Ветер песков

Существовал ли под этим небом хоть один человек, который любил бы пересекать пустоши пешком? Если да, то Хисса многое бы отдал, чтобы на него посмотреть. Ну, жару днём и холод ночью, конечно, можно было перетерпеть. Но если добавить к этому маленьких симпатичных гадюк, ветер вперемешку с песком и недостаток воды, то существование такого человека становилось чудом почти невозможным. Хуже всего было то, что во время пути нельзя было даже поболтать. Даже если бы не мешал песок, Джунан всё равно не стала бы отвечать, экономя силы. Хиссе было скучно. И даже немножко одиноко. Он вздохнул, вспоминая события вчерашнего и нынешнего дня. После удачного побега им даже удалось немного поспать. Никакие пауки со змеями их не побеспокоили. Но наутро вездеход, который так понравился Хиссе, наотрез отказался заводиться. Сломанную железяку пришлось бросить прямо там, среди песчаных холмов. Направление они определили по солнцу, и Джунан даже по каким-то только ей известным приметам вычислила приблизительно их местоположение. По её наблюдениям, они немного отклонились от изначально намеченного пути, но зато успели проехать на вездеходе значительное расстояние. И потому могли сократить путь на целые сутки. Да только дорога от этого не становилась менее унылой. Джунан не соврала: солнце ещё не начало клониться к земле, когда у горизонта появилось тёмное пятно зелени. Хисса ускорил шаг. Может быть, это и была деревня!.. — Мы пришли, — довольно улыбнулся он, когда очертания зеленеющих пальм и крыш домов стали более отчётливыми. Около десятка покосившихся домишек, колодец — вот и вся деревня. Под тенью пальм флегматично жевали несколько верблюдов и коз. По мере приближения Хисса и Джунан смогли различать и человеческие силуэты. Некоторые срезали что-то с пальм, другие ухаживали за животными... Но стоило жрицам приблизиться, как жители побросали свои занятия и уставились на незнакомок. Из-за спин жителей, прихрамывая, вышел седой старец. Глаза его смотрели на Джунан и Хиссу с заметной неприязнью, хоть он старался быть вежливым: — Приветствую вас, путницы. Кто вы и зачем вы пришли в Фаару? — Уж точно не ради того, чтобы отчитываться перед сердитым старичьём, — под нос пробурчал Хисса. Но старичок, кажется, расслышал, поскольку его вид стал ещё более неприязненным. Ботинок Джунан ощутимо опустился на ногу Хиссы, заставляя его уже более громко продолжить: — Мы пришли исполнить Танец. Толпа разразилась приветственными восклицаниями. Старец низко поклонился жрицам, мгновенно избавившись от своего неприязненного вида: — Это честь для Фаары. Хисса криво ухмыльнулся. Путешествующие без сопровождения женщины были слишком редким явлением, и потому их часто встречали настороженно и даже с осуждением. Но к жрицам отношение явно отличалось. Старик назвался Саидом и предложил им быть его гостьями. Они приняли его предложение, потому что вряд ли кто-то смог бы устроить их на ночлег лучше, чем деревенский староста. Саид открыл перед ними дверь, позволяя гостьям первыми переступить порог его дома. Внутри царила прохлада, ощущение которой было наслаждением после этого путешествия. Глаза, уставшие от яркого света, наконец-то получили отдых. Навстречу им вышли старуха, девушка и девочка лет десяти, почтительно склонившиеся перед жрицами. Старуха протянула им приветственные чаши. Хисса немедля схватил одну из них, жадно заглатывая холодную колодезную воду, обливая лицо и шею. Почувствовав на себе полный неодобрения взгляд, он подмигнул Джунан. Конечно же, она пила намного более сдержанно: удерживала чашу двумя ладонями, осторожно отпивая воду маленькими глоточками. Хисса знал, что жажда измучила её не меньше его. Но она, разумеется, не могла позволить себе потерять лицо. Церемонию решили назначить на завтрашний день. Саид обещался успеть все приготовления к сроку, хоть и посетовал на то, что в деревне нет музыкальных инструментов, за исключением барабанов и сигнальных рожков. Но жрицам этого было достаточно. — Хорошо, — сказал староста, деловито вороша огонь в очаге. — Тогда женщины покажут вам ваши комнаты. И пусть ваш отдых будет спокойным. Старуха жестом показала следовать за ней. Комната, в которую она привела жриц, была чистой и светлой, хоть и более чем скромно обставленной. Из мебели тут присутствовали лишь две лежанки с разбросанными поверх них подушками, небольшой сундук да узорчатая ширма. — Вы проголодались с дороги, А́зиль скоро принесёт вам обед. А я, старая женщина, приготовила для вас воду для умывания. Она обратилась к остановившейся у порога девочке, которая держала в руках лохань: — Поставь сюда, Иса. Девочка мелкими шагами вошла в комнату и, опуская таз на пол, расплескала немного воды. Её плечи тут же испугано сжались. — Какая же неуклюжая! — цыкнула языком старуха, резко дёрнув за плечо Ису. — Простите её, госпожи жрицы. Мы пойдём. И пусть ваш отдых будет спокойным, — церемонно произнесла женщина. Девочка рядом с ней слабым эхом повторила традиционные слова, которые нередко можно было услышать в этих краях. Когда дверь за ними захлопнулась, а шаркающие шаги удалились прочь, Хисса обратился к Джунан: — Неприятная старушка... Впрочем, её муж не лучше. — Они дали нам еду, воду и кров. Это уже больше, чем мы могли от них ожидать, — Джунан едва заметно скривила губы. Подавляющее большинство людей в принципе не вызывало у неё никакой симпатии. Умывшись, Джунан раскрыла свой рюкзак, доставая оттуда предметы одежды. Хисса последовал её примеру. Наступало время перевоплотиться, ведь пыльные жрицы в лохмотьях не могли произвести правильного впечатления. Едва Хисса застегнул на руке последний браслет, кто-то постучал в дверь. Вошедшая оказалась девушкой с подносом в руках — очевидно, той самой, которую старуха назвала Азиль. В первый раз Хисса мельком увидел её, когда жрицы только вошли в дом старосты. Тогда его глаза ещё не адаптировались к полумраку, и он мог разглядеть только её силуэт. Но теперь девушку можно было разглядеть во всей красе, чем Хисса не преминул воспользоваться. Впрочем, присмотревшись, он понял, что её правильнее назвать молодой женщиной, нежели девушкой. Азиль была красива не юной по-весеннему, но по-летнему знойной красотой. — Я принесла вам ужин, — произнесла она, осторожно опуская поднос. — Спасибо, — Хисса привычно выразил благодарность и за себя, и за Джунан. — Азиль, верно? — Да, — улыбнулась девушка. — Рада, что вы запомнили моё скромное имя. — Кажется, Азиль означает «нежность»? — поймав её взгляд, Хисса улыбнулся в ответ. Джунан отчётливо хмыкнула, заставив лицо Азиль принять слегка недоумевающее выражение. Она торопливо поклонилась жрицам: — Надеюсь, еда придётся вам по вкусу. Еда и впрямь была неплоха. Отложив тарелку и ложку в сторону, Джунан удобно расположилась на своей кровати. — После еды — сразу спать? — поддразнил её Хисса. Джунан неласково прищурилась, но ничего не ответила, начиная раскладывать перед собой баночки с притираниями и благовониями. — Прогуляюсь по деревне. Ты со мной? — Позови лучше Азиль, — внезапно по-доброму улыбнулась Джунан. — Только не слишком увлекайся. — Ну спасибо за совет, сестричка, — едко ответил ей Хисса, недовольный этим снисходительным обращением с собой. — И принеси мне пальмовых сердцевинок. Запросы Джунан, как всегда, были за пределами разумного. Сердцевины пальмы — лакомство чрезвычайно дорогое, ведь чтобы её получить, нужно срезать пальму целиком, лишив её жизни. Мало кто решался на это, ведь никогда нельзя заранее предсказать, насколько урожайным будет следующим год. Каждая лишняя пальма могла оказаться гранью, отделяющей деревню от голода. И невозможно было понять, шутит ли Джунан, так внезапно предлагая принести ей блюдо, которое ценилось почти что на вес золота. Хисса иронично поинтересовался: — Ага, а что ещё? Колосок пшеницы? Рисовое зёрнышко? — Не думаю, что они были бы сладкими. С этим было трудно поспорить — хотя бы потому, что ни один из них не мог представить вкуса риса и пшеницы. Хисса изобразил вздох, полный сожаления, и покинул комнату. *** — Расскажи мне что-нибудь о Фааре, — попросил Хисса у Азиль. Они неторопливо шли меж деревенских домов, в которые уже начинали возвращаться после рабочего дня их обитатели. В первые минуты Хисса с любопытством крутил головой по сторонам. Но Азиль уверяла его, что смотреть тут совершенно нечего, и, похоже, была права. Так что вскоре его взгляд сосредоточился на собеседнице, смотреть на которую было значительно интереснее, чем на ряд покрытых извёсткой домишек. Она задумчиво покачала головой, закрытой от солнца и нескромных взглядов покрывалом из простой небелёной ткани: — Что же вам рассказать, госпожа жрица?.. Она поведала Хиссе о быте Фаары, о том, что выращивают они в деревне и чем живут. Но время от времени он совершенно переставал воспринимать слова Азиль, отвлекаясь на её мелодичный голос, звучный, увлекающий своими переливами, словно песня. Ещё он не скрываясь разглядывал её лицо: тёмные глаза — но гораздо светлее, чем у Джунан с её жуткими безднами в обрамлении ресниц; медовую кожу, которая словно излучала тепло, и губы, невольно притягивающие взгляд... Крупный рот с очень пухлыми губами совершенно не портил Азиль. Иногда Хисса казался себе жалким. Иногда — наслаждался шаткостью своего положения, как изящной игрой. Допускать двусмысленности в своей речи и будто случайные прикосновения, бросать то таинственные, то откровенно-дерзкие взгляды было весело. Он научился этому, наблюдая за женщинами. Не за жрицами — те, по большей части, были в общении довольно замкнуты и отстанённы, — за обычными женщинами, встреченными в поселениях или посреди пути. Из интереса он начал копировать их поведение. И постепенно оно стало частью его натуры. Мужчины, польщённые вниманием жрицы, легко клевали на наживку, а потом их так же легко постигало разочарование, заставляя Хиссу хохотать до слёз. Женщины реагировали куда как более неоднозначно и непредсказуемо. Но как бы ни складывалось его общение с кем-либо, одну черту он не мог перешагнуть: то, что среди жриц есть те, кто по рождению своему должны считаться мужчинами, а не женщинами, оставалось сокрытым от обывателей. И эта черта перечёркивала очень многое. Хисса тряхнул головой, пытаясь избавиться от этих мыслей, не тяжёлых, но каких-то липких. Колечки и бусинки, вплетённые в дреды, ехидно зазвенели. — У тебя необычная причёска, — произнесла Азиль. — Я никогда такого не видела. Хисса немного смущённо прикоснулся к собственным волосам: — Вот за это, за необычность, я их люблю больше всего. Только жестковаты. — А кажутся мягкими, — улыбнулась Азиль. Он засмеялся, и она вслед за ним, когда он шутливо боднул её головой в плечо. Азиль отпихивала его прочь, как глупенького телёнка. У неё были тёплые руки. А у него — всё-таки мягкие дреды, если верить её словам. Он и не заметил, что одно из крупных украшений c его волос упало на землю. Азиль подняла его, задержав у себя на ладони и зачарованно рассматривая. Хисса забрал у неё свой джумар*, из-за чего она почему-то сжалась и забормотала: — Прости, я слишком... Смущение на её лице сменилось удивлением, когда он водрузил украшение на её голову прямо поверх платка. Ему просто было интересно, как оно будет смотреться на ней. Но он не успел толком оценить этого. Азиль торопливо, но как будто с сожалением стянула джумар и ловко, в несколько движений, закрепила его на волосах Хиссы. — Уверена, это очень дорогая вещь. Ты должна быть с ней осторожнее, — произнеся это назидательным тоном, Азиль зажала рот рукой, испугавшись своей дерзости. Хисса отмахнулся — мол, ничего страшного. Они снова пошли по дороге, прервав свою прежде непринуждённую беседу. Что-то пошло не так, и Хисса никак не мог понять, что именно. Но удивительно всё же — ещё секунду назад они играли и смеялись, а теперь уже какая-то побрякушка и его положение жрицы отстранили их друг от друга... Удивительно и обидно. Стремясь замять неудобную историю, Хисса начал оглядывать по сторонам. Может, попадётся кто-то, торгующий сладостями, и тогда он сможет купить гостинец для Джунан — пусть и не пальмовые сердцевинки. А ещё угостить Азиль чем-нибудь — это наверняка заставит её снова улыбаться. Но вместо этого он заметил среди людей фигуру, напоминающую своими очертаниями одного знакомого. — Азиль, кто это? — Кажется, не из деревенских, — пожала плечами девушка. — Наверное, просто путник. Фаара довольно гостеприимна. — Да я уж это заметила, когда твой отец у ворот настоящий допрос устроил. — Отец?.. Мужчина, тем временем, немного к ним приблизился, и Хисса различил знакомые выгоревшие досветла волосы. — Да это же точно он! Прикоснувшись в извинение к руке Азиль, Хисса торопливо направился в сторону человека, в котором он узнал их с Джунан недавнего спасителя. Но хотя их разделяли считанные шаги, когда Хисса дошёл к тому месту, где видел того парня, он уже успел куда-то скрыться. Хисса напряжённо замер на месте, оглядываясь по сторонам. Он понял, что раз Зейд здесь, то и весь караван, включая Ноши Нуто, должен быть неподалёку. Эта мысль заставляла его сознание закипать от гнева и жажды. Не их, жриц, дело — разбираться с работорговцами. Но Ноши Нуто попытался захватить их, служительниц веры. Такое святотатство нельзя оставлять безнаказанным... Так Хисса скажет Джунан: это должно убедить её. — Твой знакомый? — поинтересовалась нагнавшая Хиссу Азиль, слегка запыхавшаяся от быстрого движения. — Да. Он помог нам с Джунан. Но его присутствие тут — не самый добрый знак. — Почему? Он опасный человек? — Да уж точно не овечка невинная, — проворчал Хисса. В действительности он не знал, что думать о Зейде. Мотивы его поступка оставались непонятыми: не выглядел он религиозным, чтобы ради жриц рисковать своим положением телохранителя. Высокоморальные защитники справедливости Хиссе встречались только в книгах того, старого мира. К тому же, в самом конце Зейд обернулся против них. Но перед этим указал путь к побегу... Всё это ужасно запутывало. — Я не знаю, что о нём думать, но Джунан считает, что ему можно доверять, — наконец произнёс Хисса. — Может, староста знает, где этот человек остановился на ночь? — Верно. Вы сможете его найти. — кивнула Азиль. — Что ж, тогда поторопимся.... Но я сожалею об этом. Наша прогулка слишком приятна, чтобы заканчивать её так рано. — Рано? Солнце уже почти село. — Зато луна только-только появилась, — возразил Хисса. — Вон там, видишь? — А звёзд сегодня так много... — Азиль остановилась, любуюсь сумеречным небом. Хисса был уверен, что на самом деле ей не хотелось возвращаться. — Но мне нужно идти: муж рассердится, если я задержусь. Он и так отпустил меня только потому, что не мог отказать просьбе госпожи жрицы. Хисса если и удивился, то не подал виду. В общем-то, он мог догадаться с самого начала: на вид Азиль было явно больше двадцати, в то время как в большинстве деревень замуж выдавали лет в четырнадцать-пятнадцать, едва девушка становилась способной рожать детей. По большому счёту, семейное положение Азиль его не особенно волновало. Но он всё же не мог не полюбопытствовать: — А кто он — твой муж? — Староста Саид, — спокойно ответила Азиль. — Он?! Да как же! — Хисса ощутил, что злость снова наполняет его. Джунан как-то сказала, что он похож на сухую щепку, которой достаточно искры, чтобы запалиться. Такое сравнение было не слишком лестным, но, он сам признавал это, правдивым. — Ведь он же... — Не сердись, жрица, — Азиль мягко перебила его. — Да, он почти на полвека старше меня, а его первая жена хочет меня со света сжить. Но что со мной станется... Только бы Ису не трогали. На лице Азиль появилась прежде невиданное выражение почти мечтательной доброты. Но её грустная ласковая улыбка причиняла ему боль: он видел женщину с изломанной судьбой, сохранившую любовь к ребёнку от того мужчины, который её же и сломал. Той ночью Хисса долго ворочался на своей постели. Дошло до того, что Джунан в полусне пробурчала какое-то проклятие и швырнула в Хиссу подушкой. Но легче от этого не стало, и мысли по-прежнему мешали ему заснуть. Караван не пришёл в Фаару. Тут был только Зейд — если это действительно был он, в чём Хисса уже начинал сомневаться. Но, как бы то ни было, завтра, после того, как он и Джунан исполнят Танец, он обыщет всю деревню, чтобы найти того человека. Хисса знал, что завтрашний Танец будет особенным. Он будет нести надежду вместо сожалений. И если это хоть на мгновение облегчит бремя Азиль, то их путь не был напрасным. Азиль сказала ему, что её незачем жалеть, что она сама выбрала такую жизнь. Ведь лучше так, чем позволить всей семье умереть с голоду. Но даже если она и притворялась счастливой перед самой собой, он не мог поверить в эту иллюзию. Когда люди верили в старого Бога, главной добродетелью было милосердие. Позволил бы тот бог жалеть Азиль? Позволил бы ей оплакать собственную судьбу?..