Хищники

Rainbow — The Temple Of The King

Когда Северин начинает с маниакальной настойчивостью долбить несчастный телефон своими звонками, Себастьян понимает, что его славные любовные каникулы закончились. И как бы он ни желал проигнорировать братца, приходится вернуться в реальность и ответить. — Ебанулся совсем? — без церемоний рычит Себастьян в трубку, выпуская дым из лёгких. Без сигареты он с ним общаться отказывается в принципе — так заведено давным-давно и правила игры бессменны. Себастьян чувствует раздражение, а тот факт, что пришлось выползать из объятий дамы, лишь отбирает очки у брата. — До тебя далеко, — беззлобно огрызается Северин своим ирландским акцентом, который появился у него лет в десять после какого-то лагеря под Дублином и больше из голоса не исчезал. Идиот. — Ты, блять, вообще объяснишь, что происходит, или мне самому догадаться? Себастьян считает про себя до трёх и, собрав всё самообладание в кулак, холодным тоном комментирует: — Джим вышиб себе мозги. Финита ля комедия. — Бас, не заёбывай, а? Ты знаешь, о чём я, — ну, конечно, Моран знает — беспокойство о финансовом потоке, который может прекратиться, брата занимает куда больше, чем смерть Джима. Впрочем, неудивительно — отношения между ними были весьма далеки от гладких, но, всё же, Северин ради приличия добавляет: — Соболезную. — Ага, — Себастьян делает глубокую затяжку и, выпустив дым, поясняет: — Это не телефонный разговор. — Так приезжай в Дублин. Если нужен весомый аргумент, то начинаются проблемы с ИРА. А вот это уже хуёво. Моран предполагал, что дела начнут трескаться по швам быстро, но такой скорости не ожидал. Хочет он или нет, но нужно брать билет и общаться с братом с глазу на глаз, иначе очень скоро лодка пойдёт ко дну. — Ладно, прилечу завтра. — Другой разговор. Северин отключается, и Себастьян с силой тушит окурок в пепельнице. * Чтобы держать Ирэн подальше от эпицентра событий, а то есть, от самого себя, Себастьян принимает не самое лёгкое решение в своей жизни. Впрочем, основание оно действительно имеет — Моран не собирается быть на вторых ролях, а тем более в тени Холмса. Пусть поразмышляет, что ей вообще нужно, а потом, если просветление наступит, сообщит или же не появится вовсе. Это честно, хоть и неприятно, но Себастьян прекрасно понимает, что решения, основанные на волне эмоций, могут оказаться ошибочны. Пускай лучше будет хреново, он переживёт — жизнь есть жизнь, — только лжи ему не надо. Нахлебался вдоволь — достаточно. Мисс Адлер, как и полагается, возмущается, но Себастьян не ведётся; хотя бы потому, что сейчас действительно начнётся война за место под солнцем, и ему нужно переключить внимание на насущные проблемы, которые перешли ему по наследству со смертью Джима. Если Ирэн будет отвлекать, то велика вероятность, что всё развалится и перестанет функционировать; как худший вариант — он получит пулю и сдохнет раньше положенного времени. Расслабляться, особенно сейчас, нельзя. Он прощается с ней, отрывая от себя очередной кусок сердца. «А что от него вообще осталось?» Вопрос остаётся без ответа, но раз оно продолжает биться, значит, не всё потеряно. На борту самолета Себастьян вливает в себя двойную порцию виски и проваливается в беспокойный сон. * Ирландия всё такая же стылая, промозглая и душевная. Моран сходит с трапа, и тут же полной грудью вдыхает запах диких, заросших вьюном полей, утренней мороси и бескрайнего моря. Всё смешивается в калейдоскоп, и видит бог, нет такого места на земле, где бы ему было так хорошо, как здесь. Пожалуй, это одно из немногих сходств двух Моранов — обожать Ирландию, считая её вторым домом. Дома Себастьян не был уже два года. В последний раз летали с Джимом на сутки — он задал знатную трёпку парочке идиотов, не понимающих с первого раза, а Себастьян, в качестве катализатора, наблюдал за всем, не вмешиваясь, но давая понять, что если не дойдёт по-Джимовски, то дальше будет по-Морановски. После они обошли половину Дублина, заходя, по традиции, в каждый бар и оставляя там немыслимые чаевые. Чудесный был денёк. Моран встряхивает головой, отгоняя воспоминания — ни к чему сейчас расклеиваться, легче не станет. Что случилось, то случилось — он не может поменять факты; он не может отменить смерть. Ему остаётся лишь сосредоточиться и всю паучью сеть взять в свои руки, до тех пор, пока они не опустятся от тяжести. Себастьяну, по большому счёту, глубоко плевать, но на плаву, во главе всего этого удерживает уважение к Мориарти. Столько трудов, бессонных ночей, потраченных нервов, ранений, смертей, сделок и всё зря? Всё просто исчезнет? Моран усталость ощущает круглосуточно, но пока не готов так просто расстаться с собственноручно созданным детищем. И поэтому он распахивает дверь в знакомый до боли паб, тяжёлым шагом поднимается на второй этаж и сталкивается взглядом со своим бедовым отражением. «Ну привет, придурок». Северин — вечная заноза в заднице, ходячая проблема и головная боль Себастьяна. Пожалуй, острый от природы ум, хитрость и живучесть всю жизнь спасают братца от пропасти. Себастьян смотрит на него, а в голове, помимо воли, тот проклятый выстрел. Брызги крови, сжавшийся в рвотном позыве желудок и страх, страх, страх. Брат падает на спину, и прицел отчего-то мутнеет. Себастьяну не забыть, а вот Северину — запросто. Он смог, и за это Моран ненавидит его до скрежета зубов. — Та-дам! Какие люди! — на кой-то хер разоделся и выглядит чересчур пафосно — голубая рубашка с расстегнутым воротом, натёртые до блеска ботинки за чёрт знает сколько денег и классические брюки. С горящими от джина глазами образ не вяжется, но Себастьян привык — Северин всегда не вяжется сам с собой. Но, что забавно, это видит лишь один Себастьян (Джим тоже, к великой радости, видел эту червоточину), а все остальные от Северина тащатся, едва ли не пищат. Он наблюдал это с детства — в отличие от него, любимчик школы, далёкий от угрюмости, всегда лёгкий на подъём, заводила и просто красавчик. Многие косяки, устроенные Севом, почему-то всеми окружающими считались косяками Себастьяна, но стукачом он никогда не был, поэтому нередко сносил очередную тираду. Северин потом получил несколько тяжеловесных хуков от брата за дело, и хуйней заниматься перестал. По крайней мере, Себастьян отныне отвечал лишь за свои промахи. На том и порешали. Впрочем, на этом веселье не прекратилось, но расстояние ввиду разных точек в пространстве, недопонимание между братьями сглаживало. На широкую улыбку Северина Себастьян мельком ухмыляется, кидая рюкзак на тёмно-бордовое сиденье и плюхаясь следом. С наслаждением закуривает (в пабе, принадлежащем братцу, можно почувствовать себя человеком, и на том спасибо), откидываясь на спинку, и сквозь сизый дым констатирует очевидное: — Прикид — полный пиздец. Брат закатывает глаза, опустошает наверняка не первый стакан с джином, который Себастьян бы не стал пить даже под дулом пистолета, и фыркает: — Ещё тебя я не спрашивал. У меня была встреча — нужно выглядеть подобающе. Пить будешь? — А ты как думаешь? Северин хмыкает, мол, «алкаш ты хренов», но подзывает официантку, которая с миловидной улыбочкой принимает заказ и стреляет глазами то в одного, то в другого брата. Хитрая лисья усмешка не ускользает от Себастьяна, который тут же понимает — они трахаются. — Очень развратная девица, Бас. Уверен, что в её голове уже нарисовались все вариации тройничка с нами, — он подмигивает, и снайпер морщится, словно сожрал пару лимонов подряд. Отвратительно. — Хуже, блять, и придумать нельзя. Я потом никогда не усну. Брат пожимает плечами и равнодушно отвечает: — Зря. Было бы весело. — У нас разные понятия о веселье, — отрезает младший Моран. — Давай к делу. — К делу, точно. Какого хера он прострелил себе башку? Пинта гиннеса появляется на столе очень кстати — Себастьян выпивает добрую половину, про себя благодарит всех святых, что на свете существует Ирландия и этот нектар богов, и разводит руками, честно отвечая: — В душе не ебу, Северин. Он не посвятил меня в свои суицидальные планы. Тот присвистывает, прищуриваясь и пытаясь понять сказанное: — То есть, хочешь сказать, что ты реально был не в курсе? — Издеваешься? Говорю, что нет, не задрачивай. Моменты задумчивости у Северина случаются нечасто — хотя бы по той причине, что его мозг работает в ускоренном режиме. Шестеренки крутятся, Себастьян запивает проваливающиеся минуты холодным пивом и, наконец, он выходит из анабиоза со словами: — Теперь я понимаю, почему в последний раз поступила такая сумма — чтобы продержать это на плаву для тебя. Хитрый чёрт. Прагматичный. — Сколько? — За два квартала. Очередные открытия для Морана — Джим и после смерти не перестает удивлять и бесить. Видимо, эмоции скрыть не удаётся, раз на лице Северина пролегает фальшивая грусть: — Ну, лучше так, чем иначе. Тут, знаешь ли, ебанутые соседи, которых нужно умаслить — Джим подсуетился и хорошо, но всё равно возникает очень много вопросов. Волнения в любой из Ирландий, Бас, как показывает история, хреновая штука. Северин замолкает — Себастьян думает. Новая сигарета, очередная затяжка и пристальные взгляды друг на друга, будто задача, решаемая одним, может стать эврикой, если ментально подключится другой. Близнецовая связь существует, и когда Себастьян озвучивает своё решение, Северин довольно кивает головой, будто только этого и ждал. — Сообщи им, что поставка оружия продолжится при любом раскладе, переживать не о чем. Чтобы не сходили с ума, сделай поправку в сделке — на полгода, не больше. Если начнутся возражения, то подключусь сам, но обрисуй, что результат их не обрадует. Таких предложений им точно не видать, если залупятся. — Без проблем, сделаем. А бабки? — Есть ещё пару фиктивных контор? — Да хоть десять, но потребуется время. — Расширь диапазон и делай, как всегда. Время я тебе предоставлю. Когда дело касается работы, то за Северином не постоит — впитает, как губка, сделает по высшему разряду. Та злополучная пуля расставила приоритеты, как надо. Заслуга, за которую Себастьян не чувствует гордости, а вот вина по сей прожигает нутро. — Договорились, — Северин салютует бокалом, Моран нехотя чокается. — Ты вообще, как? — Пойдет, — закидывая в рот арахис, отвечает он. — Бывало и лучше. — Ну, а как же, — с пониманием откликается брат, и на момент уже не кажется таким придурком. Себастьян смотрит на него и допускает мысль, что в глубине души скучал по этой нахальной пижонской роже. Усмешка не заставляет себя ждать. — Что? — Да ничего, просто сто лет тебя не видел. — Не по моей инициативе, Бас, — запретная территория, на которую они только что вступили. Чем больше джина в брате, тем очевиднее становится дальнейший виток разговора. Стоило бы смотать удочки, но Себастьян остаётся на месте, тяжело вздыхая. — Я звал тебя пару раз, но ты меня проигнорировал. — Были дела. — Пиздабол, — смеётся Северин, а у Морана сжимает сердце. «Ну какого хуя ты смог, а я нет?». Вовремя приносят пастуший пирог, который Сев комментирует с гордостью: — Это лучший пирог в Дублине. Чтоб сожрал всё до последней крошки, иначе обижусь. — Я только ради него и приехал, — с набитым ртом отвечает Себастьян, а сам ощущает, как расслабляется в обществе близнеца, который пускается в хмельной рассказ о своей жизни, от которой Моран так далёк. У Северина всё прекрасно — бизнес идёт хорошо, а с подпольными заработками, текущими из Великобритании, так ещё лучше. У Морана падает челюсть, когда тот выдает: — Я чуть не женился, прикинь. Вовремя включил голову — эта мадам обобрала бы меня до нитки. Ты ж знаешь, я наивный не в меру — один взгляд милой барышни, и собирай себя по кускам по всему Дублину. — Она тебя бросила? — Технически, да. Я закрутил интрижку и сделал так, чтобы она узнала. Пусть лучше считает меня козлом, чем я останусь с пустым кошельком к кризису среднего возраста. Впрочем, сердце моё всё равно разбито. — Да ты имя её уже забыл, мудила, — Себастьян ржёт, и третий бокал залетает с приятным ощущением довольства жизнью, какой бы она ни была. Ирландия, храни тебя бог! — Обижаешь! — восклицает Сев. — Её звали Джулия. Вылитая Робертс, только куда круче. А у тебя всё так же — шлюхи правят миром, м? Моран меняется в лице, потому что это просто-напросто смешно — любовь к шлюхам привела его к самой лучшей из них. От Северина не ускользает ни черта, поэтому он присвистывает: — Да ладно, блять. Не может этого быть. — Отъебись, — миролюбиво просит Себастьян, а сам чувствует себя на грани — хочется вывалить на стол всю правду и дать своей копии решить, что с этим, нахер, делать . — Хер там. Выкладывай. — Не порти мне день, Сев. — Я его только украшаю. Выкладывай, кто она. Моран трёт глаза, будто это сможет скрыть его от испытующего взгляда брата, который заебёт его своими допросами, пока не получит своё. Конечно, можно послать его нахуй и дело с концом, но сегодня Себастьяну почему-то не хочется грубить. Не так-то много существует людей, которых он любит, а Сев, как ни крути, хочешь или нет, один из них. — Не важно, кто она. Важно то, что мне пиздец. — Я бы хотел её увидеть, — поражается Северин, не веря собственным ушам. — Это же восьмое чудо света, а не женщина. — Ага, типа того, — невесело усмехается Себастьян. — Но надеюсь, ваша встреча никогда не состоится. — А как же знакомство с семьёй? Свадьба, дети? Всё, как у людей, — Северина не остановить, но стоит отдать должное — он мастерски умеет разрядить любую обстановку одной только фразой, и за это сейчас Моран ему благодарен, как никогда. — Не пробовал писать фантастическую хрень? У тебя бы отлично получилось. — Ну, если серьёзно, то я за тебя рад. — А я за себя — не особо. — Переживёшь, — отрезает Сев и хмельно возвещает на весь паб тост: — За любовь, братишка! Приходится чокнуться, иначе концерт по заявкам будет продолжаться и дальше. — Пожри что-нибудь, — по-братски просит Себастьян, начиная опасаться за грядущий вечер. Он и Северин в говно — связка редкая и малоприятная. Все, кто видел, подтвердили бы только так. — Ладно, — ловит ту девчонку, мило щебечет, хватая её за задницу, а после переводит взгляд на брата. — Хорошо, что ты приехал. Отпустило, наконец? Северин — не снайпер, он даже стрелять толком не умеет, всегда попадает раз на третий, но сейчас метко выпускает пулю прямо в сердце Себастьяну. Виски сейчас — жизненная необходимость, но в руках только пиво, которое он опрокидывает в себя с такой скоростью, что даже Сев охреневает. — Ты хочешь поговорить об этом? Серьёзно? — А ты думаешь, что уже поздно? Так и буравят друг друга идентичными глазами, пока Моран-младший не капитулирует. «Твоя взяла, Сев. Ты сам напросился». — Хочешь извинений? Пожалуйста — мне жаль. Смех его режет по старым ранам, вскрывая их, пуская кровь, и на момент кажется, что стоит действительно бежать, пока брат не успокаивается, объясняя кое-что очевидное для себя, и так и не дошедшее до Себастьяна даже спустя пять лет. — Ох, Бас, ты меня поражаешь. Какие, нахер, извинения? Я простил тебя давным-давно, и даже не уверен, что вообще злился в принципе. Я о другом. «Молчи — не смей, сука. Не произноси это вслух». — Себя-то ты простил, а? Ты думаешь, я совсем дурак, и не понимаю, почему ты от меня шугаешься, словно от призрака? Прекращай — всё в прошлом. Если бы не ты, они бы меня грохнули. Всё. Как ты там сказал? Финита ля комедия. — Принеси виски, — Северин кивает и на момент растворяется за барной стойкой, а Моран, оставшись один, пытается дышать. Пытается не ненавидеть себя. Пытается переступить тот выстрел и, наконец, жить дальше. Чувство вины свербит в глотке. Морская соль вновь застилает прицел. Кровь брата, глухой удар спины об асфальт. Страх. Страх. Страх. «Сука!!!» Бутылка виски, бокал со льдом — Себастьян терпеливо ждёт, пока Северин нальёт на три пальца, кивает ему и выпивает половину. Внутри разливается приятный жар. Можно начать говорить. Спустя столько ёбаных лет, пожалуй, пора. — Ты говоришь простить себя, но это же полная хуйня. Такое не прощается, понимаешь? — Значит, будем и дальше, как кошка с собакой, да? Выстрел решает? — Ненавижу эту твою ебаную манеру отвечать вопросом на вопрос. Северин хмыкает, но улыбается так, будто он старше не на двенадцать минут, а минимум на полвека. — А у тебя скверный характер, так что ж с того? Братьев не выбирают. Поэтому харе страдать и давай вычеркнем этот случай. — Как тебе это удаётся? — Моран на самом деле не понимает, как можно простить человека — родного, блять, брата! — который едва не отправил тебя куковать на тот свет к матушке и всем пресвятым угодникам. Это вне понимания, из области фантастики. — Ну, я знаю причину, мне хватает. Это было правильно, — Северин курит в самых редких случаях, и такой наступает прямо сейчас. — Хуже ведь не то, что ты выстрелил в меня, а то, что эта пуля убила всё между нами. Я больше не хочу так. Я редко тебя о чём-то прошу, но давай забудем? — Я… не обещаю, — хрипло отвечает Себастьян, опуская взгляд на свои руки, а после — с усилием воли — поднимая его на Северина. Он не осуждает, не держит зла, не прогоняет, и душевная боль становится стотонной глыбой. — Извини, ладно? — Прощаю, Моран, — подмигивая, Северин подаёт ладонь, и они скрепляют договор крепким рукопожатием. И лишь на рассвете, стоя на мосту над Лиффи, Себастьян сделает то, о чем мечтал в глубине души с того самого дня, как пуля вылетела из его винтовки и навсегда застряла в нём самом. Он по-пьяному неловко обнимет Северина, и брат с радушием откликнется на порыв. А пока они жмут друг другу руки, и Сев громогласно тостует на весь паб (а, может, на весь грёбаный мир): — За Моранов! И Себастьян с усмешкой вторит ему: — За Моранов. Что-то разбивается, а что-то склеивается. Жизнь есть жизнь. Мораны — каждый по-своему — принимают этот факт, как должное.