Горение

Рёта открывает глаза к полудню и беспечно моргает несколько раз. Что-то давит ему на грудь, мешая свободно дышать. Это рука Дайки. Рёта поворачивает голову вправо и видит синюю макушку, чей хозяин распластался на животе, лицом устремляясь к стене. Рёта ещё какое-то время лежит спокойно, почти не шевелясь, не хочет нарушать сложившуюся идиллию. Однако врождённая неусидчивость не даёт этого сделать — он начинает ворочаться и очень скоро осторожно снимает с себя руку Дайки, пытаясь бесшумно соскочить с постели. Он встаёт на ноги и сразу же пошатывается. Придерживается за стену, пытаясь унять дрожь и вернуть ногам устойчивость, и медленно направляется на кухню. Рёта совсем не злится на Дайки, он в какой-то степени даже рад, что так вышло — не нужно будет пресных вступительных фраз, чтобы наладить контакт. Вчера они неожиданно для себя будто снова переступили ту грань, за которой наступает близость и ненужность лишних слов. Рёта так чувствует и надеётся, что Аомине — тоже. Про университет сегодня можно забыть, и плевать, что скоро у них сессия, их разговор, Рёта уверен, — важнее. Рёта заваривает себе чай и кофе — Аомине. По шороху в комнате и невнятным звукам он догадывается, что тот уже проснулся. Вскоре взлохмаченный и заспанный Дайки вваливается на кухню, небрежно скользя тапками по кафельному полу. Он зевает, вытягивая одну руку вверх, а второй обхватывая её за локоть, и вытягивается сам, чуть прогибаясь в спине. Рёта усмехается, ставя перед ним чашку с ароматным напитком. — Утречко, Дай-чи… — стараясь создать как можно более уютную и тёплую атмосферу, начинает он. — А? — чуть удивлённо моргает Дайки, окончательно просыпаясь от бодрящего запаха и не менее бодрого голоса Рёты. Если подумать, то уже давно пора перейти на имена, и Дайки совсем не против. — Я… Извини за то, что так внезапно ушёл, — Рёта становится серьёзнее, механически помешивает ложечкой кипяток. Всё-таки совсем без прелюдий не получается. — Проехали, — внешне безразлично отвечает Дайки, прищуривая один глаз, и чешет затылок. Внезапно ехидно оскаливается и стремительно подаётся навстречу Рёте, перегибаясь через стол, и спрашивает: — Ты же уже извинился, или ещё хочешь? Рёта вскидывает руку перед собой в попытке отстраниться от неожиданно сильно приблизившегося Дайки. — Нет, Дай-чи, я серьёзно, — на его щеках появляется лёгкий — едва заметный — румянец, всегда доставляющий Дайки какое-то особое удовольствие, потому что он по-прежнему может его заметить и вызвать. Однако глаза Рёты переполнены серьёзностью, и Дайки, вздыхая, садится на табурет обратно. Он молчит, делая первый глоток свежезаваренного кофе, и ждёт. Рёта решает говорить прямо, иначе Дайки заскучает и даже не станет его слушать. — Я хочу, чтобы ты занялся делом, — слетает с его губ так непринуждённо то, о чем он думал и с чем носился последние несколько дней. Рёте кажется, что это звучит слишком глупо и малозначительно, и можно было бы подобрать слова получше, но надеется, что Дайки и так его поймёт. — А? Чего? — вскидывает голову Дайки, непонимающе глядя на своего собеседника с проблеском надежды в глазах. — Ты опять о чём-то не том подумал? — возмущается Рёта, завидев слегка возбужденный взгляд, и торопится объяснить: — Я хочу, чтобы ты наконец нашёл себе интересное занятие, понимаешь? Моё личное желание — чтобы ты продолжил карьеру баскетболиста, ведь у тебя… — «невероятный талант» — но ты это и так знаешь. Можешь не слушать меня и не идти в баскетбол, но выбери хоть что-то! Я ушёл, потому что мне больно смотреть, как ты прожигаешь свой талан из-за лени. Если ты собираешься быть менеджером, то отнесись к этому хоть чуточку серьёзнее, — выпаливает он почти на одном дыхании. Закончив, он отчётливо слышит биение своего сердца за пределами своей грудной клетки. Эхо отдаёт ему в барабанные перепонки и, кажется, распространяется далеко вокруг. — Не собираюсь я быть менеджером, вот ещё, — выдыхает Аомине, а Рёта опускает голову. Он предполагал что-то подобное и понимает, что совершенно не знает, чем заинтересовать Аомине, если он не захочет возвращаться в баскетбол. — Если тебя не устраивает моя жизнь, уходи сейчас. Это лучше, чем без предупреждения, — лицо Дайки внезапно становится холодным, а голос грубым. Он отворачивается к стене и больше не смотрит на Рёту. — Дай-чи… — Рёта подымает глаза на него с какой-то опаской. Дайки оборачивается на его голос и резко отвечает: — Я не собираюсь ничего менять только потому, что тебе так захотелось, — теперь он смотрит в упор, и Рёта съеживается под этим острым пронзительным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Дайки выдерживает паузу, в которую сердце Рёты колотится, как бешеное, будто отчаянно стараясь догнать упущенное и вырваться наружу, чтобы достучаться до Дайки. У Рёты чувство, что с утра он обманулся: они не стали снова близки, а наоборот — сейчас вот-вот что-то важное в его жизни оборвётся, как тонкая, слишком слабая нить. Он почти физически чувствует, как она ускользает из-под кончиков пальцев. А потом Дайки чуть дёргает краем рта, и Рёта замирает в нервном напряжении. Через секунду звучит: — Я уже записался в клуб баскетбола. — Правда?! — Рёта мигом выпрямляется и его глаза загораются, он выдыхает с облегчением и едва сдерживается, чтобы не захлопать в ладоши и не закричать. Про себя он чуть раздраженно отмечает, что Аомине, сучонок, не упустил момент, чтобы отомстить ему и пощекотать нервы. Но сейчас Рёта слишком рад, чтобы обращать на это внимание, и просто беззлобно констатирует, что они квиты. — Да, — деловито отвечает Аомине, поворачивая голову на сорок пять градусов и задирая подбородок. Он становится похож на ребёнка, пытающегося важничать. — Но я не знаю, как долго мне это не наскучит. — Вот опять, — пыл Кисэ чуть угасает, но он не собирается сдаваться. — Я поддержу тебя, можешь на меня положиться. А если не будешь тренироваться, мы с Тайгой мигом тебя обойдём. — Ещё чего, — фыркает Дайки. — Я буду… — но мигом замолкает. Рёта ярко улыбается и не понимает, почему в глазах Дайки мелькнуло беспокойство. — А ты-то… — тихо говорит он, — не сильно много на себя взваливаешь? — Ты о чём? — удивляется Рёта. — А… забудь, — отмахивается Дайки, удобно пряча взгляд в кофейной гуще. С того момента, как Дайки стал лентяем, Рёта, по меркам самого Дайки, стал настоящим трудоголиком. Рёта же считал, что это его нормальный темп жизни, и он просто пытается успеть сделать то, что хочет. — Думаю, ты и в национальную сборную попадёшь, если не будешь отлынивать. — Ну… — тянет Дайки, безразлично опрокидывая в себя последние глотки с горчинкой. И чего Рёта так к нему привязался? Это дико раздражает, но в глубине души он ему всё же чуть-чуть благодарен. За время отсутствия Рёты он понял, что не так-то просто оставить то, что любишь, да и не нужно этого делать. И, похоже, оказался прав.

***

Акаши впервые за эти несколько дней просыпается один в своём небольшом номере, раскидывает руки на кровати и сверлит глазами потолок. Он чувствует какое-то облегчение и пустоту. Он почти уверен, что знает, где сейчас Рёта, и что он делает. При мысли, что он помирится с Дайки, Сейджуро лишь фыркает. Какие же они все мягкие, зависимые друг от друга… Сам он не такой, поэтому предпочитает обрывать ненужные связи. Так поступает этот Сейджуро. Сегодня у него нет занятий в университете, а день отведён на подготовку к экзамену, но у Сейджуро через несколько часов начнётся второй этап турнира по сёги, и он серьёзно настроен на предстоящую игру.

***

Шинтаро с самого утра взволнован и ничем не может унять это волнение. На носу второй этап турнира, но не только это. Они с Мурасакибарой не общались уже около недели, и это, возможно, тревожит его даже больше. Если первую причину Шинтаро ещё может признать, то вторую — признавать совсем не хочется. В конце концов, у каждого из них есть свои дела, и даже много дел, так что нет ничего удивительного в отсутствии связи целую неделю. Но как-то это неожиданно. Неожиданно, потому что Ацуши, которого он знал последнее время, обязательно позвонил бы ему после того, как поход в парк развлечений пришлось отменить из-за дождя, и спросил бы, когда они туда пойдут, или пришёл бы на следующий день, предложив поесть сладости вместе, и попросил бы Мидориму прочесть ему следующий раздел из учебника по восточной кулинарии. В произошедшем не было ничего странного, и могла быть куча банальных причин так поступить, включая нехватку времени. Шинтаро бы охотно поверил в любую из них, если бы… если бы не его дурное предчувствие. Он сокрушенно вздыхает. По гороскопу Раки сегодня на пятом месте. Это не совсем плохо, но и от удачи далековато. Поэтому он особо старательно заматывает бинты на левой руке и натирает до блеска статуэтку ежа, пока Сунако готовит завтрак. Мидорима решил сегодня не разменивать внимание по мелочам и доверил готовку ей. — Готово, Шин-кун! — звучит из кухни. — Хорошо, — собрано отвечает Шинтаро и, посидев ещё какое-то время на кровати, массируя виски и настраиваясь, встаёт и покидает комнату. Перед выходом Сунако желает ему удачи и пытается приободрить улыбкой, Шинтаро лишь сдержанно кивает, не осознавая, насколько угрюмым выглядит. Шинтаро настроен на игру крайне серьёзно, ведь в этом туре игроки должны быть посильнее. К тому же здесь ошиваются и монстры вроде Акаши, так что нельзя расслабляться до самого конца. Поэтому так важна удача, благодаря которой неожиданно в голову может прийти совершенно гениальная идея. Шинтаро чуть сильнее сжимает свою статуэтку и направляется к метро в предвкушении чего-то стоящего. Высвечивается турнирная таблица и списки случайно сформированных пар. Шинтаро находит своё имя очень скоро и у него отвисает челюсть. Это стечение обстоятельств никак нельзя назвать удачным. Эта игра потребует от Шинтаро не только выложиться по полной, но и особенной моральной подготовки. Он невероятно хотел сразиться с этим игроком, но позже. Второй этап — ещё слишком рано. Тем более сейчас, когда внутренности точат сомнения и так некстати отвлекают. Слишком рано для их ожесточённой схватки с Акаши Сейджуро. Но Шинтаро почему-то едва заметно улыбается, наверное, он хочет с ним просто сразиться ещё больше, чем победить, поэтому время отходит на второй план. Победить Сейджуро для Шинтаро всегда было чем-то вроде стремления или мечты, но иногда ему кажется, что победить его — просто необходимо, чтобы двигаться дальше. — С тобой, значит? — очевидный вопрос тонким изящным лезвием разрезает воздух. Из известных Шинтаро людей так может говорить только один. — Да, — Шинтаро поворачивает голову и смотрит через левое плечо на Сейджуро, проводя незримую диагональ между глазами. Сейджуро это раздражает, а Шинтаро замечает, что его гетерохромия проявляется сегодня донельзя ярко. В ало-золотистых глазах тонкой стрелой вспыхивает молния и впивается в висок Шинтаро. Неприятно, но Шинтаро не привык жаловаться на его выходки. — Через десять минут начало, пойдём, — из-за шума внезапно хлынувшей толпы Шинтаро приходится читать по губам, и он видит, как дёргаются губы Сейджуро, потом расходясь в усмешке — привычной, неискренней. Они садятся за доску для сёги, между ними стоит наблюдатель, Шинтаро ставит сбоку свой талисман удачи. — Это тебе не поможет, — совершенно прямо и без уловок замечает Сейджуро, глядя на статуэтку, будто говорит очевидные вещи, которые Шинтаро всё никак не может понять. — Хотя… ты всегда был таким, — он переводит взгляд на Шинтаро, и в нём нет ни намёка на насмешку — одна лишь серьёзность и предельная концентрация. — Посмотрим, — Шинтаро отвечает ему тем же чувством во взгляде и поправляет очки в тонкой оправе кончиками обмотанных белым бинтом пальцев.

***

Игра проходит не совсем так, как ожидал Сейджуро, и это заставляет его чувствовать себя растерянным. Даже теперь, через полчаса после окончания игры, он всё ещё не понимает, как так получилось, что их игра затянулась чуть ли не до вечера. Сначала она завершилась из-за сэннититэ*, потом была ничья, и снова пришлось переигрывать. В конце концов, Сейджуро выиграл, но эта победа была… какой-то не такой. Или Шинтаро стал ещё сильнее, или он был недостаточно собран и серьёзен. Сейджуро прокручивает игру ещё раз: его ходы были правильными, но Шинтаро был к ним как будто готов и мог достойно ответить. Сейчас Сейджуро уже знает быструю победную стратегию, но так же он знает, что сейчас уже поздно. Он выиграл, так почему же он так озадачен? Нужно нацелиться на следующую ступень, а не смотреть на предыдущую. Возможно, потому, что именно с Шинтаро он хотел сыграть, ведь Шинтаро хочет победить его как никто другой, и поэтому является его, если не лучшим, то хорошим соперником. Сейджуро откидывается на спинку мягкого кресла, позволяя себе в нём утонуть. Шинтаро кажется расстроенным, но не слишком. — Что ты сказал Мурасакибаре? — звучит внезапный вопрос. — А? — вырывается непривычно у Акаши, и он удивлённо поворачивает голову в сторону Шинтаро. Шинтаро выглядит серьёзным и искоса смотрит на него из-за прозрачных линз. Моргает, закрывая травянисто-зелёные глаза длинными ресницами, а потом всё так же смотрит на Сейджуро. Сейджуро ловит себя на мысли, что Шинтаро сильно изменился, раз так открыто спрашивает о других людях. — Ничего особенного. Сказал ему очевидные вещи, — Сейджуро быстро приходит в себя и пожимает плечами. — Какие вещи? — докапывается Шинтаро. — Ты сегодня умышленно меня раздражаешь? — Сейджуро подаётся вперёд, опираясь на локти. — Нет. Ты же знаешь, что мы с ним… так что ты должен… — начинает Мидорима, но его грубо обрывает Акаши: — Всё-таки умышленно. И я ничего не должен, — он гневно сверкает глазами, чеканя каждое слово, и всё больше отмечает перемены в Шинтаро. — Можешь у него спросить, — он делает паузу, прожигая в собеседнике дырку взглядом, — но, если так уж хочешь знать… я всего-то указал ему на причины, по которым вы в скором будущем расстанетесь. Он, видимо, принял их во внимание и решил не затягивать с этим. У Шинтаро глаза распахиваются шире и он в немом то ли удивлении, то ли негодовании, то ли возмущении впивается глазами в точенные жёсткие черты лица Сейджуро, а потом выпаливает: — Ты не прав. Сейджуро чуть не захлёбывается воздухом от такого заявления, но быстро — крайне быстро — возвращает самообладание: — В чём же? — Ты не можешь знать причин, по которым мы расстанемся, ведь ты даже нас плохо знаешь, — невозмутимо заявляет Шинтаро, но его голос звучит не так ровно, как ему хотелось бы. Ну почему Ацуши такой доверчивый? Впечатлительный? Сейджуро для него всегда был человеком, которому он безоговорочно доверял, так что и сейчас наверняка всё принял близко к сердцу. После его слов он мог себе непонятно-что напридумывать и успеть поверить даже в то, что напридумывал. Шинтаро тяжело выдыхает, а Сейджуро буквально испепеляет его взглядом. Последнее время Акаши довольно легко разозлить (будто кто-то играет ему на нервах и устилает дороги под ногами Сейджуро иголками). — Да неужели? — ехидно и чуть устало произносит Сейджуро. — Именно. Ты даже сам себя плохо понимаешь, — продолжает Шинтаро. — Если ты продолжишь нести откровенную чушь, я в тебе разочаруюсь, — холодно отвечает Сейджуро, и его взгляд внезапно стекленеет. «…Я… не понимаю… себя?..» — Люди могут быть вместе, пока они этого хотят и пока им интересно. И не важно, сколько у них при этом схожего и сколько различий. Люди… — Даже если так, — парирует Акаши, перебивая, — есть вещи, которые остаются неизбежными. — Если ты правда в это веришь, то почему убегаешь? — прищуривается Шинтаро, осмелело ступая на опасный лёд. Сейджуро пытается удержать ускользающие остатки спокойствия кончиками пальцев. Хотя Шинтаро уже давно пора поставить на место, он продолжает вести беседу почти вежливо: — Ты, правда, думаешь, что я от чего-то бегу? — во взгляде сквозит насмешка. Одно неловкое движение, и лёд под ногами Шинтаро треснет, ведь Акаши ничего не стоит повысить градус напряжения в пространстве. Шинтаро же продолжает храбро ступать вперёд, непоколебимо во что-то веря, но сам ещё точно не зная, зачем. — От Кагами, например. Акаши какое-то время молчит, и его взгляд по тяжести сравни мраморным глыбам, обрушивающимся с утёса, так что Шинтаро вовремя прикусывает язык и замолкает. Сейджуро же вполне вменяемо отвечает: — С чего мне от него бежать? — А с чего тебе жить в отеле, когда предыдущее жильё устраивало? — Кое-что изменилось. — Дела пошли не так? Злобный зырк Акаши, от которого Мидорима инстинктивно подаётся назад, будто рискует обжечься этим взглядом, заставляет снова сбавить обороты. — Какие у нас могут быть дела? Их нет — совместных дел, — на долю секунды правый уголок рта Акаши дёргается, заметить это почти невозможно, но Шинтаро знает, куда смотреть. Всего момент, пока Акаши не совладал с собой своим королевским самообладанием, но этого достаточно, чтобы Шинтаро понял, что движется в правильном направлении. Правильном, но опасном. Не то чтобы Шинтаро не понимал, чем это для него может закончиться, но рискнуть всё же стоило. Для чего ещё нужны друзья, если не для… поддержки? Помощи? Шинтаро хочет помочь Акаши разобраться в себе и вытащить наружу то, что тот пытается спрятать. Если Акаши ничего от себя не прячет, то это будет просто глупый разговор… В любом случае, Сейджуро может ни на шутку разозлиться. — Рано или поздно вам придётся всё между собой выяснить. — В этом нет нужды, — холодно обрывает Сейджуро и устало закрывает глаза. — Шинтаро, избавь меня от этих глупых разговоров. Кажется, я не просил тебя об услугах психолога. Мидорима уступает Акаши, и они начинают разговор о сёги, куда более отвлечённый, чем обычно.

***

Мурасакибара сидит в парке сам и рассматривает потемневшие в густых сумерках кроны деревьев, похожие на шоколадные зефиры. А, нет, не сам… С большим пакетом мармелада, шоколадных конфет, батончиков, вафель и тех же зефиров, запас которых уменьшается с интенсивным хрустом Ацуши и каждый раз, когда он снова опускает руку в пакет. Мурасакибара поневоле думает о том, что ему делать. Акаши умный, может, стоит его послушать, как всегда раньше? Но он ведь уже не ребёнок и начал принимать решения самостоятельно. Одним из таких решений было предложить встречаться Мидориме. Акаши в это не вмешивался, а сейчас вдруг… Ацуши не знает, верить себе или Акаши, поверить в них с Мидо-чином или в логику Акаши. Не знает. Хватает себя за голову, взлохмачивая волосы, и вертит головой, пытаясь стряхнуть беспокоящие мысли. «А, надо просто поговорить с Мидо-чином и Ака-чином? — решает наконец Ацуши и несколько успокаивается. — Тогда и найдётся ответ. Ака-чин говорит, что мы слишком разные, чтобы у нас было хоть какое-то будущее, но что по этому поводу думает Мидо-чин? А что если он тоже предложит расстаться? Он ведь обычно так холоден и придирчив. Аккуратен, собран и играет в сёги против Ака-чина…» — Йо! — кричит кто-то. — Привет! — этот кто-то подходит ближе и садится на лавочку рядом с Ацуши. Ацуши предпочитает не замечать шумного соседа, но тот, по-видимому, обращается к нему: — Я тебя знаю, ты — Мурасакибара Ацуши, — говорит парень с чёлкой, разделённой на две части, и переливающейся сталью в глазах. — И что? — Ацуши не слишком доброжелательно смотрит на него. — Я — Такао, — весело говорит парень. Где-то он уже это имя слышал. Но где, Ацуши никак не может вспомнить и через несколько секунд перестаёт пытаться, продолжая молчать. — Я был когда-то напарником Шин-чана в баскетболе, — представляется парень, правильно поняв молчание Ацуши. Ацуши мгновенно оборачивает голову в его сторону, и в глазах зажигается искорка интереса. Точно. Напарник Шинтаро. Значит, он может что-то знать о нём, чего не знает Ацуши. — Интересно, как сейчас у всех дела? Давненько уже не встречались, — придаётся воспоминаниям вслух Такао, задирая голову вверх и смеясь. — Шин-чан, поди, всё тот же ворчун. — Не правда, — выпаливает Ацуши. — Вот как. Похоже, ты с ним теперь больше общаешься, — Такао склоняет голову на бок и лукаво смотрит на Ацуши, привычно весело улыбаясь. — Можно и так сказать, — отвечает тот, чуть протягивая слова в своей привычной манере. — А каким Мидо-чин был в старшей школе? — Хм, дай-ка подумать, — Такао замолкает на пару мгновений, принимая глубокомысленный вид. — Его было трудно понять с его-то заморочками. Хотя, не в обиду сказано, вы все в Поколении Чудес фрики, — Такао бросает беглый взгляд на лицо Ацуши, но тот никак не реагирует. — Он был предельно серьёзным, а мне было смешно из-за этой самой серьёзности, что жутко раздражало самого Шин-чана. Но мы, как ни странно, неплохо ладили, — Такао немного медлит, а потом продолжает чуть тише, будто собираясь сказать что-то более откровенное. — Когда общаешься с ним, начинаешь думать, что он может сделать всё, что угодно, даже то, чего от него не ожидаешь. Всё же это не так. Если ненароком начнёшь строить насчёт Шин-чана иллюзии или, ещё хуже — мечты, рано или поздно их настигнет крах, — Такао замолкает на секунду, думая, что болтает лишнего, а потом спрашивает: — А ты чего интересуешься? — Хочу получше… понимать его, — находит нужные слова Ацуши. — И я не всё понял, о чём говорил ты. Такао пытливо смотрит на Ацуши, что-то взвешивая, а потом решается: — Будет понятнее, если я скажу, что признался Шин-чану, но он мне ничего не ответил. Даже не отказал, а просто исчез. До Ацуши некоторое время доходит смысл сказанного, а потом его обычно полуприкрытые глаза открываются шире. Почему Шинтаро перестал общаться с Такао и согласился встречаться с ним? Ещё один вопрос без ответа к общему списку. — Вы ведь сейчас встречаетесь? — болтливый Такао оказывается ещё и проницательным. Ацуши нехотя и немного смущенно кивает. — Да… Ну ты главное не придумывай себе лишнего! — преувеличено оживлённо говорит Такао, а потом медленнее и как-то надрывно, тише: — Он такой человек, что может с лёгкостью разорвать отношения. Поэтому не привязывайся слишком сильно, Ацуши, — смотрит непривычно серьёзно, и Ацуши чувствует себя пораженным этими словами до глубины души. На месте взгляда Такао где-то в районе груди неприятно жжет. — Я долго свыкался с этим, прежде чем смог окончательно отпустить. Между ними повисает неловкое молчание, а в голове вертится один вопрос. «Почему?..» Почему всё именно так, как есть? Когда один разрывает отношения, а второй не готов, это больно? Ацуши представляет это как пуповину, которая естественным образом отсохла с одной стороны, а с другой стороны истекает кровью, когда её пытаются выдернуть силой. Что связывало Такао с Мидоримой? Впрочем, Ацуши понимает Такао интуитивно, тогда как Шинтаро понять до сих пор не может. Как долго продержатся их отношения? И, главное, почему они всё-таки вместе? Ацуши думает, что неплохо бы было знать ответы хотя бы на некоторые вопросы. — Но у вас-то уже всё по-другому. Так что мне остаётся пожелать тебе удачи, Ацу-чан, — Такао говорит бодро и, кажется, даже искренне, но «Ацу-чан» получается как-то суховато и непривычно. Ацуши всматривается в него — Такао не кажется больше хоть сколько-нибудь озадаченным Шин-чаном, и признаков ревности тоже не видно. Такао же, немного поёжившись от такого пристального взгляда, поспешно смотрит на часы. — О, мне пора! — выкрикивает он и вскакивает с лавочки; направляется в другую сторону парка, напевая какую-то мелодию и спрятав руки в карманы широких джинсов. В голове Ацуши от этого разговора почти ничего не прояснилось, только укрепилась мысль о том, что слишком разные люди не могут быть слишком близки. Но всё-таки жизнь — непредсказуемая штука, и Ацуши никогда не был слишком хорош в её понимании. — Мне пришлось потратить время, чтобы тебя найти, — звучит знакомый прохладный голос. — Мидо-чин… Шинтаро подходит к нему со спины, обходит лавочку и садится рядом, аккуратно закладывая ногу на ногу. — Чем ты здесь занимаешься, Ацуши? — в голосе скользит плохо сдерживаемое раздражение и беспокойство. — Хорошо, что ты пришёл, — оставляет вопрос без внимания Ацуши. — Мы с Ака-чином… — Знаю. И что ты думаешь делать? — скептично спрашивает Шинтаро, и его глаза отсвечивают изумрудным блеском в сиплом оранжевом свете фонарей, когда он скашивает их на Ацуши. — Ну… Ака-чин почти всегда оказывался прав, — локти Ацуши опускаются на бёдра, а пальцами он обхватывает колени. Сутулится, словно пытаясь казаться меньше. — Рано или поздно тебе придётся делать собственный выбор, ты не можешь всегда полагаться на Акаши, — строго замечает Шинтаро. — Да, кажется, мне не хочется, чтобы в этот раз он оказался прав, — Ацуши поворачивает голову к Шинтаро, и через нависшие на лицо лиловые волосы просвечивает глубоко задумчивый взгляд. Наверное, Ацуши немного взрослеет. У Шинтаро дёргаются кончики губ, расплываясь в едва уловимой полупрозрачной улыбке, задетой краем приглушённого луча фонаря. В глубине души он рад такому ответу. — Почему ты согласился быть со мной? — спрашивает Ацуши, убирая волосы с левой стороны назад. — На то были свои причины, — Шинтаро закусывает внутреннюю сторону нижней губы — ему всегда неловко, когда Ацуши спрашивает что-то подобное. На памяти Ацуши он задаёт этот вопрос впервые, и поэтому упорно ждёт ответа. — Я не стану отвечать, однажды ты сам для себя всё поймешь, — вынужденно говорит Шинтаро. — Хм, — Ацуши явно остаётся недоволен. — Не ищи сиюминутных ответов, — продолжает Шинтаро, а лицо Ацуши выражает разочарование и скуку, — когда дело доходит до человеческих чувств. Ведь они не так просты. — Шинтаро вытягивает перед ним руку с пальцами, собранными в кулак, и Ацуши оживляется, смотрит на неё с интересом и непониманием. Шинтаро чуть хмурится: — Протяни ладонь. Ацуши повинуется, и на его ладонь приземляется брелок в виде розового футбольного мяча. — Твой талисман на завтра. Ты их постоянно теряешь, — с некой досадой говорит Шинтаро. — Угу, — Ацуши рассматривает розовый шарик, уютно расположившийся в выемке посреди ладони, как чей-то уютный дом посреди пустыни, и сжимает пальцы. — Спасибо. Сейчас Ацуши не хочет возражать Шинтаро, что он теряет талисманы не из-за рассеянности, а из-за того, что они ему не нужны (вот пакеты со сладостями он же не теряет!). Он чувствует, что это не просто талисман, который пытается всучить ему дотошный Мидорима, а проявление внимания и заботы. Под кожей в районе груди Ацуши разливается приятное тепло, и он протягивает руку в сторону, нащупывая кисть Шинтаро. Тот едва заметно вздрагивает, но руку не принимает. Шинтаро по-прежнему много чего не договаривает, и Ацуши хочет узнать о нём побольше. Ацуши думает, что неважно, сколько продлятся их отношения, пока им хочется быть вместе. Наверное, это и называют влюблённостью? Ацуши смотрит на Шинтаро и находит ответ, когда обычно холодные глаза смотрят на него мягче, чем на остальных, и в них проскальзывает что-то похожее на заботу и нежность. Конечно, нужно внимательно смотреть, чтобы разглядеть их за слоями зелёного льда, который, правда, становится тоньше. — Пойдём домой, — мягче, чем обычно, говорит Шинтаро, встаёт с лавочки, беспечно оставляя свою руку в ладони Ацуши. — Пойдём, — соглашается Ацуши и подымается следом. — Куда? — Без разницы, — впервые на памяти Ацуши Шинтаро отвечает, что ему без разницы, куда идти. — Тогда пойдём ко мне, я что-нибудь вкусное приготовлю, — предлагает Ацуши, когда они направляются к выходу из парка. — На этот раз… вместе приготовим, — Мидорима сжимает ладонь чуть крепче, и на его щеках проступает невидный в густых сумерках румянец. Ацуши знает, потому, что сейчас вечер, они могут не разнимать руки, и это почему-то безумно приятно.