Жизнь за жизнь

      Драко с Гермионой на руках трансгрессировал в первое попавшееся безопасное место, коим оказался небольшой но уютный маггловский район. По обеим сторона дороги стояли аккуратные двухэтажные дома, магазины, и даже имелась аптека (это Малфой понял по красному кресту, изображённому на вывеске). Народу на улице было немного, чему он был только рад. Не очень-то хотелось привлекать к себе внимание — здесь хоть и живут магглы, но кто знает, может, среди них имеется шпион Волдеморта, который незаметно вербует ему сторонников.       Главной задачей для Драко было найти безопасное убежище для них с Гермионой. Он долго ходил от дома к дому и всё ещё держал её на руках, боясь опустить на землю. Для него она была невесомой, словно пёрышко. К тому же, она сильно устала. Драко это видел по бледному худому лицу, синим кругам под глазами. Когда она в последний раз спала? День назад? Два? Где была всё это время?       Он узнает всё, но не сейчас. Главное, найти безопасное и хорошее убежище, где можно будет передохнуть и составить план дальнейших действий. В том, что Гермиона не захочет помочь ему, он не сомневался: глупая гриффиндорская гордость и жгучая ненависть к нему не позволят ей это сделать. Оставалось надеяться, по крайней мере, на её снисходительность.       Наконец Драко нашёл свободную квартиру в одном из домов на первом этаже. Она была закрыта, и ему пришлось опустить обессилевшую Гермиону на пол, чтобы найти ключи. Нашёл он их довольно быстро, под ковриком у входа, не без труда открыл дверь и, подхватив Гермиону, вошёл и заперся изнутри. О защитных заклинаниях не могло быть и речи — в Министерстве Магии находятся подвластные Волдеморту люди, они быстро вычислят его и доставят прямиком к нему, а вместе с ним и Гермиону, которой Малфой помог сбежать.       Уложив девушку на кровать, где она моментально провалилась в глубокий сон, Малфой отправился на кухню в поисках чего-нибудь съедобного. Пересмотрев всё, что можно, он обнаружил затвердевающую буханку чёрного хлеба, к счастью, без плесени, и три упаковки прокисшего молока. Малфой решил поискать ещё что-нибудь, но после безуспешных попыток решил смириться с тем, что есть. В конце концов, благодарение Мерлину, что хоть это годится в пищу.

***

      Гермиона спала беспробудно два дня. На третий, с трудом открыв глаза, села на кровати и принялась осматриваться. Это была чья-то квартира. Напротив кровати — окно, занавешенное плотными фиолетовыми шторами, из-за чего в комнате царил полумрак. Справа от окна — шкаф из тёмного дерева, слева — большая кадка с розовым деревом. Цветов на нём не было, только пожелтевшие от засухи листья.       Гермиона повернула голову влево и вздрогнула от неожиданности — рядом на стуле с крепко зажатой в руке палочкой спал Малфой. Девушка принялась изучать его. Некогда блестящие платиновые волосы сейчас выглядели безжизненными, тусклыми. На правой щеке виднелся свежий тонкий порез. В школе она видела лишь презрение и ненависть на его благородном аристократичном лице. Презрение и ненависть к таким, как она. К грязнокровкам. Это слово отдалось в груди тупой болью. Оно навсегда оставило в её душе глубокую рану, которую невозможно затянуть ничем. Душевные раны не лечатся.       Гермиона перевела взгляд на окно и задумалась. В голове роем теснились тысячи вопросов, главный из которых — почему Малфой вытащил её из поместья? В принципе, ответ на этот вопрос был ясен: он наверняка хочет выведать у неё информацию о Гарри и Роне, где они были, что делали. Девушка решила молчать, даже если Малфой пустит в ход Круциатус. Она лучше умрёт, но не выдаст своих друзей, с которыми прошла через многое.       — Проснулась? — голос Малфоя заставил Гермиону вздрогнуть от неожиданности. Она развернулась и одарила его презрительным взглядом.       — Даже не надейся, Малфой, ты ничего не узнаешь от меня! Можешь сразу убить меня, твои попытки мало что дадут!       — Я и не собирался ничего узнавать. Хотя мне, конечно, очень интересно, где это вы столько времени шатались.       Гермиона только фыркнула с презрением.       Ну да, конечно, так я тебе и сказала, где мы были и чем занимались. Не на ту напал       Она испытывала жгучую ненависть к этому человеку и жалела, что у неё нет палочки, чтобы угостить его парочкой хороших заклятий.       Наступившая тишина ужасно давила на слух. Гермиона молчала, не зная, что сказать. Всё произошедшее казалось страшным сном, и вот сейчас она проснётся в палатке в лесу Дин, а рядом будут Гарри и Рон.       Друзья... Самые родные и дорогие ей люди. Где они сейчас? Что с ними? Гермиона не хотела верить, что они сдались Пожирателям Смерти, отчаянно твердила себе, что с ними всё будет хорошо, они выберутся из Малфой-мэнора.       При воспоминании о месте, где она едва не распрощалась с жизнью, девушка вздрогнула.       Так, спокойно, Гермиона, ты в безопасности. Это не Малфой-мэнор, всё хорошо. Хотя хорошего мало, когда рядом с тобой человек, который на протяжении шести лет отравлял тебе жизнь...       — Прости меня за всё, — нарушил тишину тихий голос Малфоя. Гермиона ошарашенно уставилась на него, не веря своим ушам. Малфой извинился? Ей точно не послышалось?       — Нет, тебе не послышалось, — словно прочитав её мысли, всё таким же едва слышным голосом произнёс он. — Я знал, на что иду, знал, каковы могут быть последствия, но мне было на это наплевать. Я устал от всего того, что видел и слышал, устал от его приказов. Я не могу так больше! Ты не представляешь, что я чувствовал, когда он говорил со мной, когда давал это проклятое задание. Он знал, что я не смогу, знал!       — И почему я должна тебе верить? — язвительно спросила Гермиона.       Разумеется, она не собиралась доверять этому напыщенному слизеринцу, которому так и хотелось ещё раз надавать по его самодовольной физиономии. Но девушка решила временно воздержаться от этой затеи. Сначала нужно узнать, что ему нужно, а уж потом она отыграется на нём за все эти шесть лет.       Гермиона отнюдь не была злопамятной, просто все те годы, проведённые с Малфоем в одной школе, не остались бесследными. Проклятый слизеринец без устали снова и снова напоминал ей о её грязной крови, о том, что она лишь пыль и грязь под его ногами, что таких, как она, нужно уничтожать, дабы не портить чистую волшебную кровь с кровью магловских отбросов. Всё это не могло не ранить нежную и хрупкую душу Гермионы. Она слишком долго терпела. Слишком долго. Настала пора за всё ответить.       — Потому что ты, Поттер и Уизли, как никто другой, знаете, каково это — быть на волоске от гибели! — в отчаянии крикнул Малфой, отчего Гермиона дёрнулась, как от удара током. — Вы знаете, и вы к этому готовы, а я не готов! Не готов, понимаешь? — уже тише произнёс он.       — Да что ты? — ядовито осведомилась гриффиндорка. — А как получать Метку и пропускать своих дружков-Пожирателей в школу — так ты готов. А как отвечать за последствия — так в кусты, поджав хвост? Очень даже по-малфоевски. Впрочем, как и всё остальное, что ты делал, делаешь и будешь делать. Но знай, Малфой: за всё в жизни приходится платить. И рано или поздно ты должен будешь ответить.       — Я знаю, — глухо произнёс слизеринец. — Знаю, и готов заплатить. Но ты должна мне помочь.       — Помочь тебе? — переспросила Гермиона. — С какой стати? Тебе же не нужна помощь, ты и сам прекрасно справишься. И потом, ты, кажется, забыл, что я грязнокровка? Тебя от одной мысли о помощи, тем более, от меня, должно было стошнить. В чём дело, Малфой? Приверженность чистоте крови и традициям уже устарела?       — Грейнджер, ты выслушаешь меня или нет? — рыкнул Малфой. Он злился. Злился на свою гордость, не позволявшую ему снизойти до Грейнджер, вымолить её прощение и попросить помощи. Злился на то, что оказался слишком слабым и покорным, не сумевшим отказаться, не желая погибнуть с честью, а трусливо предпочтя жалкое существование, которое не приносило ничего, кроме боли и страданий. Злился на Грейнджер за её упрямство и глупую гриффиндорскую отвагу и смелость, в которой сам отчаянно нуждался, на её спокойствие.       Ему нужно было высказаться, дать выход своему напряжению, в котором он постоянно находился последние дни. Эмоции переполняли его, хотелось рыдать, биться головой о стену, смеяться до боли в животе. Была безудержная злость, желание убить. Малфой был близок к истерике, и чтобы успокоиться, он начал нервно ходить по комнате.       — Когда я получил Метку, — уже более спокойно продолжил он, — я страшно гордился этим. Среди многих, кто хотел служить ему, он выбрал меня. Не кого-нибудь, а меня! Я понимал, что у меня появился шанс вернуть нашу семью в прежнее положение, я хотел этого и был уверен, что у меня всё получится. Когда он дал мне это задание, я был уверен, что я смогу, что у меня получится. Я придумал сотни вариантов достижения цели, но все они были провальными. Я понимал, что если не выполню это задание, он убьёт и меня, и моих родителей. А допустить этого я не мог. Тогда я придумал план с проклятым ожерельем, но Бэлл всё испортила. Потом — отравленная медовуха, но её хлебнул Уизли, и, признаться, я даже был этому рад. На одного предателя крови меньше. Но потом я понял, что всё это никуда не годится, и тогда я решил починить Исчезательный шкаф в Выручай-комнате. Гойл и Крэбб меня прикрывали. Я по-прежнему верил в успех этого дела, хотя было совершенно ясно, что провалю его. Снейп предлагал мне помощь, но я отказался, потому что не хотел, чтобы он занял то положение, которое по праву принадлежало моему отцу. Я сам хотел помочь отцу вернуть себе былое величие. Но у меня начали сдавать нервы. В тот день я окончательно понял, что не смогу убить, но обманывал себя, твердил, что справлюсь, что сделаю это, потому что от меня зависела жизнь моей семьи. Но я не смог... не смог вот так взять и убить... Не смог. Я понимал, что после этого мы долго не проживём, он нас убьёт. Мне было страшно, по-настоящему страшно. Но потом он перестал нас замечать. Мы остались живы. Я понял, что натворил, и хотел исправить свои ошибки, хотел помочь Поттеру. А потом в поместье появились вы, и я начал действовать. Я узнал вас всех, но не собирался говорить об этом, а потом появилась Беллатриса... Я всегда ненавидел её. Ненавидел и боялся. Но позволить тебе умереть я не мог! Я должен был вытащить тебя оттуда, и я вытащил. Единственное, что меня мучает — это родители... Я оставил их там, хотя не должен был. Они погибнут, и в этом буду виноват только я. Я не сумел им помочь, я полное ничтожество, и заслуживаю смерти...       Малфой замолчал. Он стоял спиной к Гермионе, опустив голову. Гермиона слушала, не перебивая. Его неожиданное признание в своих делах повергло её в шок. Она не думала, что Малфой может испытывать какие-то чувства, помимо высокомерия, ненависти и вечного желания унизить врагов. Тем не менее его слова о раскаянии и том, что он желает исправить свои ошибки, были более чем убедительными. В них не было притворства и наигранности, было лишь страдание. Страдание от собственной слабости. От бессилия. Он действительно хотел исправиться. И Гермиона это чувствовала.       Внезапно все те чувства, которые Гермиона с самого начала испытывала к своему заклятому врагу — ненависть, презрение, жажда мести, желание растоптать, раздавить его, — самым странным образом исчезли. На смену им пришла жалость и вместе с тем горячая благодарность. Благодарность за спасение. За жизнь.       — Знаешь, почему я спас тебя? — спросил Малфой после недолгого молчания и сам ответил: — Потому что ты стала для меня всем тем, ради чего я готов жить дальше. В тебе я видел своё спасение. До определённого момента ты страшно раздражала меня, не скрою, я старался унизить тебя, уколоть побольнее. Причиняя тебе душевную боль, я испытывал всё большее желание унизить тебя сильнее. Но в какой-то момент я перестал чувствовать к тебе ненависть и презрение. Это прошло. Я думал, что схожу с ума. Возможно, так оно и было...       Драко горько усмехнулся. Он всё ещё стоял спиной к Гермионе, она не могла видеть его лица, лишь по необычайно тихому и спокойному голосу чувствовала его эмоции — боль от всего, что с ним произошло, робость от своих слов, которые давались ему с огромным трудом, раскаяние от содеянного, страх за себя и за своих родителей, которые остались в поместье, и теперь Тёмный Лорд наверняка медленно убивает их за то, что не только упустили Поттера и его дружков, а также дали своему сыну сбежать, предали своего Повелителя...       Гермионе хотелось подойти к Малфою, искренне обнять, чтобы он понял, что не один, что его понимают и поддерживают, но девушка не осмелилась. Где-то глубоко внутри зашевелился червячок сомнения, которому Гермиона привыкла доверять, но в данный момент девушка словно раздвоилась. Разум и проницательность работали чётко, не давая ей сбиться с толку и руководствоваться одними чувствами.       Остановись, Гермиона! Перед тобой — Пожиратель Смерти, такой же, как и те, другие, безрассудно и беспощадно уничтожающие ни в чём неповинных людей! Человек, который на протяжении всего обучения презирал, унижал, оскорблял тебя, причинил немало страданий и боли? Неужели ты вот так просто возьмёшь и простишь его, поверишь этому напыщенному, самодовольному индюку, который попортил тебе столько крови и даже бровью не шевельнул? Это всего лишь очередная его уловка, на которую ты уже почти попалась. Остановись, пока не стало слишком поздно...       Вторая часть её души, та, которая была одновременно и её чувствами, твердила:       Он раскаивается. Он уже получил то, что заслужил. Он хочет исправить всё то, что успел натворить, он заслуживает второй шанс. Дай ему возможность измениться, стать другим...       В душе Гермионы шла напряжённая борьба холодного разума, не раз выручавшего её, и бурных чувств, которыми она пренебрегала, опираясь лишь на знания и интуицию. Внешне же девушка выглядела совершенно спокойной. Малфой тем временем продолжал:       — Меня стало тянуть к тебе, я сходил с ума, когда не видел тебя и не слышал твоего голоса... Ты стала для меня своего рода наркотиком, от которого я никогда не смогу отвыкнуть. Да и не хочу, если честно. Я вижу, какая ты на самом деле — ты не только невероятно умна, догадлива и проницательна, ты ещё и... красива. Потрясающе красива... Я очень давно подметил это твое качество, удивляюсь, как Уизли аж до шестого курса упорно не видел в тебе всего того, что сумел увидеть я. И я хочу быть рядом с тобой, потому что ты не такая. Ты другая, настоящая. Не такая. как все девушки, которые увивались за мной хвостом и были готовы на всё, только потому, что я — Малфой. Все они были куклами, марионетками, которыми и пользоваться было для меня противно. Но ты не такая, как они. Ты умеешь помогать, поддерживать. И я уверен, что ты поддержишь и меня. Именно в этом я сейчас нуждаюсь. Помоги мне всё исправить. Прошу тебя, помоги. И знаешь, ещё кое-что...       Малфой резко развернулся и посмотрел прямо в тёплые карие глаза сидящей перед ним Гермионы, словно пытался заглянуть к ней в душу и узнать, что чувствует сейчас она.       — Знаю, это прозвучит очень глупо, но... Я не знал, как это — любить, никогда не испытывал ни к кому этого чувства, потому что чувствовал её в семье, но теперь понял... Я понял, что испытываю к тебе... — Малфой внезапно смолк, а затем после минутного молчания тихо, но чётко произнёс: — Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер.        Ну вот и всё. Он сказал это. Всего три слова. Так просто и так сложно. Тем более, для Малфоя, который, как и многие представители других чистокровных фамилий, презирал и высмеивал это незнакомое доселе чувство, ставя превыше всего чистоту крови. Но он сказал эти простые слова, хотя язык словно одревенел, отказываясь подчиняться. На душе стало легче, словно с плеч скинули огромный булыжник, не дававший Драко вдохнуть полной грудью и принося невыносимую и необъяснимую боль. Он не знал, откуда взялись такие слова, но он чувствовал, что нужно сказать именно это. Он не мог выразить словами всё то, что испытывал на данный момент. В нём бушевала буря неиспытанных и новых чувств.       От облегчения у Малфоя закружилась голова, и чтобы не упасть, он присел на край кровати и принялся массировать виски. На душе стремительно светлело, внутри всё пело от долгожданной свободы и лёгкости.       Малфой искренне верил, что когда-нибудь Гермиона Грейнджер будет его. Пусть не скоро, он будет ждать. Сколько угодно. Ждать и верить.