Не те

      Было больно и обидно.       Ужасно.       Она, сколько себя помнила, мечтала убить Забузу. А сейчас… Потеряла уже вторую возможность воплотить свою мечту в жизнь. Будто Судьба специально делала это, желая принести одному несчастному человеку как можно больше страданий. «Разве это возможно?» — спрашивала себя Кано.       Сперва издевательства отца и бездействие матери, потом смерть Акено, а теперь проигрыш, да и такой позорный. Особенно было плохо оттого, что она столько времени потратила на тренировки, а результата не было совсем.       Ведь правда, что женщины не люди? Тогда всё встаёт на свои места. Если всё основано на половой принадлежности, то у неё действительно не было ни единого шанса отомстить человеку, который сломал ей жизнь.       Так отец говорил.       Момочи всегда утверждал, что наличие вагины делает женщину не то что животным, а даже низшим существом. Они слабые, никчёмные, бесполезные, способные только сексуально удовлетворять мужчин, и не более того.       Мать тому прекрасный пример.       Кондо молчала.       Говорить совсем не хотелось.       Хотелось умереть.       От стыда.       Интересно, что о ней сейчас думает сестра? Что она полная неудачница? Что лучше бы у них не было кровной связи? Что ей было лучше не рождаться? Жалеет о том, что они носят одну фамилию?       Что? — Ты как? — спросил Какаши.       Она на это не отреагировала.       Банально его не услышала.       Ей было плевать абсолютно на всё. В том числе, и на мужчину, который нёс её на руках. В крови до сих пор циркулировал наркотик, не позволяющий трезво оценивать происходящее вокруг, как ни старайся.       Если бы не кокаин, ставший неотъемлимой частью её жизни, то девушка неприменно сорвалась. Искусственная эйфория, вызванная химическим веществом, помогала хоть как-то держаться в сложившейся ситуации.       Сейчас ей нельзя было адекватно оценивать всё происходящее, в противном случае она просто не справится со своей болью. Ей была жизненно необходима эта искусственная эйфория, подаренная уже давно привычным белым порошком. — Эй, — опять обратился к ней Какаши.       Она не ответила.       Не смогла.       Не хотела ничего.       Ни говорить, ни думать.       Хотелось просто-напросто, как когда-то в детстве, прибежать к старшей сестре и, крепко обняв её, расплакаться, подобно маленькому ребёнку. Хотелось вновь почувствовать себя защищённой дорогим человеком.       Которого уже нет. — Имото… — спазматично и едва слышно прохрипела Кондо, с трудом сдерживая слёзы. — Акено-имото…       Какаши, не скрывая лёгкого непонимания, смотрел на куноичи. Та уже не в первый раз говорила что-то странное и непонятное. Мужчина видел подобное. И достаточно простой и чёткий ответ на вопрос о состоянии девушки не радовал его.       Он не любил наркоманов.       Даже презирал.       Хатаке не мог любить людей, которые скатились. Особенно, если они были шиноби. В их жестоком мире абсолютно каждый потерял кого-нибудь близкого, но далеко не каждый начал принимать наркотики, подписав себе смертный приговор.       Например, он сам.       У него никого не осталось: ни родителей, ни товарищей по команде, ни учителя. У него ничего не было от прошлой жизни, кроме жуткого напоминания обо всём случившемся в виде шарингана Обито.       Но он держался.       Потому что должен. — Цунаде-сама, — мужчина остановился рядом с женщиной. — Чего тебе? — куноичи резко и быстро обернулась, недовольно смотря на него.       У неё нет времени на разговоры. — Вот, — протянул Какаши в полусознательном состоянии Кано. — Блядь! — громко воскликнула Цунаде.       Но Хатаке не прогнала.

***

      Цунада молча смотрела на Кано, которая ни на что не реагировла. Женщина даже не пыталась хоть что-то сказать. Слов просто не было. Никаких. Были банальные сожаление и сильное желание помочь.       Но возможности не было.       Никто не в состоянии пришить руку девушке, даже она, одна из трёх саннинов. Всё, что могла, уже сделала. Оставалось только порекомендовать найти хороший протез и начать учиться им пользоваться.       Но с карьерой шиноби покончено.       Теперь точно. — Всё, — поднявшись на ноги, сказала Цунаде.       Снова посмотрела на пациентку, остановив взгляд на забинтованой культе. Кондо всего шестнадцать лет, она только-только начала работать, а уже стала инвалидом и лишилась шанса добиться высот.       А в Тумане это верная смерть.       Женщина прекрасно знала традиции этой Деревни. В ней любое физическое отклонение было приговором. Хоть сейчас Теруми пытается это изменить, но Ирьенин слабо верила, что это так быстро произойдёт.       Она слышала об Амеюри.       Именно такие, как она, и будут тормозить реформы. А таких шиноби в Киригакуре слишком много. Чтобы изменить Скрытое Селение, как и любое государство, необходимо начать с людей.       А они не изменятся.       Кто угодно, но только не они.       Кано не ответила.       Просто молча встала и пошла прочь.       Ей было не до врача.       Та смотрела ей вслед.       Сил терпеть эту повисшую между ними с самого начала тишину не осталось, поэтому женщина решила окликнуть свою пациентку. Пусть она скажет хоть что-то, но скажет. Дети в шестнадцать лет не должны так выглядить.       Не должны — Ты как? — наконец, спросила женщина. — Рука не болит? — Я морфин кокаином заменю, — остановившись в дверном проёме, ответила девушка, так и не обернувшись. — Нормально? — Конечно, — Цунаде помрачнела.       Кокаин… Эхо правление Ягуры. Во всех Скрытых Деревнях прекрасно знали, что, несмотря на официальную борьбу с наркоманией, в Тумане она процветала благодаря покровительству Четвёртого Мизукаге.       За Кано закрылась дверь.       Девушка не плакала.       Слёз уже не осталось.       Да и не имеет она права на слабость. Кто угодно может разрыдаться посреди улицы, но только не человек с банданой, на которой красуется четыре линии, проклятый символ проклятого Селения.       Да и просьба Акено…       Её невозможно забыть.       «Будь сильной».       И Кондо будет такой. Постарается. Ради человека, подарившего ей счастье. Ради той, которая стала для неё целым миром. Ну и, конечно, для Амеюри и Кина. Они ведь будут себя чувствовать точно так же, как и она после смерти сестры.       Только сейчас она это поняла.       Только после боя с Забузой.