Исповедь красивой женщины

– Ой… – застонал Люциус, резко зажмурившись; яркий свет самого продолжительного летнего дня резко ударил ему по глазам. – Ой… – он продолжал причитать, перегибаясь пополам. Наверное, аппарация за компанию с Огневиски совсем доконала его. Бедняга побледнел и принялся судорожно рыться в карманах своей просторной черной мантии. Мне из последних сил приходилось поддерживать его – шатающегося, почти зеленого. Я не решалась отпустить Люциуса даже на секунду и лишь качала головой, не понимая, для чего в столь душную и жаркую погоду понадобилось напяливать на себя столько одежды. Не иначе для того, чтобы подпустить пыли в глаза обывателям-плебеям, разгуливающим по Косой аллее без мантий, в одних лишь легких летних костюмах, а то и вовсе только в рубашках и брюках. – Вам помочь? – я догадалась, что искал Люциус в карманах, хитро спрятавшихся на подкладке мантии, и с трудом, подпирая его своим плечом, протянула руку к карману передника, чтобы вытащить собственный белоснежный платок. Резким движением мне удалось выхватить за уголок маленький кусочек батиста, обшитый кружевом и, встряхнув, поднести к самому лицу Малфоя, искаженному судорогой. Видно, он держался из последних сил, пытаясь справиться с накатывающей тошнотой. – Да… Спасибо… мисс?.. – он с трудом поднял голову, вопросительно уставившись на меня осоловелым взглядом. Похоже, шикарного жениха мисс Блэк совсем развезло. Люциус едва ворочал языком от невообразимого количества спиртного, принятого им на грудь совсем недавно, но даже такой, весьма непрезентабельный, даже можно сказать, жалкий вид Малфоя не поколебал во мне, восемнадцатилетней наивной дурочке, уверенности в том, что он – самый красивый парень на всем белом свете. Ну, перепил… Ну, с кем не бывает?! Отца нет дома, вот он и наслаждается свободой. Главное, он не любит свою невесту! Разве мужчина, если женщина ему дорога, станет шататься по злачным занюханным грязным кабакам, выстроившимся чередой в самом тупике Лютного, да борделей, вроде заведения мадам Клодт. Эта дамочка сама, как я слышала краем уха, была первостатейной потаскухой и не брезговала лично оказывать клиентам услуги определенного свойства, если только клиент хорошо платил и был недурен собой. Так уж случилось, что работая в лавчонке у Люка, невозможно было сохранить в чистоте свой слух, а заодно и разум. Публику, болтавшуюся в этом злачном переулке, нельзя было назвать добропорядочной, и о самых похабных и грязных вещах посетители лавчонки Балле говорили в открытую, совершенно не стесняясь молоденькой девицы, то есть, меня. Сердце мое снова заколотилось в предвкушении чего-то чудесного, прекрасного… Да, я слышала своими ушами, как в лавке Северус Снейп упомянул о девках Кармэлы Клодт. Стало быть, Нарцисса Блэк не слишком и хороша, раз такой сногсшибательный красавец ищет утешения и удовольствия не в ее обществе, а в объятиях этих мерзких гетер. Вот я – совсем другое дело. Я тоже очень красива и не менее чистокровна. Неужели я недостойна стать миссис Малфой?! Главное – постараться стать для него чем-то более важным и нужным, чем колючка Блэк. Я умею слушать, понимать… Вон, сколько пришлось выслушать причитаний от Люка! Мне, конечно же, будет нравиться то, что нравится ему, а поклонение и восторг, которые я со всей щедростью юной доверчивой души собиралась обрушить на предмет моего обожания, непременно должны будут послужить для прекрасного Люциуса самым лучшим доказательством моей любви к нему. Я заглянула в лицо Малфою и смутилась. Щеки мои запылали от одного его взгляда. Неважно, что в глазах великолепного аристократа плавала муть, что от него несло перегаром, который, смешавшись с запахом дорогого одеколона и пота, пропитавшего три слоя одежды, вызывал непонятные, едва уловимые неприятные ощущения. Я отвернула лицо, вздохнула и перехватила его за плечи поудобнее. Слава Мерлину, ростом я была всего лишь чуть пониже Люциуса, и вести его мне было не слишком неудобно. – Я помогу вам, мистер Малфой, – дрожа от волнения, пробормотала я, вложив в его руку платочек. – Вам самому будет трудно добраться до особняка. И еще… меня зовут Далила. – Ой, малышка… Дэл… ты – моя спасительница… – Люциус, похоже, совсем раскис. – Ты ведь не бросишь меня здесь… Иначе… это… я просто… упаду тут, в травку… А это не комильфо, знаешь ли… – он протянул руку, и его сильная ладонь легла мне на талию. Я чуть не задохнулась, почувствовав, как Люциус притянул меня поближе к себе. Все мое существо радостно затрепетало! Наконец-то, после стольких лет моей тайной страсти, слез, переживаний, бессонных ночей, ревности к этой белобрысой кукле Блэк мой прекрасный лорд обратил на меня внимание, да еще и нуждался во мне! В ту секунду я, неразумное простодушное дитя, была готова ради него на все! Как жаль, что в Хогвартсе я весьма пренебрежительно относилась к Прорицаниям! Наверное, именно поэтому даже представить себе не могла, что меня ожидает. Украдкой любуясь красивым холеным лицом Малфоя, чувствуя его руку на своей талии, я не подозревала, что согласившись помочь ему добраться до особняка, сама, по собственной воле, руководствуясь лишь собственным желаемым и приняв его за действительное, превратилась в тот момент в жертвенную овечку, которой вскоре суждено было угодить на алтарь её же собственной глупости и беспечности. За них я поплатилась сполна, ощутив в полной мере, как самые красивые, нежные, светлые чувства в один миг расплющиваются пятой тяжелого кованого сапога цинизма и жестокости. Наверное, такую боль можно испытать лишь под Круциатусом. Хотя… нет… Она была гораздо ужаснее, потому что пострадало не только мое тело. Моя душа была растоптана, растерзана до ошметков. Того, что случилось со мной в Малфой-мэноре через час, мне не забыть вовек: ни той самой боли, ни того унижения, ни разочарования в мужчинах, в любви и, вообще, в жизни. Веру в любовь позже мне вернули два замечательных человека, перед которыми я останусь в неоплатном долгу до самой смерти, но ненависть к высокомерным, наглым, уверенным в собственной неотразимости и безнаказанности лощеным негодяям никуда не исчезла. Именно она послужила мне пропуском в мир роскоши, влияния и силы. *** Я, вытаращив глаза, с наивным детским восторгом крутила головой по сторонам, стараясь разглядеть как следует эффектные, невероятно помпезные сады и парки Малфой-мэнора, пока мы с Люциусом потихоньку продвигались по усыпанным мраморной крошкой дорожкам к прекрасному дворцу, служившему жилищем этой древней и богатейшей семье магического мира Британии. Малфой прикрывался моим платочком и издавал весьма недвусмысленные звуки, свидетельствовавшие о том, что Огневиски в больших количествах одинаково беспощадно ко всем – и к последним забулдыгам с Лютного, и к утонченным аристократам. Правда, последним нужно отдать должное: они редко забывают о мере – весьма пространной категории, которую каждый определяет для себя сам, будучи уверенным, что он-то уж точно не ошибся. Сегодня Люциус Малфой, похоже, то ли переоценил себя, то ли мера у него изначально была завышенной. Меня в тот момент какие-либо философские потуги, да еще на ниве такой банальной вещи, как пьянство, мало интересовали. Я не отрывала глаз от аккуратно подстриженных кустарников, розовых кустов всех сортов и расцветок, высаженных в виде причудливых лабиринтов, разбросанных то там, то здесь фонтанчиков из невероятной красоты поделочных камней, вроде оникса или яшмы, лениво журчащих и разбрызгивающих вокруг спасительную влажную прохладу. Гордые павлины прогуливались рядышком с этими изящными жирандолями, сверкающими паутиной струй, затейливо переплетавшихся между собой. Никогда до той минуты моему взору не была доступна подобная роскошь. У меня перехватило дыхание. «Ах, как было бы прекрасно жить в таком месте! – пронеслась совсем уж невероятная мысль в моей глупой голове. – Как было чудесно, если бы я вдруг стала хозяйкой в этом Эдеме, могла назвать все это своим… Как же мне произвести впечатление на Люциуса, чтобы он и думать забыл о своей Нарциссе, чтобы воспылал ко мне страстью и влюбился без памяти?» – Ой… – хриплые булькающие звуки, вырвавшиеся из горла Малфоя, едва переставлявшего ноги рядом со мной, вернули меня к действительности. Я решилась действовать. Ослепительно улыбнувшись наследнику всех этих неземных с точки зрения нищей амбициозной девчонки богатств, я снова перехватила его за плечи и прижалась к нему посильнее. Наверное, взгляд мой, обращенный к нему, говорил о моих намерениях красноречивее всяких слов. Люциус оторвал руку с платком ото рта и, несмотря на затуманенный алкоголем взгляд, с нездоровым интересом уставился на меня. – Малышка Дэл… да? Кажется, так тебя звать?.. Ты ведь поможешь мне подняться в мои апартаменты и уложишь меня в кроватку, а? – Конечно, мистер Малфой, – набираясь храбрости, произнесла я. – Не волнуйтесь, я помогу вам. Я не отрывала глаз от его лица. Он, похоже, даже позабыл, что ему плохо, что его только что безбожно тошнило. Сущность прожженного кобеля, убаюканная алкогольными парами, до сей минуты лениво дремавшая в нем, принялась потихоньку оживать, словно летучая мышь после спячки. Пробудившись же, она начала активно прорываться к вожделенной цели через кордоны опьянения и здравого смысла. Взгляд больших серых глаз Люциуса освобождался от хмельной мути, к нему понемногу возвращался привычный заинтересованный блеск. На бледных щеках выступил румянец, а рука, державшая меня за талию, принялась недвусмысленно скользить по моим округлостям, останавливаясь, время от времени, на бедре или ягодицах. Разумеется, он, будучи взрослым разумным мужчиной двадцати четырех лет, должен был понимать, что совращение и уж, тем более, изнасилование молодой девушки из древнего чистокровного, пусть и обедневшего рода, будет чревато для него очень неприятными последствиями, но, теперь я это понимаю, ему было плевать на всё. Такие, как Люциус Малфой или его всемогущий отец, всегда будут чувствовать себя уверенно, благодаря деньгам. Я же совсем потеряла голову. Весь разум куда-то испарился, осталось лишь желание подольше находиться рядом с ним. Правда, понемногу эти взбитые сливки экзальтированной девичьей эйфории как будто начали оседать, прокисая, словно кто-то сверху – могущественный и невидимый – добавлял в них по капле уксуса необъяснимых предчувствий, возникающих у людей перед грядущими опасностями или неприятностями. Они не являлись передо мной, как конкретные образы или фактуры. Это была, своего рода, боль, обычная тупая боль в сердце, как при грудной жабе. Я не могла понять, откуда столь неожиданно взялись эти царапающиеся внутри ощущения, но женское начало упрямо мне твердило, что такие вещи не берутся из ниоткуда просто так, без причин. Я изо всех сил пыталась заглушить их в себе, гнала прочь поганой метлой, как могла. Мне казалось, что глупо корчить из себя дурочку, терзающуюся подозрениями. Что могло быть плохого в том, чтобы помочь человеку, утешить его, подбодрить, ну и, попутно, завоевать этим его доверие и привязанность?.. Ведь он же настоящий джентльмен, в конце концов. Я не придала, вернее, не хотела придавать значения ни хищному оскалу Малфоя, уже облизывавшегося на легкую добычу, ни непристойной маслянистости, подернувшей его глаза, ни участившемуся мужскому дыханию. Все эти знаки, которые опытная женщина раскусила бы в один миг, молоденькая простушка, какой я была тогда, даже не заметила. В голове у меня одна за другой проносились радужные перспективы замужества с этим несравненным красавчиком, сердце радостно пело, на лице цвела улыбка, а настойчивые пошлые поглаживания, переходящие в щипки, которыми он терзал мое тело через тонкое летнее платье, воспринимались мной, как знаки внимания и интереса с его стороны. Мы приблизились к крыльцу с коваными перилами, около которого уже собралась толпа домовых эльфов, покорно склонившихся перед хозяином и вперивших свои грустные мордочки в землю. – Ну… – он обвел злобным бегающим взглядом своих маленьких верных слуг, – …что уставились? Немедленно приготовьте мне ванну, подайте порцию Антипохмельного, и чтобы ни одного из вас я не видел у себя в апартаментах в течение двух часов. – Хозяин Люциус… – один из эльфов, как видно, старший, поставленный папашей Люциуса следить за порядком в мэноре, помявшись, вышел вперед, – хозяин Абраксас будет очень недоволен тем, что вы привели в дом гостью без его разрешения. – Что?! – взревел Люциус, покраснев с натуги. – Ты, видно, совсем рехнулся? Забыл, с кем разговариваешь? Еще одно слово, и я размозжу твою тупую головенку об эти вот ступеньки! Эльфы с писком разбежались, кто куда. Древняя магия требовала от них беспрекословного повиновения хозяину. Сам Люциус, все еще державший мой платок в руке, утер пот со лба, после чего повернул ко мне лицо, слегка покусывая губы. – Прости… малышка… Приходится постоянно держать этих недоумков в жестокой узде, иначе разболтаются окончательно, – он горделиво вздернул подбородок. – Прошу вас, мисс?.. – Голдсмит, – еле слышно прошептала я. Понемногу во мне начали прорастать, как сорняки, глухие ощущения, что если я переступлю порог особняка, добром это не кончится. Почему я не захотела прислушаться к своему внутреннему голосу?! Не знаю… До сих пор не могу понять мотивов, заставивших меня войти внутрь. Может быть, мне просто не хотелось упускать редкую возможность побыть наедине с предметом моих грез и мечтаний, выпавшую столь внезапно, как ценный приз. Хотя, не стану лгать самой себе, в душе я лелеяла гораздо более далеко идущие планы. – Конечно же, Голдсмит… Как я мог забыть?.. – уже который раз пробормотал Люциус, с трудом переставляя ноги по ступенькам. Я продолжала поддерживать его, иначе он непременно свалился бы и расквасил до крови свое красивое породистое лицо.

***

Сказать, что я была потрясена богатым убранством особняка в Малфой-мэноре, значит, ничего не сказать. На потолке, столах, камине горели сотни свечей. Несмотря на яркий солнечный день, в гостиной царил полумрак, так как окна были занавешены тяжелыми бархатными портьерами. Всюду чувствовалась привычка к роскоши и великолепию. Паркетные полы, начищенные до блеска, ослепляли, точно гладь озера в свете полной луны, тяжелые дорогие ковры скрадывали наши с Люциусом шаги, старинная мебель хранила отпечаток древней магии. Я, изумленно озираясь, продолжала поддерживать наследника малфоевских богатств, когда мы с ним начали подниматься по лестнице, ведущей наверх. Мы шли по темному коридору, украшенному портретами многочисленных, давным-давно умерших Малфоев. Некоторые из этих чопорных важных господ с некоторой долей иронии взирали с холстов в позолоченном обрамлении на то, как их не совсем трезвого потомка почти тащит на себе юная девушка. Впрочем, были среди них и такие, кто неодобрительно хмурил брови и качал головой. Через несколько минут какой-то неприметный эльфенок услужливо распахнул перед нами двери, ведущие в спальню Люциуса. – Пшел прочь! – процедил сквозь зубы маленькому слуге Люциус, и эльфенок поспешил убраться восвояси. Сам Малфой достал палочку и, взмахнув ею в сторону двери, пробормотал какое-то заклинание. Посредине спальни находилась огромная кровать с роскошным балдахином, но места оставалось полно. Его занимали дубовый стол с удобными мягкими стульями, расставленными вокруг, секретер и еще много всякого другого добра, которое я рассматривала в благоговейном молчании. – Что, нравится моя берлога? – самодовольно произнес Люциус, пытаясь расстегнуть мантию. Пальцы плохо слушались его, застежка не поддавалась, и хозяин всего этого великолепия понемногу начинал выходить из себя, бормоча себе под нос какие-то ругательства. – Очень… – прошептала я, не в силах оторвать взгляд от столь прекрасных и дорогих вещей. – Слушай… малышка… ты не поможешь мне, а то я сейчас сварюсь заживо в этой мантии… Я, затаив дыхание, подошла к нему поближе. На моё обоняние обрушился тот самый резкий агрессивный запах, исходивший от него – запах, внушающий страх и опасения. Я учуяла его еще перед оградой мэнора. Сейчас он проступил настолько явственно, что я на секунду задержала дыхание. Гораздо позже я поняла, что так пахнут самцы, почуявшие вблизи доступную самку, но в тот далекий июньский день мне в голову не могли прийти подобные вещи. Я судорожно зажмурилась и облизала губы, представив, что всё его белье наверняка пропитано потом. Все же Люциус Малфой был обычным человеком, если не считать того, что был магом, и обычная физиологическая реакция на жару была свойственна и ему тоже, особенно, если учесть, что кроме тонкой рубашки, он принарядился еще и в жилет, сюртук и мантию. Одно движение моих пальцев, и вот уже мантия расстегнута. Он сбросил ее на оттоманку, стоящую около кровати, и принялся расстегивать брошь, которой был заколот его серый шелковый шейный платок с замысловатыми узорами. – Ты очень хороша собой, – вдруг пробурчал Люциус, тряхнув длинными светлыми волосами и внимательно посмотрев на меня. – Как Венера. – Правда? – у меня лихорадочно забилось сердце от его слов, а щеки залил горячий румянец. – Конечно, детка. Ну-ка, иди сюда, – он протянул мне руку и подвел к нише в стене, в которой висело старинное зеркало с мутновато-серебристой поверхностью. Я оторопела. Никогда еще я не казалась сама себе такой красивой. Черные, как смоль, густые кудри выбивались из-под белой кружевной косыночки и спускались до самой поясницы. Светло-фиолетовые глаза сияли, подобно драгоценным аметистам, а на белой, как снег, коже лица проступали розовые всполохи. Я не знала, куда деть руки, и возбужденно теребила пальцами передничек, в кармане которого тихонько позвякивали две бутылочки Антипохмельного зелья, зачарованные медальоны и двадцать золотых галеонов, отданных мне Люциусом. Моя высокая точеная фигурка могла бы поспорить плавностью линий и пропорций со статуями древних богинь, кои в изобилии украшали парк Малфой-мэнора. Люциус стоял позади, положив руки мне на плечи. Алчный смрад мужского желания буквально обволакивал меня, оплетал, подобно паутине акромантула. «Беги отсюда, пока не поздно», – шевельнулось во мне шестое чувство, изрядно потеснив восторги и дифирамбы в честь Малфоя. Я снова задержала дыхание и повернула голову. Люциус не смотрел мне в лицо. Его остекленевший взгляд через мое плечо был устремлен ниже… Туда, где прикрытая тонким муслином платья плавно вздымалась моя грудь, каждым вдохом и выдохом поддразнивая и раззадоривая этого прожженного женолюбца. Мне стало по-настоящему страшно. В горле пересохло, обоняние обострилось, точно у нюхлера. Мне показалось, что каждая нотка, каждый штрих в удушливом, враждебном запахе человека, стоявшего позади меня, кричали об опасности. Я инстинктивно сделала шаг в сторону. – Простите, мистер Малфой, – голос мой сел от страха и тех самых недобрых предчувствий. – Мне пора. Я и так уже злоупотребила вашим гостеприимством. – Неужели, – он резко схватил меня за руку, – ты не хочешь послушать, что старинное волшебное зеркало Малфоев собирается поведать тебе о твоем будущем? – Что? – любопытство опять пересилило интуицию, которая вот уже несколько минут упорно пыталась ткнуть меня носом в очевидные факты и убеждала бежать от этого коварного, изнеженного праздностью и удовольствиями молодого денди, куда глаза глядят, лишь бы подальше. – Разве зеркала предсказывают будущее? – Ну, обычные волшебные зеркала, конечно, не предсказывают, – он провел кончиком языка по верхней губе, – но зеркало Малфоев – особенное зеркало. Оно никогда не врет. Давай… не бойся… Я поколебалась, затем все же сделала шаг обратно. В мутноватой поверхности вновь отразился мой облик. Вокруг моего отражения заплясали странные блики. – А почему оно мол… – договорить я не успела. Люциус внезапно схватил меня за плечи и, молниеносно развернув к себе, впился мне в губы поцелуем, кусая их до крови. Боль в прокушенной губе в первый момент затмила все остальные чувства и реакции – необходимость кричать, сопротивляться, пытаться оттолкнуть. Словно на мгновение я смирилась со своей участью, сообразив, что ничто уже не сможет мне помочь. Правда, длилась эта прострация недолго. По крайней мере, через миг я уже пыталась осмыслить то, что со мной происходило. «Что я наделала! Теперь мне уже не вырваться из его лап! Он же наложил Запирающее заклинание на дверь! Да и Заглушающее, наверное, тоже». Пока мои мысли лихорадочно метались между отчаянием и надеждой, пока я успела сообразить, что ловушка захлопнулась, Малфой, утробно рыча, оторвался от моего рта и жадно провел языком по своим тонким губам, слизывая с них мою кровь. – Ух, до чего же ты сладкая… малышка Дэл… – его шумное дыхание и бешеный взгляд парализовали меня, мешали сосредоточиться на том, чтобы попробовать спастись из этого кошмарного капкана, – и кровь твоя чиста, как слеза… Она полна огня и магии… Я чувствую это. Меня всю передернуло от этих его слов. «Неужели он собирается прикончить меня?! Что же я наделала, дура! Почему сразу же не достала волшебную палочку из кармана передника?» – пронеслось в моей голове. – Выпустите меня, мистер Малфой, – умоляюще прошептала я, попытавшись упереться руками в мужские плечи. – Я просто хотела помочь, а вы… – Ты кому рассказываешь сказки, потаскуха?! Я не слепой, видел сам, как ты мне глазки строила… Предложить себя подороже пыталась?! – взревел Малфой, распаленный до предела, и стиснул меня своими ручищами. Наверное, объятия «Железной Девы», которую в качестве весьма действенного средства для пытки применяли в Средние века дикие, обуянные похотью инквизиторы к волшебницам, да и просто к обычным девчонкам-магглам, подвернувшимся под руку, не могли бы причинить своим жертвам боль более сильную, чем та, которую почувствовала я, отведав мертвой хватки Малфоя. Первобытные инстинкты, всегда соседствующие с грубой варварской силой, в обычном состоянии мирно дремлющие под спудом правил и норм, вырвались из него наружу, словно Титаны из Тартара. Ключиком от оков послужил самый обычный алкоголь. – Нет!.. Нет! – я, прижатая до хруста в ребрах к его мощной груди, билась, точно птица в силке. – Пустите! Пустите меня!.. Я просто хотела быть любезной!.. – Вот сейчас ты, дрянная шлюха, точно будешь любезной со мной! – Малфой, казалось, не понимал, что он творит. В него словно дьявол вселился. – Вздумала дразнить меня?! Не выйдет! – Что вы делаете?! Я не шлюха, я – приличная девушка, происхожу из древнего чистокровного рода!.. – я почти задыхалась от ужаса и недостатка воздуха. – Ага… конечно!.. Приличная! Да ни одна уважающая себя чистокровная девица близко к Лютному не подойдет, не то, что работать там решится! Эта клоака – для никчемных грязнокровок! Ты – обычная шалава, позорящая свою кровь и свой род, хотя, не спорю, очень хороша собой. Всему есть цена, и тебе – тоже. Прекрати ломаться, а то мне уже не терпится распробовать такую аппетитную штучку! Он схватил меня за руки и изо всей силы толкнул на кровать. Я упала, больно ударившись головой о причудливо изогнутые завитки бронзового изголовья. Кожу под волосами обожгло чем-то горячим. Я не успела даже закричать: свет померк в моих глазах, сознание уплыло куда-то, оставив беспомощное тело один на один с сильным и опасным врагом. Обостренные до предела чувства стремительно угасали. Даже боль в затылке растворилась почти сразу же. Только странные звуки, произнесенные далеким, глухим, почти замогильным голосом сумели достичь моего слуха, перед тем, как я провалилась в спасительное небытие: –…благодаря своей красоте и уму ты будешь баснословно богата и известна этим. А твоя настоящая любовь еще впереди… Последнее, что мне удалось расслышать, был звон осколков разбитого чем-то тяжелым волшебного зеркала.