Горение

Утро встречает Тайгу прохладным воздухом из открытого окна, занавески трепещут словно натянутые паруса в шторм, в комнате свежо и гуляет ветер, уверенно забравшийся в эту обитель. Загнав себя в рамки квартиры, он натыкается на стены и в исступлении сносит лёгкие вещи со стола, развевает аккуратно сложенное покрывало и произвольно складывает оставленную на стуле футболку Тайги. Ветер попался в лапы стен, но он начинает хозяйничать здесь по-своему, проявляя свою вечно свободную натуру. У Тайги возникает странное чувство, что это не его квартира, и что ещё более необоснованно — что это вовсе нежилое помещение: будто он лишь путник, забежавший переночевать в кем-то оставленный, но всё ещё сохраняющий частички былого уюта дом. Это внезапно нахлынувшее чувство нагло прогоняет остатки сна, а холодный воздух окончательно заставляет проснуться. Кагами смотрит на открытое окно и удивляется, протирая глаза и немного им не веря: он точно помнит, что вечером оно было закрыто, а кое-кто зачем-то (зачем?) его открыл. Очередной порыв ветра попадает Тайге прямо в лицо и на секунду забивает дыхание; леденящий воздух, кажется, доходит до самых лёгких. Как же сильно похолодало за ночь… Ведь ещё вчера неустойчивое мартовское тепло грело и давало надежду на скорую весну. Тайга всё ещё не хочет вставать с постели и кутается в одеяло, сопротивляясь наступающему по всем фронтам утреннему холоду. Он обнаруживает, что Сейджуро нет рядом, и переводит взгляд в поисках механических часов, находя их на привычном месте на стене, слева от кровати, там, где он их собственноручно прикрепил. Всё-таки это его квартира — зачем-то констатирует Тайга. Часы показывают шесть. Куда Сейджуро мог запропаститься в такую рань? Кагами ещё пару минут лежит, а потом не выдерживает и вскакивает с постели, чтобы закрыть окно. Занавески моментально успокаиваются, но вот тепло вернётся ещё не скоро, возможно, нужно будет включить обогреватель. Но, нет, обогреватель Кагами не нужен, если для кого и включать, то для Сейджуро, а его сейчас нет поблизости. Кагами стряхивает с себя остатки сна, не отступившего так легко, а для лучшего эффекта легонько хлопает по щекам, натягивает штаны, игнорируя футболку, и выходит на кухню совмещённую с залом. На кухне первое, что бросается ему в глаза — это Сейджуро в чёрном рединготе и такого же цвета шляпе, сидящий на диване и совершенно по-деловому пьющий чай. Он не вписывается в общую картину уютного дома, и не выглядит жителем этой квартиры. Он выделяется, бросается в глаза и смотрится противоестественно и даже абсурдно. Художнику, чтобы изобразить Сейджуро, пришлось бы разрезать картину, чтобы найти там для него место, и насильно вклеить. Кагами присматривается. Этот Сейджуро чужой, такой, будто они не жили вместе полгода, и не приблизились к графе «почти друзья». Вокруг него ровным рядом стоят упакованные чемоданы, а сам он будто уже давно готов отправиться в путь и только чего-то ожидает: то ли поезда, то ли провожающих. У Сейджуро на руке часы, которые он не носил уже около месяца, это что-то да значит. Он меняет ногу, закладывая правую на левую, брюки подтягиваются и обнажают щиколотку между полоской брюк и тонкой линией носка, лаковые коричневые туфли аккуратно подминают под себя пушистый ковёр, частично в нём утопая. Кагами всё это бездумно наблюдает, пока каждый из них молчит, не нарушая тишину и не проясняя ситуацию. У Кагами всё это не укладывается в голове, а Сейджуро пьёт чай, словно это обычнейшее чаепитие и ничего существенного не происходит. Утреннее приветствие затянулось, и Кагами, придя в себя, проходит дальше — ближе к месту, где расположился Сейджуро. Пора сказать «доброе утро», но происходит это в форме, соответствующей ситуации: — Как это понимать? — это всё, на что его сейчас хватает. — Я съезжаю, это же очевидно, — произносит Сейджуро холодно и разворачивает голову к Тайге. Голос ехидно ледяной, глаза распахнуты почти в два раза шире, чем обычно, и для Тайги это неприятный знак, он улавливает едва различимые перемены и вспоминает эти характерные черты, и в тот же момент внутри него что-то неприятно переворачивается. Неоспоримым доказательством становится левый глаз Сейджуро, отливающий золотом. — Ты? — Тайга растерян, он до сих пор не может собрать в кучу происходящее, а Акаши безжалостно смеётся голосом и самими глазами: — Я думал, он тебя предупредил. Так чему ты удивляешься? Хочешь, чтобы повторяли дважды, трижды?.. — он смотрит на Тайгу, как на несмышленого, но эта гримаса исчезает с его лица, как только Тайга хватает его за шиворот и приподымает над полом, чуть не выбивая чашку из рук. Сейджуро успевает вовремя поставить её на стол, иначе горячая коричневая жидкость облила бы его чистую, идеально отутюженную одежду. Сейджуро шипит, до побеления костяшек сжимая кисть Тайги в своей ладони, но Тайга держит его крепко. — Верни. Его. Обратно. — Ты серьёзно? — Акаши заливается хриплым смехом, и Тайга чувствует плохо скрытые нотки пренебрежения, от чего раздражается ещё больше, а его внутренности начинают лизать языки гневного пламени. — Думаешь, я силой забрал его тело? — Сейджуро выжидает пару мгновений, следит за реакцией Тайги, чтобы продолжить кормить его неприятной правдой. — Он добровольно мне его отдал, — он словно обливает собеседника кипятком, от чего Тайга убирает — одёргивает — руку. — Добровольно? Но… — Это так, — на момент с лица Сейджуро исчезают любые гримасы, он спокоен и равнодушен, а в голосе слишком явно читается усталость, похоже, Сейджуро сегодня очень мало спал. — Мы договорились, и он лишь выполнил свою часть уговора. Тайге не особо нравились странности Сейджуро, особенно, когда он играл в игры сам с собой (что он в этом находит?), но такие выходки буквально выбивали его из колеи, переворачивая мир с ног на голову. Тайга не мог ничего с собой поделать. Он бы мог попросить Сейджуро не играть, но тот бы просто удивлённо посмотрел на него и о чём-то обязательно догадался. Тайга знал, что это им не поможет: у Сейджуро не было причин отказываться от своих увлечений ради соседа по квартире, даже ради друга, а сам Тайга не хотел показывать, что его так сильно волнует поведение Сейджуро, и сейчас он немного ликует, что смог это скрыть. Сейчас Кагами скалится как волк перед гиеной, давая противнику понять, что у него тоже есть козырь в рукаве, хоть силы и не равны. Правда, ещё он скалится от вполне осязаемых раздражения и бессилия, понимая, что проигрывает. Он почти прожигает взглядом Акаши, который, конечно же, не остаётся в долгу — острые взгляды являются одними из его особых и хорошо отточенных умений. На пару минут зависает молчание, и даже воздух, который должен быть прохладным (может, за этим Акаши и открывал окно?) накаляется так, что вот-вот начнут высекаться почти видимые искры, а по венам пройдут разряды кусачего тока. Тайге срочно нужно обезболивающее, потому что ему кажется, что его вены уже разрывает от превышенного напряжения. Акаши забирает со стола чашку и, преспокойно обходя Кагами, идёт её мыть в раковине, но его показное спокойствие не способно охладить обстановку, накалившуюся до пожароопасного состояния, и тем более предотвратить назревающий пожар. К этому всё и идёт, Сейджуро не сомневается, а сам он рискует стать спичкой в стоге сена, он понимает это, но ни за что не отступит от своего решения. Также он понимает, что спичка неизбежно сгорает вместе с тем, что сжигает сама, но Сейджуро уверен — им всем нужен хороший катализатор, чтобы сдвинуться с мёртвой точки. Он видит, как параллельно с ним — благодаря ему — распаляется Тайга, и вспоминая буддийскую пословицу, что два тигра не могут ужиться на одной горе, констатирует, что два пламени в одном стоге сена тоже гореть не могут. Тайга буравит его спину взглядом, угрожая просверлить сквозную дыру. Несмотря на показное безразличие и расслабленность Сейджуро, Тайге не составляет труда заметить, что мышцы на его спине напряжены. Когда он домывает чашку, разворачивается, бросая скользящий, царапающий взгляд на Тайгу, и направляется к сумкам, бросая короткое: — Мне пора. Он будто хочет поскорее уйти — сбежать, скрыться из виду, не желая ничего разъяснять, но Тайгу такой исход не устраивает, и у него руки чешутся ударить Сейджуро, впечатать в стену или приложить об стол, стереть свои костяшки пальцев о его кости. На секунду кажется, что заносчивое лицо так и просит разрисовать его красным, и проскальзывает ироничная жестокая мысль, что даже так красный на Сейджуро смотрелся бы выигрышно. Как не крути, а у них обоих это — любимый цвет. Тайга прогоняет дурацкие мысли, а Акаши молчит и ничего не объясняет. И это бесит. Кагами бесит скрытность и непостоянство Сейджуро, к чему Тайге никогда не привыкнуть, идиотские выходки, а ещё… собственные обманутые ожидания. Тайга с силой, словно тяжелый валун с обрыва, падает на кресло и сжимает перила так, что те почти скрипят, закатывает глаза и смотрит в потолок. Ударить Сейджуро — значит показать свою слабость, а он не так слаб. Он не какое-то ничтожество, предпочитающее всё решать кулаками. Тайга искренне хочет во всём разобраться и по возможности — решить всё мирно. Но… не только от него всё зависит. Утро уже мастерски испорчено, и как пройдёт последующий день, Тайга не задумывается и представлять не хочет, но лучше ему сегодня ни с кем не видеться, иначе он рискует на ком-то сорваться и наговорить лишнего. «Хорошо, что выходной, — заключает Тайга. — Пожалуй, только это и хорошо». Потом Тайга отрешённо — почти спокойно — наблюдает как парадоксально миниатюрный Сейджуро вывозит неоправданно громадный чемодан, неподходящий ему ни по стилю, ни по размеру. В глазах Тайги он похож на ребёнка, непосредственного и одновременно хрупкого, но Тайга знает, насколько он умён, сколько острых ножей может скрываться за холодной вежливостью и золотыми глазами. Сколько рулонов бинтов, чтобы перебинтовывать оставленные раны, может понадобиться… им обоим? За счёт того, что в теле Акаши живёт две личности, разделившиеся ещё в детстве и так и не объединившиеся, они постоянно друг на друга влияют и друг у друга учатся, и вряд ли Тайга может считать, что это хорошо, учитывая что сейчас главное место занял тот, кого заочно именовали Императором. И, похоже, стремление к победе не было его единственной отличительной чертой; второй, Тайга точно знал, была их взаимная неприязнь. — Ты мне вот что ответь: тебе это всё зачем? — перенимая пренебрежительный тон Акаши, бросает Тайга тому в спину. Попадает точно в цель, потому что Акаши останавливается, Тайга замечает немного дёрнувшиеся плечи, и отвечает, так и не соизволив развернуться: — Сложный вопрос, Тайга, это всё равно, что ты бы спросил, зачем мы живём. — Акаши не смотрит в лицо. — Ты меня прекрасно понял, — Тайга вкладывает всё своё раздражение в эти слова, и ни один из них не сдвигается с места. Акаши молчит пару невыносимо долгих секунд, но всё же отвечает: — Так не может продолжаться. Он слишком… много позволяет и слишком снисходителен к людям… к тебе, Тайга. Я не намерен это терпеть, в том числе и твои взгляды. — Снисходителен? — Тайга почти смеётся, зло, будто услышал сейчас абсолютную несуразицу, которая, однако, умудрилась его задеть. Кажется, что вот-вот покажутся языки пламени, а вместо Тайги здесь поселился дракон, которому до жути хочется всё сжечь. Он не может припомнить от Сейджуро снисходительности. Совсем. — Какие ещё мои взгляды? О чём ты вообще? Акаши медленно разворачивается, и на пару секунд замирает, что-то взвешивая и сомневаясь, это почти незаметно, но Кагами умеет наблюдать, и последнее время — замечает всё больше. Потом Акаши негромко говорит: — Раздевающие. — Звучит тихо, но режет воздух тончайшей сталью, безошибочно перерезая артерию кровоснабжения, от чего Тайга сразу бледнеет и задыхается. Он не ожидал, что Акаши когда-нибудь скажет ему нечто подобное, но предполагать, что он не заметит, было, пожалуй, тоже наивно. Самое обидное для Тайги то, что Акаши прав, а сам он теперь раскрыт и даже обезоружен. Козыря как такового у него больше нет. «Ну и что в этом такого, хотеть парня? — Кагами пытается вернуть себе почву под ногами и самообладание. — Аомине и Кисэ ведь встречаются», — приводит он следующий весомый аргумент, чтобы восстановиться. Вот только с его желанным всё обстоит не так просто (если «просто» вообще может быть здесь применимо). Кагами подозревает, что его чувства совсем не взаимны, но с тем Сейджуро он не может сейчас ни поговорить, ни даже увидеться. — Если с вопросами покончено, то я ухожу, — решительно заявляет Сейджуро-Император, и ему будто неловко за всё происходящее, будто стыдно за то, что Сейджуро всё это допустил. Сам бы он, конечно, не позволил даже сомнительных взглядов в свою сторону, если бы только был хозяином тела, и теперь он наконец может всё исправить. Как же долго он ждал и терпел это непозволительное безрассудство. Вот только с того времени много чего изменилось, изменились сами отношения между ними, но… Сейджуро знал, что кое-что всегда остаётся неизменным. Кагами не может сейчас ничего ответить или даже сказать что-нибудь напоследок и просто смотрит на скрывающуюся за поворотом фигуру Акаши. Кагами молчит, но в этом нет ничего постыдного, по крайней мере, он не скажет какую-то глупость, о которой сам успеет пожалеть, и не даст Сейджуро повод к новой атаке, которую не сможет отразить. Сейджуро и сам не горит желанием сражаться, и они оба отступают, Кагами, правда, это нужно куда больше. До него доносится негромкий стук закрывающейся двери, но щелчка не следует — ключи Сейджуро оставил в квартире. Одновременно быть раскрытым и отвергнутым двойником того, в кого посмел влюбиться, — Кагами не знает, что может быть более нелепым и отвратительным. Это давит на него неподъёмным грузом, а внутрь закрадывается глухая боль отверженности. Он не так злится на внезапный уход Императора, как на то, что Сейджуро уступил ему своё место. Сколько глупостей они ещё натворят? Что из этого всего последует? «Что тебя побудило к таким действиям? Зачем тебе это?» — Кагами не знает, когда он сможет задать эти вопросы и задаст ли их вообще. Кагами звучно, громко выдыхает. В какой-то мере он даже рад, что этот заноза-выскочка ушёл, ведь они бы друг друга точно не выдержали, и Кагами сам бы его выгнал через несколько дней. Правда, вместе с ним исчез и он и… вернётся ли он вообще? — вот что тревожит Кагами. «Какого чёрта их до сих пор двое?» Кагами хватает себя за нестриженные, уже успевшие отрасти и лезущие в глаза волосы, пропуская их между пальцев, и слегка оттягивает, потом массирует кожу головы. Помогает мало, он слишком зол и разочарован сегодняшним днём. В несколько шагов он преодолевает расстояние до бара и берёт первую попавшуюся бутылку. В руке оказывается коньяк «Hennessy», купленный Акаши незадолго после его переезда к Тайге и благополучно забытый. Кагами хочет запустить вычурную бутылку с красивыми надписями об стену, но сдерживается, понимая, что отмывать стены и собирать осколки со всей кухни он точно не хочет. Он достаёт другую бутылку, на этот раз — ром, и сразу наливает двести. Выпивает залпом, горло обжигает, а по венам разливается приятный успокаивающий яд, от которого Тайга и не думает искать противоядие. Тайга кривится, язык ужасно щиплет и печёт, а потом появляется тёрпкий и даже сладковатый привкус. Градусы ударяют в голову, и Тайгу понемногу отпускает, но ему кажется, что этого всё ещё недостаточно, и он повторяет процедуру. После второй порции по телу разливается долгожданная нега, нервная система успокаивается, а сам он становится расслаблен и апатичен, как вата. Сегодня он не собирается никуда идти и вспоминает, что пропустил немало матчей NBA — самое время их посмотреть. А Сейджуро с его выходками он мысленно посылает куда подальше, обещая сегодня о нём не вспоминать.

***

Сейджуро спускается по лестнице, матерясь, что лифт именно сегодня не работает. У подъезда стоит такси, вызванное заранее. Всё остальное он тоже уже подготовил. Его ждёт одноместный номер в спальном районе города и, как он надеется, спокойные, никем не потревоженные дни в Токио. Сейчас остаётся только доехать туда, и там не будет Тайги, его взглядов… заботы. В груди у Сейджуро неприятно печёт, и возникает чувство, что он поступил неоправданно жестоко, это ощущение хочется вытравить, но никак не получается, оно расползается ещё больше, навязчиво въедаясь глубже, туда, откуда уже не достать. Сейджуро стискивает зубы, но не отступает от своего решения (поздно уже, да и гордость не позволит), в то же время ему кажется, что так поступить было правильно, ведь он-то не настроен с Тайгой ни дружить, ни тем более встречаться, в отличие от того, кто уступил ему место. Притворяться, что всё по-прежнему, что он — прежний, было бы глупо и унизительно для Императора, а тешить надежды Тайги было бы куда более жестоко, чем сказать правду в лицо, поэтому он останавливается на том, что всё-таки поступил правильно, хотя убедить себя в этом до конца не получается. Таксист просит несколько ен за ожидание, Сейджуро кивает и протягивает ему монеты, и они отправляются по указанному адресу. Они едут достаточно быстро, и Сейджуро без интереса наблюдает пейзажи за окном, сменяющиеся медленнее, чем ему хотелось бы. А ему хочется лететь со скоростью света, чтобы всё сливалось в непрерывную разноцветную линию, и потерять где-нибудь по дороге камни, что осели у него внутри. «Ты же знаешь, что я не люблю Тайгу, и всё испорчу в случае, если ты проиграешь. Я не стану жить с ним в одном доме и скажу всё, что о нём думаю, он потом точно будет на тебя… на нас злиться». «Знаю, но я ведь ещё не проиграл, и разве не ты так отчаянно хотел, чтобы я съехал? Выиграешь — и такая возможность представится». «Ты можешь об этом пожалеть». «Надеюсь, этого не случится». «Ты не жалеешь?» Сейджуро молчит, а Император чувствует себя неоправданно одиноко, впервые он сомневается, наверное от того, что долго не был главным в теле. Почему ему так тяжело? Из-за того, что у Сейджуро всё-таки были какие-то чувства к Тайге? Наверное, да, потому что другого объяснения он не находит. Он не сказал даже половины того, что думал о Тайге, он вообще сказал ему только необходимое, самое важное, чтобы уйти. Чего он боялся? Император теряется, ведь раньше он ни в чём не сомневался, а теперь не хочет признавать, что отступил. Неужели он тоже изменился? Акаши безумно рад, что движение на дороге свободное, и они почти нигде не стоят, ведь «зависания» в пробке он бы сейчас не выдержал. Они быстро доезжают до отеля, Акаши расплачивается, водитель помогает ему выгрузить сумки и уезжает, не забыв с дежурной улыбкой пожелать хорошего дня. Акаши стоит перед отелем, осматривая его и окрестности, непонятно почему сам расплываясь в улыбке; наверное, его заразил тот таксист. От Синдзюку — основного делового района, далековато, от университета тоже далековато — не меньше часа езды, если повезёт, но Акаши от чего-то весело: то, что он здесь, никто не знает, а значит, его никто не найдёт, вообще никто, если он сам не захочет. Акаши ловит на губах привкус мнимой свободы, но он горчит куда больше, чем он рассчитывал. Акаши берёт чемодан, который едва ли не больше его самого, и тащит этот груз по небольшим ступенькам отеля. Ступенек немного, что радует Акаши, и он с облегчением выдыхает, поднявшись к входу. Он уверенной походкой проходит внутрь через кружащуюся дверь, спиной чувствуя на себе чей-то любопытный взгляд. Сейджуро нет до него дела, и он, не обращая внимания, направляется прямо к стойке регистрации. Он хочет подтвердить свою бронь, но узнаёт, что произошла ошибка, и вместо одноместного номера ему забронировали двухместный с двуспальной кроватью. Просторная кровать — это хорошая новость для Сейджуро, привыкшего спать на большой кровати с детства, поэтому он не так уж расстроен, но формальности ради переспрашивает девушку: — А одноместный номер есть? — Нет, — с милейшей — наверное, самой милой в её арсенале — улыбкой отвечает девушка извиняющимся тоном. Сейджуро замечает, что она слишком сильно сжимает шариковую ручку в руках и улыбка — неестественно натянута. Нервничает. — Хорошо, я беру этот, — Сейджуро соглашается быстро, решив не тянуть эту трагикомедию. После заполнения бланка, девушка вручает ему карточку, теперь её улыбка приобретает более естественный, куда более тёплый и приятный оттенок, и говорит: — Спасибо, что выбрали наш отель. По всем вопросам можете звонить по указанному на карточке номеру. Акаши кивает, забирая карточку, и едва заметно улыбается. Произошедшее с утра уходит на второй план, уступая место новым событиям, и груз, что тянул вниз, становится легче. Сомнения понемногу стираются, и он возвращает себе уверенность, посмеиваясь над своей нерешительностью и неуместным чувством вины, заглушенным, но не выветренным окончательно. Лифт в отеле работает, поэтому Акаши не приходится тащить свои сумки на второй этаж, он тратит пару минут на то, чтобы дойти до своего номера, проводит карточкой, и дверь с характерным щелчком открывается. Номер оказывается компактным, всего на одну комнату, с небольшой прихожей, ванной и туалетом, но на большее Сейджуро и не рассчитывал. Кухни, к сожалению, нет, но в ближайшее время Сейджуро не собирается готовить, так что можно считать, что там есть всё необходимое. Номер чистый и ухоженный, так что в целом Сейджуро остаётся доволен. Он заталкивает чемодан в прихожую, и следом заходит сам. Он с размаху запрыгивает на кровать, от чего та прогибается и предупреждающе скрипит, рискуя проломиться, но Сейджуро это не заботит, он раскидывает руки в стороны и слишком глубоко вдыхает воздух, отдающий сыростью. Он какое-то время просто лежит, вглядываясь в белый потолок, словно он обладает волшебными свойствами и способен выбелить самые тёмные стороны личности. Он в это не верит, но инстинктивно впитывает белизну глазами, улыбаясь. Потом вскакивает и открывает окно, только сейчас замечая, что за ним есть и небольшой балкон. Не долго думая, Сейджуро переступает порог и оказывается на открытом балконе с железными перилами. Он смотрит на снующих внизу людей, непрерывный поток машин по проезжей части, серые неприметные здания, среди которых пёстро выделяются несколько ярко выкрашенных многоэтажек, рекламные щиты, магазинчик книг и манги и несколько закусочных быстрого питания. Ему это всё быстро надоедает и, вдыхая напоследок запахи города, которые совсем не отдают свежестью, а являют собой смесь гари, обыкновеннейшей пыли и разнообразной еды, начиная от жареного мяса и заканчивая сладкой выпечкой, Сейджуро морщит нос и возвращается в свою комнату. Этот день он проведёт в тишине, возможно, за чтением какой-нибудь новой книги. У него как раз есть с собой ещё не начатая «Кафка на пляже», купленная где-то полгода назад, и, возможно, как раз сегодня настанет её день. Сейджуро идёт в душ, а после, окончательно расслабившись, поудобнее садится в кресло и открывает книгу. Всё, что нужно к университетским занятиям, он успеет прочесть за пару часов, а времени ещё целых полтора дня.

***

Кисэ живёт у Касамацу уже два дня. Когда Кисэ позвонил ему с просьбой разместить на пару дней (не уточняя, на сколько именно), Касамацу подозрительно спокойно спросил, с чего вдруг, но Кисэ слишком хорошо знал своего друга, чтобы поверить в такую реакцию. Поэтому, дав ответ, Кисэ предусмотрительно отстранил ухо от телефона, из которого тут же последовали крики о том, что нельзя быть таким безрассудным, что они с Аомине на пару два бестолковых кретина и прочее, и прочее… Когда гневная тирада утихла, Кисэ виновато сказал, что всё понимает, но ему срочно нужно у кого-то пожить.Тогда последовало вполне серьёзное и спокойное: «Приезжай». Кисэ знал, что так будет, поэтому позвонил именно ему. Из всех его друзей из Кайджо Юкио был самым трудным в общении, но самым надёжным. Перед тем, как пустить Кисэ в дом, Касамацу несколько минут молча на него смотрел и хмурился, а Кисэ не решался пошутить, что складка между бровей очень скоро может стать его постоянной чертой лица. Пройдя в дом, Касамацу сказал, что может приютить на пару дней, но не более, так как потом к ним приезжает в гости тётушка со своей семьей, и это он уже никак не может изменить. Потом Юкио внезапно остановился и сказал: — Извини. От неожиданности Кисэ замер на полушаге, потому что извинялся Касамацу крайне редко, и, не подумав, спросил: — За что? — Да потому что не могу помочь тебе, хотя… Ты сам виноват. Кисэ не видел его лица, но был уверен, что Юкио покраснел, а сам Рёта сглотнул от накрывшей приятной волны чувства, что Юкио всё-таки за него переживает, что невозможно почувствовать за криками и пинками. Поступив в университет, они пересекались гораздо реже, так что пинков Кисэ больше не получал, однако за эти два дня понял, что характер Юкио не сильно изменился, хоть он и не пинался больше, но отказаться от своей манеры командовать не мог. Кисэ смотрел на это с ностальгической усмешкой и обычно не спорил, делая что-либо по распоряжению Юкио. Иногда, правда, это не приводило к успешным результатам, и тогда Кисэ перехватывал инициативу на себя. Так, например, было вчера, когда они готовили ужин, так как родители Юкио задерживались на работе, а дома были ещё и два младших брата. После неудачной попытки приготовить удон с курицей, когда Юкио перепутал соевый соус и растительное масло, Рёта предложил промыть еду, чтобы избавиться от чрезмерно солёного привкуса, и заправить всё заново. Тогда они съели пусть и не самый вкусный ужин, но зато не остались голодными. А сегодня Рёте нужно съехать, а ещё каким-то образом забрать вещи из их общей с Аомине квартиры, желательно не пересекаясь с ним самим. Потому что, если они встретятся, Рёта совершенно не знает, как себя вести и что делать. Он не знает, как объяснить причину своего внезапного ухода, чтобы Аомине не рассмеялся ему в лицо, и ещё он уверен, что Аомине его не отпустит, пока всё не узнает, а Рёта пока не готов ни рассказать о том, что его тревожит, ни списать всё на нервы и безоговорочно остаться рядом. Сегодня с утра Юкио сказал, что его не будет до вечера, так как появились неотложные дела, связанные с приездом тётушки, и Кисэ может остаться до вечера, но потом ему придётся уехать. За привычной сердитостью Юкио скрывал желание помочь, и немного злился от того, что не мог этого сделать. Он уже не извинялся, но Кисэ казалось, что он явственно слышит извинение в его голосе. Кисэ был благодарен и, позволив себе обнять Касамацу (за что получил тычок в бок), сказал: — Я потом обязательно отправлю тебе что-то вкусненькое. — Будто в этом дело, дурак, — сказал Юкио, глядя в сторону, снял с себя обнимающие руки Кисэ и направился к выходу. У Юкио алели кончики ушей, как всегда, когда Кисэ раскрывал его намерения и слишком открыто благодарил. Кисэ не собирается ждать до вечера, он спускается вниз прямо сейчас, и лучезарно улыбаясь, благодарит за тёплый приём маму Юкио, спрашивая, что она хотела бы получить в знак благодарности. Она смущённо улыбается в ответ и говорит, что не стоит об этом заботиться, а Кисэ может приходить к ним, когда захочет. Рёта думает, что мать Юкио не выглядит на свой возраст, а кажется гораздо моложе в своей немножко наивной манере поведения и с ямочками на щеках, проявляющимися во время улыбки, такой искренней, что Рёте кажется: всё непременно решится лучшим образом, несмотря на то, что сейчас он совсем запутался. Выходя из дома, Рёта отмечает, что Юкио характером совсем не похож на приятную в общении и вежливую мать, но это его не огорчает, разве что чуть-чуть. Кисэ садится на метро (хорошо, что у него есть с собой деньги) и едет до станции Сэнгакудзи, которая ближе всего к их съёмной квартире. Идея даже Рёте кажется безумной, но другого варианта он не находит: он собирается ждать, пока Аомине выйдет из дома, потом пробраться в их квартиру и забрать свои вещи. «Как вор какой-то», — думает Кисэ, прячась за деревом, и смеётся самому себе. Он пытается быть незаметным, но если кто-то из людей в округе окажется достаточно наблюдательным, то так и подумает, что Кисэ вор. Поэтому сейчас Рёта надеется, что безразличие прохожих его не подведёт. Он ждёт около двух часов, ноги уже порядком затекли, он их почти не чувствует и устало переминается с одной на другую, надеясь, что Аомине сегодня куда-нибудь выйдет. Кисэ заносит ожидание в свой чёрный список, помечая галочками «утомительно», «скучно», «тошнотворно». Ещё через полчаса ему на все тридцать два зуба улыбается удача, а вместе с ней ликует и Рёта, когда из проёма парадного показывается статная смуглая фигура с синими коротко стриженными волосами. Аомине сначала смотрит по сторонам, и Кисэ кажется, что его взгляд на пару секунд задерживается на дереве, за которым он стоит. У Рёты замирает дыхание, но затем Дайки разворачивается и направляется в сторону метро, и Рёта выдыхает с облегчением. Сейчас Рёта становится аналитиком, у него в голове прокручивается три самых вероятных варианта, куда может пойти Дайки: в супермаркет, в книжный магазин за новыми журналами или в торговый центр за новой игрой или чтобы скопировать чей-то конспект. В зависимости от того, куда и за чем он пойдёт, колеблется время, на которое может рассчитывать Рёта: от получаса до двух часов. Конечно, Дайки ещё может пойти на баскетбольную площадку или поехать к Тайге, но в таком случае Рёте можно не беспокоиться о времени. Кисэ хочет свести риск к минимуму и уложиться в кратчайший срок, поэтому, не теряя времени, он быстрым шагом приближается к подъезду и подымается на десятый этаж, поворачивает ключ в замочной скважине и влетает внутрь. Сказать, что Рёта не нервничает, значит, солгать. Он не собирается сбегать от Аомине, но пока ему ещё надо многое осмыслить, и он не готов встретиться и решить свою — их — судьбу. В квартире Рёта застаёт беспорядок, насквозь пропахший Дайки, если честно, за эти пару дней Аомине развёл полный срач, и Рёта всегда удивлялся его умению быстро превращать квартиру в какую-то берлогу. Длительное время он с этим боролся и даже продвинулся до того, что Дайки убирал свои вещи в шкаф и мыл за собой посуду, но теперь, похоже, всё сошло на нет. Рёта недовольно морщится, но нельзя сказать, что злится, ведь он знает, почему так произошло. Он видит на столе открытый ноутбук Дайки и брошенные рядом битные наушники, потёртые милитари джинсы на кресле и приставку возле вазы, стоящую на старом журнальчике с Май-чан, и внутри него подымается что-то тоскливое, он понимает, насколько Дайки ему успел стать родным и важным, что даже если им придётся расстаться, Кисэ долго не сможет его отпустить, забыть. Кисэ вспоминает о времени и с усилием одёргивает себя от бесплодного созерцания того, что называется громким словом «гостиная», однако сейчас точно этому статусу не соответствует. Он решительно направляется в спальню, доставая чемодан и беспорядочно забрасывая туда свои вещи: одежду, учебники, плеер и то, что может быть необходимо на неделю-две. От того, что он их не складывает, они занимают много места, и Кисэ тратит ещё некоторое время, чтобы затолкнуть их внутрь и закрыть чемодан. Потом он думает пойти в ванную и забрать свою зубную щётку, но останавливается. Так Аомине подумает, что он съехал насовсем, а Кисэ не хочет заставлять его чувствовать себя брошенным. Когда время переваливает за полчаса, Кисэ уже собрал всё необходимое, но он всё ещё находится в квартире, и сердце начинает биться чаще, так что Кисэ накрывает его рукой и делает несколько глубоких вдохов. Тем не менее он находит клочок бумаги и пишет на нём: «Подумай о своём будущем к тому времени как я вернусь. Я тоже подумаю о том, чего хочу. Я хочу знать ответ, что нас ждёт? Чего мы можем друг от друга ожидать?» Оставляя её на журнальном столике у ноутбука, так чтобы Аомине её точно увидел, Кисэ ещё раз бросает беглый взгляд на комнату и удаляется, поспешно закрывая дверь. Выволакивая свой чемодан, он садится в подъехавший лифт и спускается на первый этаж. Пока он едет, ему кажется, что когда двери откроются, на выходе его будет ожидать Аомине с пронизывающим вопросительным взглядом и изогнутой правой бровью. Он не набросится с кулаками, но его выжидающее молчание будет гораздо более тяжёлым и многозначительным, вынуждая Кисэ оправдывать свой поступок. Аомине умеет очень красиво обвинять (что не скажешь по его прямолинейной натуре), и хотя Кисэ умеет не хуже, чувствует, что встреться они сейчас, именно он будет обвиняемым. Кисэ набирает в грудь воздуха, чтобы не растеряться в таком случае. Его опасения не оправдываются, и на выходе его никто не ждёт. Он вздыхает то ли с облегчением, то ли с лёгким разочарованием, и направляется куда-нибудь подальше от дома. Идя с такой яркой внешностью (Кисэ оделся в то, что было жалко мять в чемодане) и чемоданом по улице, он привлекает взгляды прохожих, и некоторые даже оборачиваются ему вслед, кто-то особо дерзкий присвистывает, узнавая лицо с рекламного щита, а, может, он видел короткометражку, в которой недавно снялся Рёта, кто-то даже предлагает пожить у него, если Кисэ ищет, где остановиться. Кисэ действительно ищет жильё, но вежливо отказывается от предложений, улыбаясь так, что девушки тают, а парни смущаются. Пара девушек просит автограф, и Рёта останавливается, чтобы подписать фото и школьный дневник. Пройдя два квартала, Рёта чувствует себя крайне уставшим и заходит в расположившийся по правую сторону от дороги сквер. Там он находит свободную лавочку и сразу же опускается на неё, вытягивая ноги, и снимает шляпу с головы, оставляя её рядом с собой. Потом он поправляет волосы, ероша их, и спускается рукой ко лбу, легонько его потирая, рука скользит дальше — ко рту, и Кисэ чувствует на своих пальцах влажное тепло дыхания через приоткрытый рот. Кисэ размышляет. Вопрос, где он будет ночевать, стоит ребром, и он решает перебрать варианты, начиная с самого… рискованного. Он набирает номер Сейджуро не потому, что они слишком хорошо ладят и понимают друг друга, а, возможно, потому, что его советы часто оказываются дельными, а помощь — неоценимой. Именно он подтолкнул Кисэ не ходить вокруг да около, а сказать Аомине о своих чувствах прямо и так же прямо предложить встречаться. То, что Аомине воспринял его серьёзно и потом согласился, заставило Кисэ улыбаться гораздо ярче обычного и излучать саму радость почти всю неделю, а когда Аомине признался, что если бы Кисэ не предложил, то сам бы он вряд ли решил перейти на новый уровень, заставило Кисэ почувствовать горчинку в их тогда ещё относительно безоблачных отношениях. Поэтому сейчас после гудков в трубке раздаётся негромкий прохладный голос, не выражающий ничего конкретного: — Кисэ?.. — Акаши-чи… Давно мы не разговаривали… — Не так уж и давно, всего лишь три недели прошло. — Три?.. — Ты что забыл, как мы встретились на остановке метро? — Да, прости, такое нельзя забыть, — с напускной серьёзностью говорит Кисэ, вспоминая как они обменялись парой слов, а потом их отнесло в разные стороны вагона. Акаши в трубке недовольно хмыкает, улавливая насмешку Кисэ, и Кисэ почти чувствует, как на том конце провода сверкают глаза, но Акаши не злится, а просто становится серьёзнее и переходит сразу к делу: — Что-то случилось? — в его голосе звучит неприкрытая ирония, и Кисэ становится неловко от того, что по большей части это он нуждается в помощи Акаши и ни разу не было наоборот. — Да, — Кисэ с шумом выдыхает и разом признаётся. Всё равно скрывать что-либо от Сейджуро бесполезно. Пауза длиною в десять секунд кажется Кисэ вечностью, он слышит, как в трубке что-то шелестит, а потом наконец звучит голос Сейджуро: — Я готов выслушать, если хочешь… — Да… М-м, как бы сказать… Я решил временно пожить отдельно от Дайки… — Кисэ затихает, ожидая хоть какой-то реакции. — И что в этом такого? Хоть вы и встречаетесь, это не означает, что вы не можете взять что-то вроде отпуска. — Я так рад, что ты меня понимаешь. — Кисэ доволен такой реакцией и закладывает ногу на ногу, но не спешит пока ни радоваться слишком сильно, ни расслабляться. — А как у тебя дела? — Думаю, неплохо. — О, кстати, Дайки к вам сегодня заходил? Или, может, они с Тайгой пошли… — Откуда мне знать? — Акаши резко обрывает Кисэ. — Акаши-чи? — голос в трубке звучит крайне удивлённо, и Акаши недоволен, что сорвался. Он вздыхает и открывает свои карты: — Я сегодня от него съехал. — Да?! — удивление Кисэ достигает максимального значения, судя по его голосу. — Ну чему ты удивляешься? — пытается остудить его пыл Сейджуро. — Ты ведь съехал почему-то от Аомине, а мы с Тайгой даже… не встречаемся, — последние слова он особенно выделяет и вкладывает туда смысл, непонятный для Кисэ. Кисэ интуитивно чувствует, что лучше об этом сейчас не спрашивать, вместо этого он задаёт вопрос, который сейчас интересует больше: — А где ты живёшь? Акаши уже понимает, к чему клонит Кисэ, но не уходит от ответа и заявляет прямо и правдиво: — Снимаю номер в отеле. — Правда? А можно я к тебе приеду? — Кисэ не раздумывает долго, сам до конца не понимая, почему хочет встретиться с Сейджуро. — Это стоит понимать как «можно я с тобой поживу»? — Акаши, как всегда, догадлив, и на этот раз даже подталкивает Рёту. — Если ты не против… А расходы напополам поделим, — бодро отвечает Рёта, откровенно радуясь такому повороту. — Поступай как знаешь, сейчас я не против, но если тебя будет слишком много, пойдёшь искать другое место. — Понял-понял, — говорит Рёта, он доволен тем, что не придётся искать место для ночёвки. Он не думал, что всё обернётся таким образом, к тому же ему интересно, что произошло у Тайги с Сейджуро. Сейджуро диктует адрес, Кисэ записывает, потом выходит из парка и почти сразу ловит такси, его довозят быстро, не более чем за полчаса, Кисэ с интересом разглядывает вечерние пейзажи города, разодетого в пёстрые вывески и флуоресцентные огни, и даже запоминает дорогу. Когда он бодрым шагом заходит в небольшой отель, почему-то все обращают на него внимание, а девушка за администраторской стойкой кивает в знак приветствия и немного смущённо улыбается, Кисэ тоже кивает и улыбается ей в ответ, ровным шагом подходя ближе, спрашивает: — Можете меня зарегистрировать в… — Кисэ заминается, вспоминая номер. — В двести одиннадцатый номер? Кажется, этот номер называл ему Сейджуро, и он радостно кивает со звуковым сопровождением: — Да. — Заполните, пожалуйста, все поля, — она протягивает ему планшет. Кисэ упирает взгляд в девушку и принимает планшет, едва соприкасаясь руками. Девушка слегка смущённо вздрагивает и на щеках проступает светлый румянец. Кисэ по-прежнему улыбается, он хорошо знаком с такой реакцией на себя. Этим можно пользоваться для своей выгоды, но Кисэ предпочитает не делать этого или делать только в крайних случаях. Сейчас не такой случай. Поэтому Кисэ переводит взгляд на экран и начинает вводить данные, чувствуя как девушка несмело его разглядывает. Когда графы заполнены, Кисэ подымает свои светлые карамельные глаза и кладёт планшет на стол. Девушка с тёплой улыбкой произносит, глядя в глаза: — Хорошего вам вечера, Кисэ-сан. Акаши-сан в номере. — И вам тоже, Химэко-сан, — Кисэ успевает прочесть имя на бейджике, чем снова смущает Химэко. Кисэ разворачивается к лифту и уже не смотрит в её сторону, правда, он ловит на себе её робкий взгляд, когда садится в лифт и разворачивается лицом к стойке регистрации. Потом заходят ещё двое пассажиров, закрывая собой обзор, и двери закрываются. Кисэ выходит первым на следующем этаже и быстро находит нужный номер. Он стучит в дверь, сначала ему никто не открывает, но спустя минуту или две дверь щёлкает, и в образовавшемся проёме появляется каменное лицо Сейджуро, а затем и он сам. — Ну, заходи. Я уже, знаешь ли, спать собирался. — Акаши не спеша открывает дверь, пропуская Кисэ внутрь. — Прости-прости, я постараюсь не шуметь. Кисэ переступает порог и чуть не спотыкается о чемодан у входа. Акаши ведёт себя властно, будто живёт тут уже не первый день, а целый месяц, и вообще, этот номер — его собственность. Он свободно располагается в кресле, берёт в руки книгу и не обращает внимания на Рёту. Акаши сидит перед ним в халате и выглядит по-домашнему и одновременно безоружно опасно. Рёта знает, что Сейджуро сам себе оружие, острый, как бритва, особенно когда кажется безвредным и расслабленным, он как отточенный клинок, такой тонкий, что не заметен в воздухе, пока на него не наткнёшься. Этот клинок, однако, может ранить как окружающих, так и сломаться сам, наткнувшись на что-то более твёрдое. Кисэ замирает, то ли от обманчивой безоружности, то ли от чувства незримой опасности, и ему кажется, что всё здесь успело пропитаться присутствием Сейджуро и даже воздух принадлежит ему. Дурацкое ощущение, но на пару минут Кисэ становится трудно дышать, будто вместе с воздухом в его лёгкие впитываются обжигающие красные искры, но это не может быть правдой. Рёта прокашливается, и думает, что такой подавляющей ауры он уже давно не встречал. В баскетболе они все были асами, но если Аомине он мог без сомнения назвать настоящим зверем, то Акаши — монстром. Кисэ ещё какое-то время стоит на месте и не двигается, пока Акаши не подымает на него спокойный взгляд. Только сейчас Рёта замечает, что его левый глаз снова отливает золотом. По спине бегут лёгкие мурашки, направляясь к копчику, но Рёта не обращает на них внимание. Наверное, он слишком внимательно всматривается, так, что Сейджуро приходится ответить: — Это я. Почему ты застыл? Я ведь тебя жду. — Меня? — Кисэ от удивления даже показывает пальцем на себя. — Не люблю засыпать первым, — так же спокойно и безразлично поясняет Сейджуро, а с каждым словом подавляющая аура становится всё легче, постепенно рассеиваясь и прячась по углам, исчезая. Кисэ верит умиротворяющему голосу Сейджуро, всегда верил, и расслабляется. Глаза Сейджуро от усталости краснее обычного, Кисэ почти видит на глазных яблоках капилляры, он догадывается — Сейджуро читал книгу целый день, в этом он как ребёнок — не знает меры. — Иди уже, — тихо добавляет он. И Кисэ идёт в душ, вымывается под горячим напором, подставляя нежную кожу лица под пар и обливаясь с головы до ног. Ему хорошо и приятно, и он почти засыпает, а запах вишнёвого геля ударяет в нос, напоминая о лете и заставляя думать о его приближении. Когда он выходит, Сейджуро уже лежит под одеялом с закрытыми глазами, но всё ещё не спит. Кисэ останавливается в размышлениях, что ему делать, ведь кровать в номере одна, а Сейджуро его туда не приглашал. — Чего ты ждешь? Залазь или хочешь спать на полу? Кисэ пару секунд мнётся и залазит с другой стороны кровати, мысленно радуясь, что одеяла два, потому что так близко они друг к другу не были с времён как были детьми в Тейко. В тренировочном лагере на первом году обучения Кисэ не хватило места в общей комнате, поэтому его хотели поселить отдельно, что ему до жути не понравилось. Он пожаловался Акаши, что боится спать в той мрачной комнате один, и Акаши ничего не придумал лучше, чем предложить спать на своей кровати. Кисэ, правда, пару раз упал (один раз он сам ворочался, а второй раз Сейджуро столкнул его во сне), но это его не расстроило. Для детей это было нормальным, но они уже достаточно взрослые, и такая близость кажется им непривычной и даже неправильной. Кисэ ворочается, ему неуютно, и что-то постоянно мешает. Спать на одной кровати с Акаши теперь — страшно, но Кисэ молчит, потому что говорить о таком нельзя. Сейджуро тоже не спит и молчит. — Если неуютно, тебя здесь никто не держит, — следует через пятнадцать минут, когда Кисэ снова шумно переворачивается. — Всё нормально, просто… — С Кагами ничего не случилось, думаешь я тебе что-то сделаю? — Нет… — Верь мне, — слишком мелодично, завораживающе и даже сладко-приторно говорит Сейджуро. — Я ничего тебе не сделаю. Кисэ успокаивается и через пятнадцать минут засыпает, Сейджуро засыпает следом. Они спят друг к другу спинами, не соприкасаясь. За окном уже ночь, одни спят, а другие только просыпается для ночной жизни, ведь Токио никогда не спит, днём освещаемый солнцем, а ночью искусственным светом фонарей и разнообразных вывесок. В токийском небе не видно звёзд, в нём отсвечивают лишь ненадёжные пёстрые огни мегаполиса.

***

Аомине уже третий день живёт без Кисэ, и впервые за месяц его тошнит от приставки. Наверное, потому, что он играл с ночи без перерыва на сон и еду. Он отключает игру, отталкиваясь немного от стола, и закрывает уставшие глаза. Ему это не нравится, он не был зависимым от игр, и сейчас не даст им взять верх. Глаза пекут от перенапряжения, и перед собой на тёмном фоне он видит очертания кругов. Солнце поворачивается, и его лучи ровными полосами прокрадываются в комнату сквозь неплотно закрытые шторы, идеальными линиями они расчерчивают пол, стены, мебель, искривляясь мягкими изгибами по её контурам. Солнце высветляет темноту перед глазами Аомине и немного греет. Аомине думает, что всё это глупо. По началу он не волновался, рассчитывая что Кисэ вот-вот вернётся, что он просто вспылил и по возвращению скажет: «Прости, это нервное из-за работы». Но Кисэ так и не вернулся за три дня, а значит, всё было серьёзнее, чем предполагал Аомине. Он стал замечать вещи, на которые раньше не обратил бы внимания. Например, каждый раз открывая шкаф и видя вещи Рёты, выходя в ванную и видя множество флаконов и тюбиков, да и просто смотря на обои, украшенные Кисэ, Аомине неизбежно вспоминает о нём. За полгода они успели обжить квартиру, но Аомине не думал, что за полгода она так впитает их повадки, привычки, что их характеры вплетутся в саму атмосферу, и квартира станет отображать их самих. Рёта был тем, кто поддерживал порядок, а Дайки успел развести бардак за пару дней, сам теперь не помнит, где что лежит, и ищет вещи наугад. Раньше это было привычным образом жизни, но теперь в этом хаосе он утопает, почти задыхается. Кто бы мог подумать, что он так привыкнет к порядку и даже будет в нём нуждаться. По Кисэ он скучает, без Кисэ в этой квартире — одиноко, в голове — путаница, а неизвестность и неопределённость давят на виски, заставляя сомневаться и перебирать все возможные варианты. Аомине даже приходит в голову, что его бросили, но он никак не хочет в это верить. Потому что быть брошенным — это худшее, что Аомине может представить в отношениях. Его тошнит от этой комнаты, его тошнит от всего этого, и он понимает, что ему срочно нужно отсюда выбраться, пока он окончательно не сошёл с ума. Он звонит тому, на кого может положиться, нажимая кнопку вызова напротив знакомого номера. — Алло, — звучит глухо и отстранённо, Аомине настораживается и сомневается, по правильному номеру ли он позвонил. — Бака… — он решает проверить свои сомнения, используя своеобразный индикатор. По реакции он сможет определить, что произошло. Когда Кагами в хорошем настроении, он отшутится или незлобно обзовёт Аомине, когда во взвинченном — отошлёт куда подальше, а когда… — Кагами, — звучит глухо и почти безжизненно, и Аомине это совсем не нравится. — Аомине, я знаю, что это ты, заканчивай дурачиться. А когда вот так, это значит, что всё совсем плохо. — Тайга… Что случилось? Несколько секунд молчания, и Тайга недовольно сопит в трубку. Потом отвечает: — Да ничего особенного. Аомине злится, ведь знает, что Тайга лжет. — Не вешай мне лапшу на уши. Выкладывай, — с напором говорит он, не подразумевая возражений. — Да что тут говорить? — голос у Тайги кислый. — Правда, ничего особенного. — Аомине хмурится, а Тайга в трубке вздыхает, он знает, что Аомине уже не отстанет, а чтобы из него вытягивали информацию щипцами, он не хочет. — Сейджуро сегодня съехал, — признаётся он. От камня на душе откалывается кусок и звучно падает в пропасть, как только он это произносит. Если с кем-то поделиться, становится легче. Нет, не с кем-то. С Аомине. И разница действительно есть. — Вот же мудак, — не сдерживаясь, говорит Аомине. — Он ведь знал о твоих чувствах, чего же раньше не ушёл? — Ну… — Тайге приятно, что Аомине на его стороне, и отрицать, что Сейджуро мудак, совсем не хочется. — Просто, кажется, это второй Сейджуро сделал. — Опять?.. — С досадой говорит Аомине. — С этим даже ничего не сделаешь. Не завидую я тебе. Тайга и сам себе не завидует. — Да забей, через пару дней всё пройдёт. Что именно пройдёт, Тайга и сам не знает, но он рассчитывает прийти в себя и справится с внезапной хандрой как можно скорее. Желательно, прямо сегодня. — Слушай, давай я к тебе приеду, а то меня и самого от происходящего уже тошнит. — Приезжай, — звучит тихо, плохое настроение ещё держится, но голос становится мягче и теплее. Поддержка, понимание… Это делает невыносимые события не такими уж невыносимыми, проливает лучики света, там где казалось, кромешная тьма, и делает невидимые нити, что сбились в комок и не дают дышать, видимыми, тогда появляется шанс их распутать. Словят ли они свои шансы или пропустят? Напряжение спадает, и холодная погода становится чуточку теплее ближе к вечеру. — Через полчаса буду, — решительно говорит Аомине, и это звучит как скреплённый договор о взаимопомощи. Аомине собирается быстро, и лишь закрыв квартиру на ключ, расслабляется и вдыхает свободно, у него чувство, будто он вырвался из какой-то клетки. Выходя на улицу, он на несколько секунд задерживается у подъезда, прежде чем двинуться в путь. Он обводит взглядом двор и останавливается на старом большом дереве возле детской площадки. На мгновение ему кажется, что там промелькнуло что-то жёлтое, но когда он всматривается, щурясь, видит только дерево. Наверное, показалось. Аомине поворачивается и идет в сторону метро по солнечной стороне улицы. Приближается вечер, и Солнце в это время не слепит, а ненавязчиво освещает полосами дороги и здания, когда с другой стороны уже тень. Солнце мягко ложится лучами на кожу лица Дайки и даже немного согревает. Дайки добирается за полчаса, и когда он звонит в дверь, Тайга не заставляет себя ждать, он выходит в спортивках и какой-то потрёпанной футболке. На голове у него тоже бардак, а на щеках залегает румянец. На вдохе Аомине разборчиво чувствует запах сладковатого алкоголя и совершенно спокойно спрашивает:  — Ты пил? — Ага, — Тайга пожимает плечами, а потом как-то укоризненно добавляет: — Ничего от тебя не скроешь. — А надо?.. Чего меня не подождал? — Аомине смотрит на Тайгу в упор, и говорит совсем серьёзно, так, будто без него Тайга наделает глупостей. — Я это с утра… У меня ещё есть, так что можем и вместе выпить. — Можем, но не сегодня, — решительно заявляет Аомине. — А сейчас мы пойдём на баскетбольную площадку и будем играть, пока держат ноги, пока не выдохнемся так, что до дома придётся ползком ползти, так, чтобы ни одна дрянная мысль о том, что тебя кто-то бросил, не смогла пробраться в твою голову. Аомине это нужно самому не меньше, чем Кагами, и они оба это негласно понимают. Матчи NBA хоть и были интересными, но настроение поднять и отвлечь от глупых переживаний так и не смогли, а значит, с поставленной задачей не справились. Кагами не приходится уговаривать. Он собирается быстро и через считанные минуты выходит с оранжевым мячом в руках. Они идут на площадку молча, молчание несколько неуютное, но они не знают, как его разбавить: оба на взводе, нервы натянуты, и они надеются выплеснуть напряжение в баскетболе. Мяч летает как сумасшедший, так, что его траекторию могут отследить только эти двое, но никак не зеваки-прохожие, остановившиеся поглазеть. Он ударяется об землю с титанической силой, нещадно стирая шершавую поверхность, два зверя носятся по площадке в дикой охоте за мячом, а кольца с обеих сторон кажется вот-вот снесет ураганом, созданным ими. Они не выверяют движения, и не осторожничают, они рвутся в бой, без оглядки тратя силы, используя зрелищные финты и тяжёлые для исполнения приёмы. Но это им и нужно. Где-то через час они оба лежат на лавочках, тяжело дыша и не в силах пошевелится. — Какой там хоть счёт? — спрашивает Тайга просто чтобы не заснуть прямо здесь. — А… Я сбился, когда забил тебе сотый. — Я забил не меньше. — Да ну?.. — По любому. Ты прошляпил мяч, когда какая-то девчонка начала орать, что ты супер. — Я пропустил его потому, что неудачно поставил ногу, а не потому что кто-то мной восхищается. Ты чуть не ударился лбом об кольцо, когда кто-то неожиданно засвистел. — Так ты заметил? — Твои косяки я замечу всегда. — Как и я твои. Они смеются, совершенно вымотанные и уставшие, что даже не чувствуют своих тел, но на душе становится легче, а в головах чище. Действительно, всякие глупости больше в голову не лезут, а на какие-то переживания у обоих нет сил. Через полчаса они встают с лавочек, чтобы вернуться в дом. По пути заходят в закусочную, где закупаются чизбургерами и бургерами терияки, и у них завязывается совершенно непринужденный и беззаботный разговор: — Опять чизбургеры? Терияки вкуснее. — Не заливай мне тут. Чизбургеры — лучшая еда! Они смеются, поскольку в этом их вкусы не изменились. — Это всё американская культура, тебе не понять истинных японских прелестей. — А я горжусь своей мультикультурностью. — Ого, ты новое слово выучил? — Я побольше тебя знаю, так что не смейся. Оценки свои лучше в универе подтяни, а то вылетишь.  — Эй-эй, а сам-то? — Я не такой ленивый. Аомине хочет сказать: «А я не такой тупой», но вовремя тормозит, чтобы не поцапаться и не испортить улучшенное настроение. Вместо этого он говорит: — Ну, с ленью-то я легко могу справиться, если захочу. Кагами замолкает для того, чтобы прожевать бургер, а затем запить его колой. Аомине тоже уплетает свои бургеры терияки. Когда они возвращаются домой, уже довольно поздно, и Аомине остаётся ночевать у Кагами. Кагами застилает ему постель на большом диване в гостиной. Аомине ворчит и говорит, что спать на кровати удобнее. Тайга отвечает, что ему лень перестилать постель во второй комнате, Аомине тоже лень, поэтому приходится смириться. Вымотанные, они оба засыпают быстро.