***
Но что это мы все о США? Другие бывшие государства тоже же томились от тягостного ожидания. Хоть после спасения из лап императора зла Зурга троих из них прошло уже порядком времени, и казалось, что проблема решена, можно расслабиться и забыть тот кошмар как страшный сон… но, не тут-то было. Видимо Зург отказался отпускать бывших воплощений просто так, без какой-нибудь пакости в их адрес. Иначе как объяснить сам тот факт, что почти все сенаторы Галактического Альянса резко оказались в курсе тёмного прошлого бывших государств. А кто ж ещё мог разболтать такой секретище, если данные о войнах были лишь у Зурга и у Звездной Команды. Не рейнджеры ведь, в конце концов, сдали воплощений стран? На кой им это? От вскрывшихся тайн ведь такой резонанс по всей верхушке Альянса пошел, что мама не горюй. Вот и воплощения решили так же и резонно обвинили во всех бедах Зурга. Да что толку винить кого-то, если проблему это не решит. Кстати, о решении сей нехилой проблемки. Сегодня на станцию для разговора со всеми бывшими государствами наконец-то должна была прибыть сама мадам Президент Галактического Альянса. Ей не терпелось самолично разобраться во всем и поскорее поставить жирную точку в этом неприятном деле. Для этого она полностью перекроила личное расписание и даже передвинула пару важных заседаний на потом, рассудив, что — «Все равно сенаторы никуда не убегут, а люди, которые скорей всего ни в чем не повинны, все на нервах в ожидании расправы». Мадам Президент оказалась права в ожиданиях — воплощения действительно были на нервах все эти четыре дня. А сегодня у них вообще апофеоз нервозности случился. Все они, абсолютно все, с самого утра места себе не находили и пытались бороться с нарастающим напряжением, поддерживая друг друга, кто как мог. В итоге бывшие государства разделились на две группы. Первая, самая большая, включила в себя всех трёх стран Оси, Экс-Пруссию, Китая и славянское трио. Они засели в общем зале «мужского общежития», и пытались хоть как-то наметить общий план будущей беседы. Вернее, Россия пытался, но его задумки сводились к одному — «Любой ценой выгородить названных братиков и их товарищей! Любой!». Ванька был полон решимости показать высокопоставленной мадам, что — «Простил он горемычных немчиков и их боевых товарищей. Простил от души и зла не держит». Младшая из его сестёр, Беларусь, поначалу не согласилась с планом братика, но старшая её быстро разубедила. Всё-таки им — славянам, и их друзьям и близким в ту войну досталось больше всех. А кто, как не главные пострадавшие лучше всего мог выступить в защиту провинившихся. У второй группы, состоявшей лишь из Англии и Франции, дела обстояли чуть сложнее. Сегодня Керкленду предстояло держать ответ не только за свои давние грешки, но и за сам факт сокрытия важных данных от своего руководства. Артур уже давно изучил правовые основы Альянса вдоль и поперёк, а потому был уверен, что даже если его не выселят с планеты Столицы, как их ранее запугивал тот чёрт воплоти, то с должности он полетит все равно. Дадут ему пендаля под зад, и живи как знаешь. От переживаний вкупе с тяжкими думами, Керкленд даже о любимом чае позабыл, да и вообще не выходил из комнаты. Просто оделся с утра, сел за стол поразмыслить, и застрял в плену безрадостных мыслей. Франциск зашел к нему как раз, чтобы позвать на общее собрание, а в итоге накрепко застрял у англичанина в комнате. Усевшись напротив Артура, он как мог успокаивал давнего товарища, но все его слова будто пролетали вскользь. Ни единой, реакции в ответ, ни даже кивка. Франциск уже отчаялся вывести своего дорогого недотрога на разговор, но Артур резко прервал молчание: — Послушай, Франция, ты когда-нибудь думал, что мы докатимся до такого? — — Пардон, mon cher, к чему сей вопрос? — Удивлённо вскинул брови Франциск. — К тому, что за всю мою жизнь государства я и подумать не мог, что в итоге нам придётся давать ответ за все содеянное ещё на этом свете. А я-то ожидал отсрочки до своей смерти, дурень. Но теперь, сам видишь, всплыли наши грешки, как всплывают на поверхность воды трупы и… кхем… То самое, что не тонет. — — К чему ты клонишь, Арти? — — К тому, что я пытался спрятать данные о войнах, а не уничтожить. А труп-то надо было не топить, а сжечь и пепел развеять. В смысле, удалить все данные к чертям. Хотя… Все равно бы это могло всплыть на поверхность. Рано или поздно, но точно всплыло бы… — Тяжкий вздох прервал непривычно искренние излияния англичанина, но ненадолго. Слишком уж о многом нужно было сказать перед более тяжким разговором. — Я тут подумал, как уладить это дельце, эту треклятую шумиху с войнами, и придумал очень хитрый и действенный план. — — Интригуешь… Мон шер, что же ты задумал? — Франциск аж привстал с места, столь сильно было его любопытство. — Я-то? Кое-что действенное. Ты же знаешь — не важно, кто на самом деле виноват, главное чтобы люди получили моральное удовлетворение, осудив и покарав хоть кого-нибудь. Козла отпущения им надо было. Вот и нам нужно дать местным власть имеющим такого… В жертву, чтобы они успокоились и не тронули остальных. По-моему, это гениальный план. Хе. Ну что, Франция, не разучился я плести интриги? Да? Хе-хе! — — Артюр, ты как всегда в своем репертуаре… — Франциск сокрушенно покачал головой. — И где же ты найдешь эту «жертву», скажи на милость? — — Найду, не волнуйся. Все будет шикарно. Как раз в духе Великой Британской Империи. Ах-ха-ха-ха!.. — Артур громко рассмеялся, будто упиваясь своим гениальным планом. Хохотал… так правдоподобно и искренне, что даже его старинный знакомый не смог заподозрить подвоха — а ведь он был! — Айя, вы где там запропастились? Ару? Идите к нам, всего полчаса до приезда президента осталось. Нас скоро поведут в зал для заседания, ару. — Из двери, ведущей в общий зал, высунулся Яо, явно недовольный тем, что он — самый старший из всех, должен собирать малолетних сородичей по всей станции, как какая-то нянька. — Да, да, идём… — Пробурчал Артур, ловко скрывая истинные чувства и намерения теперь уже за маской недовольства. В общий зал он зашёл все тем же привычным для остальных сородичей язвительным и вечно недовольным пофигистом. — Так, минуточку внимания. — Обратился он ко всем собравшимся таким тоном, будто своим появлением среди них сделал им величайшее одолжение. — Хочу предупредить вас всех насчёт предстоящего разговора с президентом. — Все немедля повернулись к нему, а он неспешно проследовал на свободное место и продолжил «выказывать своё драгоценное внимание несведующим собратьям». — Скажу сразу, те данные о войнах, ставшие из-за одной рогатой погани достоянием общественности, в основном включали в себя информацию по войнам двадцатого века. Есть несколько упоминаний других войн, более давних, но в них можно выставить виновниками другие государства, не нас. Им на том свете уже все равно. — Остальные аж рты открыли от такого кощунства к памяти исчезнувших сородичей. Первым дар речи вернул себе другой язвительный субъект, до которого даже Артуру было так же далеко, как с родных островов до Японии вплавь на шлюпке. — Ну, ты жжешь, пиратище. Это ты в тех своих морских приключениях научился так класть на память покойников? — Экс-Пруссия смерил англичанина колким взглядом алых глаз и, язвительно усмехнулся. — А как же — о покойниках либо хорошо, либо ничего? — — Это тебе Россия сказал? Так у меня не так. — Парировал Керкленд, продолжая играть на публику роль пофигиста. — Глупо не воспользоваться таким шансом оправдаться, не находите? Вот и я так считаю. Им-то что? Они не услышат ничего и не почувствуют. Сам пораскинь своими мозгами, Гилберт, это отличный шанс уйти от ответа. Взять, к примеру, войну за Австрийское наследство. Можно же сказать, что не ты был её инициатором, а Австрия. Что это ему на своих территориях мирно не сиделось. То же самое можно сказать и про Первую Мировую. Скажи, Германия, разве не он ту войну начал? Разве не с него — зажравшегося аристократа вся заварушка началась? Вот и вали всю вину на него, пусть хоть на том свете пользу принесёт. — Ответом Англии стали возмущенные взгляды всех членов Оси. Даже Япония и Италия не стерпели подобного хамства в сторону покойного родственника своего негласного лидера. Но Артура уже понесло, так понесло. — Или вот финско-русская война… Кто там был виноват, Иван? Разве не Тино? Тот ещё тип, подлый, мерзкий, лживый… Одно слово — агрессор. И подумаешь, что потом в тридцать девятом и ты на него попробовал первым напасть, президенту этого знать не обязательно. — — Прекрати… — Ванька виновато поступил взгляд. Ладно, как-то раз буржуазное начальство Тино объявило тогдашнему новоиспеченному коммунистическому государству войну, но какая блажь тогда втемяшилась ему в голову, что потом он и сам попер на Финляндию?.. Этого Иван и сам понять не мог, но… Что сделано, то сделано. Эх, а ведь Тино-то на деле отличным парнишкой был — веселым, приветливым… Разве что малость пугливым. И вешать все шишки на него, ныне покойного… Это некрасиво. — А чего мне прекращать? Я же дело говорю. — Словно нарочно продолжал подначивать всех бритт. — То же самое можно сказать и про остальные войны. Выставить наших мертвяков виновными, и проблем нет. Или вам охота отвечать за них самим? Лично мне — нет. Можете, конечно, поиграть в благородство и признать свою вину, но я подобной дурью маяться не буду, чего и вам советую.– — Да пошел ты в задницу, оборзевший пиратище! — Вспыхнул от ярости Гил, взвиваясь со своего места. — Ты на что меня подбиваешь?! Думаешь, если я вечно всех подкалывал и обсирал, то я их и после их смерти обкладывать буду, так?! Выкуси! Я — рыцарь, в конце концов, а не тварь вроде тебя! Я всякую хрень про покойников нести не собираюсь! Кто со мной, братва?! — Гил обвел взглядом остальных своих сородичей и довольно хмыкнул. В их глазах тоже читалось недовольство омерзительным предложением англичанина. А родимое государство так вообще трофейный краник из дворца Зурга сжал в руках и аурой гнева затмил весь белый свет. И походу, только вцепившаяся в его рукав старшая сестра спасла Керкленда от участи быть приласканным трубой. Но Артура даже такой расклад и настроение сородичей не остановили, в него как будто морской черт вселился: — Как хотите… Если вы настолько все благородные, можете вообще ничего не говорить, особенно насчет Второй Мировой, я сам все расскажу. Только, уж прошу вас великодушно, не мешайте мне выговаривать президенту мою точку зрения. Я уже убедительную речь придумал, только насчет вас опасаюсь. Встрянете со своими дополнениями и все запорете. Особенно ты — один из главных рассадников войн в Европе. Про тебя же говорилось, что твое основное национальное ремесло — война, головорез красноглазый. — — Не, ну ты щас огребешь… — Вконец озверевший рыцарь направился прямиком к оборзевшему корсару, чтоб прописать ему по первое число, раз Ванька был обезврежен сестрой, и не избежать бы британцу «косметических процедур» в духе Пруссии, а-ля — «Смотри! Английская панда!» с фингалами под обоими глазами, но вмешался до этого молчавший Германия. — Брат! Не стоит! Только не перед собранием! — Решительно преградил он путь пруссаку, а на все возмущения пояснил: — Если ты сейчас полезешь в драку, всем может стать только хуже. Подумай сам, брат. Нет, я не согласен с Англией, но твой метод тоже не выход. Иначе что подумает о нас фрау Президент? Вдруг она решит, что мы все те же головорезы? Тогда она нас даже слушать не станет. — — Блин, а ведь ты прав! — Гил чуть не плюнул с досады, но его братишка говорил чертовски правильные вещи. — Лады, тогда хоть ты успокой этого поганца, а то ж я за себя не ручаюсь! — — Хорошо, я поговорю с ним. — Людвиг дождался, пока старший брат вернется на свое место и только после этого подошел к англичанину потолковать. — Артур, зачем все это? Видишь же, что все мы на нервах. Зачем надо нас доводить? — — Да я не доводил бы, если бы был уверен, что мой план пройдет гладко, как бриг по спокойному морю при легком бризе, а не как по девятому валу с вашими-то вмешательствами. Хотя, есть способ обезопасить мои усилия. — Артур зевнул напоказ, с ленцой потянулся и… положил на стол две какие-то бумаги. — Вот. Это как бы договор. Или расписка. Как хочешь, называй. В нем сказано, что вы не должны мне мешать выгораживать всех нас перед президентом, в противном случае каждому из вас придется платить мне по пятьдесят унибаксов за каждое слово против моей речи. Подпишите его, оба экземпляра и мой и свой, тогда я буду уверен, что вы не влезете в мою речь в ненужный момент. А со своей стороны, я обязуюсь не говорить никаких гадостей про этих ваших покойников. Идет? — Теперь уже настала очередь Артура смотреть на всех с триумфом. По одним лишь их глазам, он понял, что на документе подпишутся абсолютно все. Так оно и вышло — бумаги без промедлений были подписаны всеми до одного присутствующими, а затем преисполненный спеси и самодовольства британец забрал свой экземпляр, гордо встал с места и вышел из общего зала в коридор, даже не дрогнув под множеством негодующих взглядов своих собратьев. Жаль они не знали, что было у него на уме на самом деле. Едва выйдя в коридор, Артур отошел от двери, недоверчиво огляделся по сторонам, и лишь убедившись в своем одиночестве, смог заговорить со своей ему лишь видимой спутницей: — Ну, что я говорил, Анабель? Получилось у меня. Я же знаю, насколько мои сородичи предсказуемы и как легко идут на поводу у эмоций. — — Я видела, видела… — Грустно покачала головой призрачная девушка, ни капли не разделяя восторга своего друга и избавителя. — Все-таки вы решили пожертвовать собой… Не отступитесь? Точно, не отступитесь? Вдруг вас прогонят. Как же вы будете? Я-то пойду за вами хоть куда, но остальные вряд ли. — — Я сам не в восторге от этой идеи, Анабель, но это же я обнаружил те данные и не уничтожил их сразу. Хотя знал ведь — чтобы что-то спрятать навеки, надо это уничтожить. Так что мне и нести ответственность за свой же косяк. Как я уже сказал Франции — не важно, кто виноват, главное чтобы люди покарали хоть кого-нибудь. Людям всегда надо козла отпущения. А кто из нас лучше подходит на эту роль? Я — кто же еще. Все равно моей репутации археолога кранты и должность мне не удержать, зато остальных не тронут. По-моему, это гениальный план. Хе-хе-хе… — Артур весело рассмеялся, будто веселясь от души, но верную подругу ему обмануть не удалось… как и кое-кого другого, большую часть жизни походившего на призрака. Кое-кого незаметного, и потому незамеченного Артуром.***
А тем временем Альфред все продолжал грызть гранит рейнджерской науки. Ну и само собой, канючить и пробовать добиться себе поблажки и снисхождения, и заодно более веселого времяпровождения со своим другом Баззом. Только вот друг, похоже, совсем о дружбе позабыл, и на мольбы и доводы американца совсем не велся, и на все попытки разжалобить его, отвечал очередной нотацией. Вот и сейчас за очередную порцию нюней, непутевое США получил немножечко нравоучений от дорогого учителя: — Альфред, ты опять? Хватит ныть. Читай, давай, учись… И что с того, что ты под следствием? Я от своих обещаний не отказываюсь, и все равно буду учить тебя. А что зря время терять и беспокоиться? Вот ты боишься? Мысли плохие лезут? Вытесняй их! Вон, выучи еще пару параграфов, забей голову полезной информацией вместо бесполезных переживаний, двойную пользу получишь. И учи, как следует — я потом пересказ потребую, проверю. Чего хнычешь? Зачем тебе это в тюрьме? Опять твой пессимизм… Не брошу я тебя, и… как ты там сказал?.. Гнить в тюрьме ты не будешь. А даже если и случится такое, долго там не пробудешь. Я же обещал, что не оставлю тебя там, и сородичи твои тоже. И мало ли, ведь выйдешь… под залог, если даже и случится, а что ты знаешь? Ты ж ничего не знаешь! А так будешь говорить, что знаешь устав — значит, люди подумают, что ты умный, не сидел просто так, а книжки учил, знаешь законы, тем более тебя больше не смогут подловить и обмануть. Ну и чего хнык? Ты же уже взрослый парень, чего хнычешь, как малыш? Вот то-то же… — Базз усмехнулся, видя, как жалобно канючивший ученик резко встрепенулся и уставился в учебник, обиженно поджав губы и громко пыхтя от недовольства, а ведь всего пару секунд назад он такой грустный был, такой несчастный и напуганный… — «Какой же ты всё-таки хитрюга, Альфи. Но ничего, хитрее видали…» Да, с таким талантливым актером в учениках, Лайтеру предстояло держать ухо востро. Размышления рейнджера насчёт выдающегося актерского дара Америки прервал характерный сигнал из перчатки: — Лайтер на связи… — — Лайтер, — раздался из коммуникатора голос главнокомандующего, — мадам Президент прибудет с минуты на минуту. Как там твой подопечный? Он будет участвовать в беседе о войнах или нет? — — Сэр, уже время собрания? Хорошо, сейчас мы придем. Альфред… — Рейнджер закрыл миникомпьютер и повернулся к ученику, да и замолк от удивления. Америка-то всего за несколько секунд разительно изменился — был весь такой недовольный, надутый, а уже скукожился на стуле в страхе, голову ниже плеч повесил. Базз было хотел возмутиться, подумывая, что ученик снова хитрит и на жалость давит, но нет… рейнджеру хватило лишь одного чуть более пристального взгляда, чтобы понять — сейчас Джонс боится по-настоящему, как тогда, у доктора Анимуса в кабинете. Америке в этот миг даже скучная учёба не таким плохим занятием показалась. Подумаешь, заставляют учить всякую нудятину, зато не надо признаваться перед всеми в своих давних грехах, краснеть при этом, бояться осуждения… К такому испытанию гордыня Америки была ещё не готова. А ещё ведь… вдруг и Базз на то собрание пойдёт? Точно, пойдёт! И узнает обо всех его, Америки, грешках прошлой жизни и… Что если Лайтер, этот главный фанатик честности и порядка, вдруг решит, что с таким прошлым Америке не то что в его друзьях, а даже просто в знакомых не место? И что, если Базз прямо там, на собрании от него откажется и передумает вступаться на суде и после него ни разу не навестит… арестанта? Да, в то, что его наверняка посадят без заступничества главного героя галактики, янки не сомневался. — Б… Базз… Можно мне не идти никуда? Я… я лучше ещё пару параграфов выучу. Я готов хоть весь день учить что ты скажешь. Пожалуйста… — Пролепетал Альф, оборачиваясь к преподу. Базз ожидал снова увидеть жалобные глазки и все равно настоять на своём — «Надо идти! Президент ждёт!», но в этот раз умоляющего взгляда не последовало. Едва глянув на рейнджера, Альф снова опустил голову, да так и застыл в ожидании сурового решения с несвойственной ему обреченной смиренностью. И как тут прикажете быть, если хочется пойти на собрание и надо идти, а твой подопечный в ступоре и никуда не собирается? И вряд ли пойдёт даже по приказу, а если пойдёт, устроит из этого драму мирового масштаба, и кто знает, может быть получит очередной нервный срыв. Но пойти надо было, или хотя бы узнать причину для отсутствия на собрании. Причем — серьёзную причину. — Альфред, скажи хоть — почему ты так боишься пойти туда? Боишься осуждения? Или, как на учениях, боишься извиниться перед всеми? Или… — рука Лайтера осторожно опустилась на плечо понурого парнишки, — боишься, что я разочаруюсь в тебе и оставлю тебя одного? — Альф молча кивнул. Не пояснил ничего, не буркнул даже, а слабо двинул головой, то ли согласившись со всеми тремя его предположениями, то ли всего с одним, не ясно каким. — Уже что-то… — вздохнул Базз. — Если ты боишься последнего, хочу, чтобы ты знал — я не читал ничего и читать не собираюсь. Не хочу я о тебе тогдашнем ничего знать. Если захочешь — сам скажешь, а я — не хочу. И даже если я узнаю о чем-то, вы ведь были странами, действовали не по своей воле и винить вас нельзя. И ты сейчас — обычный человек, мой ученик. Живешь с чистого листа, и твои прошлые подвиги… не стоит их тащить в новую жизнь. Ну, так что, пойдешь на собрание, или нет? Знай — я в любом случае не нарушу своё слово. — Базз замолчал, давая ученику спокойно обдумать его слова и решить, что делать дальше — продолжать бояться, как какому-то шкоднику, или попытаться поступить по-взрослому. Он понимал, что давление тут не поможет, осталось лишь надеяться на сознательность американца. — Я… не знаю. Я вряд ли смогу… — Прозвучал наконец-таки непривычно робкий ответ от понурого парнишки. — Я… я признаю, я… дураком был, не знал, что так поступать плохо… Не учили меня особо, ни Арти, ни начальники… Последние, так наоборот поощряли, хвалили, и только этого и требовали. Говорили что это — для блага меня самого. А я как дурень вечно шёл на поводу… Как все мы… Прости. Я… не смогу… — Ох, как же сложно любому гордецу признать свои ошибки, пусть даже самые маленькие, тем более сложнее таким людям признавать ошибки покрупнее. И уж совсем невозможным поступком для гордецов, помешанных лишь на своей исключительности, каким всегда было воплощение США, было признать, что все его победы и свершения, все чем он гордился и чем кичился перед другими, оказалось постыдным варварством в новом мире. Вот и Альфред Ф. Джонс, не выдержав стыда и нервного напряжения, прикрыл лицо руками, ибо оно все пылало. — «Позор, позор… Какой позор! Как стыдно-то!» Базз слегка оторопел, задумавшись, он в уме попытался успокоить и одновременно прокрутить Альфреду пару предложений, ведь действительно парень не знает, как поступить, боится осуждения и нужно дать ему понять… «Стоп, ты так опять из него беспомощного младенца делаешь. Что говорила мисс Инесс? Мальчикам, свесившим ножки с родительской шеи, нужна твёрдая рука? А ведь верно, и чего это всё я да я? Как вариант — я могу предложить ему различные способы решения этой проблемы, но только если совсем он зайдет в тупик и будет мучиться. — Базз посмотрел на Альфреда чуть повеселее. — И никаких — я не знаю, я не хочу, я боюсь! Пусть сам думает, он ведь умеет когда надо! И соображает он лихо. Ивана он быстро сообразил, как подначивать, на той прогулке… Надо поосторожнее с ним.» — Базз тряхнул головой, но скорее не от тех неприятных воспоминаний, когда он узнал об этой неприглядной черте своего ученика, а от того что забыл, как быстро его ученик учится извлекать для себя выгоду. — Альфред, а скажи, пожалуйста, если тебе будет необходимо выбрать либо идти сейчас, либо идти потом, ты все равно пойдешь потом? Считай, что даже когда настанет это потом — тебя потащат туда силой, ведь нехорошо нарушать своё слово и заставлять ждать такую гостью. — «Выбрать — идти сейчас или потом?!» — Америка вначале даже оторопел. Он-то уже смирился с тем, что возможно строгий учитель потащит его на разговор к сородичам и президенту чуть ли не за шкирку, а тут — такая поблажка! И пусть даже потом все равно придется пойти к президенту галактики на ковер, но если из всех воплощений он придет к ней один — это же будет не так страшно. Не надо будет стыдиться, бояться и краснеть, не надо будет опасаться, что потом его сородичи будут обсуждать за его спиной, как он напугался и спутался в словах, или вовсе дара речи лишился от волнения. Что ж, на отсрочку можно и согласиться, особенно если удастся упросить отсрочить неприятный разговор на «после суда». — Мне можно выбрать? Правда, можно? — Альф все же поднял голову, с надеждой уставившись на рейнджера. — Если так, то можно чуть попозже?.. После… суда? Можно, да? Просто… я кроме этого суда ни о чем думать не могу… Обещаю, я даже упираться не буду — честное геройское! — — Конечно можно, — Базз своим ушам не поверил и ответил чуть торопливее, чем нужно, но… это разве не чудо — услышать, что твой непослушный и вечно ноющий, и практически никогда ни с чем не согласный когда нужно, ученик ответил вот так вот практически сразу… — «Возможно, он действительно боится осмеяния. Да так сильно, что ему проще встретиться наедине, чем с теми кто, как он думает, будет на него давить и смотреть, как грозная учительница смотрит на провинившегося ученика…» Что ж, тогда я так и скажу, что мы не придем? Можно я объясню тем… Твое объяснение не годится? То, что ты боишься, и тебе будет неприятно? Очень сильно? — — Можно. — Поспешно согласился Альф, продолжая гнуть линию насчет разговора только после суда. — Только… я не то, чтобы боюсь. Я… волнуюсь. Да! Перед судом. Волнуюсь… Вспоминаю для суда все… произошедшее. Похищение… плен… — Сильно вздрогнув от одного упоминания того ада наяву, американец мотнул головой и продолжил уламывать учителя на нужную отсрочку. — Прости. Страшно все это вспоминать, а еще разговор этот… Так и скажи, что я после суда и схожу. Обязательно схожу. Хорошо? Просто… — Парень уже не знал, как упрашивать строгого наставника пойти ему на встречу и решил пойти ва-банк, все равно терять уже нечего было. — Просто знаешь, страшно мне… Не хочу я сейчас ни с кем встречаться. Я и так весь на нервах перед судом. А еще этот разговор. Понимаю, это не такая важная причина, но… Базз, я не знаю, смогу ли сказать там хоть что-то. Не знаю, выдержу ли… Я честно пойду после суда без препирательств. Честное геройское! На что хочешь, поспорю! — «Бог с ним, с признанием, видимо не выходит у него это пока сказать в чем дело… Да вспомнить бы Ивана, хотя он обычно добродушен к Альфреду, а вот сэр Гилберт Байльшмидт…» — рейнджеру вдруг вспомнился смех этого приветливо-язвительного человека, слегка резкий, необычный… Он так и не понял, как он сам относится к этому необычному человеку. С одной стороны его колючесть практически не чувствовалась, да и Мира пару раз мельком сказала, что человек он приятный, а она сама старательно-вежлива на эмпатию людей к ней и сама старается быть милой и приветливой к людям, но Альфред… Ох, да. Альфред. — Да, конечно. Спасибо что сказал, — Базз понял по плескающемуся в глазах беспокойству, нежеланию и страху что именно сейчас парню стоит всё-таки продолжить учебу. Пусть и нелюбимую, ничего не попишешь, но иного выхода нет, а выбор сделан. — Хорошо, Альфред, умница. Ты молодец, что почти сказал как надо, но и это тоже немало. Я вижу, тебе очень трудно признавать себя не идеального, но разве это не повод для того, чтобы гордиться собой? — — Гордиться?.. — Не удержался Альф, услышав нежданную похвалу. Он все еще верил, что признаваться в своих слабостях — наивысший позор, хотя тот случай с извинением на учениях заложил в его душе сомнения на этот счет. Но удивления можно оставить и на потом, а то кто знает, может Базз ему зубы заговаривает, хочет затащить на тот разговор… — Можно и гордиться… А что с отсрочкой, Базз? Можно мне все-таки после суда с мадам Президентом поговорить? — — Да, конечно. Я скажу командиру Небуле, что ты немного нервничаешь. Думаю, он разрешит тебе не являться и предупредит об этом Мадам Президент. А она поймет. Она хорошая женщина, недаром же её выбирают уже не на первый срок, и выбирают не только на Планете-Столице… Но я вижу, ты не спрашиваешь, почему тебе нужно гордиться этим? Впрочем, что же я хочу, у тебя сейчас все мысли о суде, ты ведь только что мне об этом сказал. Хорошо, я понимаю, что ты действительно сейчас не поймешь, тебе не до того, но я надеюсь, что мы вернемся ещё к этому. — — Хорошо! Как скажешь! — Обрадованный парнишка тут же сцапал учебник и залип в нем накрепко, даже вслух стал текст читать, лишь бы показать — как сильно он увлечен учебой! А то мало ли, вдруг Базз изволит передумать, а ему этого так не хотелось. Ну, а Базз, вроде как даже повелся на рьяное рвение к учебе. Отошел в другой край комнаты, к выходу, чтобы не отвлекать ученика от учебы во время разговора с тем вечно сердитым стариком. — Простите, сэр, вынужден сказать, что Альфред не придет и я, по всей видимости, тоже. Нет, с ним все нормально. Да, он рядом… Простите, сейчас, выйду в коридор. Альфред, я ненадолго! — Окликнул Базз ученика и спешно покинул палату. — Да, сэр, я тут. В общем, я так понимаю, он не хочет идти потому что боится осуждения со стороны своих, а для него это сейчас важно. Он и со своим старшим братом не слишком в ладах, я не упоминал об этом нигде, но сэр Кёркленд жалел, о том, что Альфред сбежал от него. И я так понимаю, сбежал он не просто так, а с боем. Да и еще рассказы Артура о сэре Брагинском как об Империи Зла… Оказывается, его правители не желали мира и потому у этих двоих были натянутые отношения и… Это у Альфреда похоже на подростковый страх осмеяния. Нет, сэр, я могу конечно его притащить силой, но во-первых как он будет себя чувствовать среди них всех практически один… словно среди врагов. Даже если и они ни слова не скажут и он ошибается, он уже себя накрутит, а психолог не велел ему волноваться. И во-вторых… мне бы не очень хотелось становиться ему врагом. Да, сэр, большое спасибо, сэр! И еще самое важное, сэр. Альфред готов прийти на разговор с мадам Президентом потом, после суда… один. Да? Спасибо, сэр. Конец связи. —***
А пока америкос упирался против встречи с президентом, остальные бывшие воплощения уже прибыли на место собрания. Они были препровождены своим же сородичем Канадой и его пушистым напарником в тот же самый зал для брифинга, где несколькими днями ранее устраивали спектакль для Императора Зла. — Прошу вас, рассаживайтесь как вам удобно. — Жестом пригласил их всех за стол Мэттью. — Только прошу, те три места рядом с табличкой не занимайте. Там сядут мадам Президент и коммандер Небула и… мы с Кумадзиро. Простите, это в целях безопасности. По правилам сопровождения положено… Как минимум два рейнджера с обеих сторон от важной персоны. Простите… — Спокойный до сего момента парнишка резко покраснел от ненужного стыда. Вроде он все правильно сделал, по правилам и уставу, а все равно было похоже, что он сородичам не доверяет. — Ну что ты, Матье. Мы все понимаем, не стоит волноваться. — Поспешил успокоить его Франциск, усаживаясь на соседнем месте от воспитанника, а сразу сбоку от него уселись и славяне. Бывшие страны Оси тоже сели вместе, прямо сбоку от мест Небулы и президента. Ближе всех к ним расположился Феличиано, затем Людвиг со своим братом и Кику. Яо тоже сел поближе к своему родственнику. В общем, разбились все воплощения на две кучки. И лишь Артур был один одинешенек — сидел за противоположной от места президента стороной стола в окружении пустых мест. И хоть Артура столь показушный бойкот задел за живое, он старался не показывать обиды. Все же цундере как есть, и сам ведь довел остальных до антипатии к нему. Но не все было так просто, как казалось на первый взгляд. На самом-то деле все страны уже были в курсе хитрости англичанина… Не смог Мэтт смолчать, когда ему вошедшему стали наперебой рассказывать — какой его второй опекун гад! Не смог и разболтал услышанное в коридоре. Так что план по проучке «Хитропопых корсаров» был составлен тут же, за считанные минуты, и теперь оставалось лишь успеть вправить мозг английскому камикадзе до прихода президента. Ну и не стали страны медлить, сразу приступили к действиям. Первым слово взял Гилберт: — Эй, пиратище, когда там начинается действие твоего контракта? Скажи хоть, чтоб мы знали — с какой секунды нам счетчик капает? — — Прямо с этой! Написано же — действие контракта начинается после моего предупреждения! Теперь помалкивайте, чтобы не разориться.– Огрызнулся в ответ Артур, не удостоив никого из присутствующих даже взглядом. — Мне хотелось бы знать — как ты нас всех выгораживать начнешь? — Иван незаметно подошел к англичанину. — Это тебя не касается, — буркнул Артур, читая конспекты в блокноте, и пытаясь наспех сформулировать свои мысли. Но этот назойливый Брагинский все чего-то хотел от него… Досадливо цыкнув, в след убегающей мысли, Артур закатил глаза и сделал вид, что он — ОЧЕНЬ И ОЧЕНЬ занят. — Так ведь я тебе доверяю, Артур, — протянул русский и вновь склонился к сердитому англичанину, словно не замечая что Артур буквально сверлит того взглядом, и пространно развел руками: — Я просто не хочу, что бы ты думал, что мы тебя… — Тут Иван чуть попридержал язык и попытался исправить ситуацию: — То есть, чтобы бы ты от нас отдалялся, — тут же выкрутился он. — Да, точно! Ведь ты слишком уж внезапно стал таким нелюдимом… Зная твою любовь к невмешательству в личную жизнь и нелюбовь к клевете, я, тем не менее, хочу отметить, что ты слишком… Ты почему-то обиделся на нас на всех и мне кажется, тебе нужна наша помощь. Мы думаем, что у тебя что-то случилось и поэтому беспокоимся за тебя и хотим помочь… — — Ничего мне не нужно, отстань! — заботливость Брагинского с самого начала раздражать и Артур пожалел, что не составил договор так, чтобы они все молчали даже насчет его самочувствия и здоровья. «Обогатился бы, на первое время хватило, кто-нибудь все равно бы не выдержал!» — С раздражением подумал британец. — Артюр, почему ты такой сердитый… — покачал головой любитель изысканных вин и красивых девушек, — Жан правду говорит, мы заметили, что с самого утра ты не выходил из комнаты… Еще и мне говорил загадками. Мы с Мэттью, не знали, что и думать и потом Альфреду… — Но тут Иван, шикнул на француза и мимолетно постучал себя по лбу. И Франциск мгновенно переменил тему, старясь расшевелить своего заклятого злюку: — Вот я и говорю, Альфреду будет не слишком весело, если ты придешь к нему с таким лицом. Может, всё же поделишься, что у тебя стряслось? Я ведь не одну сотню лет тебя знаю, когда говорят — «все хорошо», брови не хмурят и не отворачиваются… — «Да что ж вы прикопались все?! Дайте мне подготовиться!» — Мысленно закатил глаза Артур, изо всех сил стараясь оставаться внешне невозмутимым. — Хмурюсь я в преддверье разговора с президентом. Готовлюсь, если вы не видите, а вы мне сейчас мешаетесь. Так что не обессудьте, если у меня из-за вас прилипал ни черта не выйдет. Все ясно? Нет? Ваши проблемы. Не мешайте. — Сказал, как отрезал Туманный Альбион и снова погрузился в чтение. — Нет, Артюа, я тебя знаю, меня не проведешь. Ты на собраниях не был таким… недовольным, если тебе кто-то мешал и ты не слишком был готов. — — Точно, точно… максимум, наорать на беднягу, да треснуть его чем под руку попадется по мягкому месту. Обычно планшетка в ход шла или папка с бумагами… — задумчиво кивнул Иван. — А тут ты та-а-акой серьезный… будто не у меня рубль обвалился в очередной раз, а у тебя фунт не цветет и не пахнет… — Иван тоже с беспокойством чуть покачал головой, дескать, не дело это — таким быть, я тебя тоже не узнаю. — О, mon dieu, Жан! Неужели это… неужели это Артюр из-за работы? — ахнув, Франциск испуганно прижал руки ко рту и слишком обеспокоенно посмотрел на британца. Тот словно и не замечал, как оторопь на лице у француза сменилась испугом, а испуг — тревогой. — Я ведь подозревал что с тобой что-то неладно! Артюа! Скажи мне, что ты хочешь сделать? Ты что… хочешь пожертвовать собой? Артюа! — — Какого?!.. — Англия чуть со стула не упал от внезапности. Это ж надо, кому-то удалось разгадать его планы, хотя он так готовился… И кому удалось? Франции! Тому, кто в шпионаже, по мнению самого Артура, был таким же «профи», как Пруссия — миротворцем, а Людвиг — дамским угодником. Читай — абсолютный ноль, как в том вакууме за стеной космической станции. И этот ноль вдруг взял и сам раскрыл все планы лучшего шпиона планеты… И, судя по сочувственным взглядам остальных тут присутствующих, нулем-то на деле оказался он сам. «Сдаю…» — Артур не счел нужным сдержать горькой усмешки, прежде чем дать ответ. Все равно все обо всем узнали. — Да, я собрался так сделать. А что? Почему нет? Разве не я хозяин своей жизни? Я! Так что кончайте играть в своё благородство и дайте мне завершить задуманное. И не вздумайте мешать. Напоминаю — вы подписали контракт! — Пока Франциск трагично заламывал руки и хватался за голову, да так что остальные стали его утешать, Иван на это заявление лишь покачал головой: — Артур, ну вот чего ты такой злой… мы ведь помочь тебе хотим, и помогли бы. Людвиг мне говорил, что у них переводчиков не хватает. Межгалактический конечно единый язык, но на других планетах — свои языки есть и ты вполне мог бы подрабатывать… если не с самими людьми, то переводом всяких текстов. Всё ж, какие-никакие, но деньги… — — Брагинский, ты сейчас сам договоришься на деньги. Забыл где ты и кто ты? — Артуру уже было откровенно плевать на остальных и на самого русского, еще немного и этот неуемный коммуняка добьется, что джентльмен благоразумно отступит в сторону и даст дорогу старому пирату который не прочь и подраться. — А где бы и не жил и сколько бы у меня денег ни было — ты не из моей счетной палаты! Значит-ца так! — Иван, казалось бы, потерял интерес к ворчливому англичанину, но тут же схватил листок бумаги и ручку и начал что-то увлеченно писать стоя. Он даже забыл о том, что надо сесть на стул, так был увлечен своей писаниной. Артур довольно хмыкнул. Ну, слава Богу, его, наконец, оставили в покое. Осталось только пробежаться по тексту своей речи еще раз и морально настроиться на предстоящий разговор с главой галактики. Одно было плохо — все эти сочувствующие взгляды сородичей… Они как будто проникали в самую душу. А еще не давало покоя странное предчувствие большой подляны, которое старина Арти поспешил списать на нервозность перед предстоящим актом мазохизма. А, ну и еще на отсвечивающего своими немалыми боками русского, чего-то чиркающего на листке, прямо у бритта под боком. «Не мог отойти, что ли? Стоит теперь над душой…» — Британский камикадзе недовольно дернул плечом и чуть отвернулся от отвлекающего фактора в лице давнего неприятеля. Еще чего не хватало, разменивать свое драгоценное время на кого попало, приставучего, не ценящего чужое личное пространство. А Иван все строчил и строчил: «Я, Иван Брагинский, обязуюсь выплатить весь долг от сего числа, месяца, года, Артуру Керкленду, потому как не выполнил обязательства, данного ему в договоре, обязующее меня или молчать или выплатить деньги по 50 унибаксов за каждое слово. Выплачивать свой долг обязуюсь до его закрытия каждый месяц 20 числа, от 50 до 200 унибаксов. В случае моей болезни и/или кончины запрещаю передавать мой долг следующим лицам: Ольга Черненко, Наталья Арловская, Ван Яо, Гилберт Байльшмидт, Людвиг — младший брат Гилберта Байльшмидта, Кику Хонда, Феличиано (Венециано) Варгас, Франциск Бонфуа, Мэттью и Кумадзиро Уильямсы, Альфред Ф. Джонс, Базз Лайтер, Бустер Мунчапер… Подпись: Иван Брагинский, роспись, дата…» — Так… хм… его еще надо, и его… и вот её, да… Всё! Держи, Артур! Ознакомься, прошу! — И под нос Артуру сунули бумагу. Артур мигнул от удивления. В первую секунду ему захотелось заорать, чтобы его действительно оставили в покое, но глаз уже зацепился за пресловутое «Я, Иван Брагинский…» и он продолжил читать дальше и дальше, не успевая обрабатывать информацию. «Какие это выплаты унибаксами в конце месяца?.. ЧТО-О-О?! — Артур вздохнул и начал с самого начала — «Я, Иван Брагинский, обязуюсь… Хм, он обязуется уже… что? Выплатит весь долг, от сего месяца, числа… Он что сдурел? Какой долг? До его закрытия… каждый месяц 20 числа… от скольки унибаксов?» — Артур поднял глаза, но ничего кроме улыбающейся рожи Брагинского не увидел. — И как это понимать? — — Ты читай, читай, Артур. — Тут этот ухмыляющийся русский наклонился и, четко выделяя каждое слово произнес: — Дочитаешь, тогда уж спрашивай. И прочти, пожалуйста, до конца. Каждое слово, агась? — Артуру стало не по себе, Иван почему-то продолжал улыбаться. Англичанину хотелось ущипнуть себя, но он сдержался. В чай вроде не должны ничего добавлять, но все равно чувство иллюзорности происходящего и необъяснимой опасности витало в воздухе. — Ага, договорились… — буркнул британец и решился на еще одну маленькую провокацию: — И отойди, пожалуйста, я не могу сосредоточиться. — — Хорошо, хорошо, — кивнул улыбающийся русский и отошел. Артур мысленно про себя чертыхнулся: «Да что вообще происходит? С минуты на минуту подойдет мадам Президент, мне нужно готовиться к выступлению, у меня пустая голова и практически нет плана, как отвечать буду — непонятно, а я читаю эту… цидульку от Брагинского?!» По мере прочтения Артур понимал, что Иван записал сюда всех присутствующих, двух рейнджеров и родственников одного из них. Англичанин стал нервничать: ведь ясно же что этим дело не ограничится. — Прочел? — Отошедший в сторону Брагинский вроде как внимательно следил за ним, хотя Артур видел, что тот ни разу не оглянулся. Он даже подошел к Франциску, к этому зареванному лягушатнику, и что-то спросил у него, а тот слабо кивнул, и едва улыбнулся. Тот утешающе похлопал его по плечу и как всегда раскинул руки… И вдруг русский вновь вырос за спиной Туманного Альбиона да еще так внезапно… — Так что, Артур? Ты прочел? — — Да. — Чертыхнувшись про себя и едва заметно вздрогнув, Англия. — Ну и что это такое было? — — Расписка~! — Ванька улыбнулся еще шире, а в глазах заплясали привычные задиристые огоньки. Всем присутствующим одного лишь взгляда на него хватило, чтобы понять — грядет нечто прям такое… такое… растакое, что мама не горюй! И только англичанин с высот своей напыщенности и раздражительности ни черта не заметил. — Не хочешь молчать? Твое дело! Только не плачься потом, что я тебя обобрал. — Керкленд демонстративно отвернулся от Брагинского, обращаясь к остальным из славянского трио и пруссу заодно. — Слушайте, успокойте его что ли. Я не для того всю ночь готовился, чтобы один дикарь мне все планы спутал, ясно? И вообще… — Договорить британцу не дали. Одно лишь прикосновение к его плечам тяжелых рук Россиюшки, и бывшее воплощение Великобритании обомлело в неописуемом трепете. — А раз прочел… считай слова, если тебе до моих денег интересно. Но я всё же хочу тебе сказать… — тут Иван замолчал, словно собираясь с духом и начал вновь: — Я понимаю, мы были с тобой врагами. Да и остальным ты не особо доверял. Ну, кроме Кику и Альфреда. И то, не очень хорошо вышло в итоге. Но согласись — сейчас мы не страны уже. И я очень этому рад, ведь это влияние было, по сути, проклятием. Но сейчас-то… мы ведь понимаем тебя, все мы… — Иван оглянулся, ища поддержки у остальных, но Людвиг опустил глаза, Феличиано опять схватился за руку немца и робко выглянул из-за его спины, Гилберт что-то насвистывал себе под нос, будто его не волновала всеобщая разборка, сестры взглянули на Артура: одна сурово, другая с сожалением… Яо словно бы отсутствовал, впрочем, как и Кику, оба они не смотрели на Брагинского. Зато Франциск согласно закивал и, элегантно промокнув глаза от слез кружевным платком, переглянулся с Мэтью, который смотрел на Артура не отрываясь. Во взгляде мальчика читалась мольба и нежелание отпускать своего бывшего хоть черствого, но дорого его сердцу опекуна. — Тебе нужна помощь. Ведь сейчас все мы начинаем жить с нуля. Как это трудно — знают все, опыт есть. И поэтому я хочу сказать, что есть те, кто помогут тебе просто так, а есть те — если ты к ним хотя бы обратишься. Выбор за тобой, Артур. — Иван наклонился к англичанину и улыбнулся. — И мой тебе совет — засунь свою гордость подальше и просто попроси. А вдруг не откажут те, кто мог бы? Ведь это же так просто! Сделай же ты первый шаг, в конце концов, ты же смелый парень! Сможешь? Я уверен, что ты сможешь! И нет, это не стыдно, выкинь эту чушь из головы! Ведь даже в этом случае, когда тебе не все готовы помочь, и могут тебе отказать, то ты хотя бы попытаешься! И теперь-то то они уж точно теперь тебе не враги, чего бояться и стыдиться, не понимаю? Ведь верно? Все мы начинали с руин… и все понимают — в каком ты сейчас преотвратном положении. Пойми, если бы мне было всё равно — я бы не нудил тебе тут, и не терял своё еще незаработанное. Я тебя всё равно уважаю и люблю, жаль ты не понимаешь. И беспокоюсь за тебя, поэтому спорю. Деньги — не важны. Важно чтобы ты понял, что я тебя не брошу, поэтому и ворчу на тебя. И другие — тоже не бросят. Ты меня понял? — На последней своей фразе Ванька чуть сильнее надавил на Артуровы плечи. Он не спрашивал, он предупреждал, о чем свидетельствовала и его стремительно появившаяся тёмная аура. На своё счастье зарвавшийся бритт быстро понял — куда ветер дует и что за тучки клубятся у него за спиной, и не стал испытывать судьбу, поспешно кивнув несколько раз в ответ. — Вот и умничка, Артурчик. Смотрите-ка, можно-таки с ним говорить и на языке разума. Ктось следующий? — Ванька ослабил нажим, да и темная аура живо рассосалась. Но перенервничавшему археологу было не легче. Это ж такой шок пережить пришлось, хотя нервы итак от напряжения ни к черту. Ещё и остальные словно с цепи сорвались, тоже решившись выговориться по примеру Россиюшки. Первым подхватил эстафету Франциск: — Ох, Артюр, не в моих манерах ругаться, но я скажу тебе… Ты — черствый эгоист. Даже сейчас, волнуясь о нас, ты ни во франк не ставишь наше мнение. Но так нельзя. Ты и сам себя на корню губишь и другим шанса не даешь тебя спасти. Некрасиво так с друзьями поступать, mon cher! И я молчать не буду, не гроши получаю, знаешь ли. — Закончив возмущенную тираду, Франция демонстративно достал кошелёк, отсчитал нужную сумму и положил её на стол, с вызовом глядя на заклятого приятеля. Вслед за ним к вразумлению присоединились и Япония с Италией. Ну как сказать — присоединились. Кику что-то быстро написал на листке бумаги и молча протянул его Феличиано. Ита вмиг исполнил немую просьбу бывшего соратника и, чирканув в листке что-то сам, отнес его Артуру, положил на стол и хотел вернуться, назад, но задержался… Чувствительная душа требовала чего-то, какого-нибудь выплеска. К счастью, в карманах у итальянца обнаружилась некая сумма денег, тут же перекочевавшая на стол к записке со словами: — Ве, как глупо! Не делай этого! Пожа-а-алуйста! — Всего доля секунды, и опешивший от своей наглости Ита снова вернулся за спину извечному защитнику, пялясь оттуда на Артура жалобным взглядом. «Чёрт, они точно сговорились!» — Мысленно плюнул с досады Артур, беря в руки записку, где немногословно и лаконично были изложены мысли второго островного государства: «Я прошу прощения, Артур-сан, но я считаю ваши намерения не слишком разумными, и моя честь самурая не позволит принять мне вашу жертву. Я готов ответить за свои проступки сам, и прошу не вступаться за меня. С уважением, Кику Хонда». — А снизу ещё была приписка: «Если контракт распространяется и на письменные обращения к вам, сообщите мне сумму долга позднее». «И ты, Япония?» — Керкленд исподлобья посмотрел на японца. Тот в свою очередь сидел спокойно, чуть отведя взгляд в сторону, но по выражению лица не сложно было догадаться о его решительном настрое. Тут и амебе одноклеточной стало бы ясно, что гордый самурай и впрямь не потерпит заступничества. Впрочем, как и Германия, вон как внимательно уставился, того и гляди просверлит взглядом, как и его старший брат, взирающий на «неудавшегося великомученика» с неприкрытым ехидством… Артур спешно повернул голову в другую сторону, туда, где сидели обе славянки, но тоже не выдержал немого прессинга от обеих сестёр. Как и от Франциска. Единственный, кто не пялился на него сейчас, так это тихоня Канада со своим медведем. Они оба считали какие-то мелкие купюры и монетки. «Только не говорите мне, что…» — Арти и додумать мысль не успел, как Мэттью воплотил в жизнь его опасение. Мишка сгреб в обе лапки все денежки и отнес прямиком к адресату, а затем Мэттью обратился к бывшему опекуну, мысленно считая каждое слово: — Господин Англия, так нельзя. Я хочу вам помочь, и я не согласен с вами… — Уильямс хотел ещё что-то сказать, но видимо его с Кумадзиро лимит наличных исчерпался. — Говори, что говорится, мой мальчик, я заплачу за тебя. — Нежданно пришёл ему на помощь первый из опекунов. И тут-то Артура прорвало. Понял ведь, что остальным его жертву и даром и с деньгами не надо. — Ладно, чёрт с вами, гребанные моралисты! Делайте что хотите, говорите что хотите, не нужны мне ваши деньги! — В порыве гнева Керкленд достал свою копию договора и разодрал ее на мелкие кусочки. Туда же отправилась и расписка России, и записка Японии. И лишь к деньгам Артур не прикоснулся, лишь только брезгливо покосился на них и демонстративно отвернулся: — Забирайте свои деньги, не нужны они мне! Я не этого хотел. Вы же, сволочи, мой гениальный план запороли! Меня все равно выпнут с работы, сердобольные вы дурни! Мне нечего терять, но вы… вы… Ай, катись все в ад, раз сами того хотите, я умываю руки! — Артур в сердцах махнул рукой и скрестил руки на груди. Внутри у него все клокотало и бурлило и если бы не скорый приход президента галактики и все ещё стоящий за спиной русский, обоклал бы он сородичей наиотборнейшей матросской бранью, напрочь позабыв о джентльменстве. Но не судьба. К тому же, о ужас, настырный Ванька снова свои ручищи распустил, снова ему на плечи положил, наклонился к самому уху… что за наглость вообще?.. и ну успокаивать: — Вот и хорошо, вот и сла-авно~! Ты только не сердись, Артурушка~! Но, нисколько этот план не гениален. — — Жан, полегче, а то ж заревную… — Отозвался со своего места Франциск. — А я что? Я — ничего… — Русский спешно оставил в покое плечи Туманного Альбиона. — Просто рад, что план этого священномученика не удался. Кстати, братишка Людвиг, тебе слово! — — Точно! Пусть Запад выскажется! — Напомнил о себе Великий, а то больно долго он молчком сидел… непорядок! — Дорогие сэры, пэры, месье, саны, дамы, товарищи… Короче, все собравшиеся — не сердите Великого, все слушаем Людвига! Братуха, тебе слово. — Все тут же обратили внимание на младшего немца. Даже Артур, как бы он ни ерничал, ибо очередного тесного общения с все еще маячившим за спиной бугаем как-то не хотелось. — Да, благодарю вас… — Людвиг встал с места, обратившись для начала к братьям, и к родному и названному. — Гилберт, Иван, спасибо, что выслушали меня тогда, после того сна… Вернее даже… кошмара. Спасибо, что помогли и не оставили меня одного в моих терзаниях. Теперь я готов поделиться с остальными своими думами. Собратья воплощения. Бывшие государства. Нас осталось очень мало — всего двенадцать… Все мы прошли тяжкий путь. Эти бесконечные стычки за ресурсы и земли, эти противостояния друг другу… Все, что называется — военными конфликтами, мы хлебнули этой гадости сполна. Но сейчас мы уже не безропотные воплощения своих людей и территорий. Мы сами вольны выбирать свой путь в этой жизни. И пусть нас настигла тень наших давних грехов, я считаю — это даже к лучшему. Да, к лучшему! — Повысил он голос на удивленные шепотки некоторых собравшихся, а когда те притихли, продолжил: — Возможно, некоторые не поймут меня, но я скажу — даже если убежать далеко-далеко, тяжесть содеянного все равно будет давить на человека. Где бы он ни был, и чем не занялся бы, пусть даже мирным благородным делом, его память не даст забыть ему содеянных преступлений. Вот и я, оказавшись в этом новом мире, не мог найти себе покоя. Даже став простым человеком, я тяготился тем, что натворил в былой жизни. Вторая Мировая… От этого греха так просто не отречься, не спрятаться. Даже тут он давил на меня тяжестью вины. Понимая это, я попробовал встретиться со своей виной лицом к лицу… Не так давно я уже извинился перед Иваном и его сестрами за то, что натворил в бреду помешательства. Просил их простить за тот геноцид их народа, но… — Людвиг сделал глубокий вдох, пытаясь привести мысли в порядок. Слишком многое нужно было сказать и донести до сородичей. Слишком. — Но хоть они и простили меня, этого мне было мало. Я понимал, что виноват не только перед ними, но не знал, как подойти к остальным… Франция, Англия, и ваши воспитанники, перед всеми вами я тоже виноват и тоже должен просить прощения. И не только за Вторую Мировую, но и за Первую. И я хотел подойти к вам, хотел поговорить, покаяться, но… Тот плен спутал мне все планы. Будучи там, я великое множество раз раскаялся, что не смог подойти, не смог открыться. Я думал, что мне уже не доведется встретиться с вами… А потом пришло спасение… Но даже будучи уже тут на станции, в безопасности, даже во сне мне не было покоя. Мне снились толпы тех, кто погиб от рук моих солдат. Сначала явились русские, белорусы, украинцы. Мирные жители и военные… Их было бесчисленное множество. Но потом к ним стали прибавляться граждане других стран. Польша, прибалтийское трио, остальные, на кого я нападал… Было много евреев, цыган, прочих наций, коих в своем помешательстве я считал — недостойными жить в идеальном мире. Были там и англичане и французы… А народ все прибывал и прибывал. И я взмолился о пощаде. Я признался сам себе, что — виноват и раскаиваюсь… — Нервная дрожь пронзила тело немца, но он нашел в себе силы продолжить говорить. — И только тогда я понял — в чем моя беда. Не надо было бежать от содеянного, не надо было винить себя. Все это было бесполезно. Нужно было сразу принять это. Принять, как неизбежную часть нашей тогдашней судьбы. Принять, попросить прощения и отпустить. Знаете… как на исповеди. И сейчас я прошу у вас прощения. Я искренне раскаиваюсь перед всеми вами за свою вину. Франция — прости меня за то, что я всегда начинал с тебя. Знал ведь, что тебе претят войны… Прости и ты — Англия, хоть ты и был в относительной безопасности на своих островах, но я и тебя заставлял понервничать. Простите и вы — Италия, Япония. Вы тоже натерпелись, нередко и по моей вине. И ты — Канада. Все-таки и тебе пришлось поучаствовать в войнах, хоть ты и жил на другом континенте, как и Америка… Жаль сейчас его нет вместе с нами. И вы — Иван, Ольга, Наталья, простите меня еще раз. Брат, и ты тоже. Я признаю свои ошибки прошлого, и в этой — свободной от начальников и влияния народа жизни, торжественно клянусь… Я — бывшее воплощение Федеративной Республики Германии — никогда не повторю ошибок прошлого и более не пролью чужую кровь, и не нарушу чужого права на мирную жизнь! — Излив душу изумленным сородичам, Германия в буквальном смысле рухнул на свой стул. Попробуй тут устоять на ногах, если от нервов колотит нещадно, а разум сам в афиге от того, что сейчас случилось. В повисшей тишине было слышно только причитание Гилберта, уже склонившегося над младшеньким, в беспокойстве о его самочувствии. Первым от общего шока отошел Ванька. Все-таки за свою насыщенную жизнь он и не такого насмотрелся. Русский здоровяк в несколько прыжков оказался возле немцев и сгреб обоих на радостях в охапку вместе со стулом Людвига: — Вон чего ты, Людочка, был такой квелый, даже после тех извинений передо мной! Умничка, что сознался! — — Русский… Зараза-переросток!.. Отпусти! Задушишь нафиг! — Жалобно захрипел Великий, к своему несчастью оказавшийся между спинкой стула и широкой грудью русского. Но Брагинскому это было абсолютно побоку. Тысячелетнее дите вовсю давало волю чувствам, вальсируя по залу с немцами в обнимку. Франциск на сию милоту глядючи, даже снова мокрые глаза платком промокнул и несколько раз чувственно вздохнул. Вторым эстафету по массовым извинениям перенял не менее чувствительный, чем сам Франция, Италия. Начал он с обоих франкоговорящих братцев и сестер-славянок. Подошел робко, состроив милые жалобные глазки, и заладил свое, обращаясь ко всем четверым: — Простите, простите, извиняюсь… — отбивая поклоны головой на азиатский манер. — Ну, что вы, месье Варгас… — Опешивший Мэттью даже с места встал. — Я нисколько не обижен. И… конечно же, я прощаю вас. И вас самого, и остальных ваших товарищей. И… — Уильямс поднял Кумадзиро на руки, и они одновременно обратились ко всем присутствующим: — Мы тоже просим прощения за все причиненное вам, по своей ли воле или случайно! — Франциск тоже вскочил с места и, чтобы успокоить разнервничавшегося Иту, пригладил ему каштановые волосы, приговаривая: — Феличиано, mon ami, на тебя-то за что злиться? Мне ли не знать, как ты страдал от этих войн? Нам обоим всегда претили сии глупости наших же начальников и граждан! Слышали?.. — повысил он голос, чтобы все в зале услышали его. — Я тоже прощу прощения за все войны, в которых я имел глупость участвовать. Артюр, дорогуша, прости за «Столетнюю» и «Семилетнюю» войны! За все стычки прости! Жан… и его прелестные сестры, простите меня за глупость моего Наполеона. Я всегда был против той глупой затеи! Яо, Кику! И вы простите за мое бесцеремонное вторжение в ваш своеобразный восточный мир. И Гилберт, давний мой товарищ, и Людвиг… Я и у вас прошу прощения. Простите меня все! Я тоже клянусь никогда больше не возвращаться к той глупости, что власть имеющие безумцы нашего времени называли войной! — После столь страстной откровенной речи, Франциск и сам присоединился к слезкам Феличиано. — И я — тоже! — Подбежав к давнему другу и учителю его придворной знати, Ванька наконец-то выпустил обоих немцев на волю и кинулся уже обнимать и Франциска и Мэтта и Феличиано. Но обнял осторожно… слишком Ита был похож на дите. Того же самого мнения придерживались и обе славянки, тоже не пожелавшие оставаться в стороне от общих извинений. Больно чувствительная даже для девушки Ольга так вообще посильнее Франциска и Феличиано разрыдалась, причитая со своего места: — Ну, что вы, хлопцы, мы не сердимся. Мы с Наташей понимаем, что войны — это не вина кого-либо из нас, Это вина начальства. И у вас обоих… и у всех нас просто начальники выдались неудачные. Не они же чувствовали людей, а мы. Пусть это всё задумывалось ими, как для блага наших людей, но можно ли обрести счастье, причинив боль другим людям? Нет! Но им-то дурням с высоты, откуда было ведать это? Глупые, глупые правители… А нам — страдай! И вы простите меня, хлопчики… — Наталья тоже не осталась в стороне. Сколь бы она ни была внешне холодной и суровой, но и сердцем она была не обделена. Потому, приобняв рыдающую сестренку, она честно высказала наболевшее: — Знаете, за свою жизнь я привыкла больше наблюдать со стороны, прежде чем идти на контакт. Слишком много нам доставалось, и я поражаюсь открытости моих брата и сестры. Но сейчас я понимаю — они правы. Народ и правители всегда тяготели над нашими личностями. Я и сама помню, как менялась вместе с людьми, что говорить об остальных. Если мои старшие не имеют на вас обиды, то я тем более вас врагами не считаю. Вы сами натерпелись не меньше нас. И я тоже прошу прощения, если с кем-то была чересчур жестока. Но не ждите, что я так резко к вам потеплею. Докажите сначала, что ваши слова стоят чего-то, как этот белобрысый. — Кивнула она судорожно хватающему воздух придушенному пруссу и тут же перевела взгляд на Артура: — Особенно ты, капиталист, и младший твой. А тебе, — обратилась она уже к Людвигу, — тебе душевности не хватает. Зажатый ты, хоть и названный братик нам теперь. Девушку себе найди… и не спорь! Мне со стороны виднее… А так, я всех прощаю. — Кику тоже не стал долго сидеть на месте. Пусть и хикикомори, но он так же был и самураем, знающим цену чести и внутреннему достоинству. И едва Наталья договорила, как он перехватил эстафету. Встал резко с места, отошел от стола немного и склонился перед всеми, смиренно признавая свою вину: — Уважаемые собратья, я тоже совершил немало дурного. Прошу простить меня за причиненные беды. Я полностью признаю свою вину и надеюсь на вашу милость. Со своей стороны я так же торжественно клянусь — никогда более не совершать подобного бесчинства. Россия-сан, вас я отдельно прошу простить меня за ту войну в начале двадцатого века… Но больше всего я виноват перед… — Кику вновь встал прямо обращаясь с сидящему рядом Яо. — Китай-сан… Учитель… — …«брат…». Кику судорожно сглотнул от волнения, так и не произнеся последнее слово. Слишком много боли он причинил старшему брату, слишком глубокую рану нанес, предательски рубанув его со спины клинком… И сейчас, вновь вспомнив во всех красках произошедшее тогда, Кику вновь почувствовал отверженность — преграду, мешающую ему принимать заботу и любовь старшего брата. Ту преграду, что когда-то давно поставил он сам. — Я прошу прощения у вас за… за тот… за… — И снова, казалось бы, столь простые слова просто-напросто застряли в горле. Ну чего сложного, в самом-то деле, извиниться перед другим человеком, особенно перед родственником? Но прав был Людвиг — мало извиниться, надо принять и отпустить свой проступок, каким бы ужасным он не казался. Время лечит — какая это наглая ложь. Время никогда не лечит, оно лишь притупляет боль. Порой самый застарелый шрам, нет-нет, но дает о себе знать даже спустя долгие годы. А шрам у Яо был — почти во всю спину. И вот как просить прощения, если ты такое сотворил с тем, кто тебя вырастил, поставил на ноги, отдал тебе всего себя и… любит до сих пор. Вон, с какой тревогой смотрит… встал… сам подошел и обнял крепко, и… тараторит на своем родном слова успокоения. Тут бы и заплакать, но… нельзя. И сам Япония, и граждане его всегда считали публичные слезы чуть ли не позорным делом. Особенно мужчины. Чтобы самурай показал свои слезы? Свою слабость? Никогда! Пусть даже душа рвется на части, никто не должен видеть его слез. Но на то Яо и был старшим братом, чтобы знать обо всех закидонах воспитанника. — Я понимаю, Кику. Я прощаю. Потом все скажешь, не при всех… — Едва слышно прошептал старший азиат младшенькому, а чтоб отвлечь остальных, еще громче затараторил, что и он извиняется, и тоже всех прощает… — Даже тебя, наглый опиумник. Даже тебя, ахен! Не молчи ты, тебе бы тоже извиниться не мешало! Ахен! — — Да, точно! — Вторил китайцу Великий, отдышавшись, наконец, после порции обнимашек. — Все тут прощения, значит, просят, один ты молчишь, как Наташкины подпольные бойцы… Партизаны, вот. Даем тебе слово. — — А что сразу мне? Ты тоже еще не перед кем не извинялся. — Не остался в долгу ершистый англичанин. — И Россия ни у кого прощения не просил. А Италия только перед ними извинился. — Махнул он в сторону славянок и все еще зажатых в объятиях русского Франциска с Мэттом. — Точно! Гилушка-а-а~! Идем-ка извиняться перед Артурушкой! — Ванька выпустил заложников своих обнимашек на волю и потянулся к родимой области. Но тот от него как от прокаженного отшатнулся: — Русский… Руки убери, ты — чертов коновал! Чуть не убил меня недавно… Сам дойду! — Вот тут-то Керкленд всей душой и пятой точкой пожалел, что лишний раз показал свой характер и не извинился по-хорошему. Россия и его область быстренько оказались подле главного представителя Британских островов и нависли над ним, как Дамоклов меч. И Италия с какого-то фига притащился, спрятался за Гилберта и оттуда извинения залепетал. — Ита — извинился! — Радостно хлопнул в ладоши Ванька. — Теперь ты, Калининградушка! — — Да не вопрос, русский. Внимай народ… и ты пиратище. Великий изволить извиняться! Уж простите помешанного на битвах рыцаря. Я много всякой фигни натворил, много кровушки выпил. Но я, как и младшой мой, обещаю, что тут подобным маяться не буду. Даю клятву рыцаря-крестоносца! Вот! — Высказавшись, гордый тевтонец проследовал вместе с Феличиано к младшему братцу. Из непокаявшихся остались лишь Россия и Англия, что самое большое государство поспешило исправить. — Артурчик, ктось первым извиняться будет? Ты или я? Не можешь решить? А ктось из нас посмелее будет? Неуж-то я? Эх, так и быть… — Не стал русский чересчур давить на нелюдимое островное государство, первым решил извиниться, показать свой пример: — Что я могу сказать, друзья-товарищи? Понатворил и я делов, хоть никогда никого… кроме Улуса, конечно, истинным врагом не считал и все надеялся на дружбу с вами. Но, сами знаете, не от нас зависело — кто и для чего начал войну. Не от нас и зависело — как и какой ценой она заканчивалась. Вспомнить только одного моего императора, немного на головушку слабого, который мою победу над Гилушкой своей дуростью проигрышной признал, хоть я и победил. — — Это ты про того лизоблюда, чуть ли не языком моему правителю лизавшего… кхем… Преклонявшегося, короче. Которого потом собственная женушка из моих же граждан и свергла? — Хохотнул Гил, прервав речь приятеля. — Помню ту хохму. Ксе-се-се-се-се… — — Да, я о нем. — Грустно кивнул Ваня. — Все жертвы, весь героизм моих солдат были перечеркнуты единым махом… И сколько таких вот начальников, втягивающих и нас и наш народ в черти что, мы все за свою жизнь насмотрелись. Но сейчас над нами нет абсолютной власти. Нет тех самодуров. И сейчас я прошу прощения у всех вас — Калининградушка, Германия, Италия, Франция, Канада, Англия… брат твой шубутной — Америка, Япония, Китай, сестренки. Самолично или косвенно ли я причинял вам вред иль боль, простите меня за все. И в этой новой жизни я, как и мои названные братики, клянусь, что никогда больше не посягну на чью-либо свободную мирную жизнь! — Вот так ещё один из бывших воплощений принял и отпустил свои давние грехи. И теперь из присутствующих оставался только Англия. Воистину говорят — «Что таится в душе у англичан, одним лишь англичанам и ведомо». Вечно чопорные и надменные, они всегда стараются сохранить нарочистое безразличие и холодность ко всему происходящему вокруг них. Вот и главный представитель всех англичан старался сохранить спокойный внешний вид. И лишь ему самому, да его призрачной подруге, наблюдающей за происходящим из-под потолка зала, был ведом тот ступор, который накрывает любого гордеца в предверьи публичных извинений. Но решиться и действовать было нужно, иначе потом его гордыня ещё больше пострадает от осознания собственных трусости и бессилия — это Артур ясно осознавал. Но Боже, как же сложно сделать первый шаг! «Наверняка они все потом друг с дружкой по углам будут шушукаться о моём малодушии. Точно, будут, знаю я их!» — Артур ещё разок исподлобья оглядел зал и мысленно чертыхнулся — все смотрели лишь на него. — «Нет, чтобы дать мне спокойно выгородить их, они затеяли всю эту клоунаду с извинениями…» Но ничего не попишешь, деваться Керкленда было некуда. Не бежать же прочь из зала накануне встречи с самим президентом галактики: «Странно, что её так долго нет. Вот бы она сейчас появилась и прекратила этот бедлам…» — — Эй, пиратище, долго ты ещё зажиматься будешь? — Прервал Артуровы немые мольбы острый на язык пруссачок. — Не тормози, слышь! Вон какой попутный ветер дует, так что расчехляй паруса, то бишь свои обширные лингвистические запасы — и полный вперёд извиняться! Или ты решил напомнить нам о своём родстве с младшим твоим? Тот тоже вечно стопорится, когда надо отвечать за свои дела. Вон, даже не явил свой «геройский лик»… — — Альфреда сюда не приплетай! Ему и без того тяжко… — Не выдержал «британский ЯЖпапочка» посягательств на родимое детище. — А я… я просто пытался мысли сформулировать. Знаете, если я начну вспоминать все мои стычки детально, я и до конца дня не успею извиниться. — — Бог с тобой, Артурушка, зачем подробно? Чай не беспамятные, сами все помним — за что и почему. — Поспешила вступиться за него чувствительная Ольга, девичьей своей интуицией догадавшаяся о буре смятения в этом черством джентльмене. — В общих чертах извинись, и полно те будет, верно, хлопчики? — Все согласно закивали. Действительно, чего канитель разводить, если времени в обрез. — Спасибо… — Артур благодарно кивнул ей, вздохнул глубоко, собираясь с духом, потом ещё раз вздохнул, встал на ноги и… решился-таки: — Я — Артур Керкленд, он же — бывшее воплощение Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, официально приношу извинения — Франции, России, его сестрам, Германии, Италии, Пруссии и Китайской Народной Республике, за все войны, что вел против них или участвовал на враждующей стороне. Так же приношу извинения Японии за то, что имел неуважение использовать его в своих политических играх. Отдельные извинения приношу своим бывшим колониям и братьям — Канаде и отсутствующему тут Америке, за чрезмерную опеку и присваивание себе их природных ресурсов, финансов, и исторических заслуг… Клянусь… — Ноги британца подкосились от волнения, и он рухнул на стул, но речь закончил. — Клянусь никогда больше не повторять содеянного… Простите… — И снова в зале воцарилась тишина. Гробовая. После слов Керкленда даже шепотков не было слышно. Бывшие воплощения будто бы в себя ушли, в попытках осмыслить только что произошедшее. Но одно они знали наверняка — из этого зала они точно выйдут уже другими людьми. Людьми поистине свободными от всего, что тяготило их души долгие и долгие годы. По крайней мере, им хотелось верить в это, как и в то, что у нынешних власть имеющих будет побольше мозгов и они смогут рассудить и без того уже натерпевшихся государств по уму и совести. Затишье прервало пиликанье в перчатке Канады. — Да… — Ответил он на вызов. — Коммандер Небула? Да, сэр, все здесь… Кроме Америки, Альфреда Ф. Джонса. Уже знаете?.. Да, вас понял. Так точно, ждём вас. — Даже говоря со своим начальником по коммуникатору, Уильямс стоял навытяжку, разве что руку к голове не приложил, так велико было его уважение к собеседнику. Ну, а остальным даже говорить ничего не пришлось. Они живо разбежались по своим местам и замерли от волнения в ожидании важной гостьи. И не знали страны, не ведали, что общение с мадам Президентом уже давно началось. С того самого момента, когда Россия отдал свою расписку Артуру… Предупредив Лайтера о скором начале важного собрания, Небула отправился самолично встречать важную гостью. Затем, без лишних промедлений они направились к залу для бриффинга, но по пути их отвлек парящий столик Небулы. Кибернетическая техника, едва завидя хозяина, устремилась к нему и преградила путь, активно махая своей гибкой антенкой, как пес хвостом. — Ты разве не видишь, что у нас важный гость? — Небула заметно напрягся, хотя виду старался не подавать. Столик, почувствовав привычные недовольные интонации, освободил путь, отлетев в сторону, оставив хозяина извиняться за его поведение. — Простите, мадам Президент, эта техника совсем не разбирает, кто перед ним находится. Только меня и признает. — — Все в порядке, коммандер. Понимаю, у него программа такая. — Глава галактики добродушно улыбнулась обеими ртами кибернетической технике. — Хорошо иметь настолько верного помощника. — Услышав похвалу в свой адрес, столик еще сильнее замахал антенкой и полетел следом за продолжившим путь хозяином и его гостьей. — Да, признаю, он хоть и бывает надоедливым, но дело свое знает. Документы всегда оперативно приносит, держит меня в курсе срочных дел, и может служить видеосвязью с важными частями станции. Например, тот зал, в котором сейчас нас ожидают бывшие государства. Чтобы сделать это, мне достаточно отдать команду — «Столик, открой телемост с залом для брифинга!», и… — Внезапно раздавшийся вызов прервал Небулу, заставив снова извиняться перед главой галактики: — Прошу прощения, мадам президент… опять. Это меня… Да, Лайтер, я слушаю… Насчет Америки? Не придет на собрание? Почему же?.. — и начальник всех рейнджеров заговорился по коммуникатору. Слушая объяснения подчинённого, он совершенно не заметил, что последний отданный, казалось бы, в пустую, приказ столику летевшая за ним по пятам техника восприняла буквально и открыла-таки телемост с залом для брифинга. Зато это заметила мадам Президент и хотела указать на этот факт коммандеру, но… Отвлеклась на небольшую перепалку тех двоих, известных ей как бывшие государства — Россия и Англия. А потом и остальные подключились, отговаривали знаменитого археолога от какого-то там хитроумного плана, затем еще и Германия перед всеми извиняться начал… Подсматривать, конечно же, не очень хорошо, а подслушивать чужие разговоры по душам, так тем более, но что-то в речах бывших государств настолько привлекло двух самых высокопоставленных особ Галактического Альянса, что они залипли в видеотрансляции накрепко, ловя каждое слово и сочувствуя «рабам своих народов и начальства» всеми фибрами души. Ну, а когда массовые извинения подошли к концу… И президент, и глава всех рейнджеров накрепко задумались, как и люди на экране. И им уже не хотелось разбираться — кто прав, кто виноват? И так поняли, что невиновны гости из прошлого в давних грехах. Но все-таки идти надо было. Разобраться в этом вопросе раз и навсегда, и защитить невинных людей — в сем решении мадам Президент и коммандер Небула были более чем единодушны. «Бедные они люди. Быть все время подконтрольными правителям… и чувствовать каждого человека… и не быть сами собой! Тяжкая, тяжкая участь! Но теперь они сами по себе. Свободные. Как поступить с ними? Дать им шанс. Пусть под временным наблюдением, пока не утихнет шумиха, но дать им жить простой жизнью…» — Самое простое и в то же время самое мудрое на данный момент решение было принято окончательно и бесповоротно. Осталось лишь уладить формальности и провести намеченный разговор.