- Вот стало светлее немножко, И кончился дождь затяжной. И в небе открылось окошко, Блеснувшее голубизной. И луч, серафим, златокрылый, Оттуда слетел прямо в сад, - И этой чудесною силой Зажглось там сто тысяч лампад! То множество капель блистало, Осыпавших листья древес. И в каждой, как солнце, сияла Улыбка посланца небес.
Чарующей была песня, чарующим был голос смертной девчонки. Он то взмывал вверх, остро и звонко оттачивая стаккато, то широко и почти бесконечно разливался на легато, звучал то тише, то громче, как накатывающие на берег волны. Чистый, прозрачный, хрустальный. Казалось, если бы солнечный свет мог звучать, он звучал бы именно так. И сколь же странно, что такой невероятный голос принадлежит ничем ни примечательной девчонке. Но ведь и соловей не особо впечатляет своим внешним видом. Урд Гиллес уж и не помнил, когда кому-либо удавалось настолько тронуть его сокрытую от всего мира душу. Воспоминания, подобно ярким вспышкам, возникали одно за другим, всё дальше и дальше унося Второго Основателя в те далекие времена, когда он и сам был смертным. Застывшим взором смотрел он на поющую смертную. Она закрыла глаза, полностью отдавшись исполнению, одну руку прижала к сердцу, другой плавно водила по воздуху, вторя рисунку мелодии. Она улыбалась самой искренней и одухотворённой улыбкой. В какой-то момент Урд завидел, как из тела девчонки начитает исходить едва заметный мягкий, тёплый свет. Сконцентрированный под прижатой к груди ладонью, он стал постепенно распространяться вокруг, и вскоре она уже стояла, окутанная лёгким искрящимся сиянием. Урд не мог оторвать глаз от золотистого свечения. Оно манило к себе и притягивало, производило какой-то неясный гипнотический эффект, усиливающийся по мере развития мотива. Но вот прозвучала последняя нота, песня кончилась, голос смертной умолк. В комнате снова воцарилось безмолвие. Дашка, переводя дыхание, ожидала вердикта, а Урд Гиллес точно забыл о её присутствии. Он неподвижно сидел, закрыв глаза, и напоминал выточенную из мрамора скульптуру. Окликнуть его Дашка не решалась. Не зная, чем себя занять, она отвела взгляд в сторону и заметила роскошные настенные часы, выполненные из золота, украшенные россыпью драгоценных камней. Но не красота отделки привлекла её внимание: до сбора крови оставалось всего несколько минут, а за опоздание по головке не погладят. Поэтому Дашка все же собралась с духом и обратилась к до сих пор не шелохнувшемуся вампиру: - Простите, но мне нужно уходить. Иначе я опоздаю на сдачу «кровавого налога». - Тебе незачем туда идти, - отозвался Урд неожиданно севшим голосом. - Я возьму плату сейчас. И в следующий миг он оказался подле Дашки, с силой сжимая её руки. Послышался треск рвущейся одежды, и она ощутила острую боль в оголенной шее, точно две раскаленные иглы вонзились в кожу, а спустя мгновение испуганно ахнула, почувствовав тепло струящейся по плечу крови.***
Кровь смертной немыслимо хороша: сладкая, бархатистая, декадентская, она пьянит, кружит голову и уносит куда-то далеко-далеко, оставляя на самом пике блаженства. Урд ещё глубже вонзил клыки в теплую, нежную плоть. Разум его помутнел, как бывает после глотка крепкого вина многолетней выдержки. В утробе как-будто разлился обжигающий алый фонтан. Урд сильнее прижал к себе смертную: хочется ещё. Хочется больше и больше, выпить всё без остатка, до последней капли, и невозможно сопротивляться взбесившемуся естественному инстинкту. Урд с трудом оторвался от уже потерявшей сознание смертной. Что произошло с ним? Веками ему удавалось контролировать жажду крови, именно он был тем, кто ввёл закон, запрещающий пить кровь из тела человека. И вот теперь Второй Основатель Урд Гиллес оказался тем, кто нарушил запрет. Он посмотрел на смертную девчонку. Её тело безвольно обмякло в его руках, дыхание сделалось слабым и неровным, лицо побелело, кожа похолодела. Он успел вовремя остановиться: ещё совсем немного, и она точно умерла бы. Урд поднял её на руки и уложил на кожаный диван, сам же вытер перепачканные кровью губы и подбородок платком и вновь сел за письменный стол, но к отчёту не вернулся. Его внимание по-прежнему было сосредоточенно на смертной девчонке, от пения которой он потерял контроль за собой. Что это была за светящаяся аура вокруг неё? Стоило лишь только улицезреть то золотистое сияние, как разум провалился в туман, сознание унеслось в пустоту, и осталось лишь дикое желание обладать. Урд ощутил нечто подобное на раздражение: гордость его уязвлена. И всё из-за какой-то девчонки. С ангельским голосом. Память воспроизвела недавнее исполнение, и раздражение в тот же миг улетучилось. Во что бы то ни стало, он должен услышать её пение вновь. Сознание медленно возвращалось к Дашке. Она с трудом открыла глаза: веки стали такими тяжелыми, почти неподъемными. От чего-то звенело в ушах, в висках стучала кровь, повторяя ритм сердца, и каждый её удар отдавался в голове тупой, ноющей болью. Разум пребывал точно в каком-то тумане: ни мыслей, ни эмоций. Ничего. Лишь звенящая пустота. Дашка тяжело поднялась - тело словно налилось свинцом и отказывалось подчиняться - и осмотрелась, чтобы понять, где же она находится. Но и это удалось не сразу. Сперва она глядела будто сквозь мутное стекло: перед глазами всё плыло, удавалось различить лишь размытые силуэты. Но вскоре очертания предметов стали чётче, и девушка увидела, что сидит на диване из мягкой кожи цвета темного шоколада; прямо перед ней на шкуре какого-то животного стоит низкий журнальный столик из прозрачного, чуть отливающего бирюзой стекла; сразу же слева высится книжный стеллаж с застекленными дверцами, украшенный искуснейшей резьбой, а чуть поодаль стоит большой письменный стол с множеством потайных ящиков. За столом сидит какой-то человек в строгой одежде и что-то пишет на листе бумаги. Дашка хотела было спросить у него, где она очутилась, но тут человек отложил бумагу с ручкой и неспешно обернулся к ней. Внимательно – зрение ещё не до конца восстановилось – вглядевшись в его лицо, Дашка так и обмерла: острые, строгие черты, безучастный взгляд кроваво-красных глаз, светлые волосы, выделяющиеся на смуглой коже, совсем несвойственной таким, как он. - Урд Гиллес, - выдохнула она. - Очнулась, наконец, - бесцветным голосом произнёс вампир. Он открыл ящик стола и вынул оттуда маленький прямоугольный сверток, затем встал, подошел к дивану и, протянув руку, уронил сверток девушке на колени. - Съешь – станет лучше, - сказал он тоном, не терпящим возражений. Та робко развернула бумагу и обнаружила внутри небольшую плитку темного шоколада. Уже очень давно она не видела этого лакомства: шоколад был огромной редкостью, и если кому удавалось его раздобыть, то это считалось настоящим праздником. Ели его долго, по маленькому-маленькому кусочку, растягивая удовольствие, стараясь, чтоб он не кончался как можно дольше. Поэтому не верящая своим глазам Дашка сперва хотела спрятать шоколад в карман, чтобы отнести Павлику, но под пронзительным взглядом Второго Основателя она смутилась и быстро отправила в рот всю плитку целиком. Шоколад медленно таял на языке; густой, горький, вяжущий, он оставлял ощущение какой-то обволакивающей нежности и оказывал потрясающее действие: по всему телу заструилось тепло, зрению вернулась четкость, разум окончательно прояснился. И тут-то Дашка всё вспомнила: она попалась на своих валенках, которые забыла в комнате для хранения инструментов, затем ее привели к Урду Гиллесу, а тот заставил ее спеть, после чего неожиданно набросился. Дашка ощутила, как по спине пробежал холод, когда в памяти всплыли отрешенные глаза вампира, в глубине которых точно горел адский огонь. Она вспомнила крепкие руки, до боли, до хруста стиснувшие ее плечи, и белоснежные, острые, как кинжалы, клыки. Дашка прикоснулась к липкой от крови шее. - Вы выпили кровь. Из тела. Это же запрещено. Урд прикрыл глаза, ощутив, как раздражение вновь укололо где-то под рёбрами, он отвернулся и возвратился к письменному столу, после чего сложил в стопку все бумаги, чуть пристукнув ею о столешницу, поместил в папку и положил в верхний ящик. Всё это время Дашка не сводила с него глаз. Когда вампир отвёл взгляд, страх немного отступил, и она подумывала о том, как бы улизнуть.. Успеет ли она сейчас добежать до двери? Собравшись с духом, она уже было спустила на пол ноги и приготовилась стартовать, но тут Урд Гиллес, точно прочитав ее мысли, произнес: - От меня тебе не сбежать. Слова его прозвучали словно приговор, и Дашка на миг замерла, но идея сбежать придавала своеобразный адреналин, побуждало к немедленному действию, да и потом Валерка и Павлик, наверняка, с ума сходят, не ведая где она, и что с ней. Поэтому, набравшись храбрости, Дашка сказала резко, чтоб голос не дрогнул: - Не попробуешь – не узнаешь! - И метнулась к двери так быстро, насколько позволяли ноги. Но куда там: не успела она и половины комнаты преодолеть, как кисть её руки была крепко сжата; Дашка почувствовала, что её разворачивает на сто восемьдесят градусов, а через мгновение она оказалась лицом к лицу со Вторым Основателем. Тот навис над ней, с силой держа за вытянутую вверх руку, глядя прямо в глаза, а затем отшвырнул обратно на диван. Дашка шлепнулась на гладкую кожу спиной, но тут же приняла сидячее положение, чтобы быть готовой к дальнейшим действиям вампира. Конечно, она понимала, что он справится с ней, не моргнув и глазом, однако мысль о борьбе вселяла какую-никакую уверенность. Но Урд не сдвинулся с места: - Я же сказал: тебе не убежать, - повторил он, и голос его прозвучал строго, с едва различимым оттенком угрозы. Дашка закусила губу: по тону вампира было понятно, что если она предпримет ещё попытку к бегству, то уже так легко не отделается. - Что Вам нужно? – обратилась она к вампиру. - Я спела Вам, как Вы и велели. - Верно, ты спела, - отозвался Урд Гиллес уже более спокойно. - Вы даже выпили моей крови! Почему... Но Урд движением ладони снова призвал её к молчанию. - Теперь ты будешь петь для меня одного, - сказал он. - Что? – опешив переспросила Дашка, хлопая ресницами. - Отныне и впредь ты будешь петь лишь мне, и никому более. Каждый вечер в Большом Театре. - И… почему Вы этого хотите? – непонимающе спросила она. - Тебе не нужно этого знать, – отозвался вампир. - А что будет, если я откажусь? – поинтересовалась Дашка осторожно, но с вызовом. - Увеличу плату кровавого налога, - просто ответил Урд и пояснил. – Видишь ли, пока ты лежала без сознания, я навел справки и выяснил, кто ты и с кем живешь. У тебя ведь есть младший брат, и у него анемия. А теперь сама подумай, каково придётся ему, если налог вдруг возрастёт. Заслышав такие речи, Дашка судорожно втянула воздух и склонила голову. Злость клокотала у нее в груди: злость на Урда, но ещё больше – на себя, ведь если бы она всего лишь послушала Валерку и не пошла сегодня в Большой! Но сделанного уже не исправить. - Я согласна, - ответила она тихо. - Я буду петь для Вас. - Я знал, что мы сумеем найти компромисс, - кивнул Урд. - Можешь идти. Он посторонился, давая понять, что больше её не держит. Дашка, не чувствуя под собою ног, побрела к двери. А Урд тем временем прошагал к своему столу, и когда она уже выходила за порог, окликнул: - Да, это твоё. И он швырнул Дашке валенки, которые пролетели через всю комнату и плюхнулись у её ног. Та подобрала свою обувь и скрылась за дверью, а Второй Основатель облокотился о край стола, медленно стащил с одной руки перчатку и, прикрыв глаза, провел по губам кончиками пальцев.