***
В это же самое время, в отдаленном квадранте Зета… Бывшее воплощение Прусского королевства продолжал стажировку у Даркмэттера, сам не забывая быть для инструктора репетитором. Гилберт старался не закатывать глаза и вообще быть помягче к новичку, когда тот пробовал повторить за пруссом фразы на немецком, но… Блин! В каком месте это было похоже на немецкий? Немецкий надо «лаять», а не мурчать как француз под нос! И в какой-то момент прусс не выдержал издевательств над родным языком. Улучшив момент, когда они будут одни, он жестом прервал попытки синеликого ученика повторить очередное слово и как гаркнул: — ГАВ! — Чё? — Остолбенел Ворп от неожиданности. Так сильно гавкание Гилберта было похож на реальный лай. — Я тебе что говорил про мой язык? — Не без ехидства переспросил Гил и сам же ответил, обрывая каждое слово, будто пролаяв всю фразу. — Ла-ять на-до, ту-по ла-ять! — резко перешёл на нормальный говор. — А не это твое… — и стал усиленно пародировать Франциска, — мур-мур-мур… Ля тужур, мон дью… Тьфу! Язык сломаешь! — Возмутился он и снова обратился к ученику, но уже помягче: — Понимаю, собаки тебе не очень и мой акцент тебе далек, но и ты пойми меня! Мое родное мурлычут, когда натурально гавкать надо. — Вирррс! Я что должен гавкать?! — Возмутился Ворп, да так, что прям хоть беги в страхе от шпиона — довели! Обидели! — Ну, ну… Ты это… не того… — Резко сбавил обороты Гил, надо же какой обижулька попался. Аурой, как Ванька не давит, но смотрит зверем. Он даже рискнул хлопнуть Ворпа по плечу. — Извиняй, чет я переборщил. Но и ты пойми меня, не идут моему языку мягкие интонации. Жёсткий он, ну какой ни есть — мой родной язык. Не можешь или брезгуешь «пролаять» слова, так хоть прорычи что ли. — Schmetter-r-rling saß auf einer-r Blume! — прорычал Ворп, злясь на Гила за то, что он так с ним. Почему этот язык такой… такой… Ворп и не подозревал что нужно произносить слова с неким нажимом, он-то думал, что можно говорить, как все и этого будет достаточно… Однако его учитель почему-то помалкивает, неужели недостаточно рыкнул? — Может повторить? — неуверенно, с некоторым недовольством, произнёс шпион. — Ну вот! Как и положено! — Довольно кивнул Гилберт, едва сдерживая улыбку. — Запомни, на немецком страшным лающим акцентом нужно произносить все! У меня как ругательство звучали даже такие милые вещи, как — Schmetterling saß auf einer Blume!!! — Гаркнул он так, словно покрыл матом самого Ворпа и всю вселенную заодно, а затем… сдерживая хихиканье, перевел. — Бабочка села на цветочек! Ксе-се-се… — Уф… — недовольно отвел глаза Ворп, — и почему нельзя говорить как обычно? Обычные звуки, пусть и… немного запутанные. Согласных много. Неужели прям это обязательно? Ладно, я постараюсь. Раз уж так надо. — Надо. Еще как надо! Это же — фишечка моего языка! Это то, что отличает немецкий от кучи остальных языков! Так что — только лаять! Kätzchen trinkt Milch! — Снова словно сматерился злобно немец и тут же ехидненько пояснил, показав на припустивших по коридору со всех ног жучков: — Впечатлительные с этой фразы обссыкаться могли, а ведь фразочка-то милейшая — котенок пьет молочко. А ну-ка, — хитро прищурился, — повтори фразу, зная о ее милоте, да так, чтоб звучало как угроза прибить! Ворп вздохнул и попытался подумать о чем-то его раздражающем, на ум шли какие-то незначительные мелочи, но лишь шпион вспомнил об Америке — рук сами сжались в кулаки. Как бы ни жаль было мальчишку, но сколько он ему крови попортил своими выкрутасами! — Kätzchen tr-r-rinkt Milch! — грубо прорычал Даркмэттер, его явно не нужно было просить теперь напрячь голос. — Во! Теперь вижу — стараешься! — Гил показал Ворпу класс обеими руками, но тут же спросил с подковыркой: — А, если не секрет — в чем причина твоего внезапного успеха? Хотя-а… — махнул рукой, — так и быть, не пали контору! Мне твоего успеха достаточно! Ошарашившись от похвальбы — неужели получилось? — а потом и от расспроса, Ворп мотнул головой и нехотя пробомотал, хотя ему разрешили не раскрывать тайны: — Амер-рика… Можно я не буду пояснять почему? — И шпион насупился. — Ксе-се-се-се-се!!! — Гил так и согнулся пополам от ржача. Но веселился он недолго. Помнил, где он, потому заставил себя успокоиться. — Слышь, я тебя не виню… — Гил всхлипнул напоследок и смахнул набежавшую от ржача слезу. — Тут и объяснять не надо. Одно слово — Америка — и всем все ясно! Да уж, этот типчик кого угодно доведет. Он ведь… — Гил чуть не сболтнул, что именно Америка с его братцем-черномагом, виноваты в их с Ванькой пленении. Но вовремя опомнился. Все-таки этот шпион себе на уме. — Он всех еще до упразднения ТАК бесил, что даже Англия, родимый братец, хотел как-то раз его укокошить. Во как! — Вот как? — Теперь уже и Ворп невесело усмехнулся, одним уголком рта. — Я ведь Зургу говорил, что… этот парень вряд ли исправится и покорится. Да кто меня слушает. Ладно, забудь. — Ворп опять нахмурился, ему показалось что он опять наболтал если не на раскрытие тайны, так на попытку порицания самого Зурга. И что страшнее — Ворп не знал. — Ксе! Ну, Америка, он всех доведет, даже святого. Раз уж родной брат, который его на руках таскал и чуть ли не в попу целовал, в какой-то момент психанул и хотел убить его. И наш Император таких людей наверняка не встречал, вот и подумал, что Альфред — легкий орешек. Это ж — уникум, блин. И хвала деве Марии, что он — уникум. Двух таких охламонов вселенная бы не выдержала! Ксе! — Ну почему же… — немного обрадовался Ворп возможности сменить тему. — Встречал, но не таких… самоуверенных. Упрямых скорее. И очень бесящих своим появлением всегда. — А так да, именно таких как этот парень — нет, не встречал. — И не встретишь… — Гил покачал головой. — Дай-то дева Мария, что не встретишь… «Дева… Мария?.. — удивился Ворп, глядя на то как вздыхает его учитель немецкого. — Интересно кто это такая? Почему он её упомянул… Неужели это их богиня… тогда? Надо будет выяснить…» — А кстати, — перебил его мысли Гил, — это кого ты такого упрямого и бесящего вспомнил-то? Поделишься, если не секрет? А то, может, я тебе взамен чего тоже сболтну. Про наших, например. Про историю. А то скучно тут, хоть вешайся. — А это про Лайтера. Разве ты не знал? — и Ворп довольно уставился на Гила, радуясь — «уж теперь точно!» — смены темы. — Лайтер у нас поперек глотки стоит каждый раз. Как только наш смелый и справедливый Император Зург начнет захватывать какую-нибудь планету или претворять свой злобный и великий план в действие или вовсе — устраивать какую-нибудь мелкую пакость даже не Альянсу, а какой-то мелкой планетке — тут же прилетает этот мой бывший напарник, Вирс бы его побрал! И начинает орать, что он всех остановит добро восторжествует, и нас всех покарают… Хорошо хоть Император уходит каждый раз от него. И то после великой битвы, потому что за Лайтером прибывает иной раз весь Альянс. — Ворп досадливо покачал головой: — Ну вот кто так делает, а?! Если уж прилетел один так и сражайся один! Даркмэттер конечно не стал упоминать о том, что его Император тоже бывает нечестен — сам он редко сталкивался один на один со знаменитым рейнджером, всё больше посылал либо его, либо своих солдат-шершней. Да Гилберт и без откровений понял того. Не первый год прусс жил на белом свете. И он-то знал, что идеальных людей не существует. Вернее, был в его памяти один — абсолютно безгрешный человек на планете Земля, и того распяли те, кто умело строил из себя святош. — Ладно… — махнул рукой Байльшмидт. — О чем тебе рассказать-то? Я ж обещал — откровение за откровение. Рыцарь сказал — рыцарь сделал! — Тогда… — Ворп задумался. Ему о многом хотелось спросить этого типа, но он сомневался, что получит честные ответы. Не из-за желания прусса наврать. Чутье подсказывало Ворпу, что людям, вроде Пруссии, просто западло врать. Такие гордо и сразу выплеснут всю правду на собеседника. Ну, по крайней мере, на воле. У Зурга же даже правдолюбцы попридержат свою правду в себе, если они не самоубийцы. Так что парочку провокационных вопросов Ворп попридержал когда-нибудь на потом. И задал самый интересующий его: — Слушай… А это правда, что ты Германию вырастил? Просто как-то не похож ты на ласкового папочку. — Но-но! — Набычился было прусс, но потом загадочно осклабился: — Правда, не похож? Значит — хорошо держу свой стиль! Но так оно и было. Германия же появился благодаря мне! Хочешь знать, как? Я просто-напросто завоевал и заставил объединиться разрозненные земли, а когда те исчезли, появился мой братец — Людвиг. Был такой миленький, маленький мальчик, ну и… кто-то же должен был вырастить из него сильную нацию? Правда на Людвига положил глаз один мой родственничек — Австрия. Он все спорил, что из него воспитатель лучше. Ага, блин! Ты Италию видел? Во-от! А этого трусливого плаксу как раз воспитал Австрия. И Людвиг вырос бы таким, у такого-то лошарного воспитателя! То ли дело он рос под моей опекой — сильный, умный, смелый! Немного нелюдимый… но это уже его личная черта характера. Остальное же привил ему я! — Да? — удивился Ворп. — А по тебе — не скажешь… Ну извини, ты никак не тянешь на хорошего воспитателя, правда. Скорей как на военного, которому дай ребенка — дите взвоет, муштра всё же дело нелегкое даже для новеньких. — Не, Людвиг не взвыл. Он с самого появления не нуждался в муштре. Сразу был благоразумным, любил учиться, познавать новое. И брал пример со старшего брата! — Гил горделиво задрал голову, но не слишком, чтобы не напрашиваться на неприятности. — И тренироваться он начал сам. Вот веришь, я его не гонял, не принуждал. Он сам решил стать похожим на меня. Это другое дитя взвыло от моей муштры! Догадаешься — какое? Подсказка — в попку старшим братом зацелованное и этого же брата предавшее. Ксе-се-се! Ворп фыркнул, уже даже и подсказки не были нужны. Этот ребенок ещё сидел в тюрьме долгое время и от долгого сидения только и мог что грозиться. — Этот тот у которого руки-ноги затекли, да так что я его в тюрьме поил? — «Наивно» спросил шпион. — С места сдвинуться не мог… А всё-таки, неужели Людвиг был НАСТОЛЬКО серьёзным ребенком? Ни разу не играл в прятки или… ну когда дети бегают друг за другом… Беганьки? Неужели он ни разу не веселился? — Увы, да. Слишком серьезным. Он с первых дней существования понял, что он — особенный. Он осознавал важность скорее набираться знаний и развиваться. И он понимал, что другие дети вокруг него слишком быстро вырастут, состарятся, ну и потом… Он останется без них. У нас было своего рода табу — привязываться к конкретному человеку. Слишком больно потом было его терять. А насчёт детей среди наших… Остальные нации уже повзрослели или подросли к тому моменту. Тот же Феличиано намного старше Людвига. Хотя по виду не скажешь, да? Инфантил, которого долгое время подавлял мой рохля родственничек. А веселился он… Тебе не понравится ответ. Ну да ладно. Собаки были для него друзьями, пока меня рядом не было. Он дрессировал их, учил… А когда возвращался я, мы с Людвигом и его сворой отправлялись на охоту. А став постарше, Людвиг и вовсе стал веселиться со мной. — А-а… — протянул шпион, и задумался. — Просто… ну я так понял что вы были детьми и не смотря на то что вы — воплощения, вы всё равно именно были детьми. А он как-то сразу родился взрослым. Это очень странно. Это наверное из-за тех объединённых… областей? Они передали взрослость ему? Жаль немного… что он как-то не был ребенком. Он точно теперь веселится? Наверняка по взрослому? Ну… Пиво, машины… с девушками — наверняка нет, он видимо из-за этих войн за ними толком и не ухаживал… Игра с собаками, дрессировки? Да, ты немного угадал, я не очень их люблю. Но что поделать, раз ему это нравится, то пусть. Кто я такой чтобы ему это запрещать? — Пиво. Пиво мы любим… — мечтательно и как-то тоскливо протянул Гил. — Пиво и то отобрали. На планете Столице нельзя спиртное. А безалкогольное, так, детское баловство… — вздохнул тяжко и выдал полушепотом. — И тут, я так понимаю, тоже сухие законы действуют? Забей! Хотя бы машины у нас с ним остались. Когда нам проверять этих ваших шершней? — На работе — да, сухой закон! — тоже выдохнул Ворп. А в отпуске — хоть залейся. Ему безразлично, как ты отдыхаешь, главное, чтобы хорошо работал. А раз хочешь поработать, да с машинами… — Ворп прикидывая что-то, задумался. — А, ладно. Будешь отвечать тогда за это. Пошли. Пойдем сегодня и проверим. Заодно я оценю твои способности механика. — Во! Вот это уже интересно! Идем! — Воодушевился Гилберт. В своих способностях он не сомневался. И это не было пустой самоуверенностью, он действительно являлся талантливым инженером. Что он и доказал через некоторое время. Просто понаблюдал немного за Даркмэттером, хмыкнул, ксе-се-секнул и стал самостоятельно проверять и настраивать всех роботов.***
У Ивана Брагинского тоже было полно дел. Он уже и сам был не рад, что разболтал вчера суровому правителю о побитых жучках-тунеядцах. Кстати, нашел он всех виновных довольно быстро. Всего лишь пригрозил, что — если не найдет настоящих виновников, отыграется на первых, попавшихся под руку, в целях назидания. Остальные не стали искушать судьбу, сами нашли провинившихся и сдали их страшенному дылде в шарфике, чтоб только не попасть под его «волшебную палочку». Ванька в душе поплевался на такое малодушие, но вслух похвалил гаденышей-жученышей за их поступок, засунул провинившихся в мешок и потащил получать кару. Не к Зургу. Пожалел все-таки засранцев. Решил сам воспитывать. Притащил на склад, где ждали своего часа различные материалы, вывалил их из мешка и заявил: — Значит-ца так, граждане тунеядцы, отлынивающие от работы, еще и наглым образом сбегающие от надзирателя… Целых два нарушения за один день — во как! И что с такими делать? Нам такие тут не нужны! — Достав свой кусок трубы, Ваня ловко крутанул оный в руках, из-за чего жуки еще сильнее затряслись от страха. — Но так и быть, колоть вас, как орехи, я сейчас не стану. Слишком жирно — лишать крейсер сразу нескольких работников. Поступим так — работа на скорость и продуктивность! Тот, кто справится лучше всех — наказан почти не будет, кто похуже поработает — тому и наказание больше. Самому плохому работнику — прицельный удар «волшебной палочкой» по темечку! Ну как? Интересное же состязание, да? — Перепуганные насекомыши наперебой закивали, заливаясь слезами, а Ванька, хмыкнув, продолжил отповедь: — Вот то-то же! Будет урок и выжившим из вас, и остальным тоже! А теперь — марш работать! Сортировать материалы! Время пошло! Жуки от страха начали пахать, как не в себя. Носились без остановки, волоча каждый в свою кучку куски металла или минералов, которые были раза в два а то и в три больше самих жуков. Надрывались, изнемогали, плакали, но таскали и таскали материалы, пока страшный надзиратель наблюдал за ними и даже — снимал на камеру. Ну и издевался. Комментировал, что дескать — У того малая кучка! Видать жить не хочет! А теперь у этого кучка меньше! Зато голова побольше — будет много забавных брызг, когда он по ней съездит «волшебной палочкой»! А может и по тому съездит — слишком медленно он стал работать. А потом, когда измученные тяжелым физическим трудом насекомыши, едва держась на ногах, выстроились перед ним, сказанул: — Аха! А я запутался, ктось работал хорошо, а ктось плохо… да и кучки у вас одинаковые. Не прощать же вас всех? Жирновато будет — тунеядцам помилование и остальные без урока останутся, поэтому — получат все! — Жуки, все в панике и слезах, готовы были помереть от страха прямо щас, но Ванька добавил. — Не палочкой, работали же! Значит польза от вас всё-таки есть. Получите по пендалю для ускорения и второй отсек для разбора материалов. Успеете до отбоя — посчитай, заслужили помилование. А теперь — становись за пендалем! И действительно, придав ускорение каждому жуку пинком под зад, Ванька отправился докладываться к начальству, прихватив с собой сделанную видеозапись. Зург с превеликим удовольствием просмотрел видео с изнывающими от усталости, но вкалывающими жуками. Правда слуге своих эмоций не показал. Наоборот, еще и возмущаться начал, придираться: — Это как понимать? Запутался и помиловал всех? Если ты жуков не различаешь, то надо было помечать. Тебя поставили надзирателем или кем? — Ну… так они, вроде, синяками помеченные… кое-кто. Да и краски какой или бумажки с ручкой я не взял… — Чуть подрастерялся Ваня, но быстро взял себя в руки. Спасибо опыту, с такими вот правителями приобретенному. — Да и кучки у них были практически одинаковые. Чтоб их смерить, пришлось бы весы тащить, иль еще что-то для измерения. А эти стояли бы, ждали… отдыхали, зря время теряли бы. А так — снова работают. Да и до этого работали все на совесть, вон как пахали! Так что свою вину они искупили я считаю. Ну не в тюрьму же их, не на пытки? Они же вас не предают, тайны ваши не воруют и не отдают налево или рейджерам, диверсиями не занимаются. За что их, за тунеядство, да на такие наказания? Не, пусть уж лучше работают. Зург вроде и остался доволен ответом. Правильно мыслит слуга. Но все-таки снова прикопался к русскому, на этот раз из любопытства: — А у тебя разве не так было? Как у тебя поступали с такими? — Ну… — Ваня задумался на миг, припоминая. — Вина соразмерна была наказанию. Ну да. За тунеядство в СССР не казнили, да и не сажали, а заставляли пахать бесплатно на стройках и прочем тяжелом труде. А вот за воровство наказывали серьезнее. А за расхищение государственной собственности вообще расстрельная статья была. Заводят приговоренного в комнатку, гасят свет и… — сделал жест, будто стреляет из пальца, — пульку в буйну голову, чтоб остальным неповадно было! — Что, вот так сразу? — То ли обрадовался, то ли скептически спросил Император. — Без суда и следствия? — Ну почему… — даже удивился Ваня. — Судили, конечно. Но если человек был пойман «на горячем», если были свидетели, то приговор для государственных воров был один — расстрел! Это быстро было. Свидетели подтверждали, приговор всё же писался, но это именно что было быстро. А то может, если где не в городах, а в глухомани, бывало и так — «Тебя видели, ты воровал, тебя и расстреляем, всё. А приказы потом напишем, чего сейчас время терять». Сурово, зато порядок был и воровать боялись. — А-а… вот значит, как у тебя было… — понимающе кивнул Зург, ему понравились такие методы против тех, кто вредит и ворует. — Похвальная система у тебя, Брагинский. А говорил, что нечем хвастать. А ещё что у тебя из такого было? Иван задумался и начал вспоминать, перечисляя попутно за что сажали: — Если вы про расстрельные статьи, то их много было. Смертная казнь применялась за измену Родине, шпионаж, убийство государственного или общественного деятеля, совершенное в связи с его государственной деятельностью. Так же — за диверсии, бандитизм, уклонение от призыва в военное время, изготовление и сбыт поддельных денег, нарушение правил о валютных операциях, хищение государственного имущества в особо крупных размерах… Ну, это я уже упоминал. Еще за — умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, изнасилование, повлекшее тяжкие последствия, и изнасилование малолетних. Да, и у меня встречались мрази, которыми и людей не назовешь… Прошу прощения. Продолжу… За получение взятки в особо крупном размере, а так же получение взятки должностным лицом, занимающим ответственное положение, тоже полагался расстрел. Еще за посягательство на жизнь «милиционера»… — Ванька вдруг решил умолчать про аналог рейнджеров, — народного дружинника. Это такие добровольцы, которые следили за порядком среди своих же. Смертная казнь так же предусматривалась за ряд военных преступлений, таких как — неповиновение военнослужащего приказу, дезертирство, насильственные действия военнослужащего по отношению к командиру, совершенные в военное время, добровольная сдача в плен, мародерство и тому подобное. Вот, собственно, и весь перечень. За остальное же пахать заставляли. Ссылали в ГУЛАГ, для ударного труда. ГУЛАГ расшифровывается как — Главное Управление исправительно-трудовых Лагерей. Специальное отделение, осуществлявшее контроль над лагерями и использованием труда заключенных. Почти как ваши шахты. А кого не ссылали по причине менее тяжких нарушений, так те тоже в тюрьме работали. Ибо нечего зазря штаны просиживать, даже в тюрьме. Пользу надо приносить было. Вот и этих жучьих тунеядцев я работать отправил. Впрочем, воля ваша, Амператорское Величие. Решите пересмотреть приговор — так тому и быть. — Добавил он под конец смиренно. Надо же показать мнительному самодуру, что он тут — пуп земли, а Иван Брагинский — с боку припека. Зург в ответ лишь слегка рукой махнул, мол — нет ему дела до таких мелочей, для этого рабы есть. — Позволите мне идти, продолжать трудиться ради вашей империи или вы желаете узнать о чем-нибудь еще из моего прошлого? Или может, будут какие-нибудь дополнительные указания вашему смиренному слуге? — Вопросил Ваня с легким полупоклоном. Зург лишь снова махнул рукой, мол — иди уже, не трать мое время! — С вашего позволения, Амператорское Величие… — Иван снова поклонился и поспешил оставить сурового правителя в одиночестве. Он сразу понял, что злейшеству не до его компании. Наверняка зачитался текстами мрачных песен, которые Иван преподнес ему еще утром, перед работой. Но показывать увлеченность чем-либо, каким-то жалким слугам — гордыня давит. Посему, пущай сидит один, читает. Все спокойнее, что никто не будет нависать над душой.***
Вернемся на планету столицу, к источнику проблем русско-прусского дуэта (и не только их одних). Обидно, что ни говори, когда твои планы — быть под боком у дорогого сердцу человека — сыплются из-за болезни оного. Ну хоть не отправили бедняжку Джонса убирать улицы или не сослали в общагу, а сдали на поруки старшему братцу — уже спасибо! Керкленда в институте пока не было. Не приехал ещё с очередных раскопок, но собирался заскочить сюда вечером. Все же, такое событие — младшенький явился поработать над своими данными! Правда, ни черта он не поработал. Из головы не шли тяжкие мысли о заболевшем учителе. И даже данное ему обещание — прийти завтра в больницу с чем-нибудь интересным — не помогало сосредоточиться на работе. В таком состоянии и застал вернувшийся вечером Артур. — Базз заболел… — Буркнул Альф вместо приветствия с таким видом, будто не Лайтер, а он сам разболелся непонятной хворью. — Ну, как заболел, так и выздоровеет, — отмахнулся Артур, распаковывая вещи. — Тем более тут. Тут даже рак излечивают какими-то препаратами меньше чем за месяц. И никаких побочек, как от химиотерапии. Сам же мне вчера в сообщении поделился. — Не факт что выздоровеет… — Альф тяжко вздохнул. — Врачи уже несколько раз проверили его и ничего не нашли, но Базз почему-то же кашляет. Что с ним? Все думали, что аллергическое, но анализы ничего не обнаружили! — Он достал из кармана курсантской формы лист со вчерашними результатами анализов и подал брату. — Вот! Ничего они не нашли, но… Базз же кашляет… — Это вчера делали анализы? Ну-ка… — Любитель сбора информации про всех и вся взял лист и как следует изучил содержимое. — Действительно. Все чисто. Хотя… может вчера по анализам ничего не было видно, а сегодня они все найдут. — А если так и не найдут? — Альф шмыгнул носом. — Должны найти. — Успокоил его Арти. — Тут медицина развита. Найдут причину и вылечат. Ну не сглазили же его, чтоб не найти причину болезни… — Усмехнулся он. — Точно?! — Нахмурился Альф. — Что — точно? — Недопонял Арти резкой сердитости братца. — Ты — точно его не сглазил? — Я что — идиот по-твоему, проклинать кого-то, кто приглядывает за тобой и делает из тебя нормального человека? — Рассердился в свою очередь Артур. — Я проклял пока только нашего прусса. Хотел и русского, для надёжности, но не было времени заскочить домой. Сам знаешь, я один пашу за всех, ради всеобщей же истории. — Я уже сам всё сделал. Сиди на этих своих раскопках. — Перебил Альф начавшуюся было тираду британца. — Что сделал? Перебрал все данные на сегодня? — С надеждой осведомился тот. — Нет. Проклял Россию, чтоб тот не вернулся. — К… как… это?.. — Остолбенел Артур. — Легко. Подбросил на тот алтарь с янтарем вещь русского! — Горделиво заявил янки и… едва успел отскочить от кинувшегося к нему брата. — Арти, ты чего?! — Я — чего?! Я придушить тебя хочу! Идиота!!! — Артур снова кинулся за братом, явно нацеливаясь на его шею. — За что?! — Альф не был дурнем и метнулся по другую сторону рабочего стола, кося взглядом то на дверь, то на окно. — А типа не за что?! — Артура едва не разрывало от гнева. — Сколько раз я тебе говорил, непутевое ты отродье, не лезть в мои магические дела! Вспомни — чем закончился твой последний магический эксперимент? Из-за кого мы все сейчас в полной заднице? — Да я же ничего серьезного не сделал. Просто подбросил туда одну вещь России… — И где же ты ее взял? К нему домой ты точно не заходил. И в музее давно не был, чтоб спереть отсюда вещь Брагинского. И к Китаю ты тоже не заходил. Так откуда вещь, умник? Почему ты так уверен, что это была именно вещь России и из-за тебя не загибается кто-то другой? — Но тех деревянных кукол делает же только Россия. Помнишь?.. такие… — Альф задумался, припоминая. — Деревянная, пухлая, полая, а внутри прячется ещё одна, а в той ещё одна, и ещё… — Матрёшки? — Догадался Арти и даже немного подуспокоился. — Да. Матрёшки из всех оставшихся наших делает только русский… — но тут же разволновался снова. — Но где ты ее всё-таки выкопал? Если ты не заходил ни сюда, ни к Яо?.. — У Базза дома нашел… — У Лайтера? — Арти вылупился на братца, будто узрел нечто невообразимое. — Ну да. Россия подарил их Баззу. Те стояли в его комнате и… Джонса прервал дикий Артуров ржач. Британец чуть не сел на пол от истерического хохота. Чудом прицелился пятой точкой на стул и опустился туда, вытирая руками зареванные глаза. — Арти?.. ты… ты… чего?.. — Альф поежился и боязливо покосился на дверь, прикидывая — придушит ли его теперь старший братец? Может стоит пока сбежать, пусть все уляжется. — Я-то — ничего. А Лайтер твой — известно, чего! Кашляет, говоришь? Не могут найти причин болезни? — Язвительно протянул Арти и снова нервно хохотнул. — А то что для моего проклятья нельзя использовать ЛЮБУЮ первую попавшуюся вещь — ты спросил? К примеру — вещь, которая долго пролежала дома у другого человека. Вещь, которая пропиталась аурой и дыханием этого — другого человека. Такая вещь проклянет и сделавшего ее и того, у кого она лежала дома. А теперь задам тебе пару вопросов. Почему же это не могут найти причин болезни твоего драгоценного Лайтера? И кто же виноват в этом? Кто полез не в свое дело, стал совать непроверенные вещи на чужие алтари? Не подскажешь, Америка? Теперь настала очередь Ала столбенеть от ужаса. Всё-таки дурнем он не был, и сразу сопоставил в голове события последних дней. Украденную матрёшку, тот вылет к оползню и перерыв у Артура дома, и как подложил треклятую вещицу на алтарь. Базз ведь начал кашлять сразу после этого! — Дуем ко мне домой, придурок, смотреть — чё ты там наворотил без меня! — Рявкнул Артур и рванул прочь из кабинета. Янки не пришлось упрашивать дважды. Он быстрей старшего братца прибежал к стоянке такси, сам всучил водителю деньги и назвал адрес. Ну и почертыхался несколько секунд, пока его — «старый ворчливый братец доковылял до авто!». Потом и на авто мысленно ругался за то, что оно едва ползет, пока несчастный дорогой препод американца наверняка страдает в больнице. И прибыв на место, Альф выскочил из транспорта с Артуром в руках, ведь так быстрее добежать до двери вдвоем, чем старикашка Бритт сам будет ковылять тыщу лет. Или нарочно медленно открывать входную дверь, как сейчас. Нет, он издевается! Открыть дверь — дело секунды! Открыл, наконец, пора внутрь! На руках у младшенького прямиком в подвал… Всё-таки британец такой медлительный! Встал перед алтарем и чего-то тупит! — Арти! Так в чем дело?! Базз правда заболел из-за этой уродливой игрушки?! — Не выдержал Джонс долгого, почти вечного (всего в пару-тройку секунд!) молчаливого размышления брата. — Не торопи! — Огрызнулся Артур. — Магия — не терпит торопливости и неосторожности! — Но Базз же болен! — Взвыл янки. Нет, этот ворчливый старикан точно издевается! Делает вид, что думает, а на деле — наслаждается бессилием младшенького. — Я знаю! — Снова огрызнулся Артур и, проведя над алтарем ладонью, продолжил. — И чья, по твоему, это вина? Видишь — над матрешкой сразу два облачка зависли? Одно — остатки ауры России. А вот второе — аура твоего драгоценного Лайтера. И она намного больше русской. Сильно же эта вещь пропиталась самим духом хозяина дома. Удивлен, что Лайтер твой так долго продержался, прежде чем угодить в больницу. И что с ним не случилось несчастья посильнее, чем простой кашель. — К…как это?.. — Альф аж побледнел от испуга. — Легко. — Артур пожал плечами. — По слухам, нашего прусса чуть не съели в Торговом Мире, прежде чем его украл агент Зурга. Так что Лайтеру очень крупно повезло, что он отделался всего лишь кашлем, а не несчастным случаем или внезапной комой. С магией шутки плохи. Я тебе это сотню раз повторял, но нет же, ты лезешь, куда тебя не просят! Чего притих? — Артур оторвался от созерцания алтаря и, обернувшись к брату, пожалел что разворчался. Янки осел прямо на пол, заливаясь слезами от страха за дорогого человека. — Эй! Ну чего разревелся? — Б…Базз… Из-за… меня… Арти… Спасай!.. — Простонало в ответ непутевое дитятко. — Куда я денусь? — Вздохнул Артур с видом мученика. — Исправлю я твой косяк. Не в первый раз же. Дуй к себе, успокойся там, а я займусь твоим косяком. Обещаю, как только я сниму проклятье, Лайтер твой тут же выздоровеет. Иди, иди отсюда и не мешай. Вот так, умница… — Кивнул он поплевшемуся прочь всхлипывающему братишке. Но провожать оного не стал. Все ещё был сердит, что этот недоросток полез в чужие магические дела. А ему теперь всю ночь не спать, проводить сложный обряд по изъятию проклятого предмета с алтаря. Сначала долго-долго… час, а может и два… читать заклинание, потом посыпать на очищаемую вещь специальным составом… Как хорошо, что он заготовил тот порошочек заранее и спрятал его среди специй на кухне. Пора бы сбегать за ним. Что Артур и сделал. Машинально захлопнул дверь за собой и побежал по лестнице наверх, вот только… Зря он так торопился. Зря не держался за перила. Керкленд сам не смог понять — что произошло? Наверное нога отчего-то подскользнулась на ровном месте, и британец полетел вниз. Пересчитав ступеньки своим телом, Керкленд нехило приложился головой о дверь подвала и притих на полу в позе с неестественно вывернутой правой ногой. Альфред все это время исправно не мешался старшему братцу колдовать. Просто засел дома и плакал в одиночестве от страха за препода, пока не обессилел и задремал. Но сон не принес пользы. Сновидение американца было сумбурным и странным. Будто бы он встретился со своим злым двойником, спорил с ним и даже поцапался. «Я не дам тебе испортить нашу общую жизнь из-за жалости к какому-то человеку!» — Завопил злой Джонс и кинулся душить бедняжку доброго Альфи. Тот пытался вырваться но, увы, двойник оказался сильнее. И в тот миг, когда Альфред решил, что ему конец, он проснулся. — Приснится же такое… — Пробормотал он, весь дрожа в холодном поту. Не долго думая, янки решил успокоить себя чем-нибудь вкусненьким но, увы, газировки и энергетиков у него не осталось. «Из-за этого занудного Лайтера!» — Отозвалось в голове раздраженно. — Он беспокоился за мое здоровье! — Огрызнулся Джонс сам на свои же мысли. Любимые конфеты и шоколадки с чипсами нашлись в тайнике под диваном. Выдвижной ящик был буквально забит ими. Только вот есть их совсем не хотелось. И дело даже не во внутреннем голосе, вновь раскритиковавшем Базза — «Он бы и это заставил выкинуть! Зануда!». Хотя… кого янки обманывал, и в нем тоже. Вспомнился тот злополучный день, когда янки подложил на алтарь треклятую деревянную фигурку. Как они с Баззом сидели дома у Альфреда вдвоем, на этой же самой кухне. Как заказали себе несколько комплексных обедов, которые порекомендовал ему Базз. Парочку на ужин и несколько Джонсу про запас. Вот и они, кстати, в морозильнике. Почему-то гуляш из говядины с овощным гарниром показался Алу более приятной пищей, чем все вкусняшки в доме. Ведь эту еду Лайтер порекомендовал из-за заботы об ученике. «А я так ему отплатил. Он болен… из-за меня…» Альф нехотя, ложка за ложкой, впихивал в себя пищу, пока его не отвлек шум сирены. Выглянув в окно, американец увидел, что то была — скорая. Во дворе Артурова дома! Естественно янки рванул туда. — Что случилось?! — Наскочил он на медработников. Те лишь отмахнулись, затаскивая в дом носилки. — Сэр Керкленд сломал ногу… — Дрожащим голосом ответил американцу Джеймс Талер. — Я обнаружил его в подвале, у лестницы. Видимо он упал и… Он был без сознания, но живой… Хвала святой Венере! Живой… — Джеймс выхватил из кармана платок и спрятал в нем мокрое от слез лицо. Почему же ему так не везет? Будто его кто-то проклял… — Успокойтесь, пожалуйста! Возьмите, выпейте. — Один из рейнджеров, приехавших на срочный вызов вместе с врачами, протянул парню стаканчик с пряно пахнущим содержимым. Джеймс безропотно выдул питье и стал отвечать на какие-то вопросы. Джонса тоже спросили, чем он был занят и почему не он обнаружил пострадавшего брата. Янки честно ответил, что спал у себя, потом начал ужинать и только потом собирался к брату. Его показания записали и отпустили домой, дожидаться там решения начальства на его счет. Все-таки свой административный срок Джонс еще не отбыл. А сэр Керкленд, к которому на поруки сдали парня, отбыл в больницу и, возможно, надолго. Альф, чей день и без того был одной сплошной нервотрепкой, ушел домой совсем разбитым. Его мучил страх, что Артур не успел или не смог снять порчу с Базза. Увы, узнать об этом у брата он не мог, как и проверить алтарь — Джеймс-то остался ночевать у Артура дома. И что же будет с Баззом, если порчу не сняли? Вдруг ему станет хуже, или… вдруг Базз впадет в магическую кому! Как в сказках — заснет и не проснется! От переживаний Альфред снова дал волю слезам. Кто ж его увидит, запершегося в доме, и засевшего на кухне с кучей салфеток для слез… Ну кроме призрачной инопланетной девушки, заглянувшей в соседний дом на миг и одарившей янки таким взглядом, будто она узрела не сломленного тревогами парнишку, а сущего монстра.***
Вернемся снова отдаленный квадрант Зета… Там тоже было помянуто из исторического небытия всякое сверхъестественное. А началось все с песен… Ванька еще вчера вечером записал кучу текстов разных песен помрачнее. Разумеется, по приказу жестокого владыки. Зург их все-таки прочитал, ну и заинтересовался парочкой, с непонятным ему, но жутким сюжетом. В первой пелось про сожженного колдуна, который и после смерти смог всем отомстить, насылая на обидчиков смертельный ветер. Одного только оставил в живых, и то та жизнь оказалась страшнее смерти. Вторая тоже была про неупокоенного мертвеца, являющегося по ночам простому человеку: — Я бы это с радостью забыл, Как вспомню — так кидает в дрожь. Но расскажу вам всё как было, Устал от ваших кислых рож! Однажды, набравшись, я вылез в окно, На речку угрюмо взглянул, Вода была красная, будто вино: У берега кто-то тонул, Я мог бы, наверное, бедняге помочь, Но ноги пошли не туда, Вдруг крик оборвался и сгинул он прочь, И стала спокойной вода. И с тех молящий взгляд его преследовал меня, Стал я чаще пить вино, и проклинал тот день я. Жуткая ночь грохотала потоками ливня, В шуме воды мне послышались чьи-то шаги, Я мертвеца у себя на пороге увидел, И голос ужасный его прокричал: «Помоги!» Об пол разлетелась бутылка вина: Ужасным казался мне гость, И боль как огнём мне плечо обожгла, И пальцы вонзились мне в кость. В проклятой реке поднималась вода, Затапливая острова. Я в миг протрезвел и помчался туда, Где рыбацкая лодка была. Теченье лодку уносило, Я зацепиться чудом смог. За борт держась, собравшись с силой, Залез в неё, на днище лёг. Жуткая ночь грохотала потоками ливня, В шуме воды мне послышались чьи-то шаги, Я мертвеца у себя на пороге увидел, И голос ужасный его прокричал: «Помоги!» Всю ночь провалялся без памяти я, Очнулся с больной головой. Причалила к берегу лодка моя, Не помню, что было со мной. В кармане лежала бутылка вина, Но я удивляться не стал, А просто открыл, начал пить из горла И вдруг над собой увидал, Как тучи небо закрывают, И не видно им конца. Раскаты грома вызывают Из речки тело мертвеца. Жуткая ночь грохотала потоками ливня, В шуме воды мне послышались чьи-то шаги, Я мертвеца у себя на пороге увидел, И голос ужасный его прокричал: «Помоги!» Допев песню, Иван замолк, ожидая следующего выбора хозяина. Но тот почему-то замолк слишком надолго. Ваня даже чуть не занервничал, вдруг придирчивому слушателю не понравилось. Он же в таком случае может запретить слуге петь. Ну прямо как Кощей в одном старом фильме-сказке, когда главные герои, братья Иваны, провели его с помощью кукольного театра. «Запрещаю театр! Навсегда!» — гаркнул тот Бессмертный в фильме, хотя поначалу театр ему так понравился. Вот и Зург… вдруг тоже гаркнет, но про песни. Обошлось. Злодей просто задумался о непонятных ему вещах. Ведь как может ожить мертвец? Человек, или другое живое существо, если и умирает, то — навсегда же! То, что может быть как-то иначе — бред умалишенных! Ведь даже тут, с всеми технологиями, невозможно было оживить живое существо из плоти и крови! А уж в призраков Зург и подавно не верил. Как и во всю эту паранормальную чушь. Хотя песни ему понравились. Очень понравились! Просто требовались небольшие уточнения. — А скажи-ка мне, раб… — Отозвался с трона задумчивый голос владыки. — Мертвецы в обоих песнях умерли по-настоящему? Так почему тогда они вернулись в мир живых? Такое невозможно, но они как-то вернулись, чтобы отомстить… — Это просто такой своеобразный фольклор, ваше Амператорское Величие. — Незамедлительно ответил Иван. — Подробнее, раб! — Голос с задумчивого стал требовательным. — Что за фольклор? И почему твои люди вообще интересовались подобным? Тем, чего не может быть. Какой в этом смысл? — Тогда специально для вас, проведу небольшой экскурс в нашу историю религии, без богословия, но всё же… без этих пояснений, увы, не обойтись. У вас вроде Святая Венера сейчас заместо божества? Я человек здесь новый, тысячу лет проспал, о ней ничего не знаю. Так что простите ежели чего не то и не так скажу. Может у вас всё по-другому. Но я не со зла, а с неведения. Но у нас, у славян другое было. Когда люди начали на заре человечества узнавать о мире, они пытались объяснить своё чувство страха или что-то им необъяснимое — чем-то божественным. Дикие мы были в этом плане. Молния в небе сверкнет — и вот мы уже верим в Перуна-Громовержца. Это у нас самый главный бог был, он отвечал за дождь, за молнии, он был старый и мудрый. Белобородый, с длинными волосами до пояса. Обычно такие волосы либо под обруч на лбу из сыромятной кожи убирали, чтобы не мешались или заплетали в косы, но это больше у скандинавов было… У них тоже были свои боги, схожие с нашими, но как-нибудь… потом? Собственно имя Перун имеет значение «бьющий, ударяющий, разящий громом и молнией. В старославянском языке даже молнии раньше называли — перуны. Этот бог у нас отвечал за князя с его дружиной, оберегал их. Ну князь Игорь верил, что оберегал. Да и я… тоже… Хоть и был мал. Помню матушка говорила Перун является владыкой над всеми и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Но… я был мал и практически не запомнил какие именно. Потом у нас за него случился пророк Илия, но это к теме не относится… — Иван почувствовал, что недовольство Императора нарастает и продолжил рассказывать собственно о религии. — Аха, так, о чем это я… во всякой части земли кто-то из богов или божков да жил, в лесу был некий дух леса, в реке — дух реки, кстати говорят у него были дочки и даже внучки… — А в полях дух полей, так? — скептически заметил Зург. — Так про что ты мне это всё рассказываешь? Я просил про фольклор, а ты мне что говоришь? — Об этом и говорю, ваше Амператорство! Мой фольклор без религии не объяснить! — округлил глаза Иван. — После гибели матушки, я и мои сестры, мы так и остались язычниками. Но… но потом пошла с юго-запада одна странная религия, называлась христианством. Это долгая история, ещё до меня было, я сам когда узнал — не поверил. У них был один бог, представляете? Как так? Не было у него и друзей по тем землям, хотя были помощники — некие ангелы, и чем выше был помощник по рангу, тем меньше он напоминал человека, если самый низший был сродни обычному, повыше — имел крылья. Смотря какой чин, такие и крылья были за спиной. Большой — большие, маленький — маленькие. Как летали — не знаю. С помощью… божественности своей? И самое главное, — вскинулся Иван, смотря на Зурга горящими глазами, пытаясь объяснить ради чего затевался этот разговор, — самое главное! У нас отношение к загробной жизни было разным! Представляете? — А… То есть у вас было чуть иначе? — удивился Зург. — А чем — иначе? Расскажи! — С удовольствием, я постараюсь недлинно, — поклонился Иван. — У нас было три мира — явь, правь и навь, в наиболее распространённом понимании — «три стороны бытия» или «три мира славянского мифологического миропонимания». «Правь» — мир светлых богов, божественный закон. «Навь» — обитель тёмных божеств, подземный мир, не только загробный мир, но и альтернативная вселенная, существующая по другим законам. «Явь» — явный, земной мир, мир людей. А у христиан было по-другому. У них был рай, святое место, где жил этот бог и его помощники ангелы и первые созданные богом люди, мужчина Адам и женщина Ева, — начал загибать пальцы Иван. — Земля, на которой никто раньше не жил, а потом первых созданных людей выгнали туда за какой-то грех. И собственно ад. — И что? — Зург хоть и начал сердиться, вроде и было интересно послушать как люди раньше жили, но он не любил тему религии вообще. Поэтому на своих планетах он приказал чтобы всякие религии были забыты. А кто приказ не исполнял, либо были биты и отправлены в шахты, либо… Но почему его раб говорит об этом? Что хочет сказать? Разве это разница? Три мира, только чуть по-другому называются. В чем различие, раб? Я не вижу! — А различие в том, как провожали покойников и в том, как их готовили к жизни после смерти. И ещё кое в чем. Не волнуйтесь, я расскажу обязательно, Ваше императорское Величие, — смиренно поклонился Ваня. — Ну ладно, рассказывай дальше… — раз раб точно расскажет, то можно и не беспокоиться. Однако Зурга задела эта якобы разница в мирах. Это ведь одно и тоже! — «Ладно, может и не одно… Посмотрим, что скажет. Кстати, может и расскажет почему мертвецы сами вставали», — и Зург приготовился слушать дальше. — Самое интересное было, когда человек умирал — у меня это делалось так — покойника обмывали, с обрядами клали его тело в вырытую могилу и закапывали. Было и иное — его тело сжигали на погребальном костре. Зург покачал головой, что ему до каких-то покойников, ему надо было узнать почему такие странные сказки и почему мертвецы оживали. Император было сжал подлокотник кресла и уже хотел встать и приказать рабу убираться в пыточную, а потом в тюрьму, но тут Иван робко спросил: — Прошу прощения, ваше Императорское величие… Но… в вашей религии есть понятие… души? — Что? — Зург вначале не понял почему парень виновато мнется, будто спрашивает нечто непотребное. — Души? — Да, ваше величество. Ну то, что остаётся, когда человек умирает? Что-то без чего человек — просто кусок мяса? Кукла на веревочках? Зург задумался. Вопрос был с подвохом. Что-то такое в той оставленной им религии было, но… — Вроде бы есть… Но предупреждаю, у меня такие вопросы запрещены. — О, ничего, ваше Величество! — почему-то обрадовался Иван. — Я всего лишь для сравнения! У меня, моих сестер и у моей матушки не было такого понятия. То есть было, но не в том смысле. Почти не в том. У нас ведь как было…. В Велесовой книге написано об этом просто. Разрешите зачитаю? «праве бо есь невідомо уложена дажьбом, а по ньяко пря же ся теце яве і та соутворі живо то нашо а токо лі одіде сьмртье есь явь есь текоуща а творено о праві наве нбо есте по тоія до те есте нава а по те есте нава а в праві же есте явъ». Я переведу, не бойтесь, один человек который расшифровывал Велесову книгу, то есть записи на дощечках того времени, перевел это так «Ибо что положено Даждьбогом в Прави…» то есть в аналоге рая «…нам неведомо. А поскольку битва эта протекает в яви, » то есть на земле «которая творит жизнь нашу, а если мы отойдём — будет смерть. Явь — это текущее, то, что сотворено Правью. Навь же — после неё и до неё есть Навь. А в Прави есть Явь.». То есть в Земле — это жизнь наша то что есть и мы сейчас здесь находимся и она-то и сотворена небесами, то есть раем. А Ад — это было и до Земли и было после. А в Раю есть кусочек земли, похожее место, то есть чтобы умершие пока там находятся о жизни на земле не тосковали. Я думаю так. — А кто это… — и Зург попытался произнести незнакомое жужжащее имя: — Джаджбог? — Даждьбог? А, это ещё они очень важный языческий бог. Тоже бог плодородия и солнечного света. «Дажьбог или Даждьбог — это имя объясняется из древнерусского императива дажь «дай» и *bogъ «счастье, благосостояние» то есть богатый, убогий, то есть Дажьбог — «дающий благосостояние». — Все-то у вас боги плодородия… — покачал головой Зург. — Были бог войны, бог тьмы, бог мрака и хаоса, Чернобог… Но вы вроде религию не очень… — осторожно начал Иван. — Если вам будет интересно я потом напишу о них кратко. — И после кивка Зурга, продолжил: — То есть… мы считали, что основной целью и языческих, и православных похорон было облегчение переселения души усопшего в мир иной. Когда человек умирал, то от его тела отлетала душа и отравлялась в Правь. Мы верили в то, что где-то там в Прави, в раю она придет к богам, переродится и они её отправят дальше в путешествие. И она будет жить где-то в другом мире, в другом измерении. Именно переродится, обретет плоть и кровь. Но душа в этом новом теле останется та же что и была в том теле, которое уже лежит в земле. Мы верили, что после смерти начинается другая жизнь, а расставание души с телом — всего лишь этап на пути к вечному существованию. И задачей родственников человека становилась помощь душе в ее путешествии. В могилы к воинам клали оружие и конскую упряжь, а то и коня в ней. Собаку могли в ногах положить. Естественно, уже убитую. А если человек воином не был, клали те вещи, относящиеся к его профессии, с чем он прожил — молоты, наковальни, лук или стрелы. К женщинам — серпы, сосуды, зерно, кухонную утварь. Бывали и нитки, полотна, веретена. И конечно одевали покойных в лучшие одежды, считали, что как его оденут, в том и будет по Прави и в других мирах ходить. Насчёт посуды и животных всё к тому же, мертвому в той жизни тоже как-то жить надо было. Не с голыми же руками туда приходить. Некоторые русы, то есть не я лично, а другие воплощения славян сжигали покойников. Но такое было и у меня. И что что при сжигании, что при закапывании, были живые жертвы. То есть, если это был воевода или князь, или вовсе знатный человек, то убивали нескольких его слуг и одну из жен. Причем убивали ту женщину, которая соглашалась последовать за супругом в иной мир. Никакого насилия, никакого «он без тебя там погибнет!» или «ты должна, он тебя ждёт!» не было. — И видя заинтересованность в глазах Зурга, Иван перекрестился: — Честное благородное, вот вам крест — всё было добровольно! Ведь за насилие в этом плане у меня могли убить того, кто принуждал, поэтому все правила четко соблюдались. А если никто не соглашался, значит хоронили больше с животными. Но если ктось соглашался, то жена должна была радоваться предстоящему «переселению»: несколько дней она пировала, веселилась и тщательно готовилась к воссоединению с мужем. А слуги или слуга если соглашались на это, то тоже должны были проститься со своими, всё же дело добровольное, а у них могли быть семьи. Правда иногда такое писали в летописях-заметках, читал и прям стыдно было. Причем утверждали, что это моё! Даже не знаю нужно ли… ну что будто голые девки на гробу знатного человека это самое… Любились с другими… Чтобы девушка не боялась. Я помню о вашем вопросе, ваше Императорство, не волнуйтесь. Я почему так подробно рассказываю о наших традициях захоронения чтобы вы поняли — у нас всё это было очень серьезно. Чтобы душа попала куда надо… — виновато опустил голову Брагинский. Зург лишь хмыкнул, но продолжил слушать — его внезапно заинтересовала эта страшная традиция погребений. В его мире это было скучно, одели в одежду, положили в гроб или капсулу, ну может даже речь какую-нибудь над могилой скажут и в путь. Скорей всего и могил иной раз не было — либо кремация, либо отправка в космос. А то и вовсе — завернули в ткань, постояли, помолчали и закопали — было и такое. — «Надо спросить у этого рассказчика ставили ли у них могильные камни. Или хоть что-то…» — мельком подумал Зург. — Продолжай, — величественно разрешил Император. — Я слушаю. — Спасибо, Ваше Величество, — чуть поклонился Иван. — Сами видите, что у язычников с телом обходились очень аккуратно и о душе тоже думали. Думал ли при жизни о душе сам покойник — это уже оставим на совести умершего. Но то, что помогали, провожали душу в последний путь — это всегда было. Ведь кто если не другие люди-то? Ну там дальше шло провожание усопшего — тризна… это не интересно. А вот в христианстве практически так же, омывали покойника, отпевали его, просили бога простить его земны грехи и принять его к себе… А до этого три дня лежал покойник в красном угле или посередине дома, люди с ним прощались… Практически без изменений, разве что молитвы эти… Так же с молитвами его закапывали, прощались. С душой так же было — она должна была вначале побыть три дня с родными, как раз могла наблюдать что с её телом делают, потом полетать побыть в нашем мире, повспоминать всю свою прежнюю жизнь, а на сороковой день — отравляться в некое место, где будет над ней суд. И по решению этого суда хорошие ли дела творил человек или плохие — отправиться или в рай, или в ад, к чертям на сковородку. Хотя, смотря какой злодей был конечно… — Иван покачал головой. — Могли и у себя пригреть. — Что за черти? — у Зурга даже маска вытянулась настолько он удивился. — Хм… В религии христианства — это падшие ангелы… Ну там… слишком долго рассказывать. — А ты расскажи! — и Зург съехидничал: — Сам же сказал — не будешь мне проповедями голову забивать. Расскажи, я хоть знать буду. Иван вопросительно уставился на Зурга. Это правда можно? И видя, что Император вроде как дозволяет, всё же решился: — Перескажу кратко. Но учтите временные рамки вначале очень расплывчаты, да и ученые всё чаще в двадцатом веке находили сходство с Библией — это святое писание христиан, так что… всё может быть. — Он замолчал, припоминая самое начало и начал по памяти: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.» Хм… — Иван быстро посмотрел на хозяина и продолжил уже покороче не сточками из библии, но практически дословно по смыслу: — На второй день — создал твердь посреди воды, отделил воду над твердью от воды под твердью, и назвал твердь небом. На третий — сушу, моря и растения. На четвёртый — светила на тверди небесной, то есть Солнце и Луну. Пятый день был для рыб, пресмыкающихся и птиц, а шестой — для зверей земных, животных, различных пресмыкающихся и возможно насекомых, ибо птицам и рыбам тоже жрать что-то надо. И человека. Если что — у бога было много помощников, их я упоминал — ангелов. Вообще у них было три ступени иерархии, в каждой ступени — по три чина. Ангелы — они были самые младшие из низших, Архангелы и Начала — низшие, ну там дальше — Власти, Силы, Наставники или Господства — средние, а вот дальше уже старшие или высшие — Престола, Херувимы, Серафимы, самые старшие из высших. И чем выше был посланник божий, тем меньше от него оставалось человеческого. Первый ранг обычно выглядел как человек, но с огромными лебедиными крыльями. Чем важнее был чин, тем больше было крыльев.[1] Второй ранг был человеческое тело с головой всё в белых перьях, даже лицо и голова и с белыми крыльями на две или три пары. На груди человеческий глаз. А третий ранг — вообще нечто невообразимое: «вид колёс и устроение их — как вид топаза, и подобие у всех четырёх одно; и по виду их, и по устроению их казалось, будто колесо находилось в колесе. Когда они шли, шли на четыре свои стороны; во время шествия не оборачивались. А ободья их — высоки и страшны были они; ободья их у всех четырёх вокруг полны были глаз. И когда шли животные, шли и колёса подле; а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колёса». Жуть, если представить.[2] Иногда их и вовсе в ранних вариантах средневековых библий рисовали в виде зооморфных четырехглавых животных к которым и не сразу-то название не подберешь, это были четырехногие и четырехкрылые химеры у которых были разные части тела: голова льва, крылья — лебедя, тело — человечье, но в таком случае ангел был прямоходящий или бычье, а то и вовсе — орлиное… Но тогда они ходили на четырех лапах, [3] — тут Ваня задумался, будто вспомнил кого-то и усмехнулся сам себе. Но тут же продолжил, пожав плечами: — А уж как выглядел христианский бог — никто не знает. Не в разумении человеческом это было. На ранних изображениях, обычно в книгах, его изображали в виде руки из-за облака… это уж потом на иконах или картинах стали рисовать привычный всем образ — обычного благообразного седобородого старца на облаке… Чтобы людям привычно было его человеческий облик видеть. — Иван решил умолчать о том что до седобородого старца бога изображали как сына Божьего, так сказать олицетворяя в нем и отца и сына одновременно. — Хах, помню в одной книжке-стихах о сотворении мира французского писателя Франсуа Лежёна, под псевдонимом Жана Эффеля, были такие милые карикатуры, там бог там был похож на обычного старичка только с нимбом, а его помощником ангелов нарисовали голенькими детьми.[4] Всё прилично, книжка ведь для детей! Да и ангелы не имеют первичных половых признаков, так что всё прилично там. Но облик у них мужской… у западных стран ангелята обычно были, то есть дети чаще всего младенцы от года до трёх-пяти лет, не взрослые люди… А-а, я вспо-омнил! Это было не в книжке, эти стихи, это один чехословацкий режиссер сделал мультфильм по комиксам Жана, очень даже мило вышло! Там бог и черт вместе действовали! Правда это не по концепции вообще… ведь при сотворении мира у бога ангелы были все хорошие. Но потом… потом произошла очень неприятная история. Был такой ангел — Люцифер. Несущий Свет, он же Денница, был одним из первых созданных Богом духовных сущностей. Он — сын утренней зари, главный помощник Бога, разделяющий его ценности и приоритеты. Его имя означает — «несущий свет», «сияющий». Он был слишком красив и даже в какой-то мере умен. Облик у него был светлый, радостный. Его лицо светилось счастьем, в глазах была вселенская мудрость. Белоснежные одежды его были украшены золотом и великолепными драгоценными камнями в причудливой витиеватой оправе. Но одновременно с этим надменен, горделив, властолюбив, себялюбив, бывало, не слушался других ангелов и их указаний, не только своих, но и по чинам выше. Дерзил, критиковал. Но подавал слишком смелые идеи и в апокрифах говорят что в какой-то мере говоря подтолкнул бога к сотворению человека. Скучно было в раю. Вот и сделали людей. Но пока бог до этого додумывался — Люцифер собрал возле себя сподвижников и начал толкать крамольные речи. Дескать, это он должен быть тут главным, а бога можно и сместить. Уж не знаю, как именно — мы всё-таки люди и до сих пор не разумели как это в общих чертах такое у них было и можно было такое сделать… Ангел Люцифер был из низших, из архангелов, но как говорится лучший из лучших, после него этот титул взял другой. А насколько вы помните — бога даже если изображали, то вначале — вряд ли человеком. Позже конечно для понимания стали, но раньше не могли. Не было даже образа. А архангелы — это люди с большими крыльями, на манер лебединых. У некоторых их было по две пары. Но могло быть и до трех. Но то, что они как люди и от людей неотличимы — этот облик был неизменен. — То есть я так понимаю этот Люцифер захотел свергнуть вашего… бога? — уточнил Зург. — И что, вышло у него? — Хорошо, что нет. — покачал головой Иван. — Потому что потом и возник ад в той самой концепции которая есть и сейчас. Да и сам Люцифер стал другим — бог его наказал обратил в чудовище. Вместо красивого греческого профиля с бело-мраморной кожей и голубыми глазами сделал ему безобразное чёрно-красную козлиную морду со шрамами. Кто-то говорил или писал, что морда была не козлиная, а свиная, но суть одна — вначале лицо испортили, а потом и человеческий облик отняли. А глаза — жуть, а не глаза! Белка нет, полностью с горизонтальными прямоугольными зрачками как у козлов и коз, отличные от человеческих! Правда насчет глаз говорили, что если Люцифер принимал человеческий облик, то они его выдавали — красных глаз ни у кого в то время не было… — тут Иван от чего-то вздохнул и продолжил: — Кожа красная, вместо белых крыльев — черные большие перепончатые как у нетопыря или летучей мыши, клыки во рту, рога на голове растут, волос почти нет, и те, которые были — почернели все. Вместо ног — копыта как у козы, даже пяток нет и внизу все шерстью поросло. И хвост! Ну кому такой красавчик теперь нужен? Тем более такой? А раньше — кому он такой нужен был? Слишком капризный бог и ещё такой… себялюбивый? Который только сам для себя и ни для кого больше? Да он бы тут всё с ног на голову поставил! Правильно его выгнали. Я, конечно, понимаю — войны и конфликты — это всё понятно, мы люди без этого не можем. А представьте между жителями рая такое вот? Нас бы вообще бы не существовало бы тогда. И земли как планеты — тоже. Но всё это произошло очень давно и… Хотя говорят, есть и такое видение религии, что не было войны между богом и Люцифером. Что богу нужно было как-то сдерживать людей, которые были то ли в планах, то ли уже родились… Адам и Ева, помните? То ли он их на землю выгнал… Что ему нужен был работник чтобы за их душами присматривать. Но работник в том плане что, если дети от Адама и Евы будут творить плохое, он не должен пускать такие души в рай. Иначе там будет просто бардак где это видано — хорошие с плохими! И Люцифер на это согласился. Ему выделили место в некоем подобии нижнего мира, он его обустроил по вкусу и придумал как души этих самых грешников будут страдать. Разные виды мук и пыток, если хотите. Только я подозреваю что такая теория сильно за уши притянута, даже богословы считают, что это падение произошло задолго до рождения Адама. — Почему это? — Зургу не особо понравилось, что такую, казалось бы, прекрасную концепцию разрушают, хотя он удивился что оказывается была битва между богом и его ангелом… Люцифером вроде бы? И последний проиграл, но почему другая, более мирная, в договорённости между богом и Люцифером не может существовать? — Потому что всё дело в яблоке. В искушении. Бог не хотел отправлять Адама и его жену на землю. Очень. Ведь там было очень неуютно. Голая пустыня, каменистые утесы, пыльные бури, грозы… Очень тяжело жить, когда ты наг и беззащитен. Поэтому он и запретил говорить ангелам о земле и сам о ней Адаму не говорил. — И о той… нижней земле? Об аде? — И об аде. Но оно не было доделано или что… Скорей это было чистилище… Или просто пустая местность для собирающихся душ. А может не для душ, кто его, этого бога знает. Никто не видел из людей, они-то жили в раю. А бога уже не спросишь, он на такие глупости не отвечает. Так что кто его знает, это уже лично мои додумки. Слишком вольно мыслю, не по писанию, — тут Ваня усмехнулся, и прищурился. — Но будь я им — я бы наверняка тоже не знал, что с этим местом делать. — Иван было потянулся рукой к груди, то ли за крестиком, то ли чтоб… но время опомнился и обратил это в шутку. — Ох, боже, как говорится — прости что говорю, это я для сравнения. Это шутка такая, мои дети, даже неверующие говорили «прости что скажешь». Это что-то вроде — «бог ведь милостив? Милостив. Он всегда прощает если просишь искренне прощения у него. Ну вот я попрошу прощения и он меня простит. Даже если его и нет. Совесть свою успокою, я ведь не виноват». Как-то так думали, — и Иван опасливо глянул на Зурга. — Странный у вас бог, — словно не заметив неосторожного жеста, ответил Зург. — Прощает всех, кто искренне прощания попросит. А если не искренне — не простит что ли? Нет, это не для меня. Не стоит об этом, раб, — поднял ладонь хозяин планеты Зед. — Продолжай то, о чем говорил раньше. И можно покороче? Скучновато. — Постараюсь ваше имперское Величество, — чуть поклонился Иван и слегка задумался, видимо мысленно пытаясь отредактировать свой рассказ покороче, для удобства. — Сейчас должно быть повеселее. Не особо уверен, но, а вдруг? Словом, Адаму не говорили, что есть места кроме рая. Но было в раю некое Древо познания, уж не знаю зачем, но вот… было. Не спрашивайте, я сам об этом думал, но так и не придумал почему оно было. Кто съедал его плод — понимал всё. Этот плод символизировал познание, в том числе этических категорий, способность осознанно решать, что добро и что зло. Кстати, почему-то у нас этот плод перевели как яблоко. Подозреваю — это ошибка. Хотя кто знает… ведь когда Адам откусил, то в это время бог у него спросил — где он? И тот будто очнулся и, устыдившись спавшей с его глаз пелены, спрятался. Ведь он понял, что он наг. А кусочек в горле застрял. Адамово яблоко… Так ученые назвали этот выступ, — и Иван указал себе на горло. — Бог, кстати, предупредил Адама об этом дереве и строго-настрого запретил ему есть эти плоды. Потому что он не должен был быть как бог. Это не сколько соперничество, сколько предостережение — от божественного понимания человека может убить, он сойдет с ума. Поскольку человек — всего лишь человек. Он не сможет вместить в себе всю божественность, все это понимание. Но вот почему не оградил, почему не спрятал это дерево, почему не запер под замок… Может надеялся на порядочность… Не знаю, — Иван пожал плечами и продолжил: — Но его жена Ева как-то наткнулась на некоего змея в дальнем уголке рая. Змей был говорящий, впрочем, это тогда не было чем-то противоестественным, все звери в раю говорили. Но Змей отличался от них. Умом что ли, некоей осведомленностью, причем он явно хотел поделиться этими знаниями с людьми, но что-то ему мешало, какой-то запрет. — Это ведь был Люцифер? — Скучающий злодей даже оживился. — А мешал ему тот христианский бог? — Угада~а~али, ваше Злейшество! — обрадовался Иван. — Дальше рассказывать? — Он привел её к этому дереву и дал попробовать плод Еве? Неужели та откусила? — Кто-то пишет — она сомневалась. Кто-то — откусила. В апокрифах, это неофициальное писание, но писание не обычного человека, а апостола, или скорей инока-священника, который жил тогда в церкви и описывал свои вопросы и божьи ответы. Так вот, апокрифах пишут, что до Евы была ещё одна женщина, звали её Лилит. То ли сама появилась, то ли бог сделал её Адаму как обычно из его ребра, но она оказалась слишком вольной и смелой и не хотела слушаться бога… Потом говорят и вовсе пропала. Вот и пишут будто сама Лилит ему этот плод подсунула, пока Ева со змеем беседовала. Хорошо, что Адам не попробовал. И лучше бы он отказался. Совсем и… выдал бы Еву. Опять слишком вольно говорю. — Иван покачал головой, будто сам себя осуждая и тихо прошептав «Прости, господи», перекрестился. Зургу это… даже не показалось странным, он смотрел будто это самое обычное действо, а не какая-то запрещенный ритуал. — «Накажу потом», — мелькнуло в голове у злодея. Сейчас его занимали другие мысли: — Так значит Ева всё же принесла Адаму плод? — Да, ваше императорство, — грустно подтвердил Иван, уже не глядя на своего хозяина. — И их выгнали только из-за этого? А почему… ты ведь говорил, что от знаний можно с ума сойти! А Адам не сошел. И Ева… Что это тогда? — Не знаю, ваше величество, — так же зябко повел плечами Иван. — Может переводчики как-то не так поняли… Ведь оно было написано то по-гречески, то на латыни, то по-арабски, то по древне-английски… Ещё друиды галльские — это во Франции и германские воины в это начали верить и переходить из своего многобожия в христианство. Тоже что-то своё писали… Причем сами, без принуждения! — А разве… — тут уж Зург удивился — у вас не было этой самой книги… ну с какого-нибудь, но начала? Разве в древние времена, когда все эти… откровения на людей сваливаясь — люди не должны были это всё описывать? Опять же для истории? Ведь у вас это так заведено — записывать всё важное и нужное! — А, это… — Иван пожал плечами. — Ну, когда мы росли и уже начинали жить без особо каких либо войн… уже умели многое, то да, летописи и уже бумажные документы были. А вот раньше у нас не было ни перьев, ни чернил… ни даже в иных районах глины. Таблички нужно было делать из чего? Кто-то из дерева мастерил, кто побогаче был — покупал кожу, на ней и писали. На бересте тоже царапали что чем мог. Не всё так просто, ваше Величество. Мы настолько не знали, как сохранить те важные события что пришлось изобретать как это сделать. Это вот египтянам да римлянам с греками удобно было: у них Нил с тростником, у них моря с кальмарами, вот тебе папирус и чернила. А у нас? У нас только дерево и животные: а это береста с корой, кожа да давленые ягоды. Увы, ваше Величие, увы. Бедные мы, бедные были. — Ну хорошо, хорошо. Давай дальше. — Зургу и впрямь стало неудобно смотреть на несколько укоризненный взгляд Брагинского, сам мог догадаться. Ведь рассказывал же Брагинский что они начинали свою жизнь чуть ли не с нуля, что тебе ещё? Но как ни странно, особо раздражения не было, только досада на себя, которая (он же чувствовал!) перерастала на Ивана. И чтобы не наорать на рассказчика он махнул рукой, давай мол дальше. Иван обрадовался и продолжил свой рассказ. — Так вот люди писали свои так сказать воспоминания о таком неохотно, не было нужных предметов, не знали, что это важно, никто не хотел, чтобы на него думали будто он безумен. Но кто верил и хотел это запечатлеть и кому говорил об этом сам бог — находил способы. И до появления одного… скажем так, одной очень значимой фигуры, такие люди писали о боге, о том, как всё устроено. Но писали осторожно ведь время было не во времена распространения христианства, а раньше. А тогда были другие верования и точка. Представьте все молятся привычным богам, а тут какие-то люди говорят о новом и едином! Да сумасшедшие, в тюрьму их посадить! Так что… осторожничали. Но всё же были откровения и простых людей и священников. И саму библию очень много раз переводили. Оригиналы… ну так скорей началось со скрижалей, то есть с десяти заповедей, а потом пошли разрозненные обрывки жития тех времен и… Каменные таблички, дощечки, папирус… это всё долго не живет, не умели тогда люди хранить документы. Всё это переписывалось много раз и не всегда правильно. В средние века переводили на другие языки, часто страдал перевод, потому что были слова, которые были непонятны или их в том языке и вовсе не было — их заменяли другими, похожими по смыслу. Но старались похоже по смыслу заменять, ведь если напишешь не то, исказишь смысл вообще — за это могут наказать. К слову — к письменности вообще у всех народов тоже относились очень бережно — это единственное что могло сохранить нас как людей. История, поступки, долговые расписки, сказки, приказы — это всё очень было важно и нужно. Это сейчас… написанными словами разбрасываются как деревья листвой по осени. А тогда написанное писали на века. Чернила, бумага и кожа были очень дорогими, поэтому писали только по делу. Но увы, конечно, уже сами оригиналы все утеряны практически. Да и часто бывали то пожарища от войны, от поджогов… И часто даже при всём при этом в самом начале христианства — люди не верили и смеялись над христианами. — Смеялись? — Хорошо если смеялись и выгоняли. Римляне первых христиан на растерзание львам отдавали. Их конечно канонизировали — святые ведь люди, за веру умерли, от бога не отреклись, в рай попадут. Кстати, и попадали. Но… это вроде не так уж и важно. Мы ведь вроде о покойниках говорим? — отрезвил Иван Зурга. — А? Ну да. Вроде… Так что там… — Зург даже задумался: скучная лекция по богословию оказывается не была такой уж скучной. Оказывается, у них были и свои борцы за веру. Вот только их всех судя по грустному виду Брагинского ждала незавидная участь. — Говоришь, львам отдавали? — И львам и другим животным. У них была арена, римляне очень часто так развлекались. Либо бои между лучшими гладиаторами до первой крови, либо бои между гладиаторами и рабами, либо — вот это. — Иван уже жалел, что начал рассказывать про времена первых христиан, а переменить тему не решался: уже ведь спросил, а хозяину интересно только это. Только… Ваше Императорское Величие… Я это помню лишь по рассказам Феличиано, да и только… Он сам маленьким был и его дедушка… Это ведь Великий Рим так развлекался. И я больше по раскопкам, по учебникам, по истории это знаю. Простите. Я тогда и знать не знал, что такое раньше было. У меня было по-другому. Жертвы были конечно… но, чтобы кровавости и такие зрелища с боями, нет, такого — не было. Зург нахмурился, как жаль, что такие сведения до него доходят лишь в виде истории, а не со слов живых свидетелей. Выходит, и Феличиано сам не знал о таком, раз такой радостный всегда. И просительно смиренный. Вспомнив пугливые бормотания его тогдашнего слуги, Зург всё же довольно хмыкнул и тут же вздохнул — этот художник только рисовать и умеет. Однако, что же дальше? — Так что же там с мертвецами? — недовольно повторил вопрос император. — Об обрядах захоронения ты рассказал, о боге тоже, я теперь понял к чему это. Вы видимо его слишком боялись, раз для вас свои боги до него были слишком строги? Верно мыслю? — Верно, ваше Императорское величие, — откликнулся Иван уже чуть веселее. — Верно. Боялись бы все же… Как сказать-то… чтобы попонятней было. Перун если карает, то неурожаем. Дождь, громы, буря, гроз, половодье. А половодье — это неурожай, а неурожай — это голод. Даже иной раз топило землянки, стойбища. Если начнёшь лес рубить, то придет медведь или волки, или лисы и всё что нажил — всё изничтожат. А то и вовсе сам в лесу сгинешь, если слишком много зверя бить будешь. Если пойдешь к духу воды без жертвы — то он тебя утопит при купании. Или не тебя, а твоих детей. Или вовсе чужих, ему без разницы. Попробуй скажи в деревне что не отдал откупные водяному — сами селяне тебе же и настучат, хорошо если от их рук в живых останешься. И хоть меня… ну… в полон забрали… но… я должен был им поклоняться. Хотя в те времена уже христианство было. Что делать, поклонялся и старым богам, и этому новому богу. Хорошо, что мне не мешали это делать, но… А тут что? Ведь непонятно же! Ну покрестили, ну заставляют молиться и что? Где собственно кара нового бога за какие-то проступки? Ведь если сосед украл что-то у тебя, то старые боги помогали, и он получал по заслугам, только помолись! А этот? Что это делает? А ничего! Поэтому какое-то время у меня было двоебожие. Так что не удивляйтесь если вдруг встретите. Иной раз несколько деревень просто отказывались поклоняться. Их клеймили язычниками и не только словами, но ведь… это точно такой же бог, как и иноверский, если откажется — путешествия не будет! Душа человека может сгинуть в никуда! Это и страшило. Конечно, нехотя и со скрипом стали люди жить по новой вере. А страхи остались прежними. И если тогда боялись всяких богов: Перуна и Даждьбога, в лесу — лесного и так далее, а то и колдунов каких, а то и места нечистого, то в новой вере, стали придумывать другое. Другое… да такое же самое. Тех соратников Люцифера помните? — Помню, — кивнул Зург, — он как раз хотел было спросить куда они делись. Но поскольку Иван рассказывал не слишком плавно, перескакивая с место на место, то Император решил его не перебивать, а задавать вопросы потом. Главное — было не забыть это. — «Рассказывает он всё-таки увлекательно, — мелькнуло у Зурга в голове, и он в неудовольствии чуть качнул головой из стороны в сторону. — Ничего не скажешь. Однако не слишком ровно по периодичности. Отвлекается. Надо его за это поругать». — Помню. Так что с ними? Ещё одна интересная история? — В какой-то мере, — Иван, казалось бы, не заметил подвоха, но смотрел настороженно, понимая, что Зург уже устает от такого изобилия информации. — «Почему отказывается? Что-то не так? Или он из-за своих мыслей так головой качает?» Я только про это, честное слово! Если вам будет интересна их природа, то я расскажу ещё! Но это многое объясняет! — Неужели… они в кого-то обратились? Ты вроде говорил, что Люцифер из красивого молодого человека стал страшным, но в какой-то мере красивым. Козлиные ноги, крылья большой летучей мыши, хвост? — Да-да, Ваше Императорское Величие! Верно, обратились. Это ему в наказание, ведь он так своим обликом гордился, ну что красавец — глаз не отвести. А тут — чудище, боже… Кстати о чудищах, другие ангелы, судя по Библии, летели с небес прямо в ад аж сорок дней, — и на усмешку злодея русский кивнул: — Да, именно сорок. Почему так долго — не знаю, ведь — небеса — вот они. Но то что в полете их побило, пошвыряло — это факт. Как и тот факт, что попадали они в итоге кто куда, кто-то до ада долетел, а кто-то на земле остался. И то ли это уже языческая религия смешалась с христианской, то ли это действительно новые божки, вернее нечистые духи переселились на те же места, но те кто упал в леса — стали лешими, те кто в море — русалами, те кто в болота или реки — водяными… всё как обычно? А вот вроде бы и нет. Чернобог почему-то то ли трансформировался в Кащея Бессмертного; ведьма да колдунья, живущая в лесу — стала Баба Ягой. Хотя до этого Кощей вроде бы и сам был человеком, и, судя по всему, тоже в рабстве посидел… Магии научился… ну и доучился что стал таким колдуном что запросто его не одолеешь. Он мог, как и Баба Яга насылать на людей кошмары, подсылать к ним разных нехороших существ — всё зло какое знал и умел: насылал на людей чтобы человека со свету сжить. Со свету сжить и богатство и земли — к себе забрать. А неуспокоенная или неправильно похороненная душа вкупе с неправильно похороненным или вовсе без последнего пристанища телом — и есть живой мертвец. Таких либо заколдовывают, либо заговаривают чтобы и после смерти человек не мог обрести покой. Самое плохое что может случиться в этом мире — это упокоится без последнего пристанища, да… Поэтому все люди жутко боялись подобной участи, когда ты сам уже ничего не можешь и твое тело в руках других людей. А то и вовсе лежит непохороненное. Совсем… — И Иван вновь поежился, объясняя: — Похоронят как надо по обряду — будешь спать спокойно вечным сном. Не похоронят… или не так — быть тебе неупокоенным. Поэтому-то в моем фольклоре и стращают людей, что если не будут почтительны к чужой смерти, мертвец явится за ними и утащит за собой. Прошу прощения, что так сумбурно получилось… Ну… мое объяснение. Не обучен я говорить ладно да складно. В письменном виде оно бы лучше вышло. — Ты говорил… что слишком вольно говоришь. — О чем Ваше величество? — Что будто лучше бы Адам выдал бы Еву… Почему? Ты ещё… — и видя не понимает в глазах Ивана Зург пару раз повертел в воздухе своей страшной перчаткой, словно показывая жест Ивана с перекрещением. — Ладно опустим этот момент, но больше так не делай. — Меня это оч-ч-чень злит. — Понял, Ваше, величество, — сглотнув, Иван опустил голову. — Я виноват, я… — Не перебивай! Иван молча кивнул и как бы не было ему боязно — посмотрел Императору Зла в лицо. То явно был недоволен, но ждал от него ответа. — Да, — вдруг кивнул Иван. — Почему вольно говорю… это уже вопрос к личной жизни что ли. Когда венчаются и выходят замуж — то делают это перед богом, в церкви. И жена, какая она бы она не была — она твоя навеки. С Лилит Адам не разводился, она сама ушла. Даже если бы и развелся, то это всё равно было бы против правил. Против Божьих правил. Не знаю, Ваше Величие почему сам бог не мог нарушить свои же законы, не требуйте от меня невозможных ответов, я и сам не знаю… Но считаю, что даже Ева ему была дана уже как своя жена, для души и для проживания вместе, для понимания друг друга, для любви во всех смыслах… А тут Адам её бы выдал… Это не хорошо. Это — очень нехорошо. Получается, как будто свою часть тела отдавать на заклание и в то же время — быть невиновным? Потому что она — твоя жена и почему она не знала?.. Или знала, но ходила? Тогда почему ты такой дурак что не объяснил? Почему не уследил? Значит тоже сам виноват не меньше. А тут она виновата, а ты — нет? Это так не работает. Виноваты всегда оба. Оба и должны страдать. Я разве… неправ? — Странные у тебя были религии… — с трудом произнёс Зург. Казалось бы, такая простая мысль — а так долго он её не понимал! — Простите… если не угодил. — Иван, казалось бы, не изменился ни чуточки, но сразу было видно — он готов принять всё что угодно. Ведь сам понял, что зря шутки шутил, что зря показывал свою причастность к этой религии. — «Опять таиться как во времена советов…. Сколько я ещё протяну? И протяну ли?» — Простите… это не у всех так, но… Мне идти в темницу? На сегодня или на сколько? — Темницу? — Переспросил Зург вроде бы и удивлённо, но с явной издёвкой. — Потунеядничать захотел? — И на перепуганный взгляд слуги, продолжил насмешливо: — Сам же сказал ещё днём, что нечего в темницах штаны зазря просиживать, а сам же и просишься туда. Вот как это понимать? — Прошу прощения, Ваше Величие! Я не… не просился. Я хотел сказать… готов принять любую кару. Не только темницу… Зург жестом прервал поток виноватого Ванькиного бормотания и продолжил распекать провинившегося слугу: — Рассказчик из тебя, Россия, совсем никакой. Не соврал про самого себя, что ты говорить толком не обучен. Рассказывал все кусками, перескакивал с одного на другое, но так и не объяснил мне толком про свой фольклор. Только ещё больше… запутал! — Горделивый повелитель даже в мыслях заменил слово «заинтересовал» на другое, не смог признаться даже самому себе что рассказчик-то хоть и долго объясняет, но старается чтобы было понятно. Оттого и длинно выходит. — Возможно, в письменном виде у тебя лучше пойдет дело? Если не справишься на воле, то хотя бы в темнице будет чем заняться, чтобы… как ты сказал?.. зря штаны не протирать. — Как есть постараюсь, ваше величие, — вновь поклонился Иван, не улыбаться было трудно, но он всё же объяснил свой довольный вид своему хозяину: — Это вы верно и хорошо придумали, в темнице я поработаю, не сумлевайтесь! Сам хотел спросить для себя что-то такое. Эх… перо бы гусиное… из левого крыла… да чернила ореховые в чернильнице с бумагою… Ла-а-адно… Впрочем, и обычная ручка с белой офисной бумагой пойдет. Или какое дадите. Могу и в планшетке электронной поработать… А так… напишу я вам всё обстоятельно, с примечаниями, да подсказками. Только опять же… Как быть с заговорами, ритуалами колдовскими, заклинаниями… В тексте я это опишу, но боюсь… что такое надо видеть своими глазами чтобы поверить. Это научно не объяснимо. Ученые в такие штуки не верят и только руками разводят. Всё со своими приборами обсмотрели да общелкали, а только и нашли — энергетическое поле, да неясные тепловые волны от рук да от головы. Объяснить никак не могли. Сказали — антинаучно это. Зург даже опешил от такого энтузиазма. Странный всё-таки этот бугай. Его стращают, а он ещё больше воодушевляется, аж глаза блестят от желания взяться за задание. — Не обольщайся, раб. Да, мне хочется ознакомиться с этим твоим фольклором, но только от скуки. Будет чем время скоротать до прилета на планету Зед. Иди и пиши, все как есть. Разберусь как-нибудь в твоём доисторическом… Этом самом… — Задумался, подыскивая слово. — Мракобесии? — Учтиво предложил вариант Ваня и спешно пояснил: — Учёные, рационалисты и просто образованные люди называли колдовство и прочее сверхъестественное — мракобесием. — Именно. — Кивнул Зург, тут же пробуя на языке новое словечко: — Мракобесие… Пиши о нем, как есть. — Благодарствую, — Ваня поклонился несколько раз, одновременно делая пару шагов назад и пошел к выходу. Добро на написание всякого колдовского фольклора было получено. Но в начале нужно было разжиться бумагой. Или хоть чем-нибудь пишущем, не пальцем же ему на каменном полу и стенах ваять. Иван поймал в коридоре какого-то ошивающегося жука и, пока тот охнув, прикрывался от него лапками и дрожал, спросил у него: — А скажи- милейший, есть здесь какие-нибудь письменные принадлежности? Мысли записать надо. Мне бы с собой в камеру забрать, в свою комнатку заходить не хочу, не время еще, да и далеко, тюрьма всё-таки ближе. — Т…т…т…только эт…то есть… — пискнул насекомыш, протягивая свою планшетку. Хоть у жуков не было телепатии между своими, как у зелёных прислужников альянса, но сплетни о страшном бугае разносились по кораблю почти мгновенно. Черная дыра с ним, пусть берет планшетку, лишь бы не пришиб иль не выписал волшебного пендаля. — Д…держите… Могу ещё б…бумаги… и ручк…ку… принести, если… если это не… п…подходит… — Не заругают? Жук казалось пискнул что-то невразумительное, смотря на грозного бугая ошалевшими от страха глазами. — Тебя, спрашиваю, не заругают? А то вдруг тут какие-нибудь секретные сведения, а ты их мне? Точно нет? Без пароля оно? Ничего важного нет? Господи, да не трясись ты так, ничего дурного я тебе не сделаю. Приказа пока нет. Иди работай… Скажешь если что что я у тебя попросил твое… твою планшетку, я разрешаю. Зург вроде был не против. По-хорошему бы взять у зав. складом или я не знаю, но вряд ли здесь ктось из подобных водится. Если будут тебя трепать якобы за потерю — я расписку напишу, обратись только ко мне, понял? Ну иди… А, спасибочки тебе! — И Ваня, махнув планшеткой продолжил свой путь. Мельком осмотрев это устройство, он понял, что оно сродни обычному блокноту, там только и можно было писать, и немножко рисовать — вот и все что оно умело. «Мда, нехитрое устройство… Ну да нам простому люду много не нать, проживем и с этим». Иван зашагал по направлению к темницам. Хотелось уединения, посидеть в тишине, да повспоминать свое родимое ради успокоения, ибо день выдался слишком нервным.***
Зато у его анклава все было зашибись! Осмотр и починка шершней оказались весьма простеньким заданием для прусса. Ведь он нисколько не соврал про свой талант в инженерии. И что Людвиг пошел этим в него. Это кое-какой другой, третий из немцев был рукожопом и любителем заблудиться в трёх соснах. Впрочем, речь шла не о нем, а о Великом, о — «Мастере починки роботов так, что у некоторых синеликих челюсти отвисают!». Вон как пялится! Уже рабочий день прошел, идут вместе на отчёт, а надзиратель нет-нет, да покосится с изумлением. — Ксе-се-се… — Не сдержался от смешка честолюбивый Байльшмидт, после очередного взгляда в его сторону. — Ну что, нашелся сменщик по наладке металлолома, одной проблемой меньше? — Мда… мне здесь делать совсем нечего… — вздохнул синеликий, — хоть ложись и помирай. Вон какой хороший инженер работает. Роботов осмотрел, всех кого смог — быстро починил, я даже ахнуть не успел, инструменты не в первый раз в руках держит… даже наши, современные… Ты что ли успел поработать механиком здесь? Ну на станции или на Планете Столице? Нет? — шпион скептически покачал головой, словно не веря такому таланту. — Не, какое поработать, — отмахнулся Гил. — Так, немного в славянском тракторе покопался от скуки. Я же говорил, у нас с Людвигом врождённый талант. Как у любого из наших. Кто-то умён, кто-то одарен, а у кого-то только сила и есть. Да не унывай ты так. Разве не лучше, что тут объявился кто-то с мозгом и руками, заместо одного типчика, от одного воспоминания о котором у тебя чудесным образом появилось почти идеальное немецкое произношение? А? Ксе-се-се!.. — Может и лучше, — практически довольно усмехнулся Ворп, но в его глазах все ещё отражалась печаль. — Наконец-то этот Лайтер получит по заслугам благодаря твоим умелым рукам. Может чего получше придумаешь, Зург такое любит. А то рейнджеры совсем прохода не дают. А я… Не знаю где буду в это время я. Хорошо если у тебя в подмастерьях. Хоть буду язык спокойно учить. Хотя зачем это баловство? Не нужно. Ворп вновь вздохнул и покачал головой, ну как же этот белоголовый не понимает что теперь он будет работать день и ночь заместо шпиона и если так дело пойдет, то вскоре заменит его, Даркмэттера по всем фронтам. «Хотя оно может и к лучшему. Лайтер перестанет об мне плакаться и начнет сражаться в полную силу. А то надоело…» — Шпион и сам не знал чего его потянуло на такие воспоминания, ведь поначалу он был рад что в их темном царстве появился рукастый умелец, которого в случае чего, можно будет без проблем отправлять на починку чуть ли не всего, вон как хвастается своим талантом! — «Но как ни восхищайся кем-то, тебя же им и заменят», — мрачные мысли насчёт своей незавидной судьбы все никак не шли из головы синеликого. — Не, хобби нужны. Но те, от которых голова начинает варить лучше. Или полезные для общего развития. Или приносящие пользу, как увлечение моего братишки готовкой сладостей. — Гил самодовольно хмыкнул, но тут же подозрительно прищурился. — А чего ты себя со счетов списываешь? Ты ж, вроде, не только за роботов отвечаешь. Спер же наших, и Джонса облапошил, как дошколенка. — Ты это нашему хозяину скажи, — всё так же мрачно пробормотал Ворп и слегка приостановился, покосившись на белоголового — а то вдруг и впрямь скажет: — если жить не охота. Он тебе объяснит что таким хобби как этот немецкий — только дурью маяться. Ну чего хмыкаешь?[5] Поди выскажи ему это, если такой смелый, посмотрим куда доведет этот ваш спор. Если у тебя голова варит от этого лучше. Докажи нашему Императору что знание мертвых языков развивает память! Он же это баловством считает и тратой драгоценного времени! И, отведя сердитый взгляд, шпион чуть было не сплюнул. К тупой и непонятно-тянущей тоске стала примешиваться злая раздражительность, Ворпа бесило то, что Гил был прав, а спор всё равно поиграет. Он уже проиграл, сказав что хобби полезны. Полезны, никто не спорит, но не в этом мрачном мире. Здесь что полезно а что нет — решал сам Зург. — А, ну да. В этом вашем будущем, шпионам языковые навыки уже не нужны. Все же на одном лепечут… — Гил вздохнул. — Вот помню, во время второй мировой, мы с братом полезли в лагерь людей Джонса, шпионить. Залезли в одну палатку, стали искать. Бро нашел журнальчик весьма… фривольного содержания… грудки, ляжки, кружева… ксем… Вдруг слышим — идёт кто-то! Я сразу спрятался, ибо даже в американской форме не тянул на янки ни видом, ни говором. Пришлось братухе отдуваться одному. Вошедший его спрашивал, точно ли он из ихних, а то подозрительный слишком, ну Запад как гаркнет на чистейшем американском — «Конечно, я — американец!», я аж прифигел у себя в убежище. Едва сдержался, чтоб не заржать, так это было похоже на наше очкастое шило в попе! Пригодилось тогда братцу идеальное знание и произношение вражеского языка! А кстати, как ты проникал на планету Столицу? Там же охрана капец дотошная! Мне, чтоб провезти братухе контрабанду пива, пришлось разлить его в грелки и везти в штанах и на пузе, потом только дома переливать в бутылки. — Что, даже документы не проверили? — на мгновение отвлекся от мрачных дум Ворп. — Серьезно? Да ну не может? Ну чего хихикаешь, скажи!.. — Проверили, как же без этого. Проверили документы, узнали меня, порасспрашивали немного и пропустили. Чё им ещё оставалось делать? Не лезть же ко мне в штаны или под рубашку, за грелками. Я просто выглядел, будто слегка прибавил в весе. Это ж — беспроигрышный способ протащить бухлишко с собой. Мы так с Ванькой самогон и бормотуху на стадион протаскивали, когда футбик смотреть ходили, ксе-се-се… — Прусс было рассмеялся от упоения собственной хитрожопостью, но понял по недоумевающему лицу шпиона. — Или ты про случай в военном лагере? Ну да, Людке поверили на слово. Он же так убедительно сыграл! Это мой язык — лающий и грубый. А английский, которым пользовалось и непутевое шило, он такой… такой… — задумался слегка, — как будто полный рот картохи, и тебе, с нею во рту, надо общаться с другими людьми. — Да уж… — хмыкнул шпион, — точнее не придумаешь. Грусть и раздражение куда-то ушли, Даркмэттер и сам не заметил, как усмехается над шуточками Гила. — Ловко ты с пивом. Я так понимаю… грелка. Она была не электрическая? Явно какая-то емкость для горячей воды? И явно — не стеклянная, иначе было бы не удобно. Из резины что ли? — Ворп покачал головой — ну вы даете… Ладно… а чего это ты про мои дела вспомнил? Интересно что ли? Вот уж не думал, что кому-то это будет занимательно. Шпион Зурга всё же не хотел раскрывать своих секретов, но горящие ярко-красные глаза белоголового будто просили: — «Ну расскажи, что тебе стоит! Наверняка это уже сейчас не так важно, да и все свои промахи Альянс пофиксил, ксе-ксе-ксе!» — «Да уж… пофиксили — не то слово. — Даркмэттер вновь качнул головой, — теперь корабли обсматривают и обнюхивают чуть ли не на подлете…» Ладно. Расскажу. Только учти, что сейчас такой лафы нет и проникать на Планету Столицу стало ещё труднее. А после того как твоего брата Альяновские проворонили — старик Небула там наверняка навёл железный порядок, сам Зург позавидует. Я и то еле пробрался, когда кота для художника доставал. — Ну, в штаны они надеюсь по-прежнему не полезут. Грелки тут не из резины, но из похожего материала. Мягкие, плоские, под одеждой не видать. Я ж способ братухе слил. Только бы он не сильно квасил «без меня…», а то попадется, опозорится… Ладно! — Махнул рукой. — Не маленький, сам разберётся! Так как ты прошмыгнул-то? — Всё-то ему расскажи-и… — протянул Ворп будто с неохотой, заметив что белоголовый поник. — «Вроде не обязан развлекать, но раз он просит…» — но видя, что Гил явно не настаивает взглядом о продолжении, начал сам: — Обычно проник, подъехал к метеоритному шлейфу, спрятался между камней и когда пролетал какой-то из рейнджерских кораблей, я вышел в космос да прилип к нему будто муха. Орбиту своей станции они конечно охраняли, но только от кораблей, а то что к ним таким образом может примкнуть кто угодно — не учли. — И Ворп довольно задрал нос, мол, учись, студент! — Умно! — Гил легонечко похлопал шпиону, искренне впечатленный методом синеликого. — А потом как? Покатал же ты как-то этого полудурка, Джонса. Из Торгового Мира на планету и назад. И Италию ты же вывозил. Нашел какой-то способ проникновения? — Пришлось задолжать кое-кому свой фургончик в обмен на машину-такси, — оглянувшись по сторонам, прошептал Ворп, вставая рядом с Гилом. — Благо что этот кто-то доверху набил её харчами, злодейские ему видите ли не платят… А так… купил косметики, замаскировался под человека… вот из-за руки боялся что поймают, замотал в тряпки, а потом той же косметикой превращал её в настоящую. — Думал заметят, бездарная всё-таки маскировка. — Ворп пожал плечами, будто он совсем тут ни при чем и разговор и вовсе идет не о его перевоплощении, а о том как эти двое новеньких Гил и Иван будут отмечать первую зарплату. А шпиона спрашивают будет он с ними веселиться или нет. — Но, хвала светлым силам, обошлось… или наоборот, разболтанности постовых? Пропустили меня как лохи, даже через турникет не провели. Там бы я и запалился бы. Японец у вас слишком… — и Ворп вздрогнул, вспоминая лицо старого-молодого самурая. — Я уж думал — мне хана. — О, да! Старичок Хонда силен! — Кивнул Гилберт уважительно. — С виду щупленький, невысокий парниша, вечно прибедняющийся — «Я глубокий старик! Ноги не те! Давление скачет!»… Ксе! А как дойдет до битвы, покромсает врагов на ломтики! Уважуха тебе, чувак, чё смог уйти от сердитого Кику! — Хлопнул Ворпа по плечу. — Пусть даже с чьей-то помощью, все равно великое дело — свалить от сердитого япоши. И на планету проникнуть смог… Эх, а мне такое не дано — втихаря тайные дела проворачивать. Меня ж на эмоции прет. Ржать охота во весь голос. За исключением контрабанды бухла… особенно пива! Ради него и я могу сделать харю кирпичом. Так что захапать все твои должностные обязанности у меня не выйдет. Да и не хочу я. — Это ты… серьезно? — Ворп опять посмотрел на Гила с неким недоверием, а то вдруг прибедняется, но по угорающей роже прусса понял — тот серьезен как никогда. — Надо бы сказать об этом Зургу, если начнет в пример тебя ставить… что и у тебя есть недостатки. Не волнуйся, — шпион вдруг смягчился: — придется мне тебя защищать, техник ты всё-таки неплохой. Пусть хотя бы с роботами возиться будешь, а то вся эта куча металлолома на мне да на жуках с мозгами. — Вот видишь, не все так плохо. При желании почти везде можно найти что-то… хорошее… — Последнее слово Гил произнес почти шепотом. — Это я понял, когда меня упразднили. Поверь, чел, упразднение, особенно с разделением земель, было для нас настоящим концом. Одна роспись и… пуф! Почти все наши ведь так поумирали в конце до-космической эры… Мы и то чудом спаслись. — Гил поежился и вдруг негромко пропел. — Стал частью Ваньки — это минус. Зато не помер — это плю-у-у-у-с!..[6] — Ворп покачал головой: — Надо же… А я-то считал, что вам наоборот везло, вы и умереть как следует не могли. А всё равно, оказывается тоже… боялись. Всего лишь роспись об упразднении — и тебя нет. Страшно… А почему он тебя спас? Неужели хотел тебя забрать в слуги, чтобы ты ему служил вечно? Тогда почему он сейчас с тобой дружит? — А пёс его знает… — Гил пожал плечами. — Это же — Россия. Самый нелогичный из всех воплощений. Никогда не знаешь, что у него на уме. Впрочем, это не самая страшная черта, которая может быть у человека. — Пруссу еще многое хотелось рассказать. Объяснить, что подлость англоговорящих братцев куда более неприятная черта характера, а вот сам Ванька не умеет плести интриги и подлости, ведь он же, как дите — наивный и открытый. Но Гил вовремя прикусил язык. Во первых, не стоит разбрасываться откровениями в таком-то месте, а во вторых — они уже подходили к тронному залу. — Мы пришли. А насчет русского… будь спокоен, ему твое место даром не нать, он сам себе уникум. — Очень надеюсь на это, — Ворп по напускному посуровел, но все же дал знать Гилберту что его слова не пропали зря и Ворп их услышал: — Надеюсь твои сведения мне пригодятся. И ты нам как талантливый механик — пригодишься. «А я надеюсь, что мы с Ванькой скоро свалим отседова! Забодался я тут, да и пива охота… с Западом, на брудершафт…» — Внутренне взвыл Гилберт, но внешне лишь усмехнулся и, фыркнув: — Всегда готов! — пошел дальше по коридору. Надо было завершить последнее дело на сегодня — ежевечерний отчет, а там краткая передышка в виде сна и… снова все по кругу, пока кто-нибудь не вырвет их с Ванькой из этого круговорота.