставить без внимания. Такие, как Малфои, всегда очень щепетильно относятся ко всему, что касается фамильных тайн и безопасности недвижимости. Кроме того, я заметила, что он здорово обозлился на мать за то, что она посмела поднять на него волшебную палочку и заставила поваляться на полу. Несомненно, он решил взять и её измором, шантажируя долговой тюрьмой. Это уж, как пить дать. И еще кое-что не давало мне покоя – взгляд Абраксаса, этого престарелого сластолюбца, полный ненависти ко мне и одновременно сочащийся похотью и вожделением, которые он изо всех сил старался прятать за непроницаемой для многих личиной пренебрежения и равнодушия, малфоевской спесью. Только как бы виртуозно Абраксас ни пытался играть роль хозяина жизни, которому доступно все и вся, сколько бы ни выпячивал собственное показное безразличие, я сумела заметить это его секундное оцепенение при взгляде на меня. Чувствовалось, что старый козел был сражен моей внешностью. Абраксас Малфой – тот еще подлец, как многие его предки, как его потомок, не имеющий ни совести, ни чести, но дураком его нельзя было назвать. Он, несомненно, понял, что молоденькая и очень привлекательная простушка даже в такой, совершенно плачевной для нее ситуации пыталась сохранить достоинство и гордость, не собиралась терять присутствия духа и совершать что-либо противное своим убеждениям. Такую просто так не сделаешь содержанкой. Я почему-то ни капли не сомневалась в том, что будь у меня выражение лица попроще, а внутренний стержень – погнилее, Малфой-старший, грозя моей репутации самой страшной расправой, предложил бы в качестве альтернативы нашим с матерью бедственным жизненным обстоятельствам положение его любовницы. Только вот для меня такой расклад был абсолютно неприемлемым! Со всех позиций. И Абраксас, несомненно, догадался об этом, отчего взбеленился еще больше. Я была абсолютно уверена, что он уже принялся приводить в исполнение свои угрозы. Может, за те сутки, что я отсутствовала, этот подонок успел растрепать всем, что я – падшая женщина, тайно подрабатывающая в заведении у Кармэлы Клодт. Такой на все способен. После того, что мне рассказала донья Бенита, я уже не сомневалась в том, что погубить мое доброе имя на корню для Малфоя – раз плюнуть. К тому же, старый развратник наверняка обставил свои инсинуации изысканными витиеватыми рассусоливаниями о том, что он печется о благопристойности в чистокровном обществе и чести молоденьких волшебниц, которые могут общаться со мной и тем самым запачкать свое имя. Я была полностью согласна с Бебе относительно малфоевского реноме, суть которого составляли жестокость, хитрость и коварство. Самое ужасное, что если бы не предложение Алессандро стать его женой, опровергнуть гнусности Абраксаса я не смогла бы никоим образом. Я мысленно возблагодарила Мерлина, Моргану и Пресвятую Деву за то, что наши с Забини пути волею судеб пересеклись, и перед тем, как вихрь аппарации захватил меня, я успела бросить полный признательности взгляд на этого мужчину, спасшего меня не только от смерти, но и от неминуемого позора, готового вместе со мной бросить вызов Малфоям и отомстить за мою поруганную честь, а, главное, обещавшего ждать меня. «Я не хочу больше страдать… Донья Бенита была права... Как только разочтусь с Люциусом, все силы брошу на то, чтобы забыть Малфоев, зло, что они причинили мне, и постараюсь сделать своего будущего мужа счастливым», – мне хватило доли секунды, чтобы окончательно и бесповоротно убедить саму себя в этом до того, как я оказалась дома, в нашей с мамой бедной полутемной квартирке под самой крышей, в которой зимой простыни и одежда постоянно были влажные от холода и сырости, а летом я в своей крошечной комнатушке задыхалась от жары и пыли. Неужели, благодаря синьору Забини закончатся, наконец-то, наши мытарства. Не будет больше безденежья, необходимости экономить каждый кнат, страха просрочить платеж за эту халупу и за гоблинский кредит из Гринготтса. Я открыла глаза, чуть покачнувшись, и улыбнулась, осознав, что с этого дня моя жизнь изменится, и все в ней будет хорошо. За исключением одного – любви. Любить – значит вновь оказаться слабой, зависимой, глупой, доверчивой... Я понимала, что рано или поздно должна буду либо лечь в постель с Забини, либо развестись. Если б только Алессандро дал немного времени, чтобы прийти в себя, зализать раны, нанесенные Малфоем... Пока мне было сложно, почти невозможно представить мужчину рядом с собой, себя в мужских объятиях, и как делать супруга счастливым, я представляла себе плохо. В эту секунду в моей голове все мысли смешались в кучу, ясно было лишь одно: Люциуса Малфоя совсем скоро постигнет заслуженное наказание. Чем унизительнее, больнее, тем лучше. Пусть несчастная Бебе увидит, когда узнает про это, что за убийство ее малыша наказан не только негодяй Асториус, но и его потомок, продолжавший творить бесчинства и мерзости в духе своего поганого предка. Я вздохнула и в последний раз (я это почувствовала) обвела взглядом стены малюсенькой, точно кладовка, комнатушки, где прошли последние три года моей жизни. Отныне все будет иначе. Пусть все случилось слишком скоропалительно, невпопад, главное, что я спасена! О том, что после свадьбы Алессандро Забини может оказаться не таким белым и пушистым, каким мне довелось его узнать, я старалась не думать. Около двери в мою комнатушку послышались шаги. – Кто здесь? Кто? Далила, это ты? – раздался в прихожей голос матери. «Спокойно, Далила Голдсмит, спокойно... Сейчас ты скажешь ей только то, что она должна узнать, и ни слова более. Потом аппарируешь обратно в Забини-мэнор. Даже если Абраксас здесь, поджидает меня, моя палочка – наготове, и он ничего не успеет мне сделать. Сейчас я настороже и не позволю ему причинить вред мне или матери». – Далила! Я слышала хлопок аппарации! Это ты, больше некому! Отопри немедленно. Я распахнула дверь. – Да, мама, это я. – Где ты была, мерзавка?! – накинулась на меня мать чуть ли не с кулаками. – Пропадала где-то целые сутки! Не вышла на работу. Мало мне было Абраксаса Малфоя, так вчера вечером еще и Люк Балле приперся... – Вот как? – я на секунду прикрыла глаза, с ужасом осознав в душе, что сейчас, в этот момент, окончательно порвется последняя ниточка, связывавшая меня с прежней жизнью, с тем, что было так уныло, безрадостно, монотонно, но так привычно и относительно надежно. Мать, похоже, совсем не заботило ни то, что со мной случилось, ни то, где я была столько времени... Она даже не спросила, пострадала ли я. Ей было важно одно – чем мы будем платить за квартиру и как сумеем рассчитаться с кредитом, взятым в Гринготтсе. Остальное ее не волновало. Что ж, она сделала свой выбор, а я – свой. Отныне мне и ей – единственному родному для меня человеку – придется идти разными дорогами. Эта мысль болью отдалась в сердце, но, как ни странно, придала силы. Я посмотрела на мать с укоризной и решила больше не тушеваться перед ней, не оправдываться в своей же собственной боли и пережитом унижении. – И что же ему было нужно? – Что нужно? Он с порога заявил мне, чтобы ноги твоей больше не было в его лавке! Ты представляешь, что это значит?! – Можно подумать, занюханная дыра Балле – предел моих мечтаний! Я бы сама никогда больше не вернулась к нему. Я – Далила Голдсмит, чистокровная волшебница из древнего рода, и мне не место в этой клоаке, по соседству с борделем Кармэлы. Неужели ты считаешь иначе, мама? Я не отрывала от нее глаз, словно пыталась дать ей последний шанс одуматься и вспомнить о своей гордости и древнем имени, которое нам досталось от отца. На секунду в мозгу промелькнуло сомнение: а держалась бы я столь спокойно и независимо, если бы у меня не было пути к отступлению? Правда, оно тут же пропало, исчезло, как будто его и не было, стоило только матери в порыве гнева и, вместе с тем, отчаянно выкрикнуть мне в лицо: – Что-то ты больно храбрая стала! С чего бы только?! – Есть причины, – тихо ответила я, не решаясь переступить порог своей комнатушки, чтобы пройти в гостиную, поскорее закончить все формальности с нашим именьицем и вернуться к Алессандро. – Да что ты говоришь! И какие, интересно? Неужели клад нашла? А, может, тебя подобрал кто и заплатил прорву галлеонов за твои прелести? Конечно, теперь, когда Люциус Малфой «открыл движение», так сказать, дозволено все! На принципы, совесть и честь можно закрыть глаза? Это все хорошо, пока никто об этом не знает! Только вот Абраксас Малфой молчать не будет. Не сегодня-завтра о твоем падении узнают все, вот тогда нам уж точно места в волшебном мире не будет. Подумай, как мы будем жить, если ты потеряешь работу! Похоже, Абраксас уже успел запугать этого старикашку Люка. Про остальных я уж не говорю, нас из-за тебя будут сторониться, точно чумных. Ни одна порядочная ведьма, ни один чистокровный волшебник, уважающий себя, даже не посмотрят в нашу сторону. Ты – самая отвратительная, самая неблагодарная дочь, Далила Голдсмит!.. – Ты в этом уверена? – мой тон изменился: из голоса исчезла мягкость, в нем прорезались холодные, чужие для меня самой нотки. – Запомни, Далила Голдсмит, если только я узнаю, что ты торгуешь собой в заведении Клодт, я перестану называть тебя своей дочерью. Грязной потаскухе не место среди потомков Бильбилисов. – Значит, если я правильно поняла тебя, мама, пока еще ты считаешь меня своей дочерью? – я едва держалась на ногах от боли и тоски, но про себя твердо решила доиграть эту отвратительную пьесу по своему сценарию. – Вот уж не знаю, считать ли мне после этого себя польщенной и счастливой? Я, вскинув подбородок, отбросила её руку, которой она оперлась о косяк двери, и вышла в прихожую, а оттуда проследовала в гостиную. Мать двинулась за мной, не совсем понимая, что произошло со мной за это время, почему я так изменилась. – Прости, у меня мало времени, всего двадцать минут. Я тороплюсь. Прежде, чем мы расстанемся, мне хотелось бы узнать, что случилось здесь после того, как я исчезла. – Куда это ты торопишься, позволь спросить? – Неважно. Я совершеннолетняя и не обязана перед тобой отчитываться. – Если ты сейчас же не расскажешь мне всего, я поставлю Антиаппарационные чары, которые ты ни за что никогда не снимешь, – мать сузила глаза и тяжело задышала. Видно, ей была невыносима сама мысль, что с моим исчезновением ей придется идти работать. Она в жизни этого не делала и, похоже, не собиралась даже начинать. – Это ты зря, – я немного струхнула, но все же попыталась взять себя в руки. – Запомни, я не твоя собственность, не товар, который можно продать подороже для своей собственной выгоды. Я, конечно, понимаю, что образование и приличное воспитание мне давалось именно с этой целью – набавить цену, для бонуса к моей внешности. Что ж, за это спасибо... – я присела на стул, окидывая брезгливым взглядом скудную обстановку гостиной. После ошеломляюще роскошных покоев в Забини-мэноре комната, в которой я прежде проводила немало времени, показалась мне жалкой конурой. – Знаешь, что ты можешь сделать с такой твоей благодарностью, – вспылила мать, готовая вот-вот схватиться за палочку, но я быстро перехватила у нее инициативу: – Ты так и не ответила на мой вопрос? – Какой? – Что здесь произошло после того, как я аппарировала? Что еще выкинул Абраксас Малфой? Может, снова заглядывал на огонек? – Ничего он не сказал, исчез вслед за тобой, но, будь уверена, он еще вернется! С векселем! На заложенное поместье и кредит. Вот тогда я точно применю к себе Сongelado. Ни один из Бильбилисов никогда еще не сидел в долговой тюрьме! – она всхлипнула, затем гордо вскинула голову. Глаза ее были полны слез. – Когда он сюда вернется, тебя здесь уже не будет, – сказала я уверенно. – Вот как? И где же, позволь спросить, мы будем скрываться от него? Он – ушлый тип. И очень опасный. Даже если ты сумела найти какое-то убежище для нас с тобой, что толку? Всю жизнь прятаться не получится. У гоблинов, знаешь ли, есть такая процедура: когда они дают деньги в долг, то снимают у себя в банке с палочки клиента магическое клише, наподобие Следящих чар. Стоит только беглецу выполнить палочкой самое простое заклинание, как они тотчас отыщут его по специфической, присущей только ему магии. Некуда нам с тобой деваться. Зря ты все это затеяла. – Когда срок следующего платежа за кредит? – Через неделю. – А сколько еще осталось заплатить по этому кредиту? – Почти тысячу галлеонов! – мать закатила глаза и заломила руки. – Это ужасно. Нужно было брать меньшую сумму. – Это с процентами? – Да, с процентами. Платить еще почти пять лет. Сама понимаешь, я не смогу не колдовать столько времени. Если Абраксас погасит наш кредит и переведет долг на себя, он вполне может явиться, потрясая векселем, и потребует вернуть деньги. Про имение вообще не говорю. Не хочу даже представлять мерзкую харю проклятого Малфоя, присвоившего то, что испокон веков принадлежало Голдсмитам. Пусть этот мэнор совсем небольшой и неказистый, но он – наш, ты понимаешь это? Понимаешь? – мать всплеснула руками и разрыдалась в голос. – Мы пропускали хоть один платеж? – Нет, никогда. Да, выкраивать эти двадцать пять галлеонов удавалось с трудом, но я всегда вносила плату вовремя. Что мы теперь будем делать, ума не приложу! – Мама, прекрати истерику. Все будет хорошо. Обещаю тебе, что меньше, чем через неделю, весь кредит будет погашен. – Что ты несешь? Где ты возьмешь такие деньги? – грустно спросила мать, упав от отчаяния на стул рядом со мной. Похоже, ноги ее уже не держали. – Я серьезно. Будут внесены все деньги, до последнего кната. Вряд ли гоблины просто так позволят Абраксасу Малфою погасить этот кредит, ведь ты, по твоим словам, ни разу не задерживала очередной взнос. Если только, конечно, он не переплатит втридорога... – Прекрати нести чушь, Далила, – голос матери зазвенел от раздражения. Она, конечно же, не верила мне, да и сама я, что греха таить, на ее месте повела бы себя точно также. – Я говорю серьезно. А переедешь ты в наше фамильное поместье. Будь добра, сразу же, как только вернешься домой, поставь самую надежную родовую защиту, какая только тебе известна, – с этими словами я протянула маме пергамент, свидетельствующий о том, что все долги по поместью заплачены в полной мере, и что оно с этого дня вновь целиком и полностью переходит в её руки. Она не могла поверить своим глазам. Слезы побежали по увядающим щекам, прячась под подбородком, иногда редкая слезинка падала на шемизетку поношенного платья, просачиваясь сквозь ткань, оставляя мокрый круглый след. Мать не решалась поверить в реальность всего случившегося. Даже в самых смелых мечтах, связанных с моим замужеством, она представить себе не могла, что предполагаемый зять окажется настолько богатым и щедрым, что вернет ей земли Голдсмитов с неказистым, покосившимся особнячком на них. – Но как?.. Откуда у тебя такие деньги? Ты что, продала себя Абраксасу Малфою?.. – в ее черных глазах вспыхнуло пламя гнева и отвращения. – Как ты могла подумать такое обо мне? После всего? Да, мама, я могла ожидать от тебя чего угодно, но это!.. Это уже слишком! – я чуть не задохнулась от негодования и окончательного разочарования. – В общем, так, поместье твое. Мне оно не нужно. Каждый месяц ты будешь получать на свое содержание и на поддержание особняка в надлежащем виде пятьсот галлеонов, но наши с тобой пути с этой минуты окончательно расходятся. Прощай! Я встала и уже готова была аппарировать обратно в Забини-мэнор, как мать подскочила ко мне и схватила меня за руку. – Стой, Далила! Ты еще не ответила мне, откуда у тебя такие деньги. Чтобы выкупить поместье, нужно внести не меньше десяти тысяч галлеонов. И вообще, что я должна была подумать? Я видела, как этот хрыч смотрел на тебя. У него разве что слюни не текли. – Он же древнее самых древних египетских мумий, мама! Ему пятьдесят два года! И ты решила, что я, купившись на деньги Абраксаса, забыв все, что сотворил со мной его выродок, сочла неотразимым этого могильного червя? – Вот именно. Когда я копалась в мозгах этого старого кобеля, отголоски мыслей о том, чтобы поиметь красивую, юную, свежую девочку самыми бесстыдными способами, то и дело мелькали среди кипящих от негодования размышлений о твоем побеге из его осиного гнезда. Так что, кто знает... Таких денег ни у кого нет, кроме Малфоев. – Ну... такого я тебе никогда не прощу! Все, разговор окончен! – Стой! – от визгливого оклика матери зазвенело в ушах, и снова, как позавчера в Малфой-мэноре, интуиция, возникшая, казалось, из ниоткуда, приказала мне обернуться. Так и есть, мать доставала волшебную палочку, намереваясь наложить Антиаппарационные чары. – Экспеллиармус! – я выбросила руку с собственной палочкой вперед, и палочка Исабель Голдсмит к огромному ее удивлению, тотчас сменившемуся гневом, легко выскользнула из пальцев матери и оказалась у меня. – Зря ты сделала это, мама. Впрочем, одну тайну я могу тебе приоткрыть: я выхожу замуж... – Что та сказала? Замуж? За кого это? Что за птица твой жених?! Полукровка? Или, того хуже, грязнокровка? Где ты успела его откопать за сутки? – Не твое дело, – я, пятясь назад, понимала, что для матери мой, именно мой выбор, не имел бы никакого значения. Только соблюденные приличия, соответствующий статус вкупе с чистотой крови да выгода играли роль. Впрочем, я ведь никакого выбора и не делала. Это меня выбрали, уж не знаю, с какой стати. – Кто мой жених, ты непременно узнаешь в свое время. Скажу лишь, что он – достойный человек. – Как бы ни так! Ни один достойный волшебник не возьмет в жены порченую девицу! Даже если тебе удалось ввести его в заблуждение своей привлекательной мордашкой, в первую брачную ночь все выяснится, и тогда уж точно позора не оберешься. – Значит, мой ум, мои человеческие качества ничего, по-твоему, не значат. Стало быть, в жены берут не женщину, а просто придаток к девственности?! – Да какой же мужчина будет доедать объедки за другими? Посмотрела бы я на этого простофилю! – Ничего, еще увидишь! Что же до остального, думай, как тебе угодно. А я человек! Я умна, целеустремленна, воспитана. Я красива и изящна! А главное, у меня есть сердце и душа!– я почти кричала, а слезы от обиды и осознания ненужности собственной матери сами собой потекли из глаз, заставляя расплываться окружающий мир, в центре которого сейчас маячила материнская фигура. – И я заслуживаю любви и поклонения! – Один твой поклонник уже отведал сладенького! И теперь у нас куча неприятностей из-за его папаши. А эти деньги... – Насчет этих денег можешь быть спокойна! Никаких проблем с ними не будет. Прощай! Я не хочу больше видеть тебя, мама... Все, о чем я тебе говорила, остается в силе. Дочерний долг для меня – святое, но только такой. Делай, что хочешь, живи, как хочешь, можешь быть одна, можешь снова выйти замуж за какого-нибудь чистокровного мужичонку, дело твое. Если вздумаешь отречься от меня, слова не скажу. Не заплачу. Все, что я могла, я уже выплакала. В конце концов, есть люди, которым гораздо хуже, чем мне... – Далила, да что ты такое городишь?! Я же тебе добра желаю! – только и успела выкрикнуть мать. – Аппарейд, – я, зажмурившись, представила роскошные покои в Забини-мэноре, и меня сию же секунду засосало в пространственный туннель. Я едва успела бросить материнскую палочку на пол. *** Алессандро уже дожидался меня там и стоял у окна. Едва заслышав хлопок от аппарации, он со всех ног бросился ко мне, подхватив на руки. Я совсем обессилела, была не в состоянии даже на ногах держаться, не то, что сопротивляться его немного торопливым, чуть резковатым движениям. Почувствовав под собой мягкую перину и атласное покрывало кровати, я немного пришла в себя и повернула голову в сторону мужчины. – Прости, что не сдержал свое обещание, – он сидел рядом и виновато поглядывал на меня. – Какое обещание? – в первый момент я не поняла, что он имел в виду. – Не прикасаться к тебе без твоего на то дозволения. Только сейчас ты едва не упала, поэтому мне некогда было церемониться. – Вы уже прикоснулись ко мне два раза до этого, – со слабой полуулыбкой ответила я, а слезы вновь заструились по лицу, пытаясь помочь моему бедному измученному организму сжечь все страхи, тревоги, сомнения. Память то и дело подкидывала противоречивые воспоминания: и о том, как я пыталась спрыгнуть с обрыва, и какой страх и жажду жизни испытывала, когда летела вниз, и то, как отчаянно отбрыкивалась от предложения Забини выйти за него замуж, и свое почти необдуманное согласие. Я уже ничего не понимала: правильно ли я делаю, чем все закончится, какой Забини на самом деле... Единственное, что не вызывало во мне ни малейших колебаний – желание отомстить Люциусу Малфою за все, что он со мной сотворил. – Я ждал тебя, Далила, и верил, что ты вернешься. – Я не могла не вернуться. Сейчас вы – единственный человек, которому я могу довериться, на которого надеюсь и уповаю. – Вот даже как? – Алессандро наклонил голову и внимательно посмотрел на меня. – Я понимаю... Наверняка я кажусь вам взбалмошной неуправляемой дурочкой, которая сама не знает, что ей нужно. Вы будете правы, просто я очень боюсь. Боюсь всего, что меня ждет. Впереди – одна неизвестность. – Это правильно, – спокойно сказал Алессандро, внимательно и нежно глядя на меня своими большими темными глазами. – Я тоже испытывал подобные чувства. Знаешь, Далила, ты – первый человек, которому я, будучи тем, каков есть сейчас, поверил на слово, после моей любимой Бебе, разумеется. – Мы скоро уезжаем в Италию? – Через полчаса моя карета для такого рода путешествий будет полностью готова. Даю гарантию, ты изумишься, увидев ее. Она сама по себе – произведение величайшего магического искусства, что уж говорить про моих серебристых абраксанских красавцев. Сейчас эльфы окончательно приведут ее в порядок и закончат погрузку. – Погрузку? – переспросила я. – Да. Багаж получился приличный: около ста сундуков, коробок, картонок... – Мерлин великий! Зачем вам столько добра? – Мой гардероб – это всего десять сундуков. Все остальное – твои новые платья, обувь, белье, шляпки, аксессуары, украшения... У меня дыхание перехватило. Он, точно, ненормальный! – Вы с ума сошли, синьор Алессандро! Ну, купили бы два-три платья. Этого с лихвой бы хватило. – Т-с-с… Ни в коем случае, – он улыбнулся. – Если я женюсь на самой прекрасной в мире девушке, значит, она должна покорить весь цвет итальянской магической знати роскошью и изысканностью, быть самой неотразимой. Кстати, как прошел разговор с матушкой? Я отвернула голову и закусила губу. – Понятно, – тихо ответил мой жених чуть дрогнувшим голосом. – Синьор Алессандро, можно, я все расскажу вам во время путешествия. Кстати, а сколько времени оно будет длиться? – Примерно одиннадцать часов. Ты даже выспаться успеешь. Только перед тем, как приляжешь отдохнуть... – Прилягу? – я занервничала, не то боясь, не то надеясь, что поняла его неправильно. – Конечно. Как только ты окажешься в этой карете, поймешь, что я имел в виду. Так вот, перед тем, как ты ляжешь отдыхать, мне тоже нужно будет очень серьезно с тобой поговорить. Это важно для нас, для тебя и для твоей безопасности. – Вы о чем? – я попыталась привстать. – Не сейчас, – улыбнулся Алессандро. – Я сказал, в воздухе. Просто поверь, что это очень важно.