Жизнь за жизнь

      Драко и Гермиона трансгрессировали на окраину Хогсмида. Над деревушкой опустилась тихая ночь. Звёзды, нестерпимо яркие и крупные, рассыпались по всему тёмному небосводу, словно бисер. Казалось, протяни руку — и дотронешься до их холодных, острых лучей. Ветра не было, была лишь мёртвая тишина, и можно было подумать, что в Хогсмиде вообще никого нет. Лишь одинокие фонари и окна домов освещали небольшие участки улицы, посреди которой очутились Малфой и Грейнджер.       Но насладиться видами и атмосферой ночного Хогсмида не удалось. Внезапно тишину разорвал жуткий нечеловеческий вой, от которого у Малфоя волосы встали дыбом, а Гермиона с силой вцепилась ему в запястье.       — Чёрт! — сквозь зубы выругался Малфой. — Воющие чары! Нас заметили!       В том, что их кто-то увидел, Малфой сильно сомневался. Но даже если и так, они сумеют скрыться. Главное, не медлить!       Гермиона и Драко сорвались с места и побежали со всей возможной скоростью. Сзади послышались голоса.       — А ну стоять!       — За ними! Где они?       — Не уйдёте!       Проклятье! Всё-таки увидели!       В нескольких сантиметрах от головы Гермионы просвистел красный луч. Их догоняли. Гермионе очень хотелось запустить ответное заклятие, но останавливаться было нельзя. Она лишь крепче сжала руку Драко и прибавила скорости. От быстрого бега сердце гулко стучало, и этот стук эхом отдавался в ушах, дыхание сбилось. Она изо всех сил старалась не отставать от Малфоя, который показывал завидную скорость, но уже начинала уставать.       Они проскочили в ближайший проулок. Погоня пронеслась мимо, не заметив беглецов. Гермиона, хрипло и тяжело дыша, осела на землю. Ноги больше не держали её. В правом боку кололо так, что, казалось, он вот-вот разорвётся. В ушах гудело. Малфой присел рядом, восстанавливая дыхание. Хоть он и был натренированным, благодаря квиддичу, но убегать от погони на своих двоих приходилось впервые.       — Да уж, Грейнджер, — усмехнулся Драко, не без интереса разглядывая девушку, — твоей физической подготовке можно только позавидовать. Ну, или посочувствовать.       — Зачем... мы... здесь? — вполголоса хрипло спросила Гермиона.       Она всё никак не могла выровнять дыхание. В груди болело, словно её сдавили огромными тисками. Дышать было трудно.       — Ах да, — так же тихо ответил слизеринец, — я не успел тебе поведать эту поистине занятную историю, поскольку, если ты помнишь, нас прервали. И да, только без паники. Я прекрасно знаю, что делаю, и ничуть не жалею, поэтому нравоучения в духе «Это опасно! Тебя могли убить!» — и так далее и тому подобное — можешь оставить себе.       Гермиона не смогла сдержать улыбку. Ещё несколько дней назад Малфой разве что только не клялся ей в любви, а сейчас разговаривал с ней так, как будто ничего не было: всё так же называл по фамилии, отпускал ехидные комментарии в её адрес. Единственное, что никак не вписывалось в образ прежнего надменного и высокомерного аристократа, это нескрываемая нежность и обеспокоенность, с которой он говорил. Обеспокоенность за неё.       — Итак. На днях я трансгрессировал в поместье, чтобы... Я же сказал: без паники, Грейнджер! — процедил Малфой, почувствовав, как она напряглась. Он понимал, что она боится за него, но терпеть не мог, когда его отчитывали, словно первокурсника. — Так вот. Я трансгрессировал в поместье, чтобы убедиться, что родители живы. Я не мог просто так сидеть и ждать, пока их убьют! Вчера я снова был в поместье, и то, что мне довелось увидеть и услышать, меня совсем не обрадовало. Представляешь: Поттер и Уизли ограбили сейф Лестрейнджей да ещё и выбрались оттуда живыми! Как им это удалось, ума не приложу. Лорд, когда узнал, сильно злился! Мои родители чудом остались живы. Я видел их, но поговорить не смог, иначе бы он меня заметил. Он сказал, что время пришло. Что он имел в виду, понятия не имею, но что-то мне подсказывало, что всё произойдёт в Хогвартсе. Поэтому мы трансгрессировали сюда. Нужно как-то предупредить Поттера.       Гермиона молчала, переваривая то, что сказал Малфой. Гарри и Рон. Её любимые и родные мальчики. Они живы! Как же она по ним соскучилась! После побега из Малфой-мэнора она была сама не своя, не могла спать по ночам, гадая: где они, что с ними, живы ли вообще? Но, как оказалось, всё с ними хорошо, и за эту чудесную новость она должна благодарить Малфоя. Да и не только за это, если подумать.       Гермиона до сих пор не знала, как благодарить Драко за спасение из Малфой-мэнора, боялась заговорить первая, боялась, что он снова начнёт издеваться над ней. Хотя она в последнее время не слышала от него никаких издевательств и оскорблений, только привычное "Грейнджер". Он ни разу не назвал её по имени, словно не знал его. И её это устраивало.       — Знаешь, Мал... Драко, — произнесла Гермиона тихо и почувствовала, как Малфой дёрнулся, словно от удара током. — Я всё никак не могу поблагодарить тебя за то, что ты уже в который раз спасаешь мне жизнь. Спасибо тебе.       — Не за что, Грейнджер, — усмехнулся Малфой. — Будь на твоём месте кто-то другой, я бы даже не шевельнулся. Но раз тебя мучает совесть за то, что не успела сказать "спасибо", то можешь отблагодарить меня. Как именно, я сам решу.       Он долго молчал, словно раздумывая над решением, а потом вдруг нежно накрыл её губы своими. Гермиона ответила ему несмело, но вскоре обрела уверенность и обняла его за шею, мысленно умоляя не останавливаться. Малфой и не думал это делать, жадно впиваясь в её губы, словно она была спасительным родником в пустыне. Гермиона отвечала не менее горячо и вдруг поняла, что хочет больше, чем просто целовать его. Время остановилось для них обоих, война и все прочие проблемы отошли на второй план, уступая место чувствам.       Он — Пожиратель! — Ну и плевать! — Ты предаёшь друзей! Это не по-гриффиндорски! — Они поймут и простят!       Борьба в душе Гермионы шла будто бы сама собой, а сама она уже отдалась на милость победителю, понимая, что он все равно сможет сделать с ней все, что захочет. Он тяжело дышал, когда отстранился.       Гермиона открыла глаза и увидела, как плещется серебро в его ставших уже любимыми глазах.       Любовь. Она вспыхнула, как искра, которой дали доступ кислорода, разгораясь всё сильнее. Пламя чувств охватило Гермиону полностью. Всё то, что чувствовал Драко Малфой к ней и в чём недавно признался, стало взаимным. И сейчас было важным для них обоих, гораздо важнее, чем жизнь и свобода.       — Я... люблю... тебя, Драко Малфой... — между поцелуями шептала Гермиона. — Люблю больше жизни.       — А Уизли? У вас же вроде как что-то было? — с огромным неудовольствием оторвавшись от её сладких губ, спросил Малфой и тут же почувствовал укол ревности. Он не отдаст её этому рыжему нищеброду, не позволит даже приблизиться, будет отчаянно бороться за её любовь, даже если весь мир будет против этого союза.       — Не было у нас с ним ничего, я отношусь к нему, как к брату, не более того. К тому же, признаться честно, ты мне тоже стал небезразличен. Это случилось на четвёртом курсе. Возможно, ты не замечал, но я постоянно любовалась тобой и не могла отвести глаз. Меня жутко раздражало то, что ты постоянно задеваешь Гарри и Рона, но даже когда ты злился, ты был потрясающе красив. Я дерзила тебе только потому, чтобы ты не мог догадаться о моих чувствах, ну, и ещё потому, что, как верная подруга, не оставляю друзей в беде. Так что, прости меня за всё,— смущённо призналась девушка. Малфой с явным облегчением вздохнул и снова приник к её губам в жарком и страстном поцелуе.       В тот момент она была готова умереть за него, лишь бы то чувство, что сейчас заставляло девушку отвечать на его горячие поцелуи, жило, горело и никогда не угасало. Похожие мысли крутились в голове и у Драко. Он выбрал свой путь.       Выбор. Как же Малфой ненавидел это слово! С раннего детства он был вынужден выбирать. По бо́льшей части за него решал отец. Выбирать ли метлу, учебники или товарищей для общения — слово Люциуса Малфоя было законом, не подлежащим оспариванию.       Изредка правом выбора наделялась мать. Именно леди Нарцисса решила отдать сына в Хогвартс, а не в далёкий Дурмстранг. Именно она выбрала Снейпа в качестве страховки для задания Драко,не спрашивая позволения у мужа.       У Драко же этой возможности не было. Но не теперь. Он вырвался из самых глубин ада, выжил и отныне не позволит решать за него.       Малфой ненавидел выбирать. Но жизнь никогда не обходилась без этого. Выбор стои́т перед каждым. И он — не исключение. Он должен привыкать, если решил сделать собственную жизнь счастливее. Тем более, если рядом есть родные и близкие.       Он ненавидел выбор. Но сделал уже два из множества других, предстоящих.       Он сделал свой выбор, и сделал его в тот самый момент, когда отбивал Гермиону в бою с самой опасной и сильной Пожирательницей Смерти.