Будешь моей тюремной женой?

Зеки с опаской расступались перед уверенно шагавшим Васьком. Он шел, не разжимая кулаков, хмурился, скулы его дрожали от напряжения. Дойдя до мастерской, он кивнул Куцему. Тот, оставив севшего рядом с ним Евгения, вышел к мужчине и прошествовал с ним до «их места» — закутка в коридоре, где можно было уединиться. — Ну, ты подумал над моим предложением? — голос заключенного звучал как никогда самоуверенно. Правда, через секунду, получив кулаком под ребра, он быстро подрастерял всю свою смелость. — Значит, так? — зло прохрипел он, замахнувшись в ответ. Но Васек был готов к удару — схватив его руку, он развернул мужчину и прижал лицом к стене. — Ты меня недооцениваешь. Ты не представляешь на что я готов, лишь бы проучить тебя и сделать так, чтобы и другим неповадно было, — прорычал он ему на ухо. Куцый по-настоящему испугался, услышав такие слова. Но он же не убьет его из-за этого несчастного малолетки? Он же не конченный псих и хочет поскорее выйти… или нет? Все в тюрьме знают: существуют такие зеки, у которых на воле ничего нет, они много лет провели в заключении, всё, чем гордятся, — заработанное там уважение. Может ли Васек принадлежать к ним? Размышления Куцего прервала резкая боль — ударив его головой о стену, мужчина сломал ему нос. Зажмурившись, зек вырвался, получив удар ногой, упал на пол. Тут же попытался вскочить, прекрасно зная одно из главных тюремных правил — не позволяй врагу повалить тебя. Заключенный слабо ударил его, и Куцый смог защититься. Встал, растирая рукой кровавое месиво под носом. — Есть ли у тебя тузы в рукаве, удиви меня? — Васек показал зубы, в упор глядя на мужчину, не дождавшись ответа, добавил: — Так я и думал. Ты не мог никому сказать, чтобы подстраховаться, твою идею поднятия репутации мигом бы украли. Да и зеки бы уже не стали хранить в тайне мой секрет, не имея с него чего-то для себя. — И что? — Куцый держал кулаками перед лицом. — Побьешь меня, сломаешь пару ребер — не впервой. Смысл? Я выйду из лазарета и расскажу всем через месяц — ты никуда не денешься. — За месяц я придумаю что-нибудь. Ну, или, когда ты выйдешь, я уже так изломаю хребет твоей репутации, что тебе не удастся его заживить. — Ты и вправду не блещешь умом, раз не смог придумать ничего по-талантливее… Говно твой план. — Так или иначе, я не вижу, что бы ты смог чем-то ответить на него! Зеки сцепились, нанесли друг другу пару ударов. Затем еще и еще, Васек пропустил несколько, отчего у него треснула губа. Куцему показалось, что он поддается, он быстро сообразил, зачем это нужно. Но мужчина к тому моменту уже приобрел необходимые повреждения, чтобы загреметь в карцер не за избиение, а за драку. Получив кулаком по челюсти, зек свалился на спину, Васек сел сверху и принялся монотонно с силой бить его по лицу. Куцый сначала просто пытался вырваться (отбиться не выходило — мужчина прижал его руки коленями), затем начал истошно кричать, вдруг ощутив безумный страх лишиться глаза. Васек бил по-настоящему жестоко, смакуя боль противника, с его лица не исчезал яростный оскал, на лбу выступили жилки. Куцему казалось, зек вот-вот раздробит ему кости, хотелось лишь одного — скорее потерять сознание, чтобы узнать, что он останется инвалидом, позже, на койке лазарета… только бы не сейчас, когда и так слишком больно, страшно и стыдно за свою глупость. Куцый учитывал тот факт, что Васек может решить натравить на него своих ребят, но никак не думал, что он, полный ревности и какой-то дикой злобы, решит своими руками проучить его. С отметелившей его ногами толпой было бы намного легче. Послышалась матершина охранника. Васек тут же собрался: измазал свое лицо кровью Куцего, но так, чтобы она не попала на разбитую губу, панически боясь контакта крови с кровью, испачкал и кулаки мужчины, затем свалился рядом с ним на пол. Зеки в мастерской прекрасно слышали звуки драки и крики Куцего, но никто не посмел ринуться на помощь. Через минуту вслед за первым охранником подоспел второй, заключенные были свидетелями и их громкой словесной перепалки. Надзирателей всегда ругали за драки, произошедшие в их смену, вплоть до лишения премии. Затем один из охранников заглянул в мастерскую, кликнул какого-то заключенного и увел с собой. Все в мастерской стояли в бездействии, в полной тишине наблюдая через большие окна за пустым пространством коридора. Провели Васька, заломав ему руку сзади. Затем позванный зек, держа Куцего под руки, спиной к себе, протащил того по коридору так, что его ноги волочились по полу. Мужчина был без сознания, голова его безжизненно свисала набок — все в бригаде хорошо разглядели его изуродованное лицо. Евгений стоял не дыша. На спине юноши выступил пот, в глотке мигом пересохло. Казалось, он либо сейчас же упадет в обморок, либо с разбегу разобьет себе голову о стену. Больше быть неподвижным парень не мог, что-то изнутри давило на его нервы все сильнее. Прижав ладонь к своему лбу, Евгений отрывисто закричал. Все глянули на него. Он закричал еще раз — громче, до хрипоты. Согнулся, затем дернулся, завертел головой, отступая назад, размахивая руками и продолжая кричать. — Быстро заткните его! Быстро! — слыша шаги возвращающегося охранника, скомандовал бригадир. Двое зеков схватили Женю, он брыкался и продолжал вопить. Они прижали ему руки, прислонившись с обеих сторон, и грубо закрыли ладонями рот: так, что юноша в первые мгновения даже через нос не мог дышать. Затем заключенные опомнились, ослабили хватку, позволив ему вдохнуть воздуха, но ото рта рук не убрали. Евгений вырывался, его трясло, словно у него был отходняк. Парень укусил зека, тот зашипел, влепил ему пощечину (на секунду освободившись, юноша опять издал крик) и вновь закрыл ему рот, на этот раз сдавив челюсти так, чтобы он не повторил своей выходки. — Да усмирите вы его! — потрясая кулаком, вполголоса, но властно проговорил бригадир. — Они сейчас заберут его в психушку и объебенят препаратами так, что ему потом еще полгода с них слезать придется. — Заткнись, заткнись, ты, идиот! — зло хрипел ему на ухо один из зеков. Охранник вернулся, смирил холодным взглядом заключенных. — Никакой драки не было, — мрачно произнес он. — Хоть кто-то вякнет — изувечим. Все зеки энергично закивали, надзиратель глянул на Евгения — тот, бледный, смотрел куда-то сквозь него. — Будут проблемы с ним — получат все, — подытожил он, уходя. Вообще зеки не стали бы так нянчиться с обычным их сородичем. Но рыжий принадлежал Ваську, они обязаны были его оберегать. Бригадир подошел к Жене, попросил кого-то достать воды, скомандовал отпустить его. Заключенные убрали от него руки, но он тут же зашатался, отчего они поддержали его. — Хватит, очнись. — Бригадир слабо побил его по щеке. — Ничего такого не случилось. Приходи в себя, иначе у нас у всех будут большие проблемы. Ты уже не первый день в тюрьме. Чего распереживался? Не тебя же били. Может, за тебя, но это другое. Евгения посадили, ему вручили воду, он с трудом взял ее в дрожащую руку, опустошенно глядя прямо перед собой. — Истеричка, блять, — бросил бригадир. — Давайте уже, к обеду новая партия должна быть дошита, живо! А ты. — Он ткнул пальцем в придерживавшего Женю за плечи зека. — Следи за тем, чтобы он ничего здесь не заблевал. И следи нормально, — мужчина понизил голос. — Не переусердствуй, а то вслед за Куцым Васек придет за тобой. Сейчас все будут подначивать друг друга, чтобы получше выслужиться перед ним, рассказав, кто ему помогал, а кто давил ливер! — Да не дурак я, незачем мне. На обеде Евгений ничего не ел. Он уже пришел в себя, но от вида еды его тошнило: когда он глядел в тарелку борща, в голове все время всплывало лицо Куцего с мясом наружу. — Стоит поесть, — попросил его сидевший рядом черноволосый мужчина лет тридцати — маленького роста, приятный на вид, несмотря на жуткий шрам на лбу. Женя уже давно понял, что он — правая рука Васька. Делает за него грязную работенку, с просьбами, заказами к зеку чаще обращаются через него. Что-то типа личного секретаря. Евгений никогда не позволял себе смотреть на него, но сегодня ему было все равно. Повернув голову, он без зазрения совести глянул на него в упор, со скучающим видом изучая давно затянувшуюся, но не исчезнувшую до конца кривую свастику на лбу. Юноша предположил, что когда-то давно недруги вырезали ее ему ножом. От подобных представлений Женя вновь почувствовал беспокойство и отвернулся. Евгений не мог отнести этого человека к националистам (не замечал за ним ничего такого), да и на еврея, кавказца, азиата он не слишком был похож. Русский, скорее даже — украинец, но акцента нет. Евгений потратил пару минут на размышления о нем, перебирая, кто бы это мог его так отметить. С национальной враждой в тюрьме дела обстояли особенно остро, но выражалось это в основном в сегрегации. Все держались особняком, каждый со своими. Кавказцы вели свои дела шумно, но к другим не лезли. Русские также обходили их стороной. Охрана специально часто подсовывала в их блоки только что посаженных нациков. Те, оставшись в меньшинстве, быстро ломались там и через месяц, переведенные к русским, тут же попадали в петухи. Кавказцы, к слову, жутко брезговали однополой связью. Прибегали к ней в разы реже и в совершенной тайне, в отличие от русских, вовсю гордящихся своей активной ролью, повышающих за счет нее свой авторитет. У них были иные правила, главное из которых — не иметь дел с другими. Вторую группу составляли мигранты из Азии, плохо говорящие по-русски, они держались тихо и полностью обособленно. Русские к ним не лезли, считали это выше своего достоинства и прекрасно знали, тронешь одного — всполошатся все. У самих русаков плохо было с «брат за брата», главенствовал закон «каждый за себя». В их тюрьме большинством были русские, отчего Евгений особенно не беспокоился на этот счет. — Ты скажешь мне, если тебе что-то будет нужно, да? — видя, что юноша отодвинул тарелку, проговорил зек. — Ладно… Хорошо. Вечером после работы юноша ни с кем не разговаривал, скудно поужинав, он пришел в свою пустую камеру и сел на кровать. Как-то нужно было убить часы до отбоя, а спать совсем не хотелось. В дверном проеме показались двое бритоголовых зеков. — Здравствуй, — сказал один из них, после чего они вместе зашли. Евгений напряженно следил за ними исподлобья. — Не бойся, мы твои соседи, вот там за стенкой. Мы составим тебе компанию. Юноша замотал головой и сказал: — Спасибо, я польщен… Но я хотел бы побыть один. Мужчины переглянулись, один из них сел на стул верхом, повернув его к себе передом и положив руки на спинку. — Это не предложение, — скучая, произнес он. — Ходят слухи, что что-то затевается. Мы проведем этот вечер с тобой. Нам всем троим будет хреново, если что-то случится, понимаешь? Так что мы и не надеялись, что ты оценишь наше присутствие… просто сиди и терпи. Женя фыркнул, закинул ногу на ногу и взял в руки книжку, открыл на первом попавшемся месте и принялся читать, не понимая содержимого. Второй заключенный — тот, что с татуировкой на руке, — вернулся с еще одним стулом, принесенным из их камеры, сел рядом с товарищем. Разместиться на одной кровати с Евгением никто бы не осмелился — потом неизвестно какие слухи дойдут до Васька. — Будешь в карты? — через пару минут предложил один из зеков. — Ага, разбежался, конечно. Я же в тюрьме уже почти неделю, думаете, я еще не усвоил главного?! — Женя явно позволял себе лишнее, ястребиным взглядом оглядывая мужчин. — Мы не кретины, чтобы играть с женой авторитета на ёблю. Просто сыграем? Без всяких подвохов… В обычного дурака, не хочешь? Юноша отшвырнул ненавистную книгу, вяло кивнул. Играть парню понравилось, хоть он и проиграл три кона из трех. В последней партии заключенные разговорились. — Ты голодный? Плохо ел в столовой. Может, подкинуть чего? — Нет, благодарю. Восьмерка треф. — Отбил. — Блять, — опять проиграв, юноша собрал карты и стал их тасовать. Затем, раздавая, как бы ненароком спросил: — А куда его? Васька? Зеки переглянулись. Они вообще часто поддерживали зрительный контакт, прежде чем кто-то из них заговаривал. — Он в одиночке. В карцере. — Надолго? — Женя разглядывал свои карты. — Я думаю, недели две минимум. Нехило он его измесил. — И плохо там… в одиночке? — Ну… — Заключенные опять стрельнули друг другу глазами. — Несладко. — Насколько несладко? — Сортир, нары, голые стены, ледяная еда и невозможность чем-то заняться двадцать четыре часа в сутки. Пару недель наедине с собой, даже чертовой Библии почитать не дадут. А все бы, даже чечены, согласились! — вдруг выпалил тот, что с татуировкой. Второй тут же ударил его в плечо и взметнул рукой. — Что?! — он повернул к нему голову, потирая рукой ушибленное место. — Он бы все равно узнал, да еще Ваську потом сказал, что мы плохо с ним обращались! Зеки вновь обратили взгляды к Жене. Он сидел, полумертвый, затем, пытаясь выглядеть спокойным, положил карту на кровать, делая ход, совсем забыв, что ходить должны под него. Заключенные с тоской посмотрели на перевернутую рубашкой кверху карту. Ранее говоривший добавил: — Да не так уж там и плохо. Я был там два дня… мне, конечно, хватило, но Васек же не такой… Он уже там бывал пару раз… Привычный он к этому. Не переживай за него. — За две недели можно сойти с ума, — безжизненно произнес юноша. — Пф-ф, да ладно, Васек и так не из этого мира! Услышав такие слова от своего татуированного друга, мужчина сунул ему кулак под нос и прорычал: — Ты слишком много болтаешь, когда нервничаешь, заткнись, уеба! Тот покорно кивнул, уставившись себе в карты. — Вы тоже считаете, что он странный? — вдруг спросил Евгений, не поднимая глаз. — Почему-то все так думают. Хотя мне он таким не показался… Может, это он раньше как-то не так себя вел? — Юноша тут же вспомнил про историю с отсосами. — Ладно, признаю, он делает ебанутые вещи. И… мне неловко, я не знаю ваших имен… — Я Хорь, а этот расписной — Андрюха. А вы с Васьком неплохо поладили, я смотрю… Даже удивительно… он ни с кем такой добрый не бывает. — Хотите сказать, прошлые его жены не были одарены таким вниманием? — Именно. Вообще никто. Он их отстаивал, конечно… Но никогда не позволял им лишнего. А ты прямо мистер-каприз! — вновь разговорился Андрей. — Чего? — Евгений нахмурился. — Он тебе все прощает, — объяснил Хорь. — Ага, что за вопли сегодня утром? Сцена, хе-хе, — добавил второй зек. — А ты целёхонький, после такой-то драмы! Женя замотал головой. — Бред. — Ну-ну, знаешь, что случилось с прошлым его соседом? — разошелся Андрей. — Не стоит. Никто не знает, что именно там произошло... — попытался остановить его Хорь. — Знает, не знает, а было! Мужичонка в лазарете до сих пор! Сильно ему досталось. Косточки — хрум-хрясь — такие в тюрьме слухи ходят! Но, конечно, я не утверждаю, что это Васька рук дело, но люди-то шепчутся… Я тебе об этом не говорил — понял? — Да, — Женя кивнул. Второй энергично добавил: — Нет, ты уж лучше запомни, что это тебе говорил он, а не я… Я — молчал! — Я хотел бы пораньше лечь спать… Можете сидеть здесь, мне не мешает… — Евгений встал и забрался на верхнюю кровать. Зеки ничего не сказали, пожав плечами. После отбоя они ушли в свою камеру. Ночь провели, дежуря по очереди — один спит, другой наблюдает за коридором, прислушиваясь. К Евгению вернулась бессонница. Он думал о том, каково Ваську в карцере, думал о том, каково Куцему — жив ли он вообще после такого? Размышлял, есть ли в произошедшем его собственная вина…