Исповедь красивой женщины

*** – …вейт! – моё сознание какая-то неведомая и, вместе с тем, жутко болезненная сила постепенно, но неумолимо изо всех сил вытаскивала на поверхность из благословенного небытия, в котором не было ничего: ни мучений, ни страха, ни стыда… Ни рая, ни ада. Только тьма и полное отсутствие каких-либо ощущений. Все мое существо сопротивлялось этому грубому напору, но мощь магического заклинания упорно делала свое дело, проясняя мысли и память, возвращая тупую пульсирующую боль голове в области затылка, беспомощность и трепет телу, находившемуся во власти обезумевшего от похоти мужчины, которого еще час назад я боготворила и готова была на все ради него. Ведь если бы он не сделал то, что сделал, если бы в пьяном угаре не позволил грубости и вожделению смести внутри себя все приличествующие ситуации барьеры, то, не сомневаюсь (по крайней мере, в себе), я бы сама предложила ему себя, забыв о фамильной чести, долге перед родом, девичьей застенчивости. Я готова была пожертвовать всем, лишь бы принадлежать ему полностью, чувствовать себя желанной им, растворяться в его обволакивающе-обжигающей чувственности, мягком тембре хрипловатого баритона... Я так мечтала всего лишь раз прикоснуться к нему, пропустить сквозь пальцы шелковый водопад длинных платиновых волос, распробовать вкус упрямых мужественных губ… А сейчас?.. Что же такое случилось? Почему мой кумир решил вдруг грохнуться с величественного пьедестала, воздвигнутого некогда в моем сердце, в такую грязь, что даже сама мысль о том, чтобы просто дотронуться до него, не говоря уж о возвращении на прежнее место, была абсолютно невыносима? Этого, похоже, я никогда не узнаю. Хрустальный идол разбился, а на обломках хрупкой драгоценности барахталось жуткое чудовище, вырвавшееся на волю, и вызывало оно теперь лишь ужас и отвращение. Нет!.. Бежать… бежать как можно дальше! Лишь бы мои жизнь и девичья честь уцелели, а уж справиться с болью в разбитом сердце, первой любовью, поруганной этим недостойным человеком, с оскверненными пьяным цинизмом дурацкими заоблачными мечтами о неземном счастье рядом с любимым я как-нибудь сумела бы… Мне с трудом удалось открыть глаза, подернутые пеленой слез разочарования и отчаяния. Боль в затылке показалась нестерпимой, но ощущала я её всего лишь мгновение, пока паника не вступила в свои права и не завладела мной окончательно. И не мудрено… Прямо надо мной нависала перекошенная от злобы и алкоголя бледная физиономия Люциуса. Его волшебная палочка была направлена прямо мне в лицо. Сильная рука обхватила оба запястья заломленных над головой рук. Мужские пальцы впились в мою кожу, точно клещи. Я не могла даже пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы попробовать вырваться и убежать. Пока я пребывала в бессознательном состоянии, этот негодяй успел раздеться до пояса. Рубашка из тонкого полотна, пропитанная потом, валялась тут же, на подушке. Ярость сочилась из каждой поры на его коже, и мой внутренний голос подсказывал мне, что только одно это исступление Люциуса само по себе, без применения физической силы и магии, было способно уничтожить меня, пригнуть к земле, поставить на колени, растереть в порошок... Да мало ли как мог расправиться с молоденькой влюбленной дурехой пьяный в стельку самец, взбесившийся от неудовлетворенного желания. К счастью, работая в Лютном переулке и ежедневно подслушивая краем уха скабрезные разговорчики волшебников о часах, весело проведенных в заведении мадам Клодт, я получила представление о том, что любому мужчине в определенные моменты не чужды грубость и сластолюбие, а возвышенные чувства и приличия приберегаются только для семейной жизни и продолжения рода. В противном случае, весь мир для меня перевернулся бы с ног на голову. В то страшное мгновение я была не в состоянии соображать здраво и не представляла, что делать, хотя смутно понимала, что мольбы о пощаде вряд ли спасут положение. Стоило ли говорить, что если бы этот светловолосый дьявол потерял бдительность и ослабил хватку настолько, чтобы у меня хватило сил и проворности выхватить палочку, я бы, не колеблясь ни секунды, вложила всю свою магию в Обезоруживающее и Оглушающее заклинания и немедленно убралась из этого страшного места. Презрение и ненависть к Люциусу, вспыхнувшие во мне, точно сухая солома, за доли секунды выросли в геометрической прогрессии и зашкаливали за все разумные пределы. В таком состоянии я своей магией вполне была способна сотворить ужасающие вещи со спятившим от Огневиски мерзавцем. В тот день, когда я закончила Хогвартс, мама поделилась со мной тайными фамильными иберскими проклятиями, известными лишь представителям её семьи; чарами такой силы можно было выжечь недругу все внутренности дотла. О последствиях своего проступка в тот момент я, пожалуй, даже и не задумалась бы. Лишь бы спастись, лишь бы вырваться отсюда!.. Вот только сила была на его стороне Малфоя, и он еще крепче прижал меня к кровати, больно надавив коленом на бедра, прикрытые длинной юбкой платья. – Ну, что, малышка Дэл, очухалась?.. – его мутный взгляд скользнул по моим губам, груди, бурно вздымавшейся от частого дыхания. – Что ж ты наделала-то, а? Ай-яй-яй… – противный слащавый тон и растянутые на слуху каким-то отвратительно липким манером слова ввергли меня в дрожь, – …зачем же ты испачкала мои восхитительные атласные наволочки своей кровью, милашка? Ты, в самом деле, можешь гарантировать мне, что она чистая, не замутненная никакой маггловской гадостью? Я вздрогнула. Значит, я, падая, разбила голову до крови о бронзовое изголовье кровати. Только после слов Малфоя мне удалось через пелену тупой боли в затылке различить то ли саднящие, то ли пульсирующие нотки. Похоже, на голове у меня была открытая рана. Неужели он позволит мне истечь кровью?.. Хоть бы Исцеляющее заклинание какое-нибудь применил. Я на миг прикрыла глаза и облизнула пересохшие губы, а мой разум, обуянный смятением, мучительно сверлила мысль о том, что будет со мной дальше. Неужели Люциус совсем выжил из ума? Ну, не пьян же он настолько, чтобы совсем ничего не соображать, не понимать, к каким последствиям могут привести его выходки. – Мистер Малфой… – пролепетала я хриплым шепотом. Горло у меня перехватило от страха. – Отпустите меня… Пожалуйста… Я никому ничего не скажу, клянусь. Вы же понимаете, что переступаете через все границы… За такие дела судят и сажают в Азкабан… Глаза Малфоя округлились. Видно, он решил, что я окончательно сломлена, побеждена, готова отдаться на милость хозяина, а тут – нате-пожалуйте: какая-то никчемная продавщица с Лютного вздумала трепыхаться и взывать к здравому смыслу. На его лице отобразились самые противоречивые чувства: с одной стороны, он не собирался выпускать из своих когтей лакомый кусочек, с другой – мучительно прикидывал, как бы подешевле отделаться от неприятностей, если таковые вдруг возникнут. – Не тебе, маленькая дрянь, указывать мне в моем доме, что делать!.. – прошипел он, плотоядно оскалившись. – Не хватало еще, чтобы потаскуха из задрипанной лавчонки читала тут проповеди да еще и угрожала какими-то там карами. Да кто ты такая?! И что мне и моему отцу могут сделать эти болваны из Визенгамота? Все они, крошка, тоже хотят жить и жрать… Причем, жить как можно роскошнее, а жрать посытнее и послаще. У Малфоев столько денег, что им под силу купить сотню таких Визенгамотов, и еще останется предостаточно. А вот что есть у тебя? Судя по всему ничего, кроме смазливой мордашки да аппетитной груди. Кстати, хотелось бы рассмотреть ее во всех деталях… Я и так уже терплю лишения, возясь с тобой, шлюха!.. Вот, дурак, еще хотел ей за красивые глазки полсотни галлеончиков накинуть… Теперь, тварь, ты обслужишь меня задаром – и по полной программе! Инкарцеро! Не успела я опомниться, как мои руки, сжатые лапищей Люциуса, обвила тугая веревка, больно врезавшаяся в нежную кожу. Не представляю, до какой степени гадости, мерзости, скотства нужно было дойти, чтобы позволить себе, упиваясь собственной безнаказанностью, подобные издевательства над беззащитной девушкой. Любой девушкой, неважно, грязнокровка она или полукровка, не говоря уже о девице из чистокровной семьи, для которой подобные вещи были просто запредельны. Я захлебнулась рыданиями и принялась извиваться на постели подобно змее, пытаясь вывернуться из-под тяжелого мужского тела. – Нет! Нет! Вы не сделаете этого! Вы не имеете права! Вы же чистокровный волшебник! – мой голос срывался на визг. – Где ваши фамильные принципы?! Неужели в вас нет ни капли чести?! – Моя честь – не твоего ума дело, – Люциус, закусив губу, прижимал меня все сильнее к кровати. – Ты – просто жалкая подстилка, хотя, не спорю, очень красивая, а твоя участь – ублажать настоящих мужчин, которые соизволят снизойти до тебя, дура. Неужели тебе не хочется почувствовать, как я заполню тебя до отказа?! – жарко зашептал он, пытаясь сдержать мои попытки вырваться. – Или ты таким манером пытаешься завести меня еще сильнее? Нет нужды, малышка Дэл, я и так на взводе! Ах, представляю, как ты мне будешь подмахивать, да еще и добавки попросишь… А я что?.. Я не жадный, я могу вставить тебе не раз и не два… Только попроси… Я пыталась увернуться от его рта, пытавшегося присосаться к моим губам. Тяжелое дыхание Люциуса обдавало меня парами алкоголя. Ноздри его хищно раздувались, а в глазах бушевало пламя. – Да прекратишь ты или нет вертеться, словно флоббер-червь, – взбеленился он, затем, помедлив секунду, занес руку и со всей силы ударил меня по лицу, залитому слезами. Мне показалось, что у меня глаза выскочили из орбит, такая тьма вдруг разлилась вокруг. Никто и никогда не бил меня вот так – жестоко и остервенело, не рассчитывая силы, вкладывая в удар всю ярость и злобу. У меня перехватило дыхание от боли, и я затихла, чувствуя, как кровь струйкой стекает с губы, насквозь прокушенной этим подонком. – Что, угомонилась, шлюха? – расслышала я сквозь шум в голове, гудевшей подобно набату. – Вот, так-то лучше… Полежи пока, подумай над своим поведением… Малфой, пьяно икнув, принялся слезать с меня, чтобы, видимо, раздеться до конца. Без этой расплющивающей тело тяжести сразу же стало легче дышать. Я поняла одно: дальнейшее сопротивление приведет лишь к боли и страданиям, но не избавит меня от страшной ловушки, в которую я сама себя загнала. Кто знает, на что еще способен этот зверь. Если он изуродует меня, останется только перерезать себе горло или сброситься в какую-нибудь пропасть. Разум болезненными огненными рубцами насквозь прожигала всего лишь одна мысль, определившая смысл всего моего дальнейшего существования и, как ни странно, поддержавшая меня в этом чудовищном испытании: «Я обесчещена. Он не пощадит меня… Ни за что. Но я отомщу! Не будь я Далила Аресна Голдсмит!.. Проклятый Люциус Малфой ответит мне за все!» – Инкарцеро! – до меня вновь донесся его хриплый голос, и я почувствовала, как вокруг моих лодыжек обвиваются веревки, привязывая ноги к столбикам огромной кровати, принуждая их раздвинуться как можно шире. Наверное, я напоминала сверху распластанную лягушку и выглядела жалко, если не сказать, отвратительно. – Вы ответите за это, мистер Малфой, – произнесла я почти спокойным голосом, покорившись судьбе, напоследок мысленно прокляв еще раз собственную глупость. – Я клянусь, вы поплатитесь за содеянное… – Заткнись, шлюха! – Малфой похабно улыбнулся и принялся стаскивать с себя ботинки, штаны, белье, пока не остался, в чем мать родила. Его тело можно было бы назвать великолепным, если бы не абсолютно белая кожа, которая почему-то во мне в эту секунду вызвала непередаваемое омерзение, словно передо мной находился не обнаженный мужчина, а какая-то гадкая личинка жуткого гигантского насекомого. Довольно крупный розовый член, перевитый голубоватыми венками, прижимался к плоскому животу. Было видно, что этот предмет малфоевской гордости тверд, как скала. На всем теле у Люциуса практически не было волос, если не считать паха. Больше всего меня поразило, что там у него волосы были очень густые и почему-то темные. «Мерлин великий! Помоги мне сохранить рассудок, раз уж пожелал наказать меня за легкомысленность. Дай мне сил вынести все это и не сойти с ума, умоляю!» Голый Малфой, ничуть не стесняясь своего вида, зажал палочку в руке и забрался на кровать между моими ногами. Только сейчас я обратила внимание, что моих поношенных растоптанных туфелек нет на месте, видно, эта скотина решила соблюсти кое-какие правила приличия и разула меня перед тем, как изнасиловать. – Ну, что, малышка Дэл, расслабилась, наконец? Видно, давно тебя не трахали хорошенечко, ну, ничего, я сейчас восполню этот пробел… Не вздумай дергаться, а то будет хуже… Что он имел в виду под словом «хуже», стало ясно через секунду. – Диффиндо, – Малфой взмахнул палочкой, затем повел ею вдоль моего тела. Платье, сорочка и кружевные панталончики разъезжались на мне, точно ветошь. Я в ужасе замерла, представив, что одним неверным движением этот подлец способен раскромсать меня, точно флоббер-червя для какого-нибудь зелья. – Ух, ты! Мерлин и Моргана! – восхищенно присвистнул он, пьяно ухмыльнувшись. – Какое шикарное тело! Не понимаю одного, как о такой красотке в Лютном никто не знает? А, понял, ты шлюха сама по себе! Нужно бы порекомендовать тебя Кармэле, тогда отбоя от клиентов точно не будет. На глаза наворачивались слезы бессилия, но оскорбленная гордость не позволила пролиться им на пылающие от унижения щеки. Я отвернула лицо, понимая, что это конец… Что он все равно сейчас сделает то, что задумал. Шумно пыхтя, Люциус провел влажными липкими руками по моему телу, убирая в стороны разрезанную ткань. Фактически целыми и невредимыми на мне остались лишь чулки. Меня передернуло от отвращения. Хотелось кричать, сопротивляться, но… был ли смысл в этом?.. «Мерлин великий, только бы палочка моя осталась цела!» – запоздало ужаснулась я, вспомнив о своем сокровище, что лежало вместе с бутылочками, медальонами и малфоевскими галлеонами в кармане передничка. – Салазар и все основатели, какая кожа! Просто шелк! – пробубнил он, облизнувшись. – Нет, сегодня точно удачный день! Ну, все, я больше не могу ждать, я… я… сейчас тебе покажу, что такое настоящий мужчина… Я зажмурилась и постаралась отрешиться от происходящего. К сожалению, сознание мое никуда не делось, и я чувствовала все: каждый вздох Малфоя, каждый его рык, каждый укус, оставленный им на моей коже, его удушающий запах распаленного самца. Тогда казалось, что мне вовек не забыть страшной боли, пронзившей меня насквозь, словно раскаленный прут, мерзкого распирающего ощущения внутри чего-то огромного и подрагивающего, таранивших тело рваных и грубых движений. Спасибо, памяти человеческой: она устроена так, что все, что мы не хотим помнить, само собой предается забвению со временем. И информация, и ощущения и все остальное, что не нужно, не важно или… больно. «Скорее… скорее… Моргана-заступница, как же это ужасно! Когда же это закончится?.. Неужели такие вещи воспеваются в стихах и серенадах и могут быть приятны хотя бы одной женщине?!» – О-о-о! – послышался рев Люциуса, и я почувствовала, как внутрь моего тела пролилась густая жидкость. Её было слишком много, она вытекала наружу, пачкала мои бедра отвратительными потеками, размазывалась по ногам, точно слизь. Малфой рухнул на меня в изнеможении. С трудом отдышавшись, он приподнялся и взглянул мне в лицо мутными глазами, шумно сдувая пряди длинных светлых волос, налипших на потный лоб. – Какая же ты тесная, малышка Дэл! У меня чуть ум за разум не зашел. Ну, ничего, передохнем немного и продолжим. Я хочу еще раз испытать это удовольствие и очутиться у тебя внутри. Тут он приподнялся на руках, двинул бедрами, и я почувствовала, как его член с громким хлюпаньем вышел из меня. Я с трудом повернула голову и решилась посмотреть ему в глаза. Люциус усмехнулся, глянул вниз, и тут его лицо исказила гримаса ужаса. – Дьяболо! Ты что, была девственницей?! – глаза его расширились. Казалось, весь хмель выветрился из него мгновенно. Нижняя губа запрыгала, как у сумасшедшего. – Ты почему мне не сказала, что ты девица?! – заорал он на меня, вскочил с кровати и пораженно уставился на свой член, испачканный кровью. – Ты же был так твердо уверен в том, что я шлюха, что было бесполезно убеждать тебя в обратном! – Ты… ты… – он схватился за голову, ничуть не заботясь о том, что стоит голый, весь в собственной сперме, розоватой от моей крови. – Ты дуришь меня, ведь так? Может… это… у тебя эти… женские дела, и ты решила поймать меня и вытрясти денежек побольше, а? – А ты пошарь, как следует, подо мной, в моих тряпках, вернее, в том, что осталось от моей одежды, скотина! – выкрикнула я, уже нимало не заботясь о деликатности; элементарная стыдливость испарилась подобно привидению. – Кто знает, может, обнаружишь какое-нибудь средство гигиены, которое любая девушка применяет в таких случаях. Только я могу тебе гарантировать, что его нет, потому что ты только что изнасиловал меня, и эта кровь – свидетельство того, что ты получишь по заслугам! Глаза Малфоя бешено вращались. Он плотно сжал губы, видно соображал, что делать дальше. Похоже, решение относительно меня он принимал недолго. – Ты все равно уже порченый товар, – усмехнулся он, подходя ко мне и беря палочку с кровати. – Теперь тебе одна дорога – к мадам Клодт. Кому ты нужна такая? Кто возьмет тебя в жены? Разве что какой-нибудь маггл, грязнокровка или полукровка, вроде Снейпа. Хотя, вряд ли… Да даже такому, как он, ты без надобности… – Естественно, – произнесла я, проглотив подступившие слезы и вскинув на него глаза. Жаль, что их цвет так безупречен, так нежен. Если бы они обладали силой клинка, и ими можно было убивать, проклятый Малфой давно бы валялся мертвым, да еще и выпотрошенным до основания. – Снейп всегда будет верен только Эванс… Вернее, почти Поттер, кажется. Смотри, ведь она вроде как грязнокровка, но оказалась дорогим человеком как для нищего полукровки, так и для чистокровного богача. – Потому что они оба идиоты! А ведь ты хороша, ей-Мерлин, хороша, малышка Дэл, – хищно глядя на меня, произнес Люциус. – Слушай, давай, сделаем так: у меня скоро свадьба, а после нее ты станешь моей метрессой. Возня с женой – это всего лишь долг перед семьей, который необходимо выполнять для продолжения рода. Не спорю, моя невеста – красавица и умница, я даже, можно сказать, люблю ее, но любой, уважающий себя аристократ имеет любовницу. Нуждаться ты ни в чем не будешь, у тебя будут красивые платья, украшения… Особнячок небольшой тебе куплю. Все, что от тебя потребуется – ублажать меня от всей души раза два в месяц, ну, может, три. Я научу тебя всяким штучкам, в смысле, тому, как доставить мне удовольствие. Договорились? – Будь ты проклят, Люциус Малфой! – я с трудом оторвала голову от залитой кровью подушки. – Знай, что все мы во власти небес, и ты еще не раз вспомнишь меня, когда жизнь столкнет тебя с кем-либо более сильным, чем ты сам, и опасным… И если существует вселенская справедливость, ты побываешь в моей шкуре и узнаешь, каково это – умолять о пощаде… – Что ж, значит, отказываешься? – он, казалось, не слышал всего того, что я говорила ему. Моя тирада просто повисла в раскаленном воздухе и потухла, как эхо. В спальне Малфоя меж тем стало совсем темно. Видно, серые свинцовые тучи, собиравшиеся целый день, вот-вот готовы были пролиться остужающим ливнем на измученную зноем землю. – Будь ты проклят! – вновь выкрикнула я, страстно желая, чтобы он услышал меня, почувствовал всем своим гнилым нутром мою ненависть, рвущуюся из сердца. – Ну и дура! Ты думаешь, я такой идиот и позволю тебе помнить все, что тут произошло? Как бы ни так! Сейчас все закончится, и ты ни сном, ни духом не будешь знать, почему вдруг оказалась испорченной… Гадай себе… Хоть на кофейной гуще! – он захохотал и наставил палочку мне в лицо. «Как же так? Он же сейчас применит Обливиэйт! – я словно пребывала в кошмарном сне. – Он же пьян и такое сотворит с моей памятью, что дни мои, как пить дать, закончатся в Святом Мунго, в отделении для душевнобольных. В лучшем случае я ничего не буду помнить о том, что он сотворил тут со мной, забуду, как надругался над моим телом, растоптал мою душу, унизил меня, точно шавку, раздавил, как никчемное насекомое… И все его злодеяния останутся неотомщенными?! Нет! Нет! Ни за что! Ни за что!!!» Вся сила стихийной магии, какая была во мне, вырвалась наружу. Люциус отлетел назад и, ударившись затылком о бронзовую ручку орехового комода, потерял сознание. Вместе с тем я почувствовала, как эта самая магия рвет путы, которыми он привязал меня к кровати. Почувствовав себя свободной, я вскочила и тотчас скривилась от боли. Внизу у меня все пульсировало, казалось, еще секунда, и меня просто разорвет пополам. Слезы полились из глаз, я, почти ничего не видя перед собой, лихорадочно принялась искать среди остатков собственной одежды, изрезанной Малфоем, свою палочку, надеясь, что она все же уцелела. Наконец, пальцы наткнулись на остатки передничка. Сей предмет моего скромного наряда, к счастью, остался почти целым, только одна из завязок оказалась рассечена заклинанием Малфоя. Видно, пока этот подлец ерзал на мне, передник сбился набок и почти не пострадал. Я выхватила палочку и подскочила к Люциусу, валявшемуся голым на ковре и не подающему признаков жизни. «Мерлин великий! Неужели я прикончила его?! – похолодела я. – Как же так? Он оказался насильником, а сесть в Азкабан придется мне? Это несправедливо, так не должно было случиться». Я вытерла слезы, струившиеся по щекам, тыльными сторонами кистей, «украшенных» багровыми синяками от веревок, и внимательно присмотрелась к Люциусу. Грудь его тихо вздымалась, а под светлыми волосами на белом ковре никакой крови не наблюдалось. Слава Моргане-заступнице, главное, что он жив. Энервейт я и не подумала применять, еще чего не хватало… Чтобы он, очухавшись, вновь набросился на меня? Тогда у меня точно не получится сбежать, ведь он применит всю известную ему родовую магию, но просто так не выпустит меня из своего проклятого мэнора. Едва передвигаясь, я приблизилась к кровати и внимательно осмотрела лохмотья, в которые Малфой превратил мою одежду. С ними уже ничего нельзя было сделать. Я заплакала от отчаяния, но тут мой взгляд упал на мантию Малфоя, которую я сама лично ему расстегнула. Схватив шелковое черное просторное одеяние, я постаралась сосредоточиться, насколько это было возможно в моем состоянии, и трансфигурировала его в женскую накидку с длинными рукавами примерно моего размера, после чего поспешила укрыть свою наготу. Кое-как одевшись, я принялась доставать из кармана передничка все то, что там оставалось: бутылочки с антипохмельным зельем, медальоны и двадцать галлеонов. Товар я собиралась вернуть обратно в лавку Люка, а на эти деньги можно было купить пусть поношенное, но вполне приличное платье, и еще на белье осталось бы. Туфли мои стояли около кровати. Я с грехом пополам обулась и огляделась вокруг. Пора было подумать, как выбираться отсюда. Сзади послышался тихий хлопок. Я обернулась и застыла. Прямо передо мной стоял тот самый эльфенок, который распахнул перед нами дверь, когда мы с Люциусом входили в эту спальню. В больших глазах домовика вначале промелькнуло недоумение, а затем он подошел к неподвижно лежащему голому хозяину и сложил свои маленькие ручки перед собой, точно для молитвы. – Хозяин Люциус, – проблеял эльфенок, наклонив голову. – Что с вами? – Ничего с ним не случилось, жив он, только в обмороке. Твой хозяин – негодяй! Он изнасиловал меня и собирался наложить Обливиэйт, – упавшим голосом произнесла я, сжавшись внутри, точно пружина. Я не знала, почему вдруг выложила все, как на духу, этому эльфу, какая сила заставила меня это делать. Смысла в моей откровенности не было никакого. Все, теперь у меня не было ни единого шанса вырваться отсюда. Я отлично знала, что домашние эльфы подчиняются только своим хозяевам, у них нет ни разума, ни души. Это бессловесные рабы, которые должны выполнять все, что прикажет господин. И если их повелителю грозит опасность, они обязаны, не раздумывая, приложить все силы для его спасения. Для них хозяин всегда прав, это даже не обсуждается. Поэтому я просто оторопела, когда эльфенок скорчил терзающуюся мордочку, а затем прошлепал к кровати, посмотрел на мои испорченные вещи, на кровь на подушках и на завитке бронзового изголовья, под конец обошел меня со всех сторон, видно, пытался сообразить, чья это кровь. На постели творился ужасный кавардак. Все покрывало было испачкано розовыми от моей крови пятнами спермы. Мои щеки залил такой горячий румянец стыда, что слезы на них высохли мгновенно, точно на горячей сковородке. Эльфенок печально посмотрел на меня, затем покачал головой. – Держитесь за Добби, мисс. Добби поможет вам выбраться отсюда. Я, не веря в такую удачу, робко взяла эльфенка за лапку, даже не задумываясь, что его действия могут быть ловушкой, что этот малыш может доставить меня прямиком к хозяину Абраксасу. Мои опасения оказались напрасны. Мы очутились близ опушки леса. Вокруг простирались луга и поля. – Здесь заканчиваются владения Малфоев, мисс. И вы можете аппарировать, куда пожелаете. – Почему ты меня спас? – спросила я юного эльфа, чувствуя, как в глазах вновь закипают горючие слезы, готовые вот-вот пролиться вместе с дождем. Тучи висели слишком низко, их влажная тяжесть ощущалась всей кожей. – Потому что хозяин Люциус поступил подло и гнусно, мисс. – Но ведь он – твой хозяин. Ты посмел ослушаться его? – Это неправильно, неправильно… Так Добби поступать не может, Добби – плохой эльф, он должен себя наказать… – Ведь ты мне поверил? – перебила я готовые начаться причитания, которыми страдают все провинившиеся домовики. – Да. Добби видел больше, чем достаточно. – Спасибо тебе, Добби. Я никогда не забуду твоей доброты, – я погладила эльфенка по голове и легонько пощекотала за ушами. И без того огромные глаза Добби доверчиво распахнулись. – Прекрасная мисс – первая, кто поблагодарил Добби. Никто никогда из волшебников не был добр с Добби, – прошептал бедняга-эльф изумленно. – Это ты был добр ко мне, – я постаралась улыбнуться сквозь слезы. – Я обязана тебе жизнью. А еще ты – очень храбрый и благородный домовик. – Возьмите вот это, мисс, – домовичок щелкнул пальцами и подал мне простое железное кольцо. – Как только Добби вам понадобится, стоит лишь надеть его на указательный палец правой руки и повернуть влево. Добби постарается появиться сразу же и непременно поможет вам. – Спасибо, малыш. Возвращайся к хозяину, пока он не пришел в себя. Кстати, меня зовут Далила. Домовик поклонился и исчез, а я упала на мягкую зеленую траву, покрывавшую опушку леса, и зарыдала от отчаяния, ощущая себя неимоверно грязной, оскверненной... Как жить теперь? Может ли чистокровная девица из благородного рода надеяться на что-либо после подобного надругательства? Ни один приличный, уважающий себя состоятельный волшебник не захочет иметь со мной никакого дела. Неужели моим уделом может быть лишь магглорожденный или полукровка, желающий подправить родословную. О любви больше не было и речи! Я даже слышать о ней не могла. Давным-давно, еще девочкой, я читала весьма занимательную историю маггловского писателя про французских мушкетеров. Там один из этих самых рыцарей плаща и шпаги – знатный аристократ – произнес сакраментальную фразу: «Любовь – это такая игра, в которой выигравшему достается смерть». Воистину, золотые слова. Ну, может быть, не всегда смерть, но боль, разочарование, унижение – наверняка. Лучше в этой игре проигрывать. Неважно как… Зато выиграешь кое в чем другом. Надо мной громыхнул гром. Я вздрогнула. Нужно было поторопиться. Стоило хлынуть дождю, как моя незатейливая накидка промокла бы, и трансфигурационные чары спали. На мне под этой тряпкой ничего больше не было, и если б кто-нибудь увидел меня в мокрой, облепляющей голое тело одежке с малфоевского плеча, то единственным выходом для меня стал бы яд. Такого позора мне было бы не пережить. Я с трудом поднялась и постаралась унять срывающееся от рыданий дыхание, сконцентрироваться хорошенечко, чтобы не расщепиться, после чего аппарировала обратно в Лютный, в темную занюханную лавчонку Балле.