What about us? No, this is not our Paradise!..

Проснуться на следующее утро и успеть на сбор крови вовремя оказалось задачей почти невыполнимой. Дашка, Валерка, Лида и Лешка сумели подняться лишь благодаря младшим, Аленке и Павлику, которые буквально ходили у них по головам, пытаясь разбудить. С грехом пополам ребята встали, потирая гудящие после ночного веселья головы, позавтракали остатками ужина и стали одеваться, причем не обошлось без небольшой путаницы. Так, Лида долго не могла понять, почему ее ботинки стали вдруг на несколько размеров больше, пока Лешка не стянул их с подружки со словами: «Да потому что ты надела мои ботинки!», а Валерка, пыхтя и чертыхаясь, безуспешно пытался втиснуться в узкие джинсы, приговаривая: «Ох, разнесло меня, когда ж я так потолстел?», на что Дашка со смехом отозвалась: «Валер, это мои джинсы!». Наконец, друзья собрались и вместе отправились к месту сбора «кровавого налога». После того, как со сдачей крови было покончено, ребята возвращались домой изможденные и уставшие, но в удивительно приподнятом настроении: всех повеселила мысль о том, какие лица будут у вампиров, когда те обнаружат наличие алкоголя в собранной крови, и смогут ли они сами таким образом опьянеть. — Пейте, дети, алкоголь — спаивайте вампиров! — хохоча, припевал Лешка на манер известной песенки «пейте, дети, молоко — будете здоровы!» — Дааа, а когда мы на водку перейдем, ох, им весело будет! — вторила ему Лида. — Ха! А если б война была? Представьте: русские приняли вызов и вышли на битву в стельку пьяные! — со смехом говорила Дашка. — Ну, вы, не орите, — одернул друзей Валерка и тут же добавил, — а то они разгадают наш коварный план! А Павлик и Аленка не принимали участия в беседе: им хотелось как можно скорее прийти домой и поспать. Утро незаметно и быстро переходило в день, день также живо сменялся вечером. Бледное зимнее солнце выкатывалось на небосклон лениво и неспешно, будто взбираясь на высокую гору, чтобы, ненадолго задержавшись на вершине, стремительно скатиться вниз, за горизонт, и снова оставить землю во власти мгновенно сгущающегося сумрака. Ближе к ночи опять повалил снег, и кружащиеся снежинки напоминали белых бабочек, беззаботно порхающих в морозном воздухе. На улицах Москвы постепенно не осталось ни одной души, город погрузился в привычную вечернюю тишину, нарушаемую единственным звуком — шорохом колес черного автомобиля. На заднем сидении автомобиля сидел Урд Гиллес, устремив свой взгляд сквозь тонированное стекло на мелькающие мимо здания, заснеженные деревья, оградки, памятники. Казалось, Второй Прародитель заворожен видом зимнего города, но на самом деле он был предан ведомым лишь ему одному думам и мыслям. Через несколько минут автомобиль Урда Гиллеса остановился, вампир-слуга покинул место водителя, обойдя машину, открыл заднюю дверь, почтенно склоняя голову перед Господином. Урд вышел из салона и свойственной ему уверенной, горделивой, невероятно изящной походкой направился к светлому зданию с белыми ионическими колоннами, узорчатыми барельефами на стенах с имитацией кирпичной кладки и бронзовой колесницей Аполлона на козырьке. Убранство фойе Большого Театра даже при отсутствии освещения выглядело неимоверно торжественно и почти волшебно: широкая парадная лестница с красным бархатным ковром; воздушные арочные своды, расписанные золотом и лазурью; высокие округлые проходы; белоснежная лепнина с витиеватыми узорами так и манили задержаться взглядом, полюбоваться красотой отделки, но Урда Гиллеса это совершенно не интересовало. Вампир-Глава миновал фойе, но свернул не как обычно, к Императорской Ложе, а прошел в партер, велев следовавшему за ним подчиненному включить приглушенный свет в Зрительном Зале и центральное освещение на сцене. Вампир-слуга с поклоном удалился, а сам Второй Прародитель присел в кресло в середине партера, ожидая появления смертной, которая, согласно его предположениям, должна была вот-вот прийти. И точно, не прошло пяти минут, как на входе в зрительный зал послышались тихие осторожные шаги… Дашке было очень непривычно идти по темному театру иным маршрутом, направляться не в маленькую уютную комнатку, за семь лет так полюбившуюся сердцу… Сегодня ее путь лежал от аварийной лестницы по коридору, через в Бетховенский Зал, в котором не успели провести ни одного концерта. Далее следовало миновать театральный музей, где Дашка бы обязательно задержалась, чтобы впервые за много лет снова взглянуть на фарфоровые фигурки балерин, арабских божков и героев пьес, но она спешила и побежала дальше, в фойе, а оттуда — в Зрительный Зал. Впервые за семь лет она вновь стояла на пороге этого огромного, помпезного помещения и, обведя его взглядом, не смогла удержать восхищенного вздоха. Убранство Зрительного Зала просто ошеломляло обилием сверкающего золота, пышного бархата, сияющего хрусталя. Высокий куполообразный потолок с роскошным панно, на котором изображен Аполлон в окружении муз; огромная хрустальная люстра, похожая на цветок; золоченые кресла с темно-красными бархатными сидениями в широком, просторном партере; боковые балконы с плотными алыми шторами и белоснежными парапетами, украшенными резными узорами; роскошная Императорская Ложа с золотыми колоннами, сводом и двуглавым орлом; и гигантская сцена, большая часть коей была скрыта за парчовым занавесом. Когда восторг увиденного угас, Дашка снова огляделась, пытаясь взглядом найти Урда Гиллеса. В Императорской Ложе его не оказалось, поэтому девушка решила, что вампир еще не пришел, и, вздохнув с неким облегчением, вошла в зал. Медленно, неторопливо она прошла мимо кресел, проводя кончиками пальцев по холодному золоченному металлу, по мягким, чуть шероховатым бархатным вставкам на спинках. Дашка внезапно почувствовала, как сжалось, защемило сердце в груди: воспоминания о погибших родных, разбитые мечты и надежды вновь нахлынули, вырвавшись из глубин сознания холодной волной, но только в этот раз особенно остро и больно. — Долго ты еще собираешься там стоять? — неожиданно послышался знакомый холодный голос, и Дашка едва не подпрыгнула на месте. Она перевела взгляд в направлении, откуда раздавался голос, и разглядела в приглушенном свете фигуру Урда Гиллеса. Вампир сидел в кресле на первом ряду в так называемой «скучающей» позе, точно выказывая тем самым свое неудовольствие ее опозданием. Сперва Дашка ощутила укол совести, но тут у нее промелькнула мысль о том, что конкретного времени назначено не было, а«вечер» — понятие растяжимое, поэтому собралась с духом и направилась к вампиру-Главе, снимая по дороге дубленку и вешая ее на спинку одного из кресел. — Поднимайся на сцену, — велел Урд. Дашка безмолвно повиновалась: обойдя сбоку оркестровую яму, она спустилась по ступенькам, ведущим в помещение под сценой, а оттуда в суфлерскую будку и за кулисы. Неуверенно прошагав на середину просторной сцены, она замерла в нерешительности, не зная, с чего бы начать. В повисшем молчании Дашка буквально кожей ощущала, как постепенно нарастает раздражение вампира, и решила предпринять хоть что-нибудь, поскольку злить его не входило в ее планы. — Мне надо распеться, — произнесла она на одном выдохе. — Распевайся, — отозвался Урд неизменно равнодушным тоном. Такой ответ еще больше смутил Дашку. Но отступать было некуда, поэтому, несмотря на неловкость, она сказала снова: — Аа., а распеваться лучше с пианино. Второй Прародитель, не говоря ни слова, лишь чуть кивнул головой, и тут же, словно из ниоткуда, возник вампир-слуга, держа одной рукой белый рояль, что всегда стоял в фойе, а другой — табуреточку с мягким сидением. Проворно запрыгнув на сцену, он поставил все перед ошарашенной девушкой и удалился так же внезапно, как и появился. Все еще пребывая в изумлении. Дашка буквально плюхнулась на табуреточку, на автомате поднимая крышку рояля. Лишь только пальцы коснулись черно-белых клавиш, её сознание абстрагировалось от всего окружающего и сфокусировалось на инструменте. Дашка несколько раз проиграла пару гамм с аккордами и арпеджио, затем выполнила необходимые упражнения для раскрытия легких, нормализации дыхания, «разгона» диапазона и для отработки отрывистого и связного исполнения звуков. Закончив с приготовлениями, Дашка обратилась к Урду Гиллесу: — Что Вы хотели бы услышать? — Сперва спой о Серафиме, а дальше — что хочешь. Дашка кивнула и заиграла вступление к песне, чем-то запомнившейся вампиру, а тот безотрывно наблюдал за ней. Сперва ничего не происходило, но в какой-то миг фигурка смертной показалась ему полупрозрачной, будто бы выполненной из белого муранского стекла. В середине груди зажглась маленькая золотистая звёздочка, источающая тонкие искрящиеся лучи. Тем временем песня неслась дальше и дальше, голос звучал всё увереннее, наливался силой, набирал краски. Звёздочка в груди разгоралась, переливчатые лучи удлинялись и делались всё ярче и ярче, пока смертная девчонка снова не оказалась объятой мягким светом. Сияние исходило даже из кончиков её пальцев, и всякий раз, как она нажимала ту или иную клавишу, на полированной поверхности оставался круглый солнечный зайчик. Урд не мог оторвать взгляда от дивного зрелища: пребывая в некоем исступлении, он жадно следил за каждым движением, ловил слухом каждую ноту, каждый полутон. Остекленевшие кровавые глаза впились в мягкое свечение, которое к тому времени заполнило всё пространство сцены, длинные пальцы с силой сжались на изгибах подлокотников, горло свело судорогой. Но, как и в прошлый раз, песня, дойдя до своей наивысшей точки, оборвалась. Смертная плавно сняла руки, опуская их на коленки, и робко посмотрела на него. Урд не вымолвил ни слова – только сейчас, когда наступила тишина, ему удалось возыметь контроль над собой. Он прикрыл глаза, отрываясь от светящийся ауры девчонки. Но горло продолжало пульсировать, и никак не унимающаяся жажда обжигала нутро. Дашка же сидела в смятении: Урд не выказал никакой реакции, только глаза прикрыл. Должно быть не в его характере рассыпаться в похвалах, да и он сказал мне просто петь, что хочу, ну, тогда ладно, подумала она. Прикинув в голове варианты песен из своего репертуара, она выбрала одну немного грустную, не очень динамичную, согласную с подавленным настроением. Как ни крути, а на душе лежало уныние, навеянное не то тоской по родным, не то зимней стужей. Руки мягко взмыли над роялем, и ловкие пальцы запорхали над клавишами. Дашка запела:

— Кому поют слепые птицы? Как яд по венам звук живой, Кого согреет это солнце? Оно остыло надо мной! И нет покоя в этом хрупком мире, Ну, где же мне его найти? Все кажется вокруг таким пустынным, Сердце замерло в груди…

Стоило только высокому чистому голосу снова вознестись над сценой, как Урд Гиллес открыл глаза. Внимание вновь оказалось приковано к человеческой певунье, к её стройному стану, плавным рукам и печальному лицу. Хрустальный голос наполнился горечью и скорбью, сияние сделалось холоднее, и теперь больше походило на белый свет луны. В груди внезапно защемило от непонятного тягостного чувства. Тяжёлым камнем оно залегло под рёбрами и мёртвой петлёй сдавило внутренности. Перед затуманенным взором возникло до боли знакомое улыбающееся лицо, обрамлённое светлыми волосами. Тоска, смешанная с яростью, заклокотала где-то под гортанью. Чувство жажды обуяло с невиданной силой. Зрение само собой обрело прежнюю чёткость и сфокусировалось на тонкой шее смертной девчонки, глаза скользили по каждой вене под бледной кожей. Урд почувствовал, как сознание уплывает от него, уступая место инстинкту, неистово твердящему: «Укуси! Испей! Кровь! Хочу крови!». Одержимый желанием Урд медленно поднялся с места, бесшумно приблизился к краю оркестровой ямы, не сводя глаз с гипнотического бело-лунного света, одним прыжком перемахнул через яму и без единого звука приземлился прямо за спиной смертной девчонки. — Достаточно, — сказал Урд тихо, изо всех сил хватаясь за остатки сознания, чтобы в сию же секунду не накинуться на беззащитную жертву. Дашка так и подпрыгнула, когда голос вампира прозвучал над её ухом. Она резко обернулась, чуть не вывихнув шею, и тут же встретилась с Вторым Основателем взглядом. Как и вчера утром, его отрешённые, невидящие глаза показались ей двумя языками адского пламени. Словно Урд пребывал под гипнозом. Она нервно сглотнула: ей вдруг ужасно захотелось убежать. И, точно прочитав её мыли, Урд Гиллес навис над ней, сократив расстояние между ними практически до минимума. Что с ним такое, подумала Дашка, и решилась спросить: — Вам не понравилось? Урд пропустил её вопрос мимо ушей. Он всё-таки сдался притягательности света смертной: жажда взяла верх и, будучи не в силах сдерживать более сдерживать её, он потянулся к девчонке. Та быстро подняла руки и закрыла ладонями шею. И хотя попытка защититься была совершенно бессмысленна, Урд ощутил отголосок хищного азарта. Он промедлил какой-то краткий миг, затем быстрым движением сжал ладони девчонки своими, резко отвёл их от её шеи и принялся склоняться всё ниже и ниже, медленно приоткрывая губы, проводя по белоснежным зубам кончиком языка, пока наконец не вонзил клыки в нежную плоть, постепенно погружая их глубже и глубже, вытягивая горячую кровь из пульсирующих жил. Приятное тепло разлилось по телу, и всё его существо исполнилось блаженной истомы. Дашка отвернулась от Урда, когда до неё донеслось его холодящее кожу сладостно-тлетворное дыхание с примесью присущей запаху крови горечи. По спине пробежали мириады колючих мурашек в миг, когда она ощутила легкое щекотание на изгибе шеи и прикосновение двух острых зубов. Дашка зажмурилась, и в тот же час её кожу прокололи две раскалённые иглы. Трепеща всем естеством, она чувствовала, как покидают её силы; шею свело судорогой, место прикосновения клыков вампира жгло то жаром, то холодом; складывалось жуткое впечатление, что с каждой капелькой крови из тела уходит маленькая частичка жизни. Сердце сковала лютая тоска с примесью горького чувства унижения. Долго ли все это продолжалось, Дашка не ведала, но ей показалось, будто прошла целая вечность, прежде чем Урд отпустил её руки и отстранился, слизывая отдельные кровавые капельки, скатывающиеся из свежих ранок. Она наконец-то смогла обрести власть над своим телом и хотела было оттолкнуть вампира, чтобы убежать прочь, но в глазах потемнело, ослабевшие ноги подкосились, и чтобы не упасть она вцепилась в ворот плаща Второго Основателя, буквально повиснув на нём. Вампир же в свою очередь поддержал её и помог присесть на табуретку, затем вынул из кармана небольшой бумажный сверток и, как в прошлый раз, уронил ей на колени. Та непослушными пальцами почти на автомате развернула обертку, достала плитку шоколада и отправила в рот. И снова нежная, вязкая сласть оказала волшебное действие: по телу пронеслась волна тепла, а на сердце стало легче и отраднее. Более или менее придя в себя, Дашка подняла глаза к лицу Урда Гиллеса. — Почему? Это же запрещено, Вы же сами.., — заговорила она охрипшим голосом. — На сегодня всё, — перебил её Урд. Дашка хотела было продолжить, но усмотрела во взгляде вампира нечто такое, от чего снова захотелось убежать. Она тяжело приподнялась с сидения и на пошатывающихся ногах направилась за кулисы, но тут Второй Основатель подхватил её под руку, одним прыжком перемахнул через оркестровую яму и с кошачьей грацией приземлился на ковровую дорожку перед сценой. Дашка чуть было опять не потеряла равновесие, но Урд снова поддержал её, мягко опустив на землю. Вышли из театра вампир и смертная вдвоем. Прежде чем направиться к автомобилю, Урд обратился к ней: — Завтра в это же время. — Хорошо, — тихо отозвалась та. — До свидания. Вампир удовлетворённо кивнул и устремился к поджидавшему в машине подчиненному, но тут его внимание привлек громкий голос: — Даш! Дашкинс! Урд обернулся и увидел, как к парадному крыльцу подбежал высокий, крепко сложенный парень с синими глазами и вьющимися тёмно-рыжими волосами, беспорядочно торчащими из-под шапки-ушанки. — Валер! — с радостью и облегчением воскликнула смертная. На её лице появилась улыбка, глаза заблестели, и она бросилась к парню на шею, а тот обнял её в ответ, отрывая от земли. Смерив людей быстрым взглядом, Урд Гиллес развернулся на каблуках, быстро подошел к автомобилю и сел в салон. Вампир-слуга закрыл за Господином дверь, сел за руль и направил машину к резиденции — Храму Василия Блаженного. А Дашка тем временем, выглянув из-за спины обнимающего её друга, проводила автомобиль взглядом.