Ну что, страны, в бесконечность и далее?!

Абсолютного покоя и благополучия во вселенной нет нигде. Вот прямо нет ни капельки и все тут, как бы обманчиво не казалось космическое безмолвие. На самом-то деле космическую «пустоту» испещряет бесчисленное множество вредных излучений и звёздной пыли, способной вывести из строя даже самый навороченный звездолет. Что уж говорить о планетах, особенно на которых есть жизнь. Жизнь де сама по себе неспокойная штука. Все живые существа суетятся, выживают. И неподвижные растения не отстают. Тянутся к свету, растут, пока кто-нибудь не прервет их обманчиво безмятежное существование. Недра земные, кстати, тоже покоя не имеют. Все в них роются, вытаскивают полезные ископаемые. И… извините за каламбур… даже спящим вечным сном покой порой может только сниться. То их потревожат мародёры, то сектанты какие, а то и археологи, причем — на абсолютно законных условиях! Вот так припрутся в наглую, выкопают уцелевшие косточки и утащат к себе в музей, где все будут пялиться! .......... Что-то меня понесло… Рассказ ведь о живых, и о сложностях их проживания во все ещё не совсем привычном для них мире. Ну и об отсутствии покоя и безмятежности в этом мире. Ведь если даже мертвякам порой не перепадает безмятежного нахождения в земле, то что говорить о живых, ходящих ещё по поверхности. И даже если с виду все спокойно, и дела у тебя в полном ажуре, бизнес идёт в гору, продажи гигантские — все равно не время расслабляться! Надо ещё больше суетиться, ещё больше делать, ведь не для себя ж одного надо стараться! Так думал Ван Яо, мельтеша по огромному производственному комплексу, лишь бы успеть все и сразу. Кто ж, как не самый главный, должен успевать следить за всем, и все налаживать. Что поделаешь, если ты трудоголик. Как и твой, младший братик, Япошенька, Кикусик, солнце восходящее… Весь в старшенького своей трудолюбивостью и ответственностью! Кику Хонда действительно оправдывал ожидания старшего братца. Как бы он не хотел быть рядом с друзьями, он сначала решил завершить все-все дела — завершить их с Людвигом разработку, провести выставку в кошачьем приюте. И сегодня, наконец, он исполнил все и мог быть свободен. О это сладкое чувство, когда человек исполнил все задуманное, причем в лучшем виде. Вчера новая разработка прямо с презентации поступила на производство! А выставка… этим утром большая часть пушистиков обрела свои новые дома! Кику чуть улыбнулся краешками губ, чувствуя, как тепло у него на душе от воспоминаний сегодняшнего утра. На выставку пришло множество народа. Некоторые посетители просто ходили, любуясь ухоженными постояльцами приюта и читая интересные досье, составленные Кику для всех-всех местных котеек. Разумеется, не без помощи Мины-сан. Но некоторые, проходя мимо клеток, в какой-то момент замирали, словно громом пораженные, долго-долго вглядывались в усатую мордашку и… не уходили без своего пушистого счастья. Но особенно запомнился Кику случай с Лилу, старой кошкой черепахового окраса. На ее табличке было написано: «Моя мамочка, с которой я прожила тринадцать лет, ушла в лучший мир раньше меня, а ее детям и внукам я оказалась не нужна. Но, не смотря на свой возраст, я — очень здоровая и ласковая кошка. И я мечтаю провести старость рядом с любящим хозяином». Мина как раз жаловалась японскому напарнику, что всем подавай кошек помоложе, ведь никто не хочет возиться со старушкой. Вон всех молодых котеек почти разобрали! Как вдруг мимо клетки прошел пожилой мужчина. Он даже не взглянул на кошку или ее табличку. Он вообще почему-то отводил глаза от каждой клетки, но не из-за неприязни, а… плохо ему было на душе. Кику это по глазам понял. И тут случилось то, чего никто не ожидал. Приунывшая в уголке клетки кошка вдруг встрепенулась, сиганула вперед и, уцепившись когтистыми лапками за решетку, тоскливо взвыла. Мужчина застыл на месте, постоял пару секунд и вернулся к плачущей кошке. Чуть дыша, он всматривался в пеструю кошку, и вдруг тихо заплакал. — Простите, что заставил вас волноваться… — Пояснил он сквозь всхлипы подскочившей к нему с пачкой салфеток Мине. — Просто эта красавица… она… — просунул кончик пальца сквозь сетку клетки и прикоснулся к кошачьему носу, — напомнила мне… Марго… моя покойная супруга обожала кошек. Последняя прожила с нами до самой кончины Марго. Она ушла вслед за хозяйкой спустя всего неделю. Не выдержала разлуки… А я, старый дурак, все это время считал кошек вредными эгоистами. А оно вон как вышло… не смогла она без хозяйки. А я один остался. Хотел взять себе питомца, но побоялся. Я ж — старый. Помру раньше, питомцу не сладко придется… Ты ведь тоже сирота? — Он вытер глаза одной из салфеток и, пробежав глазами табличку Лилу, вздохнул: — А ты оказалась покрепче, хоть и старушка… — тут его словно озарение поразило. Он даже умудрился присесть на корточки в своем преклонном возрасте. — Не меня ли ты ждала, красавица? Будем вместе старость коротать? Кошка в ответ громко замурлыкала, прижимаясь к решетке всем боком: — «А кого мне ещё ждать, старый дуралей? Забирай меня отсюда, да пойдем домой!». Ещё и этот странный молчаливый парень… сэр Хонда, кажется… молча подал мягкую переноску и полный пакет с чем-то… — Это вещи Лилу! — Пояснила девушка, отпирая клетку. Кошка, даром что старушка, сама запрыгнула на руки мужчине. В переноску она лезть не захотела, да и мужчина не хотел выпускать из рук свое счастье. Они так и пошли к такси, пока молчаливый парень нес вещи за ними… Выйдя из такси, и рассчитавшись с водителем, Кику направился к дому. — Я дома! — Громко объявил он по привычке, как делали его граждане, даже одинокие. Со стороны кухни послышался мягкий удар. Видимо разбалованный хулиган Куро снова шастал по столу и только что спрыгнул оттуда. Так и есть — Куро выбежал из кухни, громко мяуча, потерся попой и задранным «вопросиком» хвостом о ноги хозяина и снова шмыгнул на кухню, не переставая мяукать. С виду это походило на знаменитый кошачий эгоизм. Котик мало того, что не чувствовал вины, так ещё и сходу потребовал еды, как хозяин от раба. Но японец знал своего питомца и с другой стороны. Этот же черный «эгоист» всегда был рядом, если Кику было плохо, грустно или просто не здоровилось. Прямо как в день похищения старшего брата Людвига. Гилберт — один из немногих, вернее даже — единственный и неповторимый, кого Кику Хонда мог панибратски назвать Гил-куном и общаться с ним на равных. В отличие от того же Джонса, так и оставшегося для Кику — Альфредом-саном. И по исчезнувшему пруссу Кику тосковал не только из солидарности с Людвигом. В тот вечер он никак не мог расслабиться, не то что заснуть. И лишь благодаря колыбельной от Куро японец унесся в мир сновидений. И на следующий день черный котик помог хозяину с его депрессией — отвлекал как мог своими шалостями, потом принес в подарок мышку, а вечером сделал «массаж» хозяйского пузика когтистыми лапками и снова промурлыкал «колыбельную». Скажете — «И что тут особенного? Все ласковые котики так делают!». Но в том-то и дело, что Куро не был особо ласковым котом. Хулиганистым избалованным любителем проверить стол на наличие вкусняшки. И любителем позадирать Рольфа, а потом подластиться к обиженному другу, подкормив того из своей миски. И спать он любил на своей лежанке, а не с людьми. Но хозяина он всё-таки обожал. Когда японец пару раз задержался на работе с ночёвкой, Куро отказывался от еды и спал на свёрнутом футоне. И от вернувшегося домой хозяина потом до его ухода не отходил. Вот и сейчас, словно предчувствуя намерение японца надолго покинуть дом, котик взволновался. Не обратив внимания на насыпанный в миску корм, он поспешил за Кику к их комнате и, увидев как хозяин стал собирать чемодан, сиганул прямо туда. Ещё и уцепился всеми когтями за все что можно, чтоб его не вытащили. — Куро-чан? — Кику попробовал-таки вытащить кота, но тот держался цепко. Тогда он заговорил с питомцем, как с человеком. — Куро-чан, не балуйся. Я не уеду без тебя. Каким же я буду хозяином, если оставлю тебя одного? — С этими словами он достал из шкафа мягкую переноску синего цвета и поставил ее рядом с чемоданом. Котик тут же оставил чемодан и унесся на кухню, набить пузико перед поездкой. А Кику в очередной раз подивился прозорливости и понятливости хвостатых пушистиков. Зато Людвиг не понимал — что же случилось с его питомцем сегодня? Они с Рольфом просто решили прогуляться по окраине славянских угодий, как вдруг в обычно послушного пёсика будто демон вселился. Рольф рванул с места и унесся к яблоневому саду неподалеку, истерично лая. Людвиг со всех ног припустил следом, чтобы затем стать свидетелем, как его питомец беснуется у изгороди, отделяющей участок славян от пустыря. Пёсик то пытался подкопаться под изгородь, то начинал грызть столбы. На голос же хозяина он никак не реагировал. Как и на окрики обеих славянок. Девушки явно были не в восторге от поведения пса. Наталья даже ведро с водой приготовила, чтоб остудить пыл животного, но ей жалко было окатывать бедняжку водой. Всё-таки животных она любила. Да и пёсик лаял на кое-кого, скрывшегося в кустах за изгородью. И лаял явно за дело. Проблему решила Ольга. Она была согласна с сестрой, что целого ведра воды многовато для одного пёсика и, почерпнув воды поллитровой банкой (Ворп вернул-таки им стеклотару), выплеснула ее на мордочку Рольфа. Пёсик взвизгнул, приходя в себя, и ринулся под защиту хозяина. — Ты уж извини, Людвичег… — Оля виновато потупилась, сжимая в руках пустую банку, — просто надо же было как-то успокоить твоего питомца. — Сам не понимаю, что на него нашло… — только и выдавил немец и, присев на корточки, обратился к псу строгим голосом. — Рольф, что это было? Ты же — умный, послушный пёс! Что же стряслось? Пёсик в ответ жалобно заскулил. Вот как объяснить хозяину, что он учуял врага? Да не простого, а того самого типа, от которого так и несёт опасностью и подлостью? И который забрался в охраняемый Рольфом дом, поймал беднягу, запер в тесном месте с тряпками, но главное — ещё и Куро украл!!! Грр! Да таких негодяев надо кусать за все, что на зуб попадется! — Видать, учуял что-то твой питомец. Или… кого-то. — Догадалась Наталья и, поняв своим партизанским чутьем, что «почтальон» все ещё сидит в кустах за изгородью, не удержалась от колкостей. — У нас же тут суслики водятся. Необычные такие, не как земные. Хитрые до ужаса, все норовятся подкрасться и умыкнуть еду, что мы с собой берём для перекуса. И всеядные — все метут! Овощи, мясо, рыбу. Яблоки паданцы метут со страшной скоростью, будто их за пределами наших угодий голодом морят! Но вредить им нельзя — редкие они. Ценные экземпляры! Так что песеля своего сюда не пускай. Не хочется из-за обиженного суслика держать ответ. — Понял. — Кивнул Людвиг и погладил голову пса. — Я тогда Рольфа по окраинам выгуливать не буду. Раз тут редкие существа водятся. Всё-таки он — молодой пёс, охотничьи инстинкты и прочее… Надо будет подрессировать его, чтобы не кидался на живность и от дома далеко не бегал. — Надо бы, надо бы… — Оля виновато посмотрела на пёсика. Рольф действительно был умничкой и не зря рвался за изгородь. Но, увы, шпион-почтальон им был нужен, да и вредить такой личности было чревато проблемами для братика. Того же мнения придерживалась и Наталья. Зато она призадумалась тоже завести себе умного пса охранника. Так, на всякий случай. А пока… — Людвиг, а знаешь, можешь сделать своему любимцу площадку для веселья. Ну знаешь, полоса препятствий, как на собачьих соревнованиях. А то у нас каменистый пустырь есть, ничего не посадишь, зато твой пёс будет при деле. Да и нам площадка пригодится, если мы своего пастушьего заведем. Вместе с отарой овечек и коз. — Отличная идея! — Сразу просиял немец. — Добрэ, сестричка! — Согласилась Оля. — Идём, Людвичег, я покажу тот пустырь. И они поспешили прочь, оставив довольную хитрюгу одну. Почти… Едва лишние свидетели скрылись из виду, из кустов показался объект песьей ненависти, Даркмэттер. — Уф… Никогда бы не подумал что буду их благодарить за это. Но спасибо девоньки. Спасли. Ох уж эти собаки… — Ворп скосил глаза на сумку в которой лежали банки и продолжил уже мысленно: — «И тебе, Брагински, спасибо, а то бы запалился, посоветовал поставить что-то между банками чтобы не брякали… Ну что же… подожду девушек тогда…» — Эй, болезный, доедать-то будешь? — Махнула Наталья рукой, усмехаясь про себя. Вон как этот тип сиганул от собаки через забор с полной сумкой еды. Ну точно — кошак! Те тоже прыгать мастаки, даже с добычей в зубах. Хотя именно этот кошак часть добычи оставил. Успел съесть первое и второе, а вот расстегаи и молоко оприходовать не успел. — Тебе передать остатки трапезы или как? А то расстегайчики-то с мясом. Негоже пищу недоеденной оставлять. И извиняй за пса. Уверяю — больше его тут не будет. Людвиг его на площадке загоняет! — О, вы вернулись, мисс… — Ворп обернулся на голос, он был уверен что это не Людвиг, собачьего лая не было слышно, да и шаги были не мужские. — Не откажусь. Если вам не… не в тягость, — припомнил шпион замудренное старорусское слово. — За собаку — не злюсь, я их здорово напугал, младшего брата Гилберта похитил и Феличиано. И даже если бы не делал этого — он бы все равно меня запомнил. Собаки… — и Ворп развел руками, словно говоря, «не я начал эту войну, но продолжать не очень-то и хочу, но сами видите, мисс…» — Ладно уж, держи. Доедай и дуй к начальству. — Наталья присела на корточки и, просунув пакет с выпечкой и крынку молока сквозь недавно разодранные псом прутья изгороди, поставила угощение на землю и удалилась со словами: — Пустую тару потом назад просунешь, а мне работать надо! Работы — непочатый край, недосуг мне лясы точить! — Договорились, мисс! — Ворп махнул ей рукой и, осмотрев что она принесла, лишь покачал головой: пироги были полуоткрытыми и в их виднелось мясо. — Спасибо вам… — благодарно вздохнул шпион и присел чтобы продолжить трапезу. Хоть и подбешивал Ворпа тот дылда в шарфике, но неплохой такой у них получился обмен услугами. Один всего раз передал просьбу и доставил необходимые вещи Брагинскому, теперь каждый день ест нормальную еду, а не бурду, которой кормят у хозяина. Хоть какой-то лучик света в его беспросветной жизни. Вернёмся опять на планету Столицу, к оставшимся бывшим воплощениям. Мэттью, как обычно, был очень-очень занят подготовкой к поступлению на второй курс. Из-за недавних событий, и охраны сестер Брагинского от папарацци, он вновь отстал от графика подготовки. Поэтому сейчас он не вылазил с космической станции и все учился и учился. От заданий и дежурств он был пока освобождён, ибо его личный наставник, коммандер Небула, заботился о здоровье подопечного и не давал ему переутомляться. А то ж парень сам себя мог до изнеможения довести! А на очередную попытку Уильямса попричитать, что — «Он не хочет отлынивать от обязанностей рейнджера, пока остальные работают!», Небула решил схитрить. Не хочет парень выходных, рвется поработать? Так снова назначим его охранять сестер Ивана Брагинского. Ведь, судя по отчётам других дежуривших там рейнджеров, местный «отдых в деревне при исполнении» очень оздоравливал морально и физически. Ещё и старший брат Уильямса — Франциск Бонфуа, на днях собирался на славянскую ферму. Так что канадцу было не отвертеться от скорого назначения на службо-отдых с сородичами. Кстати о Франциске… Сегодня он с утра заседал в Историческом Институте. Ну как сказать — заседал? Пахал так, как даже на своей основной работе не впахивал ни разу. Ему ж разрешили воссоздать какое-нибудь историческое здание или памятник, для создания мини-копии, которую потом обещали выставить для украшения сквера перед институтом. Вот как тут не поднапрячься-то? Сначала Франц хотел выбрать для этого образ своей несравненной Жанны д`Арк, но… решил, что на улице его святой деве не место. Там же будут дожди, снегопады… голуби мерзкие замарают ее священный чистый лик! Нет-нет-нет! Уж лучше здание какое-нибудь выбрать. Эйфелефу башню там, а то она пока только в виде голограммы существует и то не особо точной. Часть балок из голограммы убрали, а ведь без них башня не выстояла бы! И с пропорциями немного напортачили. Как выяснилось — не специально, а из-за недостатка данных. Вот и пришлось французу исправлять недочёты, лишь бы успеть сдать проект до поездки к сестрам Ивана. Он же обещал посадить у них виноград! И даже саженцы заказал к своему приезду! А вот кто в ближайшее время не собирался в гости к славянкам, так это Артур Керкленд. И дело было даже не в его загруженности работой, хотя уж ею он себя нагрузил по горло. Он просто не мог показаться на глаза сестрам и брату тех, кто попал в плен к сущему монстру по его с Джонсом вине. Не мог и все тут! Артур сам себе поражался. Почему? Почему же он вдруг стал таким чувствительным к чужим бедам? И тем более — почему же его душу терзало чувство вины? Такое нестерпимое, такое обжигающе мучительное! Ведь раньше воплощение Британии и большие пакости другим сородичам ни капли не трогали за душу. Вспомнить хоть его пиратскую юность, тьму загубленных жизней и кораблей. А его колониальные захваты? Не говоря уж о том, как сильно он мучил одно из самых старейших воплощений и весь его народ. Ван Яо же неспроста так обозлился на британца. Добавить к этому воровство исторических ценностей других стран, шпионаж, политические игры, приводившие к ужасным последствиям… Англии было все нипочём! Но сейчас… Едва Артур вспоминал о содеянном ими с Альфредом в отношении русско-прусского дуэта, внутри все словно адским пламенем загоралось. А ещё в последнее время бедняга стал плохо спать и совсем потерял аппетит. И даже вкус к чаю потерял! Хотя, по сравнению с муками совести, недосып и голодное истощение такими мелочами казались. Заставить себя проглотить хоть что-то из еды Артур мог лишь в присутствии своего подопечного — Джеймса Талера. И только заваренный Джеймсом чай обладал для Керкленда вкусом и ароматом. Увы, но даже ему Артур не мог раскрыть своих душевных терзаний. Слишком он боялся за свое непутевое детище. Слишком хотел оградить его от бед, что свалятся на голову дурного янки, когда правда вскроется. А Джонс ведь не выдержит этого! Это он с виду такой сильный и смелый, а в душе он то ещё ранимое дитё! Уж лучше старший братец потерпит немного, чем у младшенького поломается вся жизнь. Хотя сам Джонс был не в курсе страданий Артура. У него вообще все было в ажуре. А че, соперника сбагрил, еще и матрёшку ту подложил, чтоб русский наверняка не вернулся. И теперь можно расслабиться и наслаждаться жизнью. Вот только было одно большое — НО! «Ложка дегтя в бочке меда» — отличная русская поговорка, чтобы вкратце описать, как, казалось бы, незначительная мелочь портит все хорошее. Впрочем, у англоговорящих стран есть и свой аналог поговорки — «One drop of poison infects the whole tun of wine», или же — «Одна капля яда заражает всю бочку вина». Именно так мог бы описать весь сегодняшний день Альфред Ф. Джонс. Все хорошее — проживание с дорогим учителем и другом, совместные патрули, похвалы от него… все перечеркивал внезапный недуг Лайтера. Вроде бы и не опасный. Подумаешь — кашель. Но отчего-то душа янки была не на месте. Неправильно это, когда твой препод, главный герой галактики и пример для подражания, гоняющий всевозможную космическую шушеру и даже являющийся личным врагом императора зла, вдруг не пойми с чего поддается какой-то хвори! Неправильно и обидно! Потому Джонс чуть ли не силком потащил Лайтера к медикам. Хотя тот и упирался, говоря — «Попозже зайдем… в конце дня. Сейчас работать надо…». Пришлось напомнить про вчерашнее обещание и даже припугнуть чутка — «Тогда я тоже до конца дня буду терпеть с царапинами и прочим!», чтоб упертый препод сдался и сходил к врачу. Альф ждал его у кабинета, мельтеша взад-вперед от волнения, и когда Базз вышел оттуда, рванул к нему с быстротой молнии. Засыпать вопросами он препода не стал, лишь уставился жалостливо, мол — «Ну скажи, что ты в порядке! Скажи же!». — Со мной все хорошо, Альфред! — Не стал томить его Базз, а на недоверчивый взгляд, добавил: — Честно. Все хорошо. Никаких бактерий и вирусов не обнаружили. Мне даже заключение выдали… — достал из нагрудного хранилища листок. — Вот. Тут все написано. Врач считает, что это могла быть кратковременная аллергическая реакция. — Тогда почему ты все ещё покашливаешь? — Проныл Альф жалобно. — Не знаю… — пожал плечами Базз. — Но врач сказал, что один-два дня лёгкого покашливания — вполне нормальная реакция на раздражители. Вот если завтра не пройдет… — Базз мотнул головой и похлопал по плечу обеспокоенного ученика. — Но ведь пройдет. Я себя знаю. Я в жизни долго не болел. Все будет хорошо. «Надеюсь…» — Альф вздохнул и постарался улыбнуться. В самом деле, чего это он? Человек просто покашливает немного. Не так уж и страшно. Тем более тут — в будущем, где медицина явно сильно развита. Но сколько бы Джонс не успокаивал себя… сердце его было не на месте. — Не веришь? — Базз слегка улыбнулся. Обычно он терпеть не мог столь пристального внимания к своему здоровью, считая себя самым стойким и крепким человеком во вселенной. Но сейчас ему вдруг стало немного приятно. Вот как подопечный искренне волнуется, не то что прошлый… — Возьми тогда заключение врача. Бери, бери! Это копия. Для тебя ж и взял. — Я… я просто удивлен, как так быстро тебя обследовали. — Заотпирался Альф, но лист с заключением взял. — Как у вас медицина развита! Удивительно! — Так ведь мы все вместе развиваемся. Всем Альянсом. Каждый делится своими открытиями ради блага общего будущего. Вот помню, какой фурор произвело одно открытие казалось бы не очень развитой планеты Шрагарак. Там кстати очень долгие зимы. Одна длится почти тысячу суток по меркам планеты Столицы. А местные переживают зимы в теплых подземных пещерах. Так там нашли одно растение… — И Лайтер пустился в долгий, но очень увлекательный рассказ о целебном растении, способном нейтрализовывать радиацию в телах живых существ. И что именно поэтому существа Шрагарака легко переносили «весеннее» переселение на поверхность планеты. Местная звезда была холодной, почти не дающей тепла, но буквально выжигающей все своей радиацией. И лишь употребление того растения в пищу давало местным необходимый иммунитет. А вот для людской расы и некоторым их подобным, то растение стало настоящим спасением от онкологий. На ранних стадиях рака растение отлично справлялось со страшной напастью и излечивало больных быстрее и безопаснее всяких там устаревших методов типа химиотерапии. Альф жадно ловил каждое слово препода. Интересно же узнать что-то новенькое о неизведанной планете и ее ценностях! Он настолько увлекся рассказом, что напрочь позабыл о недуге Базза. Да и чего тут бояться? Если люди наконец нашли лекарство от рака, то тем более разберутся с какая-то там аллергией.

***

Ну а теперь перейдем к главному. Вы же наверняка больше всего хотите узнать — как же там Ванечка и Гилушка? В плену-то не сладко… Ну утро у них прошло спокойно. Они как обычно работали, угождали рогатому деспоту и тирану. С возвращением Даркмэттера снова поработали дегустаторами. Это ближе к вечеру Иван расслабился и потерял бдительность. Довела его компашка тунеядных таракашек. Ныкались от работы в корпусе от какой-то штукенции, явно списанной из лаборатории и валявшейся там же неподалеку в ожидании транспортировки. А когда русский проходил мимо их схрона, начали всякие гадости шептать про него и его родню. Ну и психанул Ванька. Не за себя — за родных! А потом надо же было как-то восстанавливать душевное равновесие? Ну вот Ваня и запел… Ни один вид развлечения славяне не любили так, как песню, пляску и музыку. Ещё их матушка приучила всю троицу к пению своим примером. Она, как и ее народ, пела в радости и в печали, во время работы и отдыха, на праздники и в трауре, утром и перед сном. Потому все трое ее деток не мыслили жизни без песен и музыки. Порой они начинали петь совсем неосознанно, выплескивая накопившие в душе эмоции. Вот и сейчас сын Киевской Руси неосознанно стал напевать под нос песню. Грустную, полную безысходности и беспросветной тоски. Песню, вполне подходящую этому жуткому месту. «Враги сожгли родную хату, Сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, Кому нести печаль свою? Пошел солдат в глубоком горе На перекресток двух дорог, Нашел солдат в широком поле Травой заросший бугорок…» Пел Иван тихо, робко, попутно стараясь убрать все в личной лаборатории хозяина до блеска. Понимал задворками истосковавшейся по воле души, что за подобную отдушину его могут сурово наказать. Даже если это помещение будет сверкать, все равно проблем не огребешься. Но поделать он ничего с собой не мог. Требовала выплеска его душа. А душе так просто не прикажешь замолчать. Увы, но и едва слышное пение расслышал недоброжелатель. Кто это был, Иван не видел. Он вообще был ни сном, ни духом о предстоящей беде, пока не явился извещенный о его проступке Зург: — Правы были ваши историки, что твоему народу неведома дисциплина и им дай только побунтовать. А, Россия? Иначе как объяснить твое самоуправство. Танцульки вчерашние. Теперь еще и пение. Ноги тебе вчера не отняли, на каторгу не отправили, а ты и рад снова нарушать правила. — Голос злодея был спокоен и задумчив, но от этого казался еще более жутким. Иван знал по себе, когда правитель орет, есть шанс, что он спустит весь пар и нагоняй слуге достанется послабее. Зато полное спокойствие может обернуться настоящей трагедией. — Да и песня у тебя странноватая. Какие-то враги и кто-то сжег родную… хату… дом? Уж не про меня ли ты пел? В своем ли ты уме, раб? Если хочешь, так я устрою тебе, как в песне. — На последней фразе злодей не сдержался и показал-таки гнев. Всё-таки, обидно, блин. Ты — галактическое зло, тебе не до мелких злодейств, да и обещал ты не трогать родню этого неугомонного дылды-раба. Не то, что бы Зург не имел права вдруг передумать. Хозяин он, или кто? Но для этого нужна веская причина! Он же не шваль трущобная, а — Император всея Зла! А этот Россия… ну он же сам напрашивается! Так врать про хозяина, да еще и в запрещенном тут формате выражения. — Акститесь, ваше Злодейство! — Содрогнулся Ванька, белея от ужаса. Это ж надо было ТАК подставить своих кровиночек и всех названных пернатых сыночков заодно. Да уж лучше его одного казнят, чем… ТАКОЕ! — Ваше Амператорское Величие, песня совсем не о вас! Она старинная. Еще с той войны… которая — Великая Отечественная. Да и написана песня на основе реальных людских трагедий тех лет. Много их таких было, солдат, которые врагов разбили, множество наград получили, а как вернулись домой… И ради чего, спрашивается, выжили? Зачем, если остались одни-одинешеньки в этом мире. Вот и написали такую песню. В память о таких солдатах. — Выпалил он скороговоркой правду-матку как есть. — Просто у вас тут так мрачно… так по-злодейски все, что и песни мрачные вспоминаются. Вот я и спел под настроение, а не про Вас. Как же на вас, Амператорское Величие, напраслину возводить-то? Как можно? — «Надо же! И сейчас не врет!» — В который раз изумился Зург такой искренности, но виду как обычно не подал. Спрятал удивление за скептицизмом. — Мрачная песня, говоришь? О солдате, потерявшем все-все, ради чего тот боролся? — И на покорный кивок слуги, прищурился: — А ну-ка, спой мне ее, оценю — насколько она мрачная, твоя давняя песня. А то вдруг ты ее все-таки только сейчас выдумал, чтобы передо мной оправдаться. Давай, давай, начинай, раб. Ванька покорно вздохнул, мол — воля ваша, и затянул свою песню о горе человека, потерявшем все, ради чего сражался и выжил в той страшной войне: — Враги сожгли родную хату, Сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, Кому нести печаль свою? Пошел солдат в глубоком горе На перекресток двух дорог, Нашел солдат в широком поле Травой заросший бугорок. Стоит солдат — и словно комья Застряли в горле у него. Сказал солдат: «Встречай, Прасковья, Героя — мужа своего. Готовь для гостя угощенье, Накрой в избе широкий стол, — Свой день, свой праздник возвращенья К тебе я праздновать пришел…» Никто солдату не ответил, Никто его не повстречал, И только теплый летний ветер Траву могильную качал. Вздохнул солдат, ремень поправил, Раскрыл мешок походный свой, Бутылку горькую поставил На серый камень гробовой. «Не осуждай меня, Прасковья, Что я пришел к тебе такой: Хотел я выпить за здоровье, А должен пить за упокой. Сойдутся вновь друзья, подружки, Но не сойтись вовеки нам…» И пил солдат из медной кружки Вино с печалью пополам. Он пил — солдат, слуга народа, И с болью в сердце говорил: «Я шел к тебе четыре года, Я три державы покорил…» Хмелел солдат, слеза катилась, Слеза несбывшихся надежд, И на груди его светилась Медаль за город Будапешт… Зург с интересом выслушал всю песню до конца. Слуга спел ни разу не сбившись, будто до этого повторял песню множество раз. Значит, действительно песня была давняя, а не только что выдуманная и Россия не солгал. Впрочем, Зург ни капли не огорчился, что не удалось поймать слугу на лжи. Песня-то ему понравилась, и очень. И песня — это не танец, который для злодеев считается зазорным. Песни все кругом распевают, от мелких шестерок в подворотнях Торгового Мира, до крупных бандитских воротил. А чем Император Зла хуже их? Нет, петь он не будет, все же — статус, но послушать-то можно, особенно что-то такое… мрачное. Про войну, про безысходность, про людскую боль. Но это все потом. После рабочего дня. А то и без того ленивые слуги почуют слабину и совсем распустятся. Им только дай повод! Поэтому Брагинскому был отдан приказ явиться на вечерний отчет на полчасика пораньше. Так что этим вечером в походном тронном зале Императора Зла творилось нечто невообразимое. Если бы слуги его Темнейшества знали бы о странном поверье некоторых землян прошлых времен — «Случилось нечто невозможное? Дождь пойдет! Погода испортится!» — то они бы ожидали бурю поистине галактических масштабов, сшибающую планеты с их орбит и меняющую траекторию астероидов. Ведь именно сейчас происходило то, чего никто из них не мог припомнить. Да что там, даже вообразить в самых своих смелых снах! Но факт оставался фактом — При Зурге посмели распевать песни! И их владыка не спешил карать наглеца! Не убил его на первом же куплете, не отослал на каторгу, даже не приказал попытать немного оборзевшего слугу! Он слушал! СЛУШАЛ!!! И даже САМ потребовал спеть еще песню! Вы спросите — «Как же главный злодей галактики докатился до жизни такой?». Что ж… Бывшему воплощению Российской Федерации удалось каким-то чудом нащупать тщательно скрываемую тягу злодея к чужой культуре. Принимая Брагинского у себя на вечернем отчете, Зург вдруг заметил, что не слушает речей России, а думает о той военной песне, что тот спел ему днем в лаборатории. И поймав себя на мысли, что слишком уж необычны у него военные песни, Зург вдруг жестом прервал речь Ивана и спросил: — А скажи мне, раб, есть у тебя… песни обычные? Не военные, но чтобы такие же мрачные? — Да как же им не быть, ваше Злейшество? — Иван даже удивился. Он-то посчитал недавний интерес хозяина за разовое любопытство, а тут… — Есть, конечно. С нашей-то нелегкой, неспокойной, тяжелой жизнью в прошлом… как не петь нечто невеселое, когда каждый день, как испытание на прочность? Так что и мирные, но мрачные песни у меня не редкость. — А спой! — приказал Его Темнейшество. — Только чтоб без глупостей. Ваня покорно кивнул, задумался ненадолго, лихорадочно вспоминая песни помрачнее, да послезоточивее, и грустно затянул одну: — На горе, на горушке, Под берёзой белою, Приклонил головушку Безымянный крест. Под крестом тем простеньким, Ветром убаюканный, Спит какой-то молодец Беспробудным сном. А в другой сторонушке, Все глаза проплакала, Сына ожидаючи, Старенькая мать: «Ты моя кровинушка! Мой соколик ясненький! Отчего так долго ты Не идёшь домой?.. Неужели, родненький, Больше не увидимся?! Мне б перед могилкою На тебя взглянуть…» Ах ты, горе-горюшко! Выскребла до донышка Всё, что ей отпущено — А сыночка нет. На горе, на горушке, Под берёзой белою, Приклонил головушку Безымянный крест. Под крестом тем простеньким, Ветром убаюканный, Спит твоя кровинушка — Ясный сокол твой. — Интересная песня… Только что же в ней грустного? В том что сын спит, а мать плачет? И действительно, почему он домой не идет, а спит? А у матери горе? — Послушав песню, Император смутно стал догадываться что не всё так просто, но что случилось — он не до конца понял. — Да как же!.. — Было возмутился Ваня, но вовремя опомнился. Нельзя грубить такой персоне! Да и вдруг его хозяин просто-напросто не знает подтекстов некоторых обыденных слов. — Дело в том, ваше Злейшество, что в моем языке у многих слов и фраз был… так скажем… не только основной, но и вторичный смысл. Иносказательный! Вот сон, к примеру, есть обычный, но есть и вечный. И речь не о криогенном сне, не о коме, а об самом что ни есть вечном из снов, от которого никогда не проснуться. Проще говоря — умер парень. Умер на чужбине. Неизвестно — как? Может захворал, но могли и разбойники прибить, обокрасть, а холодное тело оставить у дороги. А там его нашел человек какой, ну и закопал на ближайшем пригорке и крест поставил. Обычай у меня был такой: над могилой ставить крест, чтоб всяк проходящий знал — тут покоится вечным сном человек. — А-а, вот оно как… — протянул Зург и довольно кивнул, — И поэтому мать плачет? А я уж думал — у неё какое горе, а этот балбес… Это другое дело. Грустная песня… Мне нравится! А из современных у тебя ничего такого нет? — Есть, конечно. Только… — Ваня виновато склонил голову. — Современные все больше с сердечным подтекстом. Знаете… в последнее время докосмической эры, когда жить стало немного легче и спокойней. Когда люди перестали бояться голодной смерти, или того, что целое село вырежут разбойники. Когда заболев, не умираешь у себя в избе, а получаешь помощь в больнице. Люди тогда почти перестали петь про сложности жизни. И переключились на страдания любовные. То не так, это не эдак. Та бросила, тот сбежал… Мелочные стали. Одним словом — тьфу! — Ну это уж мне решать, — нахмурился Зург. И всё же уточнил: — Совсем без любовного подтекста нельзя? Или он там вскользь? — Ну-у… — Ваня задумался, припоминая. — Бывали у меня и песни со скрытым сердечным подтекстом. Только уж очень они мудреные! Порой даже не понять — о чем вообще песня? В словах сюрреализм, неясные образы. А это так человек зашифровал смысл песни. — Ну давай, раб. Послушаю. Если не понравится, то так и скажу. — Зург решил не кривить душой, тем более что и Брагинский с ним вроде как нормально общается. — Будь по-вашему… — Ваня чуть поклонился, опять подумал немного, да и завел одну песню с искусно спрятанным смыслом: — Вороны-москвички меня разбудили Промокшие спички надежду убили Курить. Значит, буду дольше жить Значит, будем Корабли в моей гавани жечь, На рубли поменяю билет, Отрастить бы до самых до плеч Я никогда не вернусь — домой. С тобой. Мне так интересно, а с ними не очень. Я вижу что тесно, я помню что прочно Дарю — время, видишь я горю, Кто-то спутал И поджег меня. Ариведерчи! Не учили в глазок посмотреть… И едва ли успеют по плечи… Я разобью турникет И побегу по своим… Обратный change на билет Я буду ждать, ты звони Мои обычные в шесть. Я стала старше на жизнь Наверное нужно учесть… Корабли в моей гавани! Не взлетим так поплаваем!.. Стрелки ровно на два часа Назад… …В моей гавани! Не взлетим так поплаваем!.. Стрелки ровно на два часа Назад… Корабли в моей гавани… Не взлетим так поплаваем Стрелки ровно на два часа Назад… В моей гавани Не взлетим так поплаваем Стрелки ровно на два часа Назад!.. — Вот и попробуйте разглядеть тут сердечный подтекст. — Добавил Иван, допев. Зург ошарашился и принялся припоминать слова песни. Не сказать что у него была плохая память, но всё что он понял это — про птиц разбудивших главного героя, про то что он курит, но в это раз не случилось, то что он купил билет потому что он никогда не вернется домой из-за того что ему с кем-то там интересно: — «Интересно — это как? — задумался Тёмный Император. — Потом что-то случилось и герой уехал обратно к себе, но будет ждать. Но причем здесь корабли? Причём здесь «не взлетим, так поплаваем»? У него обрубили крылья? В смысле что-то случилось с его мечтой?» — Странная песня… — Зург понял, что он слишком долго думает и всё же попытался сказать своё мнение, повторив свой вопрос: — Интересно с тобой, а с ними не очень. Это наверное оно? Но ведь не скажешь что это про любовь. Я ведь угадал? — Угадали! — Кивнул Иван. — Вообще, эта песня — сплошной скрытый подтекст. Ни одного прямого слова, все завуалированно, либо сложные намеки. И заметили, в ней не указан пол, от чьего лица песня — парня или девушки. Сплошные шарады. — А разве это не от лица парня? — Зург пристально посмотрел на Ивана, ему вдруг опять показалось что тот словно издевается над ним. — Вообще-то… — Ване стало неловко. Его попросили просто спеть, наверняка чтоб расслабиться после долгого дня императорских трудов, а тут он со своими шарадами. А ведь хозяин у него строгий. Щас возьмёт да и устроит слуге кару суровую. И за дело ведь, чтоб не забывался наглый раб. Хотя он же сам приказал спеть мудреную песню! Эх, ладно, сгорел сарай гори и хата… Вдруг удастся заговорить любопытного хозяина. — Да, ваше Амператорское Величие, это не от лица парня. Песню написала одна девушка, и сама же ее спела. Любила та особа, чтоб над текстами ее песен люди голову ломали. Затейница была. Да и людям это как ни странно понравилось. — Да-а? — чему-то обрадовался Зург. — Значит всё-таки девушка? — А то я уж думал что у вас там мужчины совсем с ума сошли стали отращивать длинные волосы до плеч! А то короткие прически у женщин я всё-таки переношу, а вот длинные волосы у мужчин — куда это годится! Так значит я угадал? Ну с ними не очень — это она о других парнях? Или всё-таки — о друзьях? — «Это вы Федькиных хиппи не видели!» — Иван мысленно усмехнулся. Перед его сознанием предстала картина, весьма похожая на обрубание боярских бород Петром Великим. Будто само Амператорское Величие хватает за патлы каждого нового хиппи перед ним и срезает шевелюру до самой кожи. — «Хорошо, что не со скальпом или вместе с головой…» — Он невольно вздрогнул и поспешил ответить на вопрос. — С ними не очень… Это сказано о всех тех, кто остался в другом городе, откуда приехала героиня песни. Хоть о ее переезде в другой город не сказано напрямую, однако с первых строк песни на этом сделан весомый акцент. «Вороны-москвички меня разбудили» — скорее всего имелось ввиду первое утро, когда героиня проснулась в Москве. Именно поэтому она делает акцент на принадлежности птиц за окном именно к этому городу. Еще она упоминает про билет, который хочет обменять на рубли. Значит, решает остаться в новом городе навсегда, хотя изначально хотела вернуться домой. Туда, где явно есть друзья, знакомые, может даже родные. Их она и имела ввиду, их и решила променять на нового человека в своей жизни. — Интересно… А что случилось? Почему она сгорела? — Зургу уже было всё равно о чем подумают, ему вдруг понравилось как Брагинский объясняет смысл песни. — «Значит я практически правильно понял, но недопонял…» — подумал он мимолетом, надо было послушать ответ России. — Что означают это слова «Не учили в глазок посмотреть»? Это же не про человеческий глаз… А про что? Она что-то не увидела… Что-то такое что помогло ей узнать о том человеке получше? Верно? — Правильно догадались, ваше Темнейшество. Героиня собиралась поджечь — «корабли в своей гавани», то есть расстаться с прошлым. Но что-то пошло не так. Возможно, возлюбленный оказался не таким уж исключительным и непохожим на других. Молодые люди со своим юношеским максимализмом могли не сойтись характерами. В общем, разочаровалась героиня. А слова, что — «Не учили в глазок посмотреть», так это она сокрушается, что не дала себе времени и возможности разобраться в человеке, прежде чем принять столь важное решение о переезде к нему. И этот человек её подвёл, не оправдав надежд, «спутал и поджёг» героиню. Да и… — тут Ваня смутился и всё же решил нужным пояснить: — У меня в градостроительстве всё-таки некоторые различия пошли… Если у европейцев были так называемые танхаусы, то есть совместные дома, чем-то напоминающие мои общежития, то у меня были и другие архитектурные жилища. Например, сталинки. Или брежневки. Или хрущевки. Да, назывались они по именам моих боссов, но различие было в одном: в богатости стройматериалов и размахе самих домов. Но я не об этом. У меня ведь как, ваше Амператоское Величие. Вот дом и либо в нему ведет лесенка и вход в подъезд, эдакий предбанник. Либо вот дверь, вот сам подъезд, без изысков. Ну описание первого этажа я опущу, это потом, неинтересно. Но вот второй этаж и квартиры… Обычно если планировка позволяла — до 6 квартир могло быть на этаже. Двух-, а то и трехкомнатных, с кухней и раздельным саузлом. Но самое главное — это двери! Раньше они были самые простые: две планки тонкой древесины, а между ними — стружки, опилки. Иногда они были и посолидней, с обшивкой из дерматина, а то и кожи, куда пихали синтетического волокно. Кожу на дверь ставили уже в элитных домах. А для морозных регионов главное чтобы тепло никуда не уходило, можно и дермантин. Это что-то вроде искусственной кожи, хлопчатобумажная ткань с нитроцеллюлозным покрытием, нанесённым на одну или обе стороны ткани. Его ещё шутливо называли кожа молодого дерматина, — тут Ваня усмехнулся: — потому что это покрытие было очень тоненьким как настоящая тонкая кожа и рвалось чуть ли не от соприкосновения. Потом конечно на настоящую кожу перешли, но раз спрос есть… А в конце 80-х — начале 90-х из-за выраставшей криминогенной обстановки люди стали ставить двери из железа, а то и из стали. И конечно в 90-х самым нужным предметом двери после надёжного замка стал глазок. Крохотное отверстие с линзой типа рыбий глаз, чтобы обозревать полутемный подъезд. Или светлый, у кого как. Но чаще всего у обычных глазком сами края сильно ограничивали дальность обзора и человек, который вставал около стены рядом с нужной дверью, знал что его не видно… — Тут Ваня от чего-то вздохнул: — Извините, Ваше Императорское Величие, ежели утомил. Просто… у европейцев либо двери глазков не имели, либо в подъездах были всякие консьержи и глазок был не надобен. Редко когда у них было такое, у них было очень спокойно в этом плане. А у американцев вообще двух- или трехэтажный дом со множеством комнат. И дверь — смех один: сетка в железной рамке, типа от комарья и самая обычная деревянная дверь. Беспечные они, очень. Хотя как посмотреть, у них же оружие в каждом доме… Ох, простите, опять отвлекся. Просто такая вот разница между мной и европейцами. И собственно глазки в дверях — у меня в основном встречаются. И героиня просто не увидела что там за дверью, да. Такая вот аллюзия. — Значит вот оно как… — Задумался Зург, и что-то вспомнив, качнул головой, «нет, у меня — не так». — И она возвращается домой, и длинные волосы не успеют отрасти, потому что носит теперь короткие? Ченж… это менять? От прошлых языков слово? А почему она разобьёт турникет? И к кому она побежит? Или по чему? «По своим» — это что имеется в виду? Будто недосказано, — он вновь пристально посмотрел на Ивана и добавил: — А почему она будет ждать, почему просит ей звонить? В ее обычные шесть… этот же ее местное время? Часовые пояса? Какой это город? Почему? Разве когда бросают навсегда — не обрывают связи? — Да, длинные волосы теперь героиня не хочет, они же ассоциируются с неудавшимися отношениями. А вот фраза — «Я разобью турникет и побегу по своим…» — вызывает много вопросов при толковании. Каким своим? Своим — делам, местам, друзьям? Хотя какие у неё в Москве друзья, она в Москве друзей не успела завести. Не ясно, в общем, а сама она мне не уточнила. Но «разобью турникет», это скорее всего показывает, насколько сильно героиня теперь хочет сбежать из Москвы, турникет в этом случае как преграда, как шлагбаум на границе. Но то граница, это что-то такое мощное, а то — просто вертушка на вокзал. Или в нашем случае — на аэропорт. То есть — она не может дождаться момента, когда окажется в самолёте домой. И сданный уже билет приходится выкупать заново. Оттуда и фраза — «Обратный change на билет». А насчет общения с парнем, с которым не задалось… Видимо он оказался не так уж и плох, чтобы навсегда рубить с ним отношения. И да, «ариведерчи» — это не «прощай», а всего лишь «до встречи». Значит, герои остались друзьями, хотя, возможно, это дружба с налётом разочарования: «Я буду ждать, ты звони в мои обычные шесть». Видимо, в это время они созванивались и раньше и девушка не хочет изменять привычке. Но что-то в её жизни всё же поменялось: «Я стала старше на жизнь, наверно нужно учесть…». «Корабли в моей гавани» — повторяет героиня уже спокойно, больше им ничто не грозит и никто не собирается их жечь. «Не взлетим, так поплаваем» — в этой строчке пересеклись образы кораблей и самолёта — того самого, на котором героиня прилетела в Москву. Ей и её возлюбленному не удалось «взлететь», но она по-прежнему предлагает ему свою дружбу. И уже спокойно переводит время на родной часовой пояс: «Стрелки ровно на два часа назад». А насчет города, в который она возвращается… Многие фанаты сошлись во мнении, что это родной город певицы — Уфа. Правда там есть несостыковка. Разница между московским и уфинским часовым поясами не на два часа назад, а наоборот вперед. Но может имелось ввиду, что слово «назад» тут сказано не в том смысле, что время назад, а как окрик что ли — «нельзя тебе, назад, что ты делаешь?!». А может «назад» — это назад в прошлую жизнь, в прошлое окружение? Как знать… Так что как-то так… Слишком уж запутанная песня. Сплошная шарада. Так витиевато преобразить бытовую историю о неудавшейся любви в… — Иван запнулся, подбирая слова. — В настоящее художественное произведение. Певица эта, а заодно и автор своих песен, создала удивительно глубокую и детальную картину, на которой отразились и пылкая влюблённость, и разочарование, и некоторая взбалмошность героини, меняющей решения со скоростью набирающего высоту самолёта, и жизненный опыт, который сделал её «старше на жизнь». — Иван вновь вздохнул и продолжил уже менее задумчиво: — Простите, конечно, если утомил вас и разочаровал не совсем мрачной песней. Просто уж очень хотелось показать, как мои люди любили использовать образность и двоякость в своем творчестве. — Да уж… настоящая шарада… Ты до сих пор меня умудряешься удивлять, Россия — Иван Брагински. — Зург все ещё не отошёл от разъяснений песни, от такой двусмысленной истории. Казалось бы обычная история, влюбилась девушка в парня, что-то произошло и она возвращается обратно. А такая песня — будто и впрям слушатели стали старше на жизнь вместе с девушкой и испытали вместе с ней все ее эмоции. — Очень… глубокая песня, — зябко повел он плечами, как будто только что вынырнул из озера, переводит дыхание и успокаивается и ему не хочется туда обратно. — Трудно на первый взгляд понять… о чем поется. И если бы не ты… — ну не хотелось Зургу хвалить своего слугу, хотя без него один он бы не разобрался. Но признавать свою беспомощность он не хотел даже для себя. Внезапно ему помог все тот же Россия: — Я видимо слишком сложную песню для вас выбрал. И вы… ведь не знаете как мы жили, поэтому и немного не допоняли. Просто все эти слова, намеки на наше житие… то, как мы выражаем свои чувства — оно сложно для тех, кто не знает. Ничего, если надо будет — обращайтесь, я вряд ли отсюда сбегу, слово дал. — И Иван приподнял свою руку, на которой тускло блеснул браслет. — Да, верно говоришь, Россия! Мне к тебе придется часто обращаться так что терпи! — Попробовал Зург напомнить кто в доме хозяин. Как ни странно на это заявление Иван лишь вздохнул и тихо сказал: — Да, ваше Амператорство. — И все же, Россия, не поверю, что у тебя нет мрачных песен, но не о любви, — упрекнул его диктатор. — «Может песен действительно не было, но чтобы не такие заумные… Уф, аж голова начала опять побаливать, да что ж такое-то!.. Если он не предложит ничего, пусть отчитывается и идет». — Да, так уж вышло что Иван, думая о самочувствии и желании хозяина, невольно угадал что Зургу под вечер хотелось действительно чего-нибудь полегче, без разгадывания загадок. Капризничать у Зурга тоже не было настроя, сам же попросил мрачную и грустную песню, так надо объяснять поконкретнее, а не орать. Да, иногда и у Темного Императора тоже просыпалось чувство совести. — Может быть что-то попроще? — с надеждой спросил он у своего слуги. — Ох, не обещаю насчет сложности, но сердечных проблем в следующей песне точно не будет. Как и хитровывернутых шифров. Обещаю. Выслушаете? — Ваня дождался кивка хозяина, и начал тихо петь: — Белый снег, серый лед, На растрескавшейся земле. Одеялом лоскутным на ней — Город в дорожной петле. А над городом плывут облака, Закрывая небесный свет. А над городом — желтый дым, Городу две тысячи лет, Прожитых под светом Звезды По имени Солнце… И две тысячи лет — война, Война без особых причин. Война — дело молодых, Лекарство против морщин. Красная, красная кровь — Через час уже просто земля, Через два на ней цветы и трава, Через три она снова жива И согрета лучами Звезды По имени Солнце… И мы знаем, что так было всегда, Что судьбою больше любим, Кто живет по законам другим И кому умирать молодым. Он не помнит слово «да» и слово «нет», Он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, Не считая, что это сон, И упасть, опаленным Звездой По имени Солнце… Когда Иван закончил то Зург чуть было не взвыл от обиды что песня так быстро закончилась. — «Ещё!» — требовали его уши и сердце, настолько его захватила эта казалось бы монотонная мелодия. Правда конец был… обещано грустный. И… странный? Но император решил оставить вопросы на потом, он хотел ещё. — Кто… автор? — тихо спросил он, — еще! — Цой… Витя… Виктор… — Выдавил Иван, остолбенев от изумления. Такой реакции он никак не ожидал. — Эм… Ваше Темнейшество… Еще?.. В смысле — повторить песню? Или спеть еще одну, написанную этим автором и певцом? Песня-то у него не одна была. Талантливый парень был, много написал и спел. — А есть ещё такое же? — встрепенулся Зург. — много сочинил? У него все такое же? — Ну…у… У него и его музыкальной группы — «Кино», было восемь официальных альбомов. И песни с сердечным подтекстом у него тоже были, но не слезливо-слащавые, а завуалированные инакословием. Авторы песен того времени вообще очень любили прятать в своем творчестве философские смыслы, чтоб слушатели подумали. — Сможешь вспомнить его песни? Только чтобы такие же? Их ведь много — ты сам сказал. Сегодня вечером… Нет, завтра утром отдашь текст? А к остальным — чтобы к каждой песне было небольшое описание о чем она? — Зург уже пришел в себя, но его жадность до мрачных песен все же его выдавала, вопросы он задавал быстро, практически приказывая. — Постараюсь, ваше Амператорское Величие! — Ответил Ваня с легким поклоном, дабы скрыть довольную улыбку. Получить разрешение на песни! Он и помыслить не мог о подобной отдушине, а тут такая удача! Правда придется осторожней подбирать репертуар… вряд ли хозяину понравятся бунтарские песни типа — «Перемен» и ей подобные. — Постараюсь. Впрочем… Виктор Цой не единственный, кто писал подобное. Были у меня и еще исполнители всяких мрачностей… Михаил Горшенёв, к примеру, если вам прийдется* по душе мистическая подоплека песен. Или же… Ох, как я мог забыть о Высоцком?! У него тоже весьма интересный репертуар. — Да-а? — обрадовался Зург, он даже подался вперед, заинтересованно глядя на Ивана. — Что ж… послушаю и этих твоих певцов. Но ты не забывайся! Будешь петь провокационные песни — будешь сидеть в тюрьме. Это в лучшем случае, если у меня будет настроение! Понятно? Мне бунтовщики не нужны! — Разумеется, ваше Злейшество. Ничего подобного я и не собирался вспоминать. Чай я не дите неразумное, бунтующее направо и налево, которое и под осемнадцать** годков умишком не обзавелось. И очки не от великого ума носит, а от посаженного зрения… — Не сдержался Ваня, чтоб не выплеснуть обиду на виновника своих неприятностей и плена. Зург еле слышно хмыкнул, его слуга довольно вовремя упомянул Америку как непослушного человека недалёкого ума. — Очень на это надеюсь, — кивнул он. — И жду песен. Ты ту песню первой напиши, не забудь. — Запишу непременно. И не только ту песню, если вам будет угодно, но и остальные, подобные ей. И список песен с описаниями Цоя. Пока что. Потом за Высоцкого возьмусь, у него более девятиста песен. Самых известных — практически половина — четыреста. И если вам они придутся по душе, спою их вам. — Предложил Иван, вновь пряча невольную улыбку за полупоклоном. — Описание — это вы здорово придумали. Потому как я, признаться сам что-то вспомню с легкостью, а над чем-то придется посидеть, рифму вспоминая. Да и сам текст песни лучше чем само пение — не надо время терять. Пробежать текст песни или описания к ней глазами намного быстрее, чем выслушать песню. Тем более — я не всегда могу вам петь, извините за дерзость — работа, служба… — Да, я понял, раб… Так что насчёт других песен? Есть у Цоя похожие? — Отмахнувшись, Зург аж подался вперед, настолько он хотел продолжения таких песен. — Аха, изволите ещё, ваше Амператорство? Чичас, сей момент***… Подумаем… Аха, вспомнил! Правда… Быть может, вы изволите выслушать песню другой группы? Виктор Цой ведь был не единственный, кто писал такие песни. Одна из песен настолько пропитана безысходностью, что даже холодок по спине пробегает. Ее написали обо мне тогдашнем. О Советском Союзе, то есть. Иван чуть кашлянул, прочищая горло, и уже приготовился петь как около входа в тронный зал послышалась возня и рявканье Бальдшмита-старшего взлетело под потолок: — Дайте пройти, козявки! Великий идет на вечернюю аудиенцию с докладом о проделанной работе к Императору Зла! Если не нужен буду — выпрут, сам знаю! — И без разрешения белоголовый смело вошел в тронный зал. Вообще-то Зург такое хамство не любил, но всё же решился пока не трогать нахала, ему самому было любопытно как Гилберт на это отреагирует. А Иван, кинув взгляд на свой анклав, прикрыл глаза и затянул одним лишь голосом вступление песни похожей на какой-то военный марш: четкий и ритмичный. Гилберт лишь недоуменно вытаращился на Россию, словно не веря своим ушам, когда Брагинский затянул очередную песню: — Круговая порука мажет, как копоть. Я беру чью-то руку, а чувствую локоть. С первых же слов Гилберт знатно ахренел — это ж надо какие тут песни поются! И ведь Зург, судя по всему, этот экстрим одобрил, вон как смотрит ну чисто жадный барыга на товар, за который можно выручить немало бабла. — Я ищу глаза, а чувствую взгляд, Где выше голов находится зад. И тут Гилберт понял, что нужно что-то делать, Зург словно пригвоздил его взглядом ко входной двери и белоголовый тем самым местом почуял — либо уходить, либо оставаться и что-то делать — жаться к двери не стоило, он сейчас под очень пристальным взором грозного диктатора. И возможно от его собственных действий зависит то, как к нему будут относиться и дальше. И Гилберт Бальдшмит, обмирая от своей же наглости пропустил последнюю строчку: — За красным восходом — розовый закат. И в такт словам припева на автомате двинулся к трону печатая каждый шаг: — Скованные одной цепью, Связан-ные одной целью. Скован-ные одной цепью, Связан-ные ад-ной… Он дошел до трона и замер, говорить что-то перебивая Ивана — тут и дураку понятно что лучше не стоит. И Гил стоял и ждал, когда Иван закончит петь. А ждать пришлось долго — это было только начало песни. Пруссак на мгновение задумался: хорошо что у Ивана современные песни были короткими три куплета и в каждом по припеву. Не чета поморским пениям-плачам. — Здесь суставы вялы, а пространства огромны. Здесь составы смяли, чтобы сделать колонны. Одни слова для кухонь, другие — для улиц. Здесь брошены орлы ради бройлерных куриц — И я, держу равнение даже целуясь. На скованных ад-ной цепью, Связан-ных а-дной целью. Скован-ных а-дной цепью, Связан-ных а-дной целью! …Ворп шел за Гилбертом чуть ли не след в след, но видимо слегка опоздал на вечерний отчет. Сам виноват, надо было проверить ещё отчет старшего мозговика который подбежал к нему после ухода белоголового. Дакмэттер тогда на него рявкнул, а сейчас маялся мыслью, а правильно ли он поступил? А вдруг в том отчете какая-то записулька о возможной поломке или ошибке? Или о том, что чего-то как всегда! не хватает? — «Потеряю один день и Зург меня вздернет…» — подумал было он, но вдруг услышал из-за приоткрытой двери тронной залы пение! Пел Брагинский, но как-то уж безысходно и… по военному? — Можно верить и в отсутствие веры, Можно делать и отсутствие дела. Нищие молятся, молятся на То, что их нищета гаранти-ро-ва-на. Ворп осторожно выглянул в зал: боязнь боязнью, но Зург не любит, когда опаздывают. Очень не любит. Но кажется сейчас его Императора интересовали явно не вечерние доклады — он слушал как поет Россия! Слушал и… не ругался! Император который не окрикивал слугу за такие слова и слушал — это впервые было на памяти Ворпа. Поэтому Даркмэттер истуканом замер у двери, боясь пошевелиться, быть может ещё и от тех слов что пел Брагинский. Они казались явным святотатством и кощунством. Здесь можно играть про себя на трубе, Но как не играй, все играешь отбой. И если есть те, кто приходят к тебе, Найдутся и те, кто придет за тобой. Зург наконец заметил и Ворпа и жестом подозвал к себе, подойди, раб. Ворп на всякий случай оглянулся, но за спиной были только двери наружу, из этого ада. Мельком кинув недовольный взгляд на ни разу не запнувшегося Ивана: «А глаза закрыты! То ли боится, то ли не хочет, чтобы в глаза смотрели? Почему Император ЭТОГО не видит!» — Ворп обозлено выдохнул и пошел, практически чеканя шаг, так же как до этого это сделал Гилберт. — Также скованные одной цепью, Связанные ад-ной целью. Скованные одной цепью, Связанные ад-ной!.. Здесь женщины ищут, но находят лишь старость, Здесь мерилом работы считают усталость, Здесь нет негодяев в кабинетах из кожи, Здесь первые на последних похожи И не меньше последних устали, быть может, Подходя к Гилу он на этих словах поймал его какой-то странный (Обеспокоенный что ли? Жалостливый?) взгляд и… недовольно фыркнул, и стал смотреть в другую сторону. К своему счастью, не так громко. Но, увы, поворот головы был явно был замечен. — Быть скован-ными одной цепью, Связан-ными адной целью. Скован-ными одной цепью, Связанными ад-ной целью… Иван продолжал петь, прикрыв глаза, Ворп продолжал смотреть в сторону, чувствуя как вспухает его и без того тяжелая голова — он игнорировал не только своего подручного, он игнорировал самого Императора! «Но не могу же я смотреть на него прямо, он же явно ждёт чтобы я что-то сказал, поприветствовал его. Это провокация, Император Зла, вы хотите чтобы я перебил Брагинского? Гарантированно буду задницу свою лечить целую неделю! Нет, не хочу!» — Скован-ные одной цепью, Связан-ные ад-ной целью… Скован-ные одной цепью, Связан-ные ад-ной целью… Скованные!.. И Иван, повторяя последние строчки как того велит интонация песни — всё тише и звонче, наконец открыл глаза и проморгался. Обычно от этой песни у него на глаза выступали либо слезы, либо на устах змеилась мрачная улыбка, но сейчас ни того ни другого не было. Однако были Гилберт Бальдшмит и Ворп Даркмэттер (так вот чьи шаги он слышал!), стоявшие у трона в стойке смирно. — Великий приветствует Кайзера! — Гил мельком скользнул взглядом по Ивану, а чего пялиться на синекожего, если тот и вовсе не желает с ним разговаривать? Странный он какой-то, всё было нормально, а теперь… Из-за Ваньки обозлился что ли? — «Ванька! Ну какого, мля! Ты чё творишь, твою налево, долбо…» — За краткий миг их зрительного контакта Гил успел обокласть Ивана самыми последними ругательствами. Нет, серьезно, чё творит это тысячелетнее дитё в теле мужика?! Тут же по струнке ходить надо, а он сам нарывается на взбучку. «Прости, Гилушка. Не сдержался…» — И тут Ванька замер от внезапного и запоздалого осознания, что — песня-то имеет в себе практичное описание империи его нового хозяина! — Ворп Дакмэттер, приветствует Императора Зла! — Даркмэттер всеми силами старался не смотреть на этих двоих и уже он практически сверлил взглядом Зурга. — И как называется эта песня? Кто написал? — Зург казалось бы не замечал взгляда своего шпиона, внаглую игнорируя его выразительно молчаще-кричащий взор. — И её напишешь! Чтобы к утру эти две песни были у меня! — Непременно, ваше Амператорское Величие. Будут обе в лучшем виде. Не извольте сомневаться. — И «оттаявший» Ванька опять раскланялся, чтобы в очередной раз скрыть довольную улыбку. — А песня эта называется — «Скованные одной цепью». Есть и второе название — «Круговая порука». Слова написал — Илья Кормильцев, а музыку к ней — Вячеслав Бутусов, специально для своей группы — «Nautilus Pompilius». — Интересное название… — Задумался Император и казалось только сейчас заметил Ворпа. — Ну довольно песен, раб. Надо и твоего приятеля да моего слугу послушать. Сам-то отчитываться будешь? — Да о чем мне отчитываться-то. Я ж просто выполнял ваши указания. Что приказали — вычистил дочиста, да работу остальных слуг пришпоривал. Ужо больно они посачковать любят, ироды. Кста-а-ати… — Иван встрепенулся, вспомнив кое-что немаловажное. — Я ж нашел «схрон» с тунеядцами. В одном из коридоров был корпус списанного оборудования и в нем жуки в картишки рубились — посередь рабочего дня! Ну я и… рассердился и как дал по схрону. Тунеядцы те в разные стороны так и сыпанули. Жаль я не сообразил их словить, но парочке я успел сапогом ускорения придать. Потому и пел тихонько под нос, чтоб успокоиться. Быть может на меня пожаловался ктось из этих самых тунеядцев? Ну, что я их место разломал и им больше негде тунеядничать. — Может, ведь доносить — это здесь в порядке вещей. Разве плохо? — и Зург пристально посмотрел на русского с эдаким удовольствием: — «Попробуй сказать что плохо и попробуй подлизаться. А уж о критике ничего слышать не желаю!» Но Иван чуть удивленно пожал плечами: — Да нет… Всё как у всех… Мне это знакомо, ваше Амператорство. Как бы хорошо ни было в Союзе — всегда находился человек который может обозлиться за что-то на другого или желающий выслужится перед начальством. А иной раз — чтобы и его продвинули чуть-чуть повыше. Стучали, практически все когда-нибудь. А то и просто языками чесали, сплетничали, а нужные люди стояли за углом и подслушивали. И записывали. Всё как обычно. — Ну смотри… так значит — одобряешь? — переспросил Зург, желая уточнить у Ивана его мнение. — Стукачество в меру — одобряю. Но стучать нужно за что-нибудь. А то что я песню мычал, ну так это нервы. Знаете, такая радостная злость была, уж я им всыпал! Жаль не побил совсем и не поймал — вот это жа~а~аль! Если дозволите, я завтра пробегусь по отсекам, повызываю жуков, заодно порассчитаю их всех, чтоб им! **** И посмотрю — кто в зад пнутый страдает от моих батожочков! Можно, ваше А~амператорское Величие? Дозволяете? Или вы сами? Но Зург махнул рукой, довольный такими ответами: — Можешь и сам. Главное, чтобы видеоотчет был. Ну сам разберешься где что для этого взять. А ты Бальдшмидт? Хотя нет. Ворп Даркмэттер! Ворп вздрогнул, но тут же про себя усмехнулся — ну наконец-то! А то их значит допрашивает, а на него — ноль внимания? «Наконец-то, ваше Злейшество! я весь готов!» — и он улыбнулся чуть шире слегка кланяясь, и показывая свои хорошие манеры, которые эти двое и вовсе позабыли, но… Но Зург уже начал бушевать, он давно заметил что Ворп не смотрит перед собой и не смотрит на своего хозяина и даже — какая наглость! — имеет смелость отвлекаться на жуков, сидящих за панелью! — Что ты там увидел, Ворп? Что-то интересное? Почему в глаза не смотришь? Распустился совсем! — Я смотрю. И посмотрел бы, Ваше Злейшество, — начал оправдываться шпион, — но у Вас же закон: посмотрел — представься, назовись. Скажи приветствие. А тут Брагинский поет. — И что? — Я не хотел его перебивать. — Почему? — Зург явно понял к чему клонит Ворп, ведь он всё видел что между ними происходит: ту же улыбку России на первых встречах-отчетах и то, что Ворпу такое обращение почему-то не нравится (Хотя с Гилбертом он сейчас более лоялен. Или нет?) и то что по словам тех же жуков Россия общается с Гилом не как со своим слугой, и даже не наравне, а заискивающе-уничижительно, будто сам стоит на ступени ниже чем белоголовый. Но так же в одном отчете промелькнули слова «о братском отношении» что Зургу не очень понравилось, ведь он приказывал так не общаться. — «Наверное Ворп чувствует что связь между Пруссией и Россией сильнее, чем его — между Бальдшмитом-старшим». — Так почему же? Обливаясь холодным потом, Ворп лихорадочно перебирал в уме варианты ответов и понимал что всё-таки он попадет сегодня в тюрьму. «А то и в пыточную, ну спаси-и-ибо Россия! Удружил!» — Сказать что не смел перебить пение русского? А что это даст? Хозяин вон требует объяснений! Но не говорить же что сам боялся за свою шкуру? Просто не перебивать, потому что так учили? Эта версия была ещё хуже — вряд ли Зург поверит, что учтивость у Ворпа стоит на первом месте. — «Тем более — в этом моменте. Он же всё видит», — раздраженно подумал шпион. — «Вирс, что же делать? Ведь злой же! Глаза сузил!» Зург действительно сузил глаза. Он видел что Ворп явно перебирает в уме ВАРИАНТЫ ответов, а значит — ищет лазейку как увильнуть и сказать то что надо, а не то что на уме. «Вирс бы его побрал! Почему у меня нет высшего тангеянца как у Лайтера? Машину для чтения мыслей не уберегли!» — Зург вдруг почувствовал сильную досаду на то, что никак до сих пор не может читать мысли своих слуг и его этот факт очень нервирует. — «А всё кто виноват? Кто не усмотрел за тем сбежавшим мозговиком?» — Ваше Амператорство! Ваше Темнейшество! — Вдруг донеслось справа. — Дозвольте слуге своему ничтожному которому слова не давали всё же сказать!.. С большим недовольством, смешанным со злостью и обидой Зург недоуменно покосился на русского; его, готового рвать и метать и обрушить гнев на беспечного и безалаберного генерала, решился прервать его же новый слуга! У белоголового от страха опять округлились глаза и он даже инстинктивно отступил на пару шагов, но грозный повелитель уже уставился на склонившего перед ним голову русича: — Дозволяю. Только быстро и кратко! Мне ещё твоего боевого врага-приятеля спрашивать. Да беседу с генералом провести… Воспитательную. — Тогда прошу прощения если отниму у вас время и готов отработать и отсидеть… Но не надо… — Что — не надо? — опешил диктатор. — Наказывать Даркмэттера — не надо, — тихо произнес Ваня. — Потому что я пел, а он… он, наверное, не хотел меня перебивать, ведь если он меня перебьёт — вы рассердитесь. Выходит, он всё равно бы был виноват. Не надо. Мне надо было прерваться, но… это плохая идея. Прерванная песня — это прерванный полет души и это чисто… духовное что-то… Может вы не поймете, но… О, скажу проще, мой народ считал что недоделанное и брошенное на полпути дело — очень плохо влияет на самосознание, начинаешь дольше раскачиваться, пытаешься себя подпинывать что надо, надо! закончить, а не хочется… так же и с песней, песню вроде не допели, ну фиг бы с ней как говорится, но. незакончено же! Надо закончить, иначе будешь мысленно возвращаться и возвращаться. А что может быть хуже делать отсутствие дела. Это же по сути — топтание на месте, моральный и физический застой. Поэтому… мы старались песни допевать и дела доделывать. Иначе потом душа не на месте. Слишком тревожит недоделаное… Особенно — если знаешь какими словами эта песня заканчивается. Простите, это я не о себе, это я о вас, вы бы возмутились если бы потом услышали эту же песню и узнали что слова я не допел. Да и… сами же приказали — написать до завтра на бумаге. Выходит, я бы прервался и не допел, это элементарное неуважение по отношению к вам. — Да, а я понял тебя, Россия. Так… а что прикажешь с этим… — и Зург сурово посмотрел на поникшего шпиона, — делать? Ваня проморгался, и недоуменно мотнул головой в сторону, мол я? Почему — именно я? Но Зург внимательно смотрел на его, ожидая ответа. — Мне кажется… ему надо извиниться, — задумавшись, в итоге выдал Иван. — Он видимо не хотел меня перебивать по этой же причине, помните? Я замолчу — вы рассердитесь, а это неуважение прежде всего в вашей персоне. Я ведь вас развлекал по вашей же просьбе, а он пришел и невежливо бы прервал меня и вас, вам настроение сбил бы… Некрасиво. Верно же, Ворп Даркмэттер? Может поэтому он молчал? — А почему не смотрел ровно? — вновь вспыхнул Зург, накидываясь больше на Ивана чем на Ворпа. Открыто смотрящий в глаза хозяину, Иван вдруг съёжился и поник. Пожал плечами и вдруг встал ровно, стараясь не смотреть на повелителя: — Не знаю, ваше величие. Не знаю. Я — не он. Не могу знать его мыслей. Не слишком с ним знаком, простите… И офигевший от того что его защищают перед самим Зургом, Ворп Даркмэттер поражаясь своей тупости и глупости, рискнул всё же приподнять руку и отвлечь на себя внимание: — Мой Император… Простите, Император Зла!.. Я… я не смотрел на вас прямо потому что… — тут он судорожно вздохнул, но выстоял, не отводить взгляд от сурового Амператора был очень трудно: — я не хотел их видеть. — Кого не хотел видеть? — с угрожающей лаской уточнил Зург, обернувшись на робкую речь своего шпиона. — Ивана Брагинского и Гилберта Бальдшмита-старшего. Это видимо моя личная неприязнь, простите меня, я постараюсь чтобы она не мешала нашей совместной работе. И… Всё же я помню ваши законы: пришел — представься. Брагинский правильно сказал, если бы я посмотрел на вас, то мне надо было представиться. А я — не хотел. Это неуважение к вам, император Зла, — и Ворп, подчиняясь негласному правилу, склонился и встал на колени. — Поэтому… Простите меня, Император Зург. Простите, что так дерзил вам. Простите что не отозвался сразу. Готов к наказанию. Несколько тягостных секунд показались нерадивому шпиону целыми вечностями, он уже сам был готов сбежать куда угодно только бы не ждать неизвестно какого решения, как всё же судьба его пощадила — голос Императора зла хоть и казался недовольным, но звучал без истерических и визгливых ноток. Как ни странно даже практически от него не веяло такой уж злобой — хоть свои же порядки Зург и любил и очень бесился когда его слова не исполняются, но сейчас же он почему-то он был гораздо спокойней: — Встань, Даркмэттер! На сей раз я тебя прощаю. Но в следующий раз, хотя бы постарайся смотреть на меня, а не в сторону — это всё-таки тоже неуважение по отношению ко мне. Наказаний не назначаю, но со слугами не должно быть никаких личных неприязней, понятно? — Да, Император… Понял, Император Зла. — Ворпу стоило огромных усилий встать и стоять прямо, хоть его и помиловали, но страх исчезнуть навсегда тут же, мгновенно, всё ещё не отпускал его. Хорошо хоть его хозяин отвлекся на Ивана и Гила, и Ворп мог не смотреть так пристально как того требовал дворцовый этикет у Зурга. А Гилберт потихоньку мысленно выдохнул — видимо всё та же чуйка подсказала ему стоять молча и смотреть куда следует, вон как синюшного песочат! Но как бы не злорадствовал Гилберт над судьбой шпиона, ему стало его немного жаль. — «Почтальон он вроде неплохой, да и ученик — старательный. Надо бы спросить какая его муха укусила. Хотя подозреваю — он испугался сам за себя. И видимо мы с русским ему как бельмо на глазу — вечно первые и вечно Император нас хвалит. Или ругает. А он как всеми забытый и не нужный старый слуга, вместо обеда и ужина — одни колотушки». Но тут Зург наконец отпустил Даркмэттера и пришла его очередь отчитываться о проведенных рабочих часах. — Рабочий день прошел спокойно, mein Kaiser. Снабжение лабораторий всем необходимым работает исправно. Никто из ученых от работы не отлынивает. Потому и отклонений от намеченных рабочих планов у мозговиков не было. Все укладываются в сроки. Что и описано в их ежедневных отчетах. — Никаких происшествий или бунтов не было? — спросил Зург переводя взгляд с Брагинского на немца. — Недовольства, ошибки, оговорки? Разговоры не по делу? Нет? А что ты скажешь, Ворп? — вновь посмотрел он на своего слугу и убедившись что тот сказал «Нет, ничего, Император Зла» продолжил: — Все ли работали как надо? Все ли отчеты предоставлены в срок? «Ну всё, попал…» — Ворп вновь почувствовал что его положение при дворе очень шатко, и вряд ли ещё раз ему повезет. — Да… мой Император, — начал он безрадостно, — все работали как надо, никаких неприемлемых разговоров и шепотков не было. Но… под конец рабочей смены, когда я уже уходил, последним ко мне подбежал взволнованный мозговик, кажется 56, с отчетом. Пришлось на него наорать что рабочий день окончен и мне надо идти к вам и я не успею просмотреть его писанину. — Даркмэттер нутром почувствовал как портится настроение у его хозяина, но всё же закончил свой доклад: — Отчет-то я у него взял, но прочесть — не было времени, я торопился к вам. Я знаю что это моя ошибка и мне необходимо было его взять с собой, но ведь вы очень не любите неподготовленные данные… Поэтому… — И поэтому ты решил что не стоит мне об этом знать? — Прищурив глаза, протянул Зург. Ну что за шпион у него такой, вечно косяк на косяке! — «И почему я всё ещё его держу? — с досадливым недовольством подумал жестокий властитель. — Ах да… Больше некому», — и махнув рукой на невразумительные увещевания о том, что его верный слуга никогда ничего не утаивает, Зург уже хотел всё-таки назначить наказание за эту оплошность вперемешку с ложью, но тут его его внимание вновь привлек Брагинский: — Экие вы нерасторопные оказались. А вот в мое время… в Советском Союзе специально для таких было правило — «Не успел закончить работу за день? Так доделывай опосля рабочего дня!». Устал, не устал — работай, раз такой медлительный, заместо отдыха и сна. Во как! — Он назидательно погрозил пальцем удивленному шпиону и тут же рассыпался в извинениях. — Прошу прошения, ваше Амператорское Величие. Вспомнилось просто, как мое начальство учило медлительных работничков успевать с заданиями за рабочий день. — Ну этого и у меня хватает, — И покосившись на русского (опять влез, но зато подал хорошую идею!), Темный Амператор съязвил: — Ну раз у тебя опять безвыходное положение, Даркмэттер, то ты ведь не будешь против такого наказания? Всё же ты виноват и на второй раз я тебя простить не могу! — Что вы, Император Зла, — смиренно вздохнул нерадивый слуга: — Куда уж мне возмущаться такой вашей воле! — Ну вот и отлично! — обрадовался Зург. — Брагински и Байльшмидт пойдут отдыхать, а ты, Даркмэттер, пойдешь посмотришь тот отчет, и если там какие-то просьбы — сделаешь их сам! — и махнул рукой, мол, свободны! — Да, Брагински… — Песни, я помню, ваше Амператорство! Это недолго, не беспокойтесь! С утреца всё будет готово, не сумлевайтесь! — чуть улыбнувшись, поклонился Иван. Зал он покинул в довольно приподнятом настроении. Возможный нагоняй за песнопения, обернулся удачей. Ну не мог русский обитать тут без хоть какой-то отдушины. А тут такая везуха — песни разрешили петь! Конечно же к выбору песенного репертуара придется подойти с особой тщательностью, но это уже мелочи. Главное — петь теперь можно! Красота! Только что-то Гилушка поглядывает недовольно, а уж идущий в стороне шпион-почтальон и вовсе сверлит взглядом, как… как непутевый Федька когда-то. — Ванька… — наконец нарушив молчание, первым не сдержался Гил, — я понимаю, у твоего народа страсть к приключениям на пятую точку. Но щас-то? Какого хрена? — Да вот… получилось так… — Иван виновато улыбнулся, привычно втягивая голову в шарфик. Ворп сердито качнул головой, ну да, ну да. Так получилось? А не специально ли это вышло? Ну дождется этот русский, ой дождется… Но прежде чем сгоряча обвинять Россию в его забавах, шпион все-таки попробовал высказать свое недовольство: — Повезло тебе, Брагински. Обычно он такого не то что не дозволяет, у него здесь петь запрещено. А ты видимо совсем сдурел раз начал петь. Интересно чем же ты его так пронял? О чем пел? — О войне… — Ваня непринужденно пожал плечами. — О том, как человек вернулся после нее домой, а дома-то и нету. Все родные погибли, все умерли, тоска, боль, безысходность. Обычное дело. И другие песни тоже были — о разлуках, о тоске, о безысходности. У меня таких песен ой как много! — Хм… — Ворп недоверчиво покачал головой, но все же понял, что ругать русского за такие песни грех, его хозяин любит такое. Но уязвленное самолюбие все никак не желало успокаиваться: — И как он тебе позволил петь, не пойму… — Сам не пойму. Может скучно ему было, а я со своей мрачной песней вовремя попался, ну и… — Снова пожал плечами Иван, на сей раз недоуменно. — Чай, у меня много правителей было, и все иногда скучали. Вот и нынешнему Амператорскому Величию захотелось чего-то новенького. Да! — Утвердительно кивнул. — Мне просто повезло… Повезло, что мрачная песня про боль людских потерь пришлась нашему скучающему владыке по вкусу. Шпион только головой покачал, в следующий раз так не повезет. Это он и попытался донести до легкомысленного России: — Ты бы так не радовался. А то кто знает может в следующий раз он в настроении будет, а может и нет. Помните что про погоду-то говорил? Все ж будь аккуратен, если жить охота. — И он остановился ему надо было налево — дорабатывать, а ребятам направо — отдыхать. Конечно всюду уши и глаза, но надо всё-таки поблагодарить Ивана за то что спас его шкуру аж дважды… Но как Ворп ни старался, все никак не мог себя заставить сказать себя даже простое спасибо. Даже сейчас почему-то его недовольство все же прорывалось сквозь страх и пренебрежение к этому человеку. Поэтому Ворп стоял и злился то ли на самого себя, то ли на этих двух чужестранцев что каким-то образом попали сюда явно по ошибке. — «Им тут не место, они со своими странными привычками рушат все наши моральные устои! Песни ещё эти! Они б ещё обнялись когда выходили! Вирс знает что творится! Того и гляди и жуки петь начнут! А мозговики — собираться в музыкальные группы? «Черепушки на колесиках» — прекрасное название для таких обалдуев!» — Ворп и сам того не замечая, вновь начал злиться на парней практически без причины, ну не нравились они ему. Вернее, не нравился сам Брагинский, очень странный, нелогичный… Постоянно влезающий не в свое дело… и тем не менее обходящий его, лучшего шпиона, по всем фронтам. — Благодарствую. Приму к сведению. — Серьезно кивнул Иван, но тут же расплылся в улыбке от хмурой моськи шпиона, который явно боролся сам с собой. — И не за что. Все мы тут под одним начальством ходим. Идите ужо, дорабатывать. Агась? — Да-да… пойду я, — заторопился шпион. И лишь отойдя на пару десятков шагов, он все же обернулся и прислушался. Эти двое вроде переговаривались, но не о нем и не о Зурге. Ну и славно. Странный этот Брагинский. Он явно видел что Ворп чуть ли его не посылает, а… пожалел ещё раз? Ворп качнул головой, нет, таким хорошим и жалостливым здесь не место, сожрут. — Спасибо… — Тихо ответил шпион ни с того ни с сего. Постоял немного и проведя левой рукой по глазам, встряхнулся и пошел обратно в ту лабораторию обратно, надо было всё-таки посмотреть что там в том отчёте. Отчет Ворп просмотрел быстро, так же быстро внес данные в нужные строки и отправил недостающие данные Зургу. Подложив бумагу в папку, шпион задумался, огляделся, всё ли в порядке? Может быть что-то ещё требует его внимания? Но нет, всё было нормально хоть и в относительном бардаке. Опять из мозговиков кто-то сложил все бумаги на стол с пробирками, непорядок… «Потом сами будут бегать и искать эти документы или где сделать опыты, стол-то занят! Переложат и забудут. Знаем, сколько раз было. Дурни», — усмехнулся Даркмэттер. И присмотрелся получше. А сам стол чистый. И полы подметены и помыты, надо же… Вспомнив что Зург повелел незадачливому танцору и певцу сделать приборку в лабораториях, Ворп всё же удивился как парень старательно расставил пустые мензурки и пробирки у стены, хотя его об этом не просили и что на лабораторных столах нет грязи, мусора и ничего лишнего. А микроскопы стоят рядком на специальном столике. — «Посвоевольничал конечно, обычно у каждого стола свой микроскоп и вдруг там чья-то работа? Но зато видно что здесь с ними не работали». Внезапно запиликал передатчик на протезе, Зург видимо хотел что-то уточнить или приказать. — «Интересно что же он хочет? Я ведь отправил тот отчет», — шпион решил не заставлять ожидать своего хозяина и практически мгновенно ответил на вызов. — Да, Император Зла. — Вижу ты прислал мне данные по последнему отчету. Это всё? — Да, император Зург. Обычный отчет, странно что с запозданием. Не мне судить сейчас, но я с радостью… — Нет, Даркмэттер, для этого у меня есть другой слуга, — осадил его мечтания злобный правитель. — Ты завтра так же продолжишь работать с Бальшмидтом-старшим. Тебе ведь нормально с ним работать? Кроме сегодняшнего инцидента? Что вы не поделили? Меня? — Да, нормально, ваша злобность. Работник он отличный, ничего не могу сказать. Да, то есть нет… — Ворп не поспевал за расспросами своего хозяина и пытался вновь не попасться впросак. И решил ответит на сей раз более-менее честно, а вдруг прокатит? — Просто… Не знаю что на меня нашло, я сам от себя не в восторге. Это недостойно моего звания офицера на вашей службе, ваша злобность, я прошу прощения за этот инцидент, больше такого… — Ворп инстинктивно нагнулся, будто находился на в лаборатории а перед троном жесткого правителя. — Ну хватит, — чуть досадливо отмахнулся Зург. — Если бы я тебя не знал, я бы подумал что ты действительно стараешься показать что эта твоя выходка — единична и ты больше так не будешь. Но я тебя знаю уже давно, ты привык что ты всегда один и никто моё внимание не заберет. Каким бы оно ни было. Но ничего не могу поделать, эти слуги мне нужны и поэтому тебе лучше смириться с нынешним положением. Я достаточно ясно выразился? — с нажимом поговорил Зург последнюю фразу. — Предельно ясно, мой император… — вздохнул Ворп, вот так вот, никуда от него не скроешься, как ни увиливай — всё равно раскусят. — И все же… осмелюсь доложить ещё раз — мне самому такая ситуация не по душе, я не должен был так реагировать. Вам ведь без разницы какого чина перед вами слуга, Брагински однако угадал… — тут Ворп усмехнулся и повторил строчку из песни: — «Здесь первые на последних похожи». И я не должен был злиться из-за того, что он показал себя лучшим. И показывает, — тут Ворп выпрямился и по военному щёлкнул каблуками и отрапортовал: — Постараюсь работать над собой и своей самооценкой во славу Императора Зурга! — Ну наконец-то, — довольно ответил Зург, осматривая своего исправляющегося военного. — Можешь идти. Но помни, ты всё-таки не только мой офицер. Не только мой генерал. Но и моё лицо. Помни об этом. Не хочется понимать как ты катишься вникуда из-за какой-то мелочности. Запомнил? — Да, мой Император, — как эхом повторил Ворп. То, что ему вновь поугрожали практически смертью — это пустяк. Было удивительно в таком тоне объявить своему слуге что он всё-таки важнее. «То ли дает как всегда последнюю надежду… то ли… правда ценит?» — так раздумывал Ворп, добираясь пустынными и гулкими коридорами к себе в комнату. На часах была практически полночь, голова гудела как медный колокол когда под ним крикнешь, ни о чем не хотелось думать и очень хотелось спать. Но… эти последние слова императора… Они не были похожи на шутку или издевку. И Ворп и так и эдак пытался прикинуть правдивы ли они настолько чтобы им верить действительно, а не как обычно в этом мрачном месте? Ведь та первая вера в бесшабашные злодеяния вкупе с безграничным весельем и большими деньгами, текущими рекой, ушла давным-давно как-только Ворп узнал всю изнанку этого гнилого имперства. Но всё же надежда что его держат не как собаку, а как действительно важного и необходимого человека нет-нет да и расцветала изредка в его темной душе. Как и обычные люди на службе Ворп всё-таки мечтал о самом обычном — чтобы его ценили. Пусть даже за те же большие деньги. С этими мыслями шпион сам не заметил как уснул. --------------------- если вам прийдется* по душе — иногда у Ивана проскакивают просторечия и я решила не убирать банальную описку. Пусть будет. Тем более — это тоже можно считать просторечием. под осемнадцать** годков — старая форма числа восемнадцать. Чичас, сей момент***… Чичас — (соавтор не в курсе какое это слово, но так говорила её деревенская бабушка по матери. Интернет утверждает что оно сленговое) просторечное «сейчас». Сей момент — это практически тоже самое что и «сию секунду». заодно порассчитаю их всех**** — есть такой мультфильм «Козленок Который Считал до Десяти» (1968 г.), там Козленок, чтобы похвалиться что он умет считать, считал всех и каждого. Но деревенские животные сам числовой счет и цифровую идентификацию себя почему-то посчитали (простите за тавтологию) как нечто оскорбительное или ужасное. Фраза «Ой, теперь он и тебя сосчитал!» — это оттуда. https://youtu.be/eutW8q491wA?t=164 (примерно на 02:44) Подумалось что Иван мог вкладывать в обычный перерасчёт жуков (для выявления бездельников и банального пересчета-переписи населения корабля) нечто ужасное, мол «я им по по пустым головёшкам настучу-посчитаю!» офицера***** — это скорей не как нынешнее звание Ворпа (хотя в мультсериале у него звания нет), но он скорей больше генерал, чем офицер, хоть и без людского войска. На попечении у него скорей шершни, которых он всё-таки должен сам осматривать (как починены, как действуют), так же он должен смотреть за мозговиками хотя они и могут быть автономными, но приглядывать за ними надо, иначе они вон косячат. На нем ещё вон переговоры с бандитами по поводу оружия, шпионаж, словом — без самого Ворпа как без рук. Можно конечно и самому Императору делать эту работу, но как мне кажется Зургу самому надоест проверять столько информации и он банально устанет. В общем, все ж пусть будет генералом, ведь никто Ворпу из всей Империи Зурга кроме самого Императора приказывать не может следовательно он первое лицо после него. И этим званием Зург указывает именно на специальность Вора как солдата, и на его выдержку. А Ворп… Ну не знаю… скорей понимает что высоко влетать — больно падать? И я понимаю что у Зурга не до званий, у него и собственно само государство — только он сам и его рабы, даже званий нет ни у кого, но всё-таки. Должны быть, хоть какая-то иерахия. Словом если есть почему оспорить звание Даркмэттера — милости прошу в лс или в комментарии. Обещаю не кусаться и выслушать внимательно) ------------- Песни 1) Марк Бернес Враги сожгли родную хату. (Музыка — М. Блантер, слова — М. Исаковский. Исполняет Марк Берес) — https://vk.com/video101652000_171535364 (02:55 автор ролика Сергей Свиридов, 9.05.2012) или https://www.youtube.com/watch?v=n5k-3PhdAkw (03:45 более медленная, Запись с «Голубого огонька». 9 мая 1965 г. поет сам Марк Бернес) Широкую известность получила в исполнении Марка Бернеса, и позже вошла в репертуар многих известных исполнителей. Одна из самых популярных песен о Великой Отечественной войне, проникнутая острым драматическим и трагическим настроением. 2) Михаил Евдокимов — На горе, на горушке (Музыка — Юрий Мартынов, стихи — Сергей Каргашин. 2001 г. Исполняет в основном Михаил Евдокимов, но можно найти и других исполнителей) — https://yandex.ru/video/preview/10711038809758611948 (04.: 40) или https://www.youtube.com/watch?v=sESrsWyS6r0 (04:57) Артист исполнял «На горушке…» во множестве концертов, в официальных и «неформальных» общественных мероприятиях, в частности в День Победы — сразу после всенародной минуты молчания — на I канале ТВ. Он был горд и тем, что после его выступления перед российскими солдатами в Чечне командующий ВДВ генерал В. Шаманов растроганно признался ему: «Это НАША песня! Она о всех ребятах, павших на чужбине, и об их матерях, ждущих возвращения сынов». Песня настолько слилась с обликом и судьбой самого артиста, что звучала в его записи и на церемонии прощания с ним в августе 2005 г., а теперь неизменно звучит на концертах его памяти. Клип снят в 2001 г. силами Свердловской киностудии, режиссёр Д. Воробьёв. Съёмки происходили на Урале, под Екатеринбургом. Помимо Михаила, в видеоряд включены и другие действующие лица, в частности заслуженный артист РФ В. Литвинов. Это, по сути, премьерное — столь широкое — обнародование клипа, осуществлённое с благоволения и благословления вдовы артиста — Галины Николаевны, — а также его родных и близких. 3) Земфира — Арвидерчи («Корабли», «Корабли в моей гавани…») https://www.youtube.com/watch?v=llja-5fmVJk (02:44) Песня, записанная и написанная российской исполнительницей Земфирой. Вторая, после «СПИД», песня артистки, вышедшая на радио в феврале 1999 года, позднее вошедшая в её дебютный студийный альбом «Земфира». «Ариведерчи» занимает 27-ю позицию в списке 100 лучших песен русского рока XX века. Видеоклип на песню был снят совместно с Константином Эрнстом, Леонидом Бурлаковым и Александром Солохой. 4) Виктор Цой — «Звезда по имени Солнце» — клип https://www.youtube.com/watch?v=dH9hSvLnibY 03:46 (Музыка и автор слов — Виктор Цой, дата записи, 1988 г.) Есть клип из фильма, но по правилам сайта хоть и указанных в публикации «Изображения табачных изделий, алкоголя, наркотических веществ, рекреационных наркотиков» в разделе «Обложки, аватары, фон профиля» считаю что не могу давать ни название, ни ссылку, потому как фильм из серии провокационных, очень тяжелый, на сложную тему. Поэтому — гуглите или в ЛС. 5) Наутилус Помпилиус — «Скованные одной цепью» («Скованные», «Круговая порука») (Музыка — Вячеслав Бутусов, слова Илья Кормильцев, дата записи: август 1986 г.) Есть видео — концертная запись Лужники, 1989 г. https://www.youtube.com/watch?v=TeARuRxstWw (03:40), но я советую это видео https://www.youtube.com/watch?v=sIljdb6I_IA (04:29) Видео: сборник «Воспоминание о будущем. Эпизод 3. Пушечное мясо» (Memories: Cannon Fodder, 1995 г.) Автор видеоклипа: Кацухиро Отомо. Видео кажется было совсем недавно где-то 2019–2020 гг. Само аниме 1995 года тоже рекомендую полностью, не только 3 эпизод. Одиннадцатая песня альбома «Разлука» группы «Nautilus Pompilius», ставшая одной из визитных карточек группы.