Исповедь красивой женщины

*** Мы с синьорой Бенитой сидели в роскошной столовой старинного, некогда мрачного унылого замка Фридемунда Флинта, а ныне превратившегося волей судеб и не без помощи миллионов синьора Забини в королевский дворец. Пожилая испанка расположилась напротив и не переставала сверлить меня своим проницательным колючим взглядом, от которого ничего не могло укрыться. Мне стало не по себе. Я положила серебряную ложечку на фарфоровое блюдце и, покраснев, отодвинула от себя вазочку из дорогого богемского стекла, наполненную мороженым. Аппетит у меня пропал совершенно. Меня все еще потряхивало от волнения. Еще бы! Завтра, когда мы прибудем в Италию, я должна буду стать женой Алессандро Забини – этого непостижимого, целеустремленного, немного, не скрою, властного человека. И вместе с тем, я чувствовала это, за этой властностью, за его умом и харизмой таилась мягкость и трепещущая, точно у юноши, восторженность. Интересно, какой он на самом деле? Что за существование ожидает меня подле него? Что я в состоянии ему дать? Он что-то говорил о любви, о том, что я могу вновь созреть для неё, возжаждать быть желанной, захотеть мужчину… Нет, в это поверить нельзя, такое просто невозможно! Он пытался убедить в этом самого себя, а я… Я для себя все уже решила окончательно. Мужчины для меня – запретная территория, потому что отвращение, которое вызывала во мне отныне их природа, вряд ли получилось бы вытравить из моего разума и души хоть у кого-нибудь из них. Главное, не позволить Люциусу Малфою жить в свое удовольствие, наслаждаться властью, деньгами и женушкой за здорово живешь. Я должна… нет, я просто обязана сделать так, чтобы каждую секунду своей поганой жизни он помнил о том, что сотворил со мной, и трепетал только при упоминании моего имени. Тоска обуяла мое сердце! Ну, зачем, зачем я согласилась на этот безумный шаг?! Ведь Алессандро – неплохой человек, по крайней мере, за те несколько часов, что я его знала, он проявил себя, как порядочный, добрый, щедрый парень, настоящий аристократ. Если он таков на самом деле, то уж точно не заслуживает столь ущербного в душевном плане и никчемного по части чувственности существа, как я, превращенного Люциусом Малфоем в ярую мужененавистницу, питавшую отвращение ко всему, что касалось страсти и наслаждения. Я никогда не смогу сделать его счастливым, а ведь именно на это Забини, по всей видимости, и рассчитывал. Как мне быть в этой ситуации? Оставлять все как есть и позволять питать ему бесплодные надежды? Или отказаться, пока не поздно? Ответить на эти вопросы у меня не получилось бы при всем желании. Оставалось только полагаться на волю небес и обстоятельства, что они подбросят. В любом случае, режиссуру действа под названием «Супружество» и музыку к нему заказывал Алессандро, а мне оставалось только играть по его правилам. Надо сказать, Забини не скрывал их от меня и главное условие, что выдвинула я, принял без колебаний. – Почему ничего не ешь, nena? – скрипучим голосом поинтересовалась синьора дель Алонзо. Я вздрогнула. Слишком уж едкими, пропитанными подозрительностью были ее интонации, продиравшие до костей. – Я думаю, синьора, над тем, что мне предстоит, – опустив глаза на кипельно-белую скатерть, произнесла я по-испански, совсем не желая сейчас выслушивать нотации этой старухи. Я чувствовала, что она не слишком-то довольна выбором своего воспитанника, но, похоже, несмотря на горячую любовь к своей «Бебе», Алессандро не собирался слушаться ее, точно щенок, в тех делах, что касались его жизни и желаний. – И что надумала? – Бебе не унималась, точно решила допечь меня окончательно. Я подняла голову и взглянула ей прямо в глаза. – Знаете, синьора дель Алонзо, мне лично, как и вам, все, случившееся в последние часы, тоже кажется неправильным, только я не буду вилять, скажу прямо: да, синьор Алессандро подходит мне, как защитник, как покровитель и помощник в деле мести. Это единственное, что для меня имеет значение. Я не успокоюсь, пока проклятый Люциус и его папаша не ответят за все. До этого момента я буду делать все, чтобы в глазах магического общества производить впечатление доброй, преданной, верной жены синьора Алессандро. Когда я буду удовлетворена расплатой Малфоев по тем счетам, что накопились у меня к ним, то немедленно освобожу синьора Забини от своего присутствия… В груди у Бебе что-то булькнуло, словно она подавилась застоявшейся мокротой. – Ну, молодец, всю для себя выгоду просчитала, маленькая дрянь… А ты подумала о том, что он, может быть, не захочет с тобой расставаться? Что он влюбился в тебя? Я недоуменно взглянула на почтенную донью и сама чуть не поперхнулась: лицо ее было совершенно серьезным, а в глазах, окруженных сетью мелких морщинок, застыл немой укор. – Да что вы говорите такое? – вырвалось у меня. – Вы сами-то верите в эту чепуху. Он знает меня всего несколько часов. Мне, лично, самой неведомы мотивы, по которым он решил жениться на мне, но вам я говорю прямо: без синьора Алессандро у меня не получится расправиться с Малфоями. Он – моя единственная надежда в этом деле. И ему прекрасно об этом известно. Если хотите, я могу повторить все то, что говорила вам только что, еще раз, глядя ему в глаза. Если он одумается, то так тому и быть. – Не одумается. Я знаю его с того момента, как новорожденным крохой приложила к груди. Этот малютка сорок четыре года назад спас меня. Как мне тогда было плохо, знают лишь господь Бог и Пресвятая Дева. Если бы синьора Адаез не вытащила меня с самого дна пропасти и не позволила обрести смысл существования в лице моего Сандро, я была бы мертва. Я чувствую сердцем этого мальчишку. Он стал для меня всем. И сыном Алессандро мне был гораздо больше, нежели синьоре Адаез. Вот потому прямо тебе говорю: не передумает он, потому что втрескался в тебя по уши. – Да с чего вам в голову пришла такая чушь?! – громко возмутилась я, к собственному удивлению почувствовав, как внутри меня от слов этой вредной старухи вдруг затеплилась странная тихая радость. Это чувство занялось, точно спокойный огонек свечи, и, мерцая смело, откровенно, чисто, потихоньку рассеивало темноту, поглотившую мою душу, согревало сердце, вселяя некое подобие надежды на то, что все будет хорошо, и что, может быть, Алессандро не так уж и не прав, когда пытался уверить меня, что любовь и нежность обязательно победят ненависть к мужчинам и отвращение к ним же. Я тихо вздохнула и вопросительно взглянула на синьору Бебе. – Это не чепуха, nena, – произнесла она, наконец, как-то слишком неожиданно миролюбиво. – Сандро – пылкая натура. Истинный сын своих родителей. Я жалею его. И боюсь. Жалею, потому что хочу счастья для мальчишки, а боюсь, потому что вступать на тропу войны с Малфоями слишком опасно. Он, конечно, не маленький мальчик, но все же… С их коварством, жестокостью и наглостью мало что может сравниться. – Вам-то откуда об этом знать? – торопливо пробормотала я и осеклась… Темные глаза синьоры дель Алонзо засверкали гневом, а лицо залил румянец. Мне даже показалось, что она за несколько мгновений помолодела лет на десять. Я не знала, что и подумать, и опустила взгляд, невзначай отметив, как задрожали руки старой кормилицы. – Мне откуда знать?.. – с надрывом выговорила синьора Бенита. – Наверное, оттуда, что я, фактически, тоже Малфой… Я чуть было не закашлялась и вскинула глаза, желая удостовериться, что достопочтенная испанка пошутила. Но, нет, лицо ее было серьезным, и за считанные секунды в страстном и, вместе с тем, скорбном взгляде мне удалось прочитать страшную трагедию, которая, по всей видимости, перевернула всю жизнь этой женщины. – Вы – Малфой?.. – мне все еще казалось, что я ослышалась или неправильно поняла синьору Бебе. – Этого не может быть! – Отчего же? – усмехнулась она, а затем вдруг уголки ее губ опустились, и по сухой морщинистой коже щек поползла скупая одинокая слеза. – Да, я Малфой. В этом трагедия всей моей жизни. Разумеется, я не урожденная Малфой. Я была замужем за Франкоисом Малфоем, родным дядей Абраксаса. Мой Фран приходился братом дьяволу в человеческом обличье, скоту, каких поискать… – она всхлипнула, – Асториусу Малфою. Даже имя его означало «ястреб». Он такой и был… Хищник… Негодяй, каких свет не производил… Она замолчала, и я видела, что Бебе с трудом сдерживала себя, чтобы не зарыдать в голос. – Простите, – я не представляла, как утешить несчастную. – Я бы очень хотела вам помочь, но не знаю, как… – Ты знаешь, что я – сквиб? – спросила вдруг синьора дель Алонзо. Я изумленно посмотрела на донью Бениту и покачала головой. – Да, nena, вот такие дела… Я – стыд, позор и проклятье древней чистокровной семьи дель Алонзо. А мой Фран… Он был таким же, как и я. Единственным за много поколений вторым ребенком в семье. Вся магия, какая дарована высшими силами этому роду, похоже, перепадает одному единственному Малфою. Вот почему у них почти всегда только один отпрыск. Асториус и Франкоис были исключением. Они – близнецы, но магия, как всегда, досталась одному из них. Этому подонку Асториусу… – Бебе опять тихо всхлипнула, а я подалась вперед и жадно впитывала каждое слово кормилицы, желая узнать всю подноготную этих негодяев Малфоев. Надо же, я и не думала, что мне так повезет, и узнать многое о них посчастливиться фактически из первых уст. Донья дель Алонзо продолжала: – Асториус был гордостью и надеждой отца, а Фран, как и водится в таких случаях – позором и обузой. Мне ли не знать, каково сквибу в таком семействе. Я нахлебалась в детстве и юности немало горя: и запирали-то меня, на белый свет месяцами не выпуская, скрывая от всех знакомых магов, и попрекали, как только могли, а уж когда мне семнадцать исполнилось, вовсе пришлось из дома уйти, совсем невыносимо стало. И у Франа – та же история. Только ему еще хуже приходилось. Он ведь родился первым. Старшим был из двух близнецов. А вот магия вся перешла к этому сатане, – донья Бебе закатила глаза и неистово перекрестилась, – к Асториусу… Ну, как тут прикажете быть? Отец близнецов запретил жениться Франу, дабы не усложнять древо рода Малфоев и не загрязнять его неподобающей сквибовской кровью. Магию потомкам передавать мог только Асториус. Фран не послушался… – Вы поженились? – затаив дыхание, спросила я. История синьоры Бениты была просто невероятна. Чем ближе она подходила к трагической развязке своей истории, тем сильнее колотилось мое сердце в предчувствии чего-то очень страшного, непоправимого. Я боялась, что если услышу еще что-то от Бебе, то нервы мои просто не выдержат. Я закричу или завизжу… Или выкину вообще что-либо неподобающее. – Да, мы поженились. Мы любили друг друга, очень любили, – слезы соленым потоком хлынули из глаз пожилой синьоры. – Только для меня эта любовь стала проклятьем. – Почему? – прошептала я, пытаясь проглотить комок в горле. – Потому… Папаша Франа и этого сукина сына Асториуса, Маркеллин, умер, наказав перед смертью убрать ненужный отросток с малфоевского древа. Им стал наш с Франом сынок. У Малфоев уже был наследник – Абраксас. Он был волшебником. Щенку Асториуса уж восемь лет было. А я… Я даже имя не успела своему дитяти дать… – она зарыдала в голос. – У этого… Асториуса поднялась рука на невинного младенца? – воскликнула я, зажимая рот ладонью. – Своего племянника? Кое-как придержав рыдания, донья Бенита кивнула. – Поднялась, nena, еще как поднялась. Асториус целый легион наемников снарядил, чтобы нас с мужем отыскать. Они и убили Франа прямо на моих глазах. Перед нападением Фран успел надежно спрятать меня. Я только что родила… Мне, лежа в укрытии пришлось услышать эти два страшных слова… Авада Кедавра. Я, конечно, знала о многих темных проклятиях нашей семьи, но применить их не могла. Ах, если бы я была волшебницей, то этому гаду Асториусу не поздоровилось бы уже тогда! Это был еще не самый ужасный кошмар. Я бы сумела перенести смерть моего Франа, я бы выдержала все ради моего сыночка, но… – тут синьора Бенита пошатнулась, глаза ее закатились, и она откинулась назад, на высокую спинку дорогого резного стула. – Синьора, что с вами? – закричала я, вскакивая с места и отшвыривая ногой свой стул. – Придите в себя. Нукки, Нукки… Я не слишком-то надеялась, что домовик появится по моему приказу. Только, видно, эльф всерьез воспринял слова хозяина о том, что я – будущая синьора Забини, и что он обязан меня слушаться бесприкословно. Нукки возник незамедлительно, все так же почтительно сложив лапки перед собой. – Чего изволит прекрасная госпожа? – Нукки, немедленно помоги мне! Видишь, синьоре Бените плохо. Дай воды! Накапай сердечных капель в стакан, – я помнила, что кормилица Алессандро была сквибом, а значит, ей нельзя пить Восстанавливающее зелье и ни в коем случае нельзя применять к ней Энервейт. Эльф всплеснул своими тоненькими ручками и исчез. Через пять-десять секунд он уже стоял передо мной с хрустальным стаканом, от которого пахло маггловским валокордином. – Синьора, – я с трудом придерживала голову Бебе и пыталась влить ей в рот хоть немного сердечного средства, – выпейте, пожалуйста, умоляю вас. Вам станет легче, вот увидите. Наконец, донья Бенита открыла глаза. – Спасибо, nena, – едва слышно произнесла она, уцепившись за меня, как за свою последнюю надежду. – Ты – добрый и отзывчивый человечек. За что же с тобой-то так обошлась судьба?.. – её тонкие пепельные губы, мокрые от воды с валокордином, мелко дрожали. – За что? Неужели женская красота – это проклятие? Всего лишь условный сигнал для грязной похоти? Как же быть-то тебе? Такое нельзя прощать. Мне, спасибо ей, помогла синьора Адаез, а тебе придется самой разбираться с этим малфоевским отродьем. Ну, думаю, Сандро не останется в стороне. Я молчала. Что тут можно было сказать? Просить ее продолжить рассказ дальше я была не в состоянии, тем более, было понятно, в общих чертах, что все закончилось гибелью ребенка и, скорее всего, на глазах матери. Меня передернуло, и я невольно сильнее прижала к себе несчастную Бебе. – Не переживайте, донья Бенита, – я пыталась успокоить ее, поглаживая по руке. Старческая кожа под моими пальцами была тонкая и сухая, как пергамент. – Я, конечно, не имею права говорить такое, но мне очень хочется, чтобы вы не надрывали себе сердце. Теперь-то я понимаю, как ничтожна моя боль по сравнению с вашей… – я задохнулась, мысленно обругав себя за то, что невольно вернулась к запретной теме. – Ничего не ничтожна. Насилие, каким бы оно ни было, всегда ужасно!.. – она снова тяжело задышала. – Хотя я… Я бы на изнасилование даже внимания тогда не обратила, лишь бы моего малыша в живых оставили… Я напряглась и почти зажмурилась, догадываясь, что сейчас услышу страшную вещь. – Они… вытащили меня, когда мой мальчик захныкал. Что с крохи взять? Асториус сам… лично схватил его за ножку и… – бедную женщину сотрясали конвульсии, она была почти на грани помешательства. – Они всей толпой надругались надо мной… Держали меня за волосы так, чтобы я могла видеть окровавленный трупик моего малыша и тело Франа рядом… Тут уж я сама почувствовала, как мне не хватает воздуха, и начала оседать на пол рядом со стулом доньи Бебе. Мерлин великий, Моргана-заступница! Да неужели до сих пор этим Малфоям все будет сходить с рук?! Неужели творить подобное зло для них – норма?! Люциус, конечно, не убил меня, да и маленьким ребенком я не была, но ответить за содеянное зло он должен. Это безнаказанность породила в этих отморозках животных. – Я до сих пор удивляюсь, почему они меня не убили. Видно, Асториус решил, что я помешалась от горя, а раздавленные черви, по его мнению, не стоят того, чтобы тратить на них свою магию. Я и выглядела помешанной, пока судьба через две недели непостижимым образом не столкнула меня с синьорой Адаез. У нее как раз родился сын, а молока не было, зато у меня его было хоть отбавляй. Я ж была не в себе, не знала, что сцеживаться нужно. Грудь у меня затвердела, как камень. Спасибо госпоже, она вылечила меня, а благодаря малышу Сандро я пришла в себя. Я вырастила этого шалуна, как собственное дитя. – А что же этот… Асториус? – спросила я осторожно. – Он сдох. Сдох, как собака. Когда синьора Адаез узнала обо всем, что случилось со мной… Я ведь говорить не могла долгое время, только рыдала, да Сандро к себе прижимала, из рук его не выпускала, ночей с ним не спала и даже эльфам запретила к колыбельке подходить. Пела ему песенки и рассказывала сказки. Только через год у меня язык развязался. Ой, а синьора Адаез… Она могла быть страшным человеком. Ты, nena, даже представить себе не можешь, на что способны истинные дочери Вуду! Ей было достаточно всего один лишь раз пронзить этого гада взором, и он свалился замертво. Никто так и не понял, с чего бы вдруг этот мерзавец отправился к праотцам. Ну, что ж, так даже лучше. А тебе прямо говорю, Далила Голдсмит, не вздумай сделать моего Сандро несчастным. Я понимаю тебя, понимаю, что ты чувствовала, и боль твоя еще свежа, но мой малыш не такой, как эти скоты Малфои. Он добр, нежен и благороден. Если хочешь быть счастливой женщиной, будь ею. Разве проклятый малфоевский щенок достоин того, чтобы ты страдала всю жизнь? Разве мой Сандро заслуживает страданий из-за женщины, даже если это очень красивая женщина. Кстати, а ты случаем, не понесла вдруг от этого крысеныша? – Да вы что?! Я знаю толк в зельях, и у себя на курсе была лучшей, если не читать одного паренька. Его никто не мог переплюнуть, он с любым зельем справлялся виртуозно. Я часто работала с ним в паре и сумела много чего интересного и полезного узнать. Уж противозачаточное зелье я принять сумела вовремя. Ни за что бы, ни за какие коврижки не совершила бы еще и эту глупость… – Ладно, nena, подумай над тем, что я сказала тебе. Насчет Сандро. Я умом понимала, что она права. И душой готова была согласиться ради спокойствия синьоры Бебе на что угодно: без промедления погрузиться в настоящую страсть, попробовать примерить на себя новые роли – подруги её «Сандро», истинной синьоры, внимательной и рачительной хозяйки Забини-мэнора, матери наследников рода Забини. Только вот подсознание мое пока ожесточенно сопротивлялось этому. Я не представляла, сколько нужно времени для того, чтобы залечить все раны, нанесенные Малфоем, начать жить. Просто жить, а не задыхаться от ненависти и жажды мести, страха и отвращения. Пока что нужно было хотя бы привыкнуть к синьору Забини, узнать его, как человека. – А что любит ваш Сандро? – вдруг спросила я. Синьора Бенита внимательно на меня посмотрела и тяжело вздохнула. – Любит, говоришь? У него не слишком много времени и возможностей было на любимые занятия. Приходилось отвоевывать кровью и ядом все, что принадлежало Забини по праву. Она замолчала и уставилась на меня, словно хотела проверить мою реакцию на такие свои откровения. Я, не скрою, была потрясена. – Я слышала, у него в роду были знаменитые отравители? Борджиа – одиозные фигуры, да и госпожа Тофана – весьма опасная дама. И как вас понимать? Синьор Алессандро – он… отравитель? Как многие из его достославных предков? – Ты поймешь, став синьорой Забини, что по-другому нельзя, nena. Или ты их, или они тебя. Слишком большой куш стоит на кону. Ты же знаешь, коли в зельях разбираешься, лапки какого паука добавляют в снадобье, вызывающее ненависть… – Того, кто останется последним в банке… – помедлив, произнесла я. – Во-во, его. Того, кто сумеет сожрать всех остальных. Э-эх, дурочка ты еще, Далила Голдсмит, молоденькая дурочка… Было у тебя все бело в жизни, стало вдруг черным-черно, а то, что бывает еще и… – Простите, синьора, – перебила я старуху, – белого в моей жизни было мало. Я видела смерть отца, я познала нищету, я… – Ну-ну, не кипятись, давай. Зато теперь ты знаешь, что все это ничто в сравнении с тем, что случилось с тобой недавно. – Да, вы правы. Вряд ли могло случиться что-то более ужасное. – Ой, ли? А ты представь, что тебе в лицо кислотой плеснули: была красавица, стала уродливой калекой. И с этим надо как-то жить. Я замерла от её простых и, вместе с тем, беспощадных слов, опаливших душу сильнее, чем Адское пламя. Бебе сидела передо мной неподвижно, точно статуя, положив руки на стол. Я ощутила всем своим существом, как в ней в эту секунду соединились все горести и, одновременно, все счастье, что даруется женщинам высшими силами. Её поза, выражение лица, дрожащие руки словно кричали мне о том, что мои страхи и моя боль – это не центр Вселенной, и никто, кроме меня самой, не сумеет создать для меня рай на земле. Нет его. И быть не может. Она знала об этом больше прочих и пыталась донести это до меня печалью в глазах, скорбно опустившимися уголками губ, слегка сгорбившейся спиной, стремилась пробить мой зашкаливающий за пределы разумного максимализм. Я не разгадала тогда этот взгляд Бебе, но запомнила его на всю жизнь. Понимание пришло позже. Тогда, когда пришлось столкнуться лоб в лоб с опасным врагом. Алессандро Забини помог мне сделать первый шаг к тому, чтобы немой крик Бебе дошел до моего сердца. Через несколько месяцев я поняла, чего так боялась старая кормилица. Ведь в моем лице Алессандро приобрел большую проблему. Я стала его уязвимым местом, а для него это было слишком большой роскошью Пока все мои думы крутились лишь вокруг мести, она была для меня самым важным и насущным делом. Тогда я еще не представляла, под какой удар подставляла себя и Алессандро, а когда до меня дошла эта истина, было поздно. Бебе вздохнула и, тяжело опираясь, поднялась из-за стола. – Вот что я тебе скажу, nena, запомни мои слова: ты еще правильна и восторженна, но придет день, и ты поймешь, что для того, чтобы не перешагнули через тебя, нужно перешагивать через других, что друзей в этом мире нет. Что-то кому-то нужно от тебя, а тебе, в свою очередь тоже что-либо требуется от других. Плохой закон, не спорю, но придумали его давно. Не я, не ты. Сперва кто-то большой и важный делает гадость окружающим, а потом люди думают всем миром, как от нее избавиться. Вон, и магглы такие же. Если ты задумала месть, значит, играть тебе придется по жестким правилам, и придется отбросить пощаду, деликатность и желание простить раскаявшегося. Не раскаиваются такие, как Малфои, а затаиваются. А потом наносят удар в спину. Алессандро, хоть и знает много в теории, на деле – стручок зеленый. А ты, я вижу, способна на многое. Потому и говорю тебе это, nena. Попомни мои слова. Я пыталась осознать все, что только что поведала мне синьора Бенита. Из размышлений меня вырвал голос Алессандро. – Все, синьорина Голдсмит. Дело сделано. Я выкупил ваше поместье у Гринготтса и переписал его обратно на имя вашей матушки. Вы можете быть спокойны. Больше долговая тюрьма ей не грозит, – легкие шаги Забини и звук его голоса заставили меня поднять взгляд. Лицо Алессандро было спокойным. Я кожей ощутила искренность и открытость, исходящую от него. – Синьор Забини, вы верите мне? – спросила я, глядя ему прямо в глаза. – Я очень хотел бы верить вам, Далила, – просто ответил он, стараясь смотреть мне в глаза. – Тогда я должна побывать дома и передать матери эту бумагу, – я кивнула на свиток пергамента в его руках. – А потом я вернусь сюда. – Я с вами, – решительно сказал Забини. Бебе посмотрела на него, потом перевела взгляд на меня. – Нет, – отрезала я. – Не нужно. Я должна разобраться с мамой сама. Она ни в коем случае не должна знать, за кого я выхожу замуж, иначе об этом будет знать вся магическая Британия, а мне меньше всего хотелось бы огласки. – Отчего же? – Мне не нужен триумф и горечь поражения в глазах озабоченных мамаш тех невест, коим вы не достались, синьор. У меня совсем другие планы. Я не скрывала их от вас, и вы с ними согласились. – И что же вы для начала задумали? – Для начала?.. – я задумалась. – Для начала я хочу лишить Люциуса Малфоя фурора, которым он уже упивается, готовясь к свадебному торжеству с Нарциссой Блэк. Магическое бракосочетание их назначено ровно через три недели. К нему готовятся все сливки чистокровного общества магической Британии. Мы вернемся из Италии как раз в день его свадьбы. Посмотрим, будет ли он интересен всей этой компании после того, как она узнает о женитьбе самого Алессандро Забини!.. Мужчина посмотрел на меня и усмехнулся, только в больших темных глазах его я заметила печальный влажноватый проблеск. – Вы знаете, куда бить, Далила? Вам все еще так важен Люциус Малфой? Очень хочется его задеть, ударить побольнее? – Мне хочется уничтожить его. И всех Малфоев вместе с ним. И я это сделаю. Чего бы мне это не стоило! – А что потом? – Давайте, не будет так далеко заглядывать. Пока это все. – И как далеко вы готовы зайти? – До конца. – Уверены в этом? – лицо его с каждой секундой мрачнело. «Боже, сейчас он откажется от этой авантюры! – подумала я. – Плевать, пусть отказывается. Я буду думать, как самой расправиться с Люциусом. Я сделаю это, даже если я окажусь в Азкабане». – Хорошо. Сколько времени вам нужно на разговор с вашей матерью. – Полчаса, – помолчав немного, ответила я, стараясь скрыть явное облегчение от того, что Забини не передумал связываться со мной. – Хорошо, Далила. Через полчаса я вас жду. Карета будет готова. Нас ждет Италия. Он протянул мне пергамент из Гринготтса. Я быстро развернула его и пробежала глазами по строчкам, после чего подняла вопросительный взгляд на Алессандро. – Верните ее мне, синьор. И верьте, я не собираюсь вас обманывать. Забини с явной неохотой протянул мне мою волшебную палочку. Передавая ее, он как бы невзначай снова коснулся моей руки. Я не отдернула ее, как и в первый раз, и почти незаметно ответила на касание. – Я вас жду… – это было последнее, что я расслышала, когда раздался хлопок аппарации.