Хищники

Giant — I'll See You In My Dreams David Arnold, Michael Price — I Had No One David Arnold and Michael Price — SHERlocked

Три дня, проведённые с Себастьяном в квартире Джима, не выходят у Ирэн из головы. И если раньше она гнала мысли о полковнике прочь, то сейчас и думать не желает о том, чтобы с этим расстаться. Все представления и опасения, выдумки и страхи сжигаются его отношением к ней. Грубость, с которой она его всегда ассоциировала с первой встречи, теперь кажется лишь маской, за которой, как оказалось на деле, пряталась такая щемящая нежность, не влюбиться в которую оказывается чертовски сложно. Боже, Ирэн даже признаётся себе, что ей, словно воздуха, только этого и не хватало, и тут уже слетает её собственная маска, ставшая вторым лицом. Страсть, забота, надёжность — вот что такое Себастьян Моран, если каким-то чудесным образом тебе удаётся залезть к нему под кожу и забиться тахикардией в груди. И потому его решение — твёрдое, отчаянное и уже бьющее куда-то меж ребёр самой Ирэн — поражает настолько, что на момент она теряет дар речи. После Ирэн прокрутит их диалог раз сто и, уже с холодной головой, примет позицию Себастьяна, но в тот момент она оскорбляется и выпускает когти, которые приходится спрятать, потому что взгляд напротив — полон сожаления. — Мне нужно в Дублин, а ты… Определись со своими чувствами, Ирэн, — эти слова ему поперёк глотки, но он всё равно делает над собой усилие, честно сообщая о сомнениях. Крутит в руке чашку с кофе, буравит взглядом то её, то картину на стене, и внутри Ирэн что-то переворачивается со скоростью света. — Ты и так не хотела оставаться... Я же видел, не дурак. — И что дальше? — в ней кипит злость, и делать с этим она ничего не собирается — пусть видит, что она возмущена, что она в бешенстве, что сейчас он просто берёт и перечёркивает самые счастливые дни её жизни за последние годы под каким-то невнятным предлогом, за которым — ну, конечно, как же ещё — скрывается тень Шерлока. — Поймёшь, что тебе нужно, — тянется за сигаретой, но тут же мягко откидывает пачку в сторону, поднимая взгляд на неё, в котором можно прочесть всё, что скрыто и ноет в нём на постоянной основе. — Просто позвони. Если буду жив, то что-нибудь придумаем. За мной не постоит. Слюна становится солёной и приходится её сглотнуть, стараясь не разрыдаться, как пятнадцатилетняя дура, которую только что бросил парень. Ирэн делает несколько спешных глотков обжигающего кофе, прикусывает губу и, усмехаясь, всё-таки решается на отчаянный для себя шаг. Будь что будет — плевать. Потому что эти завтраки из пекарни, принесённые Мораном, не забыть. Потому что из памяти никогда не стереть его жадный взгляд, с которым он смотрел на неё, раздвигающую перед ним ноги, а сам пытался не потерять нить разговора с одним из сотни уже своих подчиненных, обрывающих его телефон с утра до ночи. Его праведный гнев и утробный шёпот, ясно дающий понять, что с ним лучше никому и никогда не шутить. Невежливые просьбы собеседникам «завалить ебало и слушать внимательно», засовывая большой палец ей в рот и с придыханием наблюдая за тем, как она обсасывает его и расстегивает ширинку на джинсах. О, нет, Ирэн никогда не вырвет из себя этого человека, даже если он захочет исчезнуть; Себастьян — её собственное отражение, тьма, сгущающаяся в сумерках и свет, пробивающийся в туманном рассвете. И поэтому она делает шаг и падает в пропасть. — Себастьян… Я разобралась. Он так спокоен и непоколебим, что даже едва заметная улыбка и та режет, словно нож. Ирэн отворачивается в сторону, пытается скрыть своё смятение, но что можно скрыть от снайпера, которые даже без оружия стреляет в самую суть? Ни черта. — Что ж… Тогда время твою уверенность только укрепит. Ирэн ничего не отвечает — встаёт на ноги, берет пачку сигарет и уходит на балкон. Прикуривает с третьего раза, проклиная всю идиотскую жизнь и свои ошибочные по всем параметрам выборы. Ладонь Морана мягко ложится на талию спустя несколько минут, за которые она успевает хоть немного прийти в чувство, а оттого и не скинуть её с себя в яростном порыве отчаяния. — Отвали, пожалуйста, — шипит она, и в этой просьбе читается так ясно: «пожалуйста, не уходи». Он, кажется, даже усмехается куда-то ей в макушку и ещё крепче прижимает к себе. Солнце вновь заходит за горизонт, люди идут кто куда, а Ирэн не верится, что с ней снова могут поступить так — растоптать чувства, устроить погром в душе и пропасть из жизни, будто и не бывало. — Нет, — твёрдо отвечает Себастьян, и любые попытки вырваться кончаются, не начавшись. Но, видимо протрезвев окончательно, он решает пойти ва-банк за весь многострадальный год их знакомства. — Мне будет куда хуёвее, чем тебе. Уж поверь. Ирэн резко оборачивается и смотрит в упор — если бы взглядом можно было убивать, то Моран был бы не жилец. Он выдерживает расстрел, как и фразу, полную неприкрытой обиды и чистейшей правды. — Ты не представляешь, чего мне стоило позволить себе… быть такой, как с тобой. Поэтому не говори, кому из нас будет хуже — ты ни черта не знаешь. — Тебе не все равно — для начала мне достаточно. — Мудак, — заключает Ирэн, и единственная слеза всё-таки падает вниз. Моран стирает солёную дорожку пальцем и, просверливая нежностью, целует Ирэн. Она не противится, только лишь сильнее обвивает руками шею, чувствуя предстоящую бурю, которая наступит, когда он действительно уйдет. Когда на следующее утро Ирэн возвращается в свою квартиру и шумно захлопывает дверь, ощущение пустоты в груди становится её константой. * И всё же Моран оказывается прав — время действительно показывает Ирэн достаточно много; того, чего бы она не увидела вблизи. Она даже успокаивается, а редкие сообщения — ответы на редкие её — и вовсе дают ощущение стабильности, хоть и смешаны они с выбросом адреналина в кровь. «Ты всё ещё жив? И.А.» Первое, что строчит она спустя три недели расставания, на что быстро получает ответ: «Отправил себя на одно задание в Пакистан — надеюсь, выберусь. Напишу, как закончу. С.М.». Одно упоминание этой грёбаной страны, и у Ирэн начинает мутнеть в глазах. Пазл начинает складываться в голове незамедлительно, но окончательно собирается в единую картину, когда вечером следующего дня Ирэн с облегчением читает: «На твоём месте, я бы тоже слил данные этого ублюдка. Если интересно, то агония для него была бесконечной». На периферии сознания мисс Адлер всегда был этот страх: её найдут и увезут обратно, и на этот раз точно завершат начатое. Это въелось глубоко и не уходило, как бы Ирэн себя ни уговаривала не верить в эту ересь, но сейчас Себастьян, оказавшись без каких-либо просьб на другом конце света, страх её вырвал с корнем и дал возможность дышать. «Спасибо, Себастьян. Уезжай оттуда, ладно?» Телефон вибрирует, и ответ заставляет Ирэн улыбнуться. В этом весь Моран — смертоносный и саркастичный до мозга костей. «Если не уеду, то они сами начнут меня умолять об этом. Ты как?». И что ему ответить? Ирэн вздыхает и, стараясь не перегибать палку, печатает отстранённо-лояльное: «В порядке. Шла мимо того ресторанчика и решила узнать, как твои дела». Моран долго молчит, но когда сообщение приходит, Ирэн начинает чувствовать дурацкие бабочки в животе. «Возможно, ты скучаешь». «Возможно, ты тоже». «Спокойной ночи, дорогуша — в небе не разрешают пользоваться телефоном». «Хорошего полёта, Себастьян». И так — в те дни, когда хочется бросить этот самосуд на двоих и сорваться, лишь бы снова увидеть, коснуться, сгореть в объятьях. Ирэн тянет время, и в один день понимает — почему. Шерлок Холмс стоит на её пороге, и это — настоящая проверка на прочность. Последнее дело Ирэн Адлер, в котором заключено лишь поражение. * Первое — радость. Живой, настоящий, прямо перед ней. Второе — ярость. Не имеет права так просто стучать в дверь, смотреть в глаза и ждать приглашения. Третье — облегчение. Это кончится — прямо сейчас, прямо здесь. Ирэн, беря себя в руки, отходит в сторону, кивая головой в глубь квартиры: — Привет. Пройдёшь? — Привет. Спасибо, да. Идёт за ним, словно тень, внимательно следит за каждым поворотом головы, улавливанием деталей её быта, считывания того, что может рассказать о ней нынешней больше, чем она того бы желала. В гостиной на столике — книга Гессе «Степной волк», и если Шерлоку это о чём-то и расскажет, то лишь о том, что Ирэн, в последнее время, любитель провалиться в философские дали, что не мудрено, с учетом её околосмертного опыта в Пакистане; на просторном кожаном диване — мягкий плед и пара подушек, на кресле — платье, которое Ирэн надевала сегодня на прогулку и в котором, наверняка, её видел Шерлок, раз оказался в её квартире спустя пятнадцать минут после вечернего променада. Ирэн остаётся довольна своими умозаключениями — не только детектив в забавной шляпе умеет складывать два плюс два. Шерлок, одетый с иголочки, будто пришёл к ней на свидание, мнётся какое-то время посреди комнаты, а после решается сесть в кресло. Ирэн замечает, как он осторожно и быстро отодвигает её платье, и сердце сжимается от горечи потери. «Для нас всё кончено». Упирается своим несносным взглядом, и эту пытку Ирэн прерывает воодушевлённым тоном: — Рада, что ты жив. Разбивать такое лицо об асфальт — настоящее преступление. Выпад с комплиментом-уколом удаётся — Шерлок едва заметно усмехается и, кажется, наконец-то хоть немного расслабляется в её обществе. — Только это меня и мотивировало, мисс Адлер. Теперь уже она изучает его с ног до головы, осознавая ускользающую деталь — его переход на официоз, пожалуй, скрытая обида на то, что не встретила его с распростертыми объятьями, приглашая «на ужин», едва завидев в дверях. Конечно, а чего мог ожидать мужчина от женщины, которая поставила свою жизнь на чашу весов, где перевесили чувства к нему самому? От своей былой глупой отчаянности Ирэн тошно, поэтому она не остаётся в долгу: — Чем обязана визиту, мистер Холмс? Старая добрая игра на старый добрый лад: нападать, заражаться азартом, зная, что всё это — звёздная пыль, из которой никогда не выйдет ничего, кроме пустоты и одиночества. — Прости, если прервал, — он кивает на книгу, — но мне нужна твоя помощь. Сразу говорю — это опасно, да и не факт, что дело увенчается успехом. Если честно — шансов даже с тобой почти нет. Чего Шерлоку не занимать, так это умения привлечь к себе внимание. — Даже в самом безнадежном деле шансы со мной повышаются во много раз, мой милый детектив, — стреляет глазами Ирэн, и месяцы спокойной жизни дают о себе знать очень быстро. — Рассказывай. Шерлок зажигается и пускается в путаный рассказ о каком-то банкире, отмывающем для восточноевропейской сети Мориарти деньги за продажу оружия. По мнению Шерлока — если они проникнут к нему в дом на званый вечер, который будет состоять из разного рода шишек, то, вполне вероятно, ему удастся выкрасть документы и засадить гада в тюрьму надолго. — И что же требуется от меня? — уже прекрасно зная, что нужно, ехидно уточняет Ирэн. — Отвлечение внимания, — вздыхает Шерлок, всем видом показывая, что ему жаль, но другого варианта нет. — Я бы ни за что не стал тебя втягивать, если бы это не было так важно. — А если нас поймают? — То уже я отвлекаю внимание на себя — ты успеешь сбежать. — Идиотский план, — отрезает Ирэн, представляя эту картину как на духу. — Я тебя не брошу. — Не придётся, если всё пойдет, как надо, — Шерлок встаёт и начинает кружить по комнате, словно ворон. — У меня получилось внести нас в список приглашённых — остальное лишь дело техники. — Нас? — Ирэн многозначительно выгибает бровь и диву даётся его самоуверенности, а заодно начинает откровенно злиться, что и не планирует скрывать, а, в случае с Шерлоком, это и смысла-то не имеет: — Это так в твоём духе, Шерлок. — Что это значит? — Шерлок прищуривается и, кажется, действительно не понимает ни черта. Или умело косит под идиота. — Ты появился спустя два месяца после своей «смерти» и то лишь потому, что этого требует твоё очередное дело. Вот что значит «в твоём духе», Шерлок. Шерлок неопределённо кивает и вновь падает в кресло, складывая ладони в молитвенном жесте и немигающим взглядом упираясь в стену. Бог, как точно знает Ирэн, ему сейчас точно не помощник — без шансов. — Если бы ты хотела меня видеть, то я бы пришёл. В его голосе — смирение и отчаяние. Стоило бы придушить его на месте, чтобы не смел говорить — помышлять не смел! — о том, чего она хотела на самом деле. Ему лучше не знать, как ждала его ночами, писала унижающие своё достоинство сообщения, а потом стирала их, понимая, что никогда не получит ответа. Никогда в полной мере не ощутит, каково это — быть той, что ставят на первое место. Ему никогда не хватит смелости любить её, а Ирэн же не хватит терпения ждать его вечность. — Тем не менее, ты всё равно здесь. Бьёт его, а ощущение, будто раздирает самой себе грудную клетку и живьём вырывает сердце. — Нашёл причину, — удар принимает непоколебимо и смело, а после, чуть размыслив и приняв какое-то решение, ледяными глазами прожигает её насквозь. — Мне нужно было убедиться. От обморока Ирэн удерживает лишь одно — гордость. Если упадёт, то он поймёт, насколько ей больно отрывать его от своей души с мясом, с кровавыми ошмётками того, что называют любовью. — В чём? — она хочет услышать — хочет увидеть его сожаление, его боль, его чувства, и пусть это самый последний раз, но она выстоит и станет сильнее. Когда-нибудь память сотрёт его, но это будет потом, а сейчас пусть сердце её остановится, чтобы начать биться с новой силой. — В том, что у тебя кто-то есть. Поздравляю. Дышать нечем, но у Ирэн получается. Два коротких вздоха и севший голос от тяжести осознания их бедственного положения. «Ты понял — ты всё знаешь». — Гениальная наблюдательность — поток глупых смс прекратился, и твоё самолюбие затрещало по швам? Шерлок смеётся, и это похоже на какую-то форму истерии — Ирэн замирает, когда получает дробящий на миллион осколков ответ: — Хуже, Ирэн. Сердце. Она резко подскакивает с места, на кухне хватает бокал и, не глядя, вливает туда алкоголь. Хорошо — забористое сухое сейчас как нельзя кстати. Возвращается с бутылкой, с грохотом ставит на стол бокалы и опадает на диван, стараясь не смотреть на своего убийственного визитёра. Шерлок понимает намёк и разливает вино по бокалам. Делает один глоток, смакует и, наконец-то решает, что стоит разбиться наверняка. — Это правильно. Я женат на работе и однажды умру на каком-то расследовании, а привязанности, чувства… Это не преимущество. Поэтому всё так, как должно быть. Уже тот факт, что кто-то смог меня полюбить… Что я сам смог… — Закончи, — требует Ирэн и больше не сводит с него застывшего взгляда. Он не сможет сказать это — не сможет, не сможет, боже, не сможет… — Полюбить кого-то, — переводит дыхание и пытается завершить мысль, которая беспощадно утеряна. Бросает эту идею и вновь вливает в себя вино, и Ирэн его понимает, как никогда — ничего кроме вина здесь помочь не сможет, да и оно — вряд ли. — Всё могло быть иначе, знаешь, — саму себя заставляет замолчать и следует примеру Шерлока. Горечь заполняет собой всю комнату, город, целый мир, и никуда не деться от чувства, что очень скоро ты потеряешь что-то важное, и это случится, хочешь ты этого или нет. — Будь я не я, а ты — не ты, — с неподдельной грустью договаривает за неё мужчина и смотрит так, будто пытается запомнить её именно такой — честной, настоящей, всё ещё любящей — вопреки всему. — Ты придумал банкира? — Нет. И в списках мы есть на самом деле. Ирэн прижимает ладони к лицу, стирает влагу, не стесняясь — да и чего, господи боже, можно стесняться, когда распотрошили друг друга и вытащили всю эту искорёженную боль наружу. — Что ж, тогда надо засадить эту сволочь. Я помогу. Шерлок бросает взгляд на наручные часы и улыбается без какой-либо радости на лице: — Час на сборы — тебе хватит? — Да, — Ирэн поднимается на ноги, Шерлок тоже — замирают словно два диких животных, не знающих, то ли накинуться друг на друга, то ли пройти своей дорогой. Кому-то нужно решить, и Холмс сдаётся первым — делает три шага к женщине и прижимает к себе, что есть силы. — Я счастлива, что ты жив. Мне хватает того, что ты жив, — исступленный шёпот в лацкан пиджака, который промокает, но наверняка высохнет очень скоро — не останется и следа. Лишь память. — Я знаю. Прости, что не предупредил. За всё… прости, ладно? Ирэн поднимает взгляд, в голубых глазах напротив — океан боли, в котором утопиться проще простого, а вот выплыть — едва ли. Ей удается найти захудалый осколок улыбки, замереть дрожащими пальцами у его скул и тихо сказать то, что принадлежит им двоим и только: — Какие скулы, с ума можно сойти! Стоит прикоснуться, и порежешь палец. Я могу попробовать? — Да, мисс Адлер. Ирэн ведёт рукой по скуле, вырезанной будто из куска мрамора, превращённого по воле кого-то свыше в человека, — и на пальцах застывает не кровь, а соль — что ещё страшнее. Он ловит её ладонь, сжимая в своей руке и, не отводя взгляда, целует запястье. Не забыть, не стереть, не распрощаться. — Собирайся. И вновь — эта пустота. Он выпускает ладонь, а пустота и есть Ирэн Адлер. Прав был Себастьян — ей есть с чем разобраться. На оставшуюся жизнь хватит с головой. Мысль о Моране пронзает до ощутимой физической боли в груди — невралгия теперь становится кристально понятной. Ирэн кивает и удаляется в спальню, в ванную комнату, пытается спрятаться от себя, но в зеркало всё равно смотрит женщина, сердце которой распилено на две равные части, которые никогда не соединить воедино, как бы она ни пыталась. Значит, нужно научиться с этим жить. К Шерлоку спустя сорок пять минут выходит в восхитительном вечернем платье чёрного цвета и на Лабутенах. — Поужинаем, мисс Адлер? — Конец света, мистер Холмс. Ирэн прячет боль за алой усмешкой, Шерлок — за напускным спокойствием. Пока они идут рука об руку, думать о том, что этот раз — последний, нет ни сил, ни желания. * Всё становится на свои места, в единую логическую цепочку в голове Шерлока Холмса, когда он узнает, что главаря террористической группировки в Пакистане убивают с особой жестокостью. Спасибо Антее — когда нужно, она умеет держать язык за зубами и не давать старшему братцу лишнего повода для раздумий. Она присылает материалы дела, и Шерлоку хватает нескольких минут, чтобы разобраться в собственных умозаключениях. На страшных фото Шерлок видит не только ужасную смерть, но — что важнее, — месть. Рука профессионала, вполне вероятно — военного с большим опытом пыток и хладнокровным методичным умением выбивать правду. Расправа после смерти Джима Мориарти — занятно. «Значит, при нём было нельзя?» Записка с координатами террористов — тот, кто послал её, не мог поехать сам, и сдерживающим фактом, по всей видимости, являлся сам Мориарти. Тот, кто послал её, был близок к нему, возможно, не мог нарушить приказ или что-то в таком духе, но теперь получил свободу и свёл счёты с главным врагом Ирэн без зазрения совести. «Кто он?» Шерлок не уверен, что хочет знать, но не знать — ещё хуже, а потому начинает копать, и в итоге находит то, что ищет. Шерлок всегда находит и, при виде фотографии бывшего полковника Афганской войны в отставке Себастьяна Морана, картина вырисовывается окончательно. Если он был приближенным Джима — а, по проверенным данным, определённо был, — то записка с координатами, и вендетта над главой террористической группировки вполне вяжутся между собой. Связующее звено — Ирэн. «Почему она?» Чувства. Что ещё может быть у мужчины, который убивает ради женщины? Что ещё может быть, если дело касается мисс Адлер? Шерлок знает неутешительный ответ, и он гремит в нём громом. Телефон молчит, от Ирэн — ни одного сообщения, и нелогичность её привычных действий говорит Шерлоку куда больше, чем она могла бы сказать сама. Он решается выяснить правду напрямую, и после кражи важных документов, стоя напротив неё, такой красивой и яркой, разбивает своё сердце неутешительной реальностью вдребезги. Взмах длинных ресниц, дрогнувший мускул на лице, приоткрытый рот — он произносит имя полковника, и правда ломает ему рёбра. — Передай Себастьяну Морану, что я покончу с сетью Мориарти — хочет он того или нет. И спасибо за координаты — это было… умно. — Шерлок… Он позволяет себе едва ощутимо коснуться губами её щеки и, больше не смотря в эти проклятые богом глаза, которые преследуют его во снах и наяву, стремительно уходит прочь. «Будьте счастливы, мисс Адлер. И прощайте». * Героин обжигает вены и притупляет боль. Хорошо. Хуже не бывает.