Исповедь красивой женщины

*** Слава Мерлину! Кто бы знал, каким счастьем было ощутить твердь под ногами после мучительного и опасного аппарационного рывка, когда сознание почти отключено, все нервы завязаны в болезненный узел внизу живота, а чувства то ли растерзаны в клочья, то ли вовсе притуплены. Когда я произносила заклинание аппарации, даже не успела, как следует, сосредоточиться и представить конечную точку перемещения. Мне повезло: аппарация прошла успешно, без расщепа, что было неслыханной удачей, вот только, как оказалось, угодила я из малфоевских угодий не в саму лавку, а в Лютный переулок, где она находилась. В руке у меня был узелок, сделанный из моего передника, в который я наспех завязала товары Люка и двадцать галлеонов, который получила с Люциуса перед тем, как аппарировать в его мэнор. С трудом выпустив воздух из сдавленных аппарационным туннелем легких, я открыла глаза и огляделась по сторонам. Мне посчастливилось приземлиться совсем рядышком с неприглядным заведеньицем Люка. Едва держась после всего пережитого на ногах, я, мечтая опереться хоть на что-нибудь, в три неверных шага добралась до двери лавки Балле и, сглотнув слезы, юркнула внутрь. В торговом зале никого не было, только из подсобки, служившей Люку своего рода кабинетом, доносились тихие голоса. Я узнала торопливое сбивчивое лопотание своего хозяина. Собеседником Люка был мужчина и, похоже, пожилой. Я старалась ступать как можно тише, чтобы невзначай не привлечь их внимания. В это мгновение вид любого самца, неважно, старого или молодого, на подсознательном уровне способен был вызвать во мне нешуточную ненависть и агрессию, разбудить демоницу, тихо-мирно дремлющую в самом потаенном уголке души каждой женщины. Стихийная магия бушевала внутри меня подобно Адскому пламени, металась, ища хоть какой-нибудь выход. Мне было страшно, я чувствовала, что нахожусь на пределе. Достаточно было одного-единственного косого мужского взгляда, неосторожного словечка, вроде какой-нибудь сальности, которыми то и дело перебрасывались с Люком его клиенты, резкого движения в мою сторону, чтобы эта забегаловка просто испарилась вместе со мной, хозяином и его гостем, исчезла с лица земли, канула в небытие. Я сняла свои поношенные туфельки и, сжав зубы, на цыпочках решила незаметно прошмыгнуть к себе в кладовочку, где осталась моя мантия. Мне безумно хотелось укрыться от людских глаз, стереть, смыть с себя все следы поругания, оставленные Люциусом Малфоем, избавиться от давящего чувства гадливости и презрения к самой себе, но об этом до конца рабочего дня нечего было и думать. Мельком, совершенно машинально, я бросила взгляд на старую клепсидру в углу, по каплям отмерявшую минуту за минутой. С ума сойти! С того момента, когда накачанная алкоголем туша проклятого Малфоя отлетела с меня в сторону, до этой секунды прошло всего-навсего полчаса. Мне же показалось, что грязь, которой этот мерзкий ублюдок наполнил меня до предела, уже успела пропитать все мое существо, оставить несмываемые пятна не только на коже моих бедер и промежности, но и внутри. Эти тридцать минут показались мне вечностью, и я до сих пор не могла поверить, что мне удалось выбраться из этого ада, сохранив жизнь и память. «Спасибо тебе, Добби. Спасибо, малыш…» – тепло подумала я, вспомнив об эльфенке, и машинально разжала ладонь с колечком, подаренным мне малфоевским домовиком. Колечко было самое простое, совершенно неизящное и невычурное, грубой работы, но, как знать, вдруг, рано или поздно, оно мне пригодится. Иметь хоть какого-то союзника в стане врага всегда полезно. Разумеется, эльфы ни за что не причинят вреда своему хозяину, это идет вразрез с их природой, но ведь можно устроить всё таким образом, что Добби не будет знать о том, что делает. Главное – не дать маху и действовать наверняка, когда придет время поквитаться с этим негодяем. Сейчас пока рано было об этом говорить. Лишь бы укрыться, привести себя хоть в какой-то порядок, немного зализать раны, а уж после можно будет подумать над тем, как свести счеты с мерзавцем Люциусом. Я едва слышно вздохнула и, подняв деревянную перегородку, отделявшую стойку от остального зала, прошла внутрь, почти ликуя оттого, что никто меня не видел, а Люк не знает, что я уже вернулась. Я молила все высшие силы, чтобы Балле не запер дверцу в мою кладовку на то время, что я отсутствовала. Замок, похоже, Люк давно уже не смазывал, и лязганье ключа непременно привлекло бы ко мне его ненужное внимание. Этот старый хрыч всюду понаставил чар, не позволявших воспользоваться Аллохоморой или Коллопортусом. Запереть и открыть дверь можно было лишь ключом, а все ключи от помещений своей лавки Люк хранил у себя на поясе в связке. Мне повезло, что в моем распоряжении были мамины фамильные заклинания, которыми она заставила меня овладеть в совершенстве. Что такое простенькие Аллохомора и Коллопортус в сравнение с древнейшими иберскими заклятиями, способными сокрушить любую стену, взломать почти любое препятствие? Точно так же с их помощью можно было наложить на помещение нечто вроде щита невидимости и поставить препятствие против проникновения внутрь. Размышляя об этом, я подошла к двери кладовой, служившей мне комнаткой для переодевания и прихорашивания. Люк позволил установить в ней небольшой столик и повесить зеркало, чтобы у меня всегда была возможность припудрить носик, причесаться или поправить ленточку в волосах. Дверь не была заперта, и я почти возликовала, заметив узенькую полоску света, брезжившую в дверном проеме. «Танцующие огоньки» – это тоже заслуга мамы, научившей меня создавать сгустки света, способные отделяться от палочки и парить под потолком комнаты в течение шести часов. Приблизившись, я осторожно попыталась приоткрыть дверь и протиснуться внутрь. Разговор Балле и его визави вновь атаковал мой не в меру обострившийся слух. Я, замерев, сумела различить отдельные фразы. Мало-помалу, ничем не примечательная стариковская беседа заинтересовала меня. Я даже позабыла о собственном несчастье, свалившемся на меня, точно снег на голову, и сосредоточилась на болтовне этих двух олухов. Мне прекрасно было известно, что Люк очень любил это дело, в смысле – почесать языком. Он, если только не вздыхал и не плакал у одного из портретов Геспер, непременно изводил меня дурацкими вопросами ни о чем или сам норовил пересказать очередную сплетню. – Вот так-то, Люк, такие дела… Представляю, как взбеленятся Малфои, Паркинсоны, Нотты… Да и эта мегера Вальбурга за компанию с Абраксасом и Дорианом желчью изойдет, – хихикнул гость Люка, шмыгнув носом. – У него денег столько, что все эти три семейства, вместе взятые, по сравнению с ним одним выглядят просто жалкими голодранцами. – И что ему нужно в нашей старой доброй Британии? – поинтересовался мой хозяин. Чувствовалось, что Малфоев он не слишком долюбливал, хоть и был готов пресмыкаться перед ними, точно шакал. – Сидел бы у себя в Италии, в своем роскошном замке, нежился на солнышке, попивал винцо, плескался в теплом море… – Ты же знаешь о смерти Маргарет Флинт? Люк, видимо, кивнул собеседнику или пробормотал нечто утвердительное. – Значится так, старая перечница отбросила коньки месяц назад. И эта грымза – ни кто иная, как двоюродная бабка макаронника по отцу – урожденная д`Эсте, маркиза ди Масса Ломбарда, в замужестве Флинт. Ей от Фридемунда достался довольно-таки крепкий мэнор, настоящий замок, можно сказать, а так как у них детей не было, все свое добро на землях Саффолка и в сейфе Гринготтса Маргарет оставила двоюродному внуку. У них, итальянцев, родственные узы – слишком весомый аргумент для завещания. – Она что, француженка, что ли? – озадаченно спросил Люк. – Говорю же тебе, старый дурак, Маргарита – итальянка, происходит из рода Борджиа. Она – родная сестра бабки Алессандро, и весь их род восходит к одному из сыновей знаменитой Лукреции – Франческо. По линии отца у него кого только на веточках семейного древа не понавешено: и Медичи – известные отравители, и Веспуччи, и, говорят, потомки самой Теофании ди Адамо. – Мерлин великий! Неужели сама госпожа Тофана изволила затесаться в его многочисленных прародительницах?! Я вздрогнула. Имя знаменитой отравительницы, известной своими дьявольскими рецептами, было, по меньшей мере, знакомо каждому приличному зельевару, только вот секрет ее знаменитой смертоносной «водицы», похоже, навсегда был утерян со смертью этой ужасной женщины на эшафоте то ли в Палермо, то ли в монастыре, где она пыталась укрыться от гнева светских властей и папы. По происхождению она была гречанкой, и как оказалась на Сицилии, неизвестно. – Да уж, у батюшки этого итальянского Креза слишком много в родословной известнейших магов и магглов, главное, что все они были слишком богаты. Он – последний мужчина в их роду и долгое время всеми правдами и неправдами собирал сокровища предков: и итальянцев, и французов, и испанцев. Теперь, когда у него денежек на десять Гринготтсов хватит, пора бы и жениться. – Так он не женат? – Не женат. И детей у него нет. – И что же, он молод и хорош собой? – Какое там! Мало того, что ему сорок четыре года, так еще и наружностью не слишком вышел. Странновато выглядит для наших широт. – Почему? – Люка, похоже, разбирало любопытство. – Потому. Его мать – африканка. – Как африканка? – А вот так. Батюшка синьора Алессандро был владельцем золотых приисков в Эритрее. Это такая колония итальянская в Африке. Там между местными племенами вышла жуткая буза, все закончилось резней, и ему довелось спасти от смерти дочь вождя, на сторону которого он встал из-за каких–то там своих меркантильных соображений. Чем все закончилось, догадаться нетрудно: этот искатель приключений втрескался в чернокожую красотку, точно полоумный, женился на ней и увез в Италию. Говорят, когда она умерла, он протянул всего три месяца. От тоски зачах. Да, кстати, кое-кто болтал, что эта дикарка принадлежала к клану жрецов Вуду, ну и забрала с собой своего горячо любимого супруга. Утянула, короче, на тот свет. – Ой, Мэт, откуда тебе-то все это известно? – Ты, что, Люк, с луны свалился? «Пророк» не читаешь? Наши репортеры уже успели шумиху раздуть вокруг его имени. Сейчас все мамаши будут своими девицами на выданье глаза ему мозолить. Вот увидишь. Скажи, кому не хочется пристроить доченьку за столь знатного человека, чистокровного волшебника, владельца нескольких замков, у которого, в придачу денег куры не клюют. – Разве он чистокровный? Ты ж сам сказал, что в его родне куча магглов обреталась. – Чистокровный, правда, всего в пятом или шестом поколении. А уж матушка его… – приятель Люка таинственно понизил голос, – та самая, что шаманка Вуду… Та, вообще, говорят, одним взглядом была способна дерево поджечь, а недоброжелателей семьи на тот свет отправляла одной стихийной магией, безо всякой Авады. Живет человек, понимаешь, в ус не дует, а через час или два у него сердце останавливается. Как тебе такое?! Поговаривали, что когда она умирала, не разрешила Алессандро к себе в комнату зайти, чтобы попрощаться. Боялась, наверное, сглазить сыночка. Он был единственным ребенком в семье, и она долго забеременеть не могла… «Мерлин всемогущий, о чем я думаю! – мысль о возможной беременности прошила мой мозг, точно раскаленная спица кусок масла. – Развесила уши, подслушивая треп двух старых идиотов, вместо того, чтобы принять зелье, препятствующее зачатию. У меня времени осталось всего ничего, минут десять, не больше. Не хватало еще понести от этого негодяя. Тогда уж точно единственным выходом будет яд». Я забросила в кладовочку туфли и босиком побежала обратно в торговый зал. Зелье, которое мне было нужно, пользовалось большим спросом и всегда имелось в наличии. На полочке под прилавком Люк сегодня утром сам лично расставил пять или шесть склянок с этим снадобьем. Правда, стоило оно дороговато – около трех галлеонов за пузырек, но у меня ведь были двадцать золотых монет, которые я так и не вернула Малфою. Медальоны и пузырьки с Антипохмельным зельем я положила на место, а с собой прихватила крошечную бутылочку с нужной порцией Противозачаточного, предварительно оставив в кассе три галлеона. Посетителей в лавке по-прежнему не было. Ну, конечно, откуда им было взяться?.. На улице гремел гром, сверкали молнии, а дождь хлестал, как из ведра. Я даже не заметила, когда началась гроза. Сама природа словно негодовала вместе со мной, подпитывалась моей болью, и вся тяжесть из моего сердца просилась наружу, в небеса, туда, где она не будет занимать столько места, где ненависти, негодования, чувства гадливости, разочарования на один квадратный дюйм будет гораздо меньше, чем в душе опозоренной, оскверненной, пострадавшей от собственной глупости наивной девчонки. Эта девчонке вряд ли суждено узнать, что такое любовь, нежность, наслаждение и, главное, почувствовать искреннюю заботу, тепло, надежность и искренность мужчины. А если ничего этого в жизни молодой девушки не предвидится, то зачем тогда ей жить? Неужели только ради мести? Я понимала, что рано или поздно мне придется об этом задуматься. И над тем, как существовать со своей истерзанной душой дальше. Телу свойственно быстро забывать физическую боль. С момента моего изнасилования прошло меньше часа, но напоминало оно о себе лишь неприятными тянущими ощущениями внизу живота и отвратительным липким хлюпанием внутри тела. Только вот для того, чтобы прекратить страдания, испытываемые поруганной гордостью, оскверненным чувством собственного достоинства, оскорбленным самолюбием, нужно гораздо больше времени. Может быть, вся жизнь. *** – Эй, Далила! Куда ты запропастилась? – послышался снизу голос Люка. – Неужели еще не возвратилась?.. – он что-то забормотал, но я уже не слушала его пустых причитаний. Я знала, что даже если он поднимется наверх и увидит полуоткрытую дверь в мою каморку, все равно не зайдет внутрь. Мощные чары Отведения, наложенные мною, и фамильное Заглушающее заклинание сделали свое дело: старик не слышал моих сдавленных рыданий и не догадался о том, что я уже давно вернулась. Я же, кажется, полностью отрешилась от всего происходящего: работы, плачевного физического и душевного состояния, собственного будущего. Мною овладело странное оцепенение: мне было все равно, что со мной будет, что обо мне будут говорить волшебники, как поведет себя мать, если узнает обо всем. Конечно, вряд ли Люциус Малфой будет направо и налево трепать о том, что изнасиловал девицу из древнего чистокровного рода, но ведь и я не обратилась в Святого Мунго, чтобы зафиксировать факт надругательства надо мной. Не хватало еще подобного позора. Понятное дело, что по истечении некоторого времени Малфой вполне может начать городить гадости, и его грязным непристойностям мне ничего будет противопоставить. Факты – вещь упрямая. Я не девственница, и от этого уже никуда не денусь. Тогда мне наверняка перемоют все кости, а с репутацией бесстыжей девки о приличной партии для замужества можно было забыть, несмотря на привлекательную внешность. Внешность – это, конечно, чудесно, но непорочность и целомудрие в чистокровном обществе ценились гораздо выше. Можно, конечно, было понадеяться на брак с полукровкой, и не только на брак, но и на возможную любовь, вот только слышать о ней что-либо я не могла и не хотела. Мысль о том, что с любым мужем, неважно чистокровный он или полукровка, придется лечь в постель, пропадала втуне, вернее, давилась моей несломленной волей на корню, отвергалась, затиралась, как нечто невообразимо далекое и совершенно неважное. О том, чтобы действовать против Малфоя законными методами, нечего было и думать. Он был прав, сказав, что я ничего не смогу с ним поделать. Вернее, не с ним, а с деньгами и влиянием его отца. Все разговоры о том, что власть Визенгамота – всего лишь фикция, а всеми делами заправляет кучка богатейших семейств магической Британии, похоже, имели под собой довольно твердое основание. Абраксас нас с мамой просто сотрет в порошок, и никому не будет дела до того, куда мы делись, и что с ними стало. Сил и средств расправиться с ним по-тихому у меня тоже не было. Мне ни за что не осуществить свою месть, если у меня не будет союзников и денег, если я по-прежнему буду прозябать в бедности и ничтожестве… Я вздохнула, утерла с лица слезы и принялась приводить себя в порядок. Пустую склянку из-под Противозачаточного зелья я трансфигурировала в простую жестяную коробочку и убрала в свой столик. Из тумбочки достала длинную запасную юбку, которую притащила сюда давным-давно, на всякий случай. Я часто помогала Люку готовить не очень сложные зелья, он, кроме того, частенько экспериментировал в лаборатории, и порой после этих исследований вся одежда у меня была заляпана жуткой бурдой, в которую превращались его неудавшиеся зелья. Можно, конечно, было применять Очищающие заклинания, но я терпеть не могла несвежую одежду, и никакая бедность была не в силах вытравить из меня эту привычку. Я скинула накидку, которую сотворила из мантии Люциуса, и мрачно взглянула в зеркало. Оно помалкивало, видно, не решалось критиковать мою внешность из опасения быть разбитым, а, может, просто, как и я, не находило слов комментировать весьма жалкую особу, отражавшуюся в нем. Выглядела я ужасно: глаза заплаканы, на плечах, груди, руках – синяки, оставленные укусами и щипками Малфоя, волосы растрепаны. Я посмотрела вниз и содрогнулась. Между ногами все было в крови. Кожу на бедрах стянуло засохшим семенем этого скота в человеческом обличье. Закусив и без того истерзанные губы, я смочила при помощи Агуаменти чистую ткань и, всхлипывая, принялась стирать следы насилия. Слезы лились из моих глаз сами собой, когда я, после обтирания, подносила ткань к глазам. Мне казалось, что из меня вытекла вся кровь, так много ее было. Сердце сковал страх: вдруг этот нелюдь повредил меня внутри, и я уже не смогу иметь детей? Хотя… Какая теперь разница… Детей женщине дарит мужчина, а отдаться хоть кому-то из их кобелиного племени просто даже для того, чтобы забеременеть, для меня было немыслимо. Выше моих сил. Нет, похоже, смыслом моего существования теперь действительно станет месть, и ничего больше. Нужно думать только об этом. И о том, как я посмотрю в глаза матери, когда придется отказывать женихам, кои в один прекрасный день могут появиться в нашем доме с ее легкой руки. Надев чистую нижнюю сорочку и юбку, я сняла с вешалки свою мантию. Она была уже старая, потертая во многих местах, но разве сейчас это имело значение? Нужно срочно навестить мадам Малкин. У нее всегда имелись в продаже поношенные платья, которые приносили состоятельные заказчицы с целью благотворительности или скидки. У меня было семнадцать галлеонов. Этого вполне должно было хватить для того, чтобы приобрести хоть какую-то, мало-мальски, приличную одежду, «на все случаи жизни», как гласила вывеска над магазином мадам. Я причесалась напоследок, уложила волосы, после чего взяла в руки туфли, наложила на себя Дезиллюминационные чары и спустилась вниз. Аппарировать было нельзя: Люк и его приятель могли услышать хлопок. Придется идти пешком. Я подошла к дверям, почти не дыша, надела туфли и вышла из лавчонки. Дождь почти закончился, хотя лондонское небо так и не прояснилось. Темные тяжелые тучи рваными клочьями низко проносились над Лютным переулком, гонимые порывами ветра. Я запахнула мантию поплотнее, несмотря на то, что разглядеть меня было весьма проблематично, и уже через две минуты уже была на Косой аллее, а еще через минуту меня радостным звоном приветствовал колокольчик, подвешенный над входной дверью ателье мадам Малкин. *** – Далила, девочка… Что с тобой такое? На тебе лица нет! – едва завидев меня, всплеснула руками мадам портниха – весьма милая и проворная дама лет сорока пяти-пятидесяти. – Что-то случилось? – Все в порядке, мадам, – сиплым от волнения голосом произнесла я, пряча глаза. – Мне бы какое-нибудь платье подержанное приобрести. Прежнее восстановлению не подлежит… – Неужели опять из-за проделок Люка одежду испортила? – всплеснула руками мадам Малкин. – Он опять варил какую-нибудь гадость, а тебя заставил убирать лавку? Потому в такую теплую погоду и мантию натянула? – Вроде того… Простите, я спешу очень. Я ведь на работе. – Да, конечно… Где корзинка с подержанной одеждой, ты знаешь. Если нужно уточнить цену, можешь спросить прямо у меня. Там на одних вещах ценники уже есть, а кое-какие я еще не успела оценить. Простите, миссис Линн, – обратилась она к крупной румяной клиентке, недовольно поглядывавшей в мою сторону и страдавшей одышкой, – давайте продолжим. Я бочком обошла толстощекую миссис Линн и принялась в уголке разбирать в большой плетеной корзинке подержанные вещички. – Так вот, – с придыханием выпалила клиентка мадам Малкин, в то время, как владелица ателье суетилась около нее с дюймовой лентой и волшебной палочкой, – о чем я говорила?.. А, да… О блистательном несравненном синьоре Алессандро Забини! Ой, милочка, если бы вы только видели его карету, запряженную абраксанскими крылатыми конями серебристой масти! Такую красоту и роскошь не каждый день увидишь! Он уже, оказывается, успел побывать в фамильном склепе Флинтов – отдал дань памяти своей бабке… Кроме того, отстегнул приличную сумму двоюродному внуку Фридемунда за замок. Тот, конечно, не подумал отказываться, еще бы, денежки-то ведь очень большие, а ему нужно растить маленького сына, вот Кейдн и согласился, скрепя сердце, передать фамильный замок Флинтов в чужие руки… Да и где бы он взял средства содержать его. – Зачем этому итальянцу замок в Британии? – удивленно спросила мадам Малкин, ползая вокруг необъятной миссис Линн и пытаясь подогнать на ее аппетитной фигуре весьма симпатичную ярко-лиловую мантию. – Кто его знает? У него, поговаривают, этих замков пруд пруди. Только в Европе их шесть или семь, и даже, я слышала, в Эритрее, на родине его матушки, тоже есть. Я раздраженно сжала зубы. Похоже, все маги и волшебницы в Лондоне просто с ума посходили из-за приезда этого итальянца. Все только о нем и говорили на каждом шагу. Руки мои, между тем, проворно шарили в корзинке, вытаскивали очередное платье, которое внимательно осматривалось, и принимались за следующее. Мне удалось, наконец, выбрать миленькое светло-голубое платье в темно-синюю полоску. Оно выглядело почти неношеным, и цена была довольно приличная – всего около десяти галлеонов. Можно было позволить еще кое-что из белья. Я продолжала ворошить вещи в корзине, а сама, между делом, невольно прислушивалась к разговору. – В «Ведьмополитене» писали, что синьор Забини планирует потратить огромные денежки на реконструкцию и реставрацию замка покойного Фридемунда Флинта. Не иначе для того, чтобы превратить его в Забини-мэнор. Земель у старикашки Фриде было предостаточно, так что, глядишь, великолепный Алессандро устроит шикарный парк на пустошах, окружавших замок. Ах, все это не иначе для того, чтобы привести молодую супругу в свои английские владения! – Разве он говорил о женитьбе? – осторожно осведомилась мадам Малкин. – Нет, не говорил, но, думаю, и так все понятно. Он – человек видный, представительный, с известной родословной, а, главное, очень и очень богатый. Что бы я только не отдала, чтобы выдать свою Сьюзен за такого мужчину! – Да вы что, миссис Линн, – недоуменно пробормотала мадам Малкин, вставая с колен, – вашей дочери, насколько мне известно, всего шестнадцать, а синьору Забини, говорят, уже сорок четыре года. – Разве это имеет значение? Взрослый мужчина – опытный и умный человек. От этих молодых сосунков одни проблемы, да еще половина из них – босяки. Или вы надеетесь, что блистательный синьор будет бросать взгляды в сторону подержанных вдовушек, вроде нас с вами? Не думаю. Скорее, такой волшебник непременно женится на юной прелестной и, без сомнения, добродетельной девице из чистокровного рода. Мадам Малкин поджала губы, а я невольно вздрогнула, представив рядом с собой старика сорока четырех лет. Нет, это просто ужасно! Мне сейчас была отвратительна сама мысль даже о своем ровеснике, что уж говорить о престарелом морщинистом толстопузом уроде, который пытается неуклюже лапать тебя и тычется в губы и шею своим слюнявым ртом. Нет, ни за что! Никогда! Я застыла, перебирая батистовую нижнюю сорочку в руках. Мой остекленевший взгляд был направлен в никуда. Я как будто отрешилась от всего происходившего вокруг и задумалась над тем, как было бы чудесно иметь столько же денег, сколько есть у этого престарелого итальянского эпикурейца. Тогда бы я смогла перебить взятки Абраксаса Малфоя, которые он, по словам Люциуса, регулярно отстегивал продажным шавкам из Визенгамота и засадила бы его трёклятого сыночка в Азкабан. Неважно, каков был бы срок заключения, главное, что пребывание в этом страшном месте быстро сбило бы спесь с наглого, уверенного в своей безнаказанности насильника. Трех лет вполне достаточно, чтобы дементоры превратили этого хлыща в обтрепанное полоумное пугало. – Далила, голубушка, ты никак заснула? – мадам Малкин тронула меня за плечо. – Простите, я задумалась… – Выбрала что-нибудь? – Да, конечно. Вот это платье, а еще две шемизетки и двое панталончиков батистовых, с кружевами. Мадам Малкин пристально взглянула на меня, но ничего не сказала, только молча посчитала сумму за все вещи, купленные мной, и принялась заворачивать их в тонкую шуршащую бумагу. Я постепенно выходила из прострации и, оглянувшись, успела заметить, что пухлой миссис Линн в ателье уже не было. – С вас, мисс Голдсмит, пятнадцать галлеонов и шесть сиклей, – пропела она не то шутливо, не то загадочно. Я, не поднимая взгляда, протянула мадам Малкин семнадцать галлеонов, с трудом выпростав руку из широкого рукава мантии. – Держи сдачу, Далила, – она протянула мне горстку мелочи. – Ой, а что у тебя с руками? – А что у меня с руками? – я почувствовала, как сердце мое, подпрыгнув, остановилось. – Да у тебя все запястья в синяках, девочка… – пролепетала портниха, пытаясь заглянуть мне в лицо. – Ничего… – дыхание мое срывалось, а лицо, чувствовалось, от страха начинала заливать смертельная бледность. – Я просто… ударилась. Всего хорошего. Я выхватила сверток с одеждой и стремглав пустилась по Косой аллее в сторону Лютного переулка. Мне казалось, что я онемела. Язык точно к нёбу прилип. Я даже забыла Дезиллюминационные чары наложить. Скорее… Скорее… Подальше от всех этих людей, любопытных глаз, длинных языков. Мне хотелось лишь одного – укрыться с головой, да так, чтобы меня никто не нашел и не побеспокоил. Внутри горячими потёками разливалось чувство мучительного стыда и неловкости, как это обычно бывает у людей, без вины виноватых. Прийти в себя мне удалось только перед дверью лавочки Люка. Я перевела дух и постаралась унять бешено бьющееся сердце. Внутри последний раз трепыхнулся болезненный отголосок пережитого унижения и оскорбления. Я подняла голову и поняла, что чувствую себя, на удивление, прекрасно. Мной ощущался в эту секунду только холод, с противным шипением разливавшийся по жилам. Холодным стало сердце, прояснились мысли в голове. Я поняла, что способна действовать решительно. Я отомщу проклятому Малфою, даже если для этого мне придется умереть. Собственная жизнь потеряла для меня всякую привлекательность, точно с нее в один момент облетели все краски, звуки утонули в оглушительной тишине, а вместо райских ароматов вокруг начала распространяться ужасная вонь. Главное, перед тем как начать разрабатывать план мести, нужно было выждать время, понять, чего можно ожидать от Люциуса Малфоя. Пусть он забудет обо мне, женится, наслаждается медовым месяцем с этой белобрысой куклой Блэк… Как только он окончательно выкинет из памяти не слишком приятный эпизод с нищей девчонкой из лавки Люка Балле, будет думать, что вся его жизнь – сплошной шоколад, подоспеет моё возмездие и испортит ему весь десерт. Все-таки, месть – это блюдо, которое нужно подавать холодным.