Синее пламя

Хенвон надевает свое пальто и смотрит в отражение зеркала. Там, сзади, стоит Вонхо, задумчиво поправляет рукава куртки и ему, Хенвону, становится отчего-то теплее. Эти жесты и мелочи сами по себе очень теплые и какие-то домашние. Хотя откуда ему знать? Они выходят молча и молча проходят через кухню-гостинную, где сидят эти чужие люди и переговариваются между собой. Они идут по коридору и Хенвон нарушает молчание: - А как мы туда попадем? Это место далеко? - На машине. Примерно полтора часа, при желании можно за час. У нас же есть желание? - усмехается Вонхо, идущий впереди. Отчего-то Че слышит горечь в усмешке и ему это явно не нравится. Большая часть уюта словно растворяется в воздухе. Они встречают внизу Шону, который кидает Вонхо ключи от машины. - Не побей только ничего. - Спасибо, братец, - Хенвон кланяется Шону, второй кивает тому, кажется, провожая взглядом. Хенвон накручивает на палец прядь волос, когда они садятся в машину. На этот раз он садится рядом с Вонхо. - Я взял нам с тобой немного еды. Курочка, наверное, остынет, пока мы доедем. Посмотри там, на заднем сидении, - говорит, заведя мотор Вонхо. Младший поворачивается и видит пакеты с едой. - Это что, все нам? - удивляется младший, обращая свой взгляд на старшего. - Да. Не волнуйся, не останется. Я о-о-очень сильно хочу есть. И буду есть много. Ты, кстати, тоже, - и они трогаются. - Ремень пристегни, - говорит, а сам не пристегивается. Че делает, что говорит старший. - А ты? - но в ответ ему только усмешка. - Я вожу лет с двенадцати. Мне не нужны ни права, ни ремни безопасности. Я в себе уверен. А ты должен пристегнуться, чтобы самому быть спокойнее. Да и ты, наверное, к езде быстрой не привык, - Хенвон назло отстегивает ремень, а Вонхо усмехается. Эта усмешка становится улыбкой. Счастливой улыбкой, блаженной и такой свободной. Хенвон держит руки на коленях. Правую руку накрывает ладонь Вонхо и крепко-крепко сжимает. Они переплетают пальцы и никто не отвлекается от дороги. Они очень быстро покидают город. Все серо и идет мелкий снег. В машине слишком жарко, Хенвон снимает с себя пальто, аккуратно убирая его на заднее сидение и возвращает себе руку Вонхо, ловя улыбку старшего. Эта улыбка еле заметная, а глаза слегка прикрыты. Это как-то даже еще теплее, чем когда он поправлял свою куртку. Совсем уж внутри тепло. - Я действительно рад, что встретил тебя, - Хенвон не видит, но улыбка с лица старшего мгновенно падает, а руль пальцы сжимают только крепче. Че не видит, поэтому продолжает: - Из-за тебя я не могу сказать, что ненавижу то место. Из-за тебя и Минхека. Ты ведь помогал мне с самого начала. Спасибо, Вонхо. - Хосок, - говорит старший. И взгляд Хенвона устремляется на него. Непонимание. - Мое настоящее имя Шин Хосок. Его знает только Чангюн. Теперь знаешь и ты. Я хочу, чтобы пока никого нет, ты называл меня моим именем. Чтобы только ты называл меня так. И оба смолкают. Внутри Хенвона словно что-то разливается по всему телу. Что-то непонятное. От этого неловко, как-то тесно и хочется что-то сделать. Он несколько сжато и неуклюже тянется к Хосоку за поцелуем. Целует в щеку и присаживается обратно на свое место. Хосок тяжело, но беззвучно вздыхает. Невероятно тяжело становится ему от этого света, сидящего совсем рядом с ним. С ним. Сидит рядом с ним. Они приезжают к нужному месту примерно через сорок минут. Оба вылезают и разминают кости. - У меня аж ноги свело, - жалуется старший, переминаясь с одной ноги на другую. Хенвон разминает спину и плечи. - Ну что, поедим? - Хосок достает из машины клетчатый плед, пока Хенвон ходит вокруг и осматривается. Здесь когда-то был огромный водоем, но теперь где-то на дне плещется вода. Тихая такая, но ласкающая слух. Снег падает медленно и совсем нехолодный, а вокруг высушенная трава. Вдали виднеются деревья, кажется, небольшая роща. - Здесь красиво, - говорит младший задумчиво, всматриваясь в затянувшееся небо. На его плечи накидывают плед. Вонхо, жующий куриную ножку. - Есть будешь? - спрашивает он. Че кивает. - Пошли. Сначала поесть надо, а потом любоваться будешь. Еще целый день, вечер и ночь впереди, - Хенвон идет за старшим. Они едят в машине, которая пропахла вкусными специями и наверняка Шону будет в ярости, что они наоставляли в салоне крошек. Хосок говорит, что все равно, что ничего страшного им не сделают. Когда они наконец-то наедаются, Хосок отодвигает себе сидение в лежачее положение и открывает настежь дверь, надевая куртку. У него во рту зубочистка и блаженная улыбка на лице. - Кайф, - тянет он, закрыв глаза. - Ты, надеюсь, вкусно поел? - Очень. Я столько за всю жизнь не съедал, сколько сегодня за полчаса с тобой. - Свинина была что надо, да же? - Угу, - тянет Хенвон, закрывая глаза. Действительно хорошо. Хорошо и лениво. Так нравится Че, нравится и Хосоку. Когда тяжесть от еды проходит, наступает только тягучая лень. Лень от легкости, а не от тяжести. - Как нас отпустили? - спрашивает Хенвон. Хосок нехотя отвечает: - У меня есть рычаги давления на АйЭма. Тем более, он меня уважает. - У вас с ним хорошие отношения, да? - Думаю, да. - К тебе нельзя остаться равнодушным, да? Или быть от тебя без ума или ненавидеть? - усмехается Че, не открывая глаз. - Ты без ума от меня, - не вопрос. Хенвон ничего не отвечает, улыбка исчезает, он сглатывает слюну. - Правда? - Правда, - и открывает глаза. Хосок аккуратно перебирается на его сидение и нависает над парнем. - Это ведь не странно? - Очень странно, - одна мимолетная улыбка и долгий-долгий поцелуй, который обращает все происходящее в туман. Хенвон в тумане, разобраться в котором или что-нибудь разглядеть невозможно. Руки Вонхо оставляют свои прожигающие следы на теле, губы нежны и поцелуи глубоки. Тело само выгибается дугой, подаваясь навстречу Хосоку. Руки сами зарываются в волосы, направляя лицо на свою уже оголенную шею. Все без переговоров, но по обоюдному согласию. Как-то с особой заботой, словно тягучий мед, словно тягучая нега на шее Хенвона. Руки уже под свитером, пальцы нежно сжимают соски. - Ты мне тоже, - говорит низким голосом Хосок на ухо Че, второй замирает с приоткрытыми губами. - Голову кружишь. Я не вру, если ты вдруг не веришь мне, - он толкается бедрами вперед, губы сплетаются в очередном глубоком поцелуе. - Хенвон, - младший обмирает, но тут же берет себя в руки, если в данном случае уместны эти слова. Скидывает со старшего куртку, стягивает свитер. В машину проникает холодный ветер. - Хосок, - закрывая глаза, стонет младший. - Я не хочу туда возвращаться, - эти слова ножом по сердцу старшего. Он только делает вид, что ничего не чувствует, на самом деле внутри все просто железной хваткой сковывает и выжимает жизненный сок. Вызванная этим чувством боль направляется в нежность и особенную чувственность всего тела и рук, блуждающих по всему Хенвону. Че своими мягкими и влажными губами оставляет мокрые поцелуи на ключицах, шее, кадыке. А Хосок тем временем добирается до молнии на джинсах, чуть приспускает их вместе с бельем. И спускается вниз. Хенвон запрокидывает голову назад, закусывая пухлую нижнюю губу. Руки зарываются в волосы старшего, толкаются бедрами в его горячий влажный рот, и его, Хенвона, уносит. Ему так хорошо, так непередаваемо, до мурашек. До мурашек. Губы открываются и закрываются, хватая тихо воздух. Он знает, что так только с Хосоком. Только с Хосоком будет так. Больше ни с кем так не будет. Только он сможет. В голове мысль - а не сжечь бы тот проклятый дом? А не подпалить бы все к чертовой матери, когда ему, Хенвону, так хорошо? Пока его уносит плавной рекой в небывалое наслаждение? - Хосок, - стонет. И старший, отрываясь, своим словно подавляющим взглядом устремляется к глазам младшего. - Громче. Хочу слышать. Хочу, чтобы слышал только я, давай, - и, вернувшись к своему занятию с новыми силами, с новым небывалым рвением и самоотдачей, посасывает, надрачивает, массирует яички, а Хенвон все выгибается и выстанывает, а когда ему говорят тихое, очень нежное "громче", он забывается напрочь. Пальцы на ногах поджимаются настолько, насколько это возможно в обуви. Пальцы на руках сжимают волосы Вонхо, а из гортани, из самой глубины "Хосок". Только Хосок, больше никто. Только ему эти стоны и Хенвон клянется себе, что отныне только Хосок сможет вырвать из его рта эти крики, вздохи, стоны и только его он будет называть во время секса по имени. Он чувствует, что конец близок, чувствует и протяжно, немного рычаще зовет его по имени еще раз. Хосок глотает все, глотает и целует в торчащую тазобедренную кость, поднимаясь поцелуями выше, пока наконец не достигает его губ. Пока наконец не начинается самозабвенный, непрерывный, глубокий поцелуй. Хосок, ближе к вечеру вколачивается в отвечающее ему тело Хенвона на капоте машины. Жарко, даже на улице жарко. Невыносимо жарко, но только бы Хосок был рядом, только бы он слышал эти всхлипы. Искренние, из самой глубины. В машине еще жарче, когда длинные ноги на сильных плечах раздвигаются, колени обязательно бьются обо что-нибудь. И у Вонхо уже кружится голова от этих пьянящих "Хосок", от этого Че Хенвона, тело которого наконец-то стало горячим, обжигающим и розовым - все в отметинах. Все нежное и разнеженное. Ласковое, податливое. Все его, полностью хосоковское тело. Он никогда еще не был так счастлив. Они пачкают семенем заднее сидение машины. Хенвон не знает, а вот Хосок уверен - Шону убьет его, ну и пусть. Пусть убивает. За эти бесконечные пучины удовольствия даже умереть не жалко. Хенвон засыпает очень быстро. Хосок накрывает его пледом, а сам идет на переднее сидение машины, досыпать оставшийся перед рассветом час. Уснуть не удается. Мысли безумным роем в голове не допускают сна. Только бы что-нибудь придумать. Ему приходит в голову, что он хочет подпалить к ебеням это чертово место. Хочет с Хенвоном. Просто с ним. Неважно, что именно он будет с ним делать. Просто хочет. Ужасно сильно хочет. И вот рассвет. Нужно отбывать, а ведь младший так и спит, согнувшись чуть ли не в три раза. - Вот же ты дылда, - усмехается Хосок, думая, что младший спит. Но он открывает глаза как-то зло, но по-дружелюбному и говорит: - Сам ты дылда, - они тихо смеются. Слушают тишину вокруг. Это хорошая тишина. Место, в которое они едут, уже более менее приведя себя в порядок, лишено тишины и спокойствия.