Хищники

David Arnold and Michael Price — SHERlocked

По другую сторону сцены — далеко от закулисья, в самом центре событий, стоит Шерлок Холмс, который, при всей своей воспетой гениальности, о происходящем вокруг ведает куда меньше, чем ему бы хотелось. О, Джим ради него горы готов сворачивать, сбивать людей, как фигуры с шахматной доски, лишь бы игра продолжала увлекать их обоих. Остальные — сопутствующий ущерб, то, чем Джим готов жертвовать лишь для того, чтобы искать бреши в одном-единственном человеке, который, точно по воле злого рока, привлёк его внимание. Он начинает с разума, но быстро понимает, что в Шерлоке куда интереснее и занятнее чувства. И Мориарти неустанно, с головой погружается в свои витиеватые схемы и хитроумные планы, раскачивая терпение Шерлока, словно лодку в шторм. С Джоном Ватсоном всё становится понятно очень быстро и, в некой степени, Джима совпадения забавляют — что он, что Шерлок, отхватывают себе по куску Афгана в лице своих не то друзей, не то соратников, и держатся за них намертво. Если Холмса не отлепить от Ватсона, то Мориарти неотделим от Морана — конечно, Джим вслух не произносит, но всем видом даёт полковнику понять, что он важен и нужен. Своеобразно. Моран же, дубина, намеков не понимает, а оттого и кривит рот в вечных усмешках. Впрочем, Джим не жалуется — понять его тонкую душу, видимо, вряд ли кому-то удастся в этой жизни. Но, тем не менее, его война, имя которой Себастьян Моран, отличается от всех. Пожалуй, Джим даже немного ревнует, когда Морану ударяют по башке чувства к Адлер, а Холмс лишь довершает личную трагикомедию Мориарти, когда сдаёт шифр меньше, чем за десять секунд. «Браво, мисс Адлер!» — отсылает смс сразу после того, как ввергает Майкрофта в пучину отчаяния и показывает Биг-Бену язык. Размышляет, как скоро она попадётся в собственную ловушку — при всем её мастерстве и обольстительности, имеется одна ужасная, очень печальная для Адлер составляющая, которую она, играясь и находясь в гуще событий, начинает терять из виду, а зря. Она ставит на красное, когда стоило бы на чёрное. Ошибка, которая будет стоить ей всего. * Маленькую величественную королеву сметает с шахматной доски так же просто, как пешку, но Мориарти ловит фигуру в воздухе и растягивает губы в усмешке. В благодарность ли за верную службу, а может, чтобы не видеть Морана и Холмса подавленными дольше, чем ему того хотелось бы самому, он решает протянуть Ирэн Адлер руку помощи. Своеобразно. * — У меня есть две новости — хорошая и плохая, — взметает на фальцет и елейно растягивает губы в оскале. Моран безразлично оборачивается на зов свыше — не то чтобы бы Мориарти сам господь бог, но он стоит на лестнице, поэтому приходится расшевелиться. — С какой начнём? — С плохой, — меланхолик в Моране начинает брать верх, на что Джим разочарованно кривит рот. — Ответ неверный, — из рук полковника бесцеремонно выхватывает бокал с каким-то тёмным пойлом и, поморщившись, делает пару глотков. — Если начну с плохой, то хорошая потеряет весь смысл. — Блять, тогда зачем спрашивать вообще? — резонно замечает Моран и облокачивается на дверной косяк. Выжидать он может часами напролет, поэтому Джим его грубые реплики не учитывает вовсе. — Хорошая — Снеговик отпустил нашу птичку, — теперь Джим самодовольно выжидает и остаётся доволен эффектом. Тускловатый взгляд Морана зажигается огнём. Как жаль, что потухнет он очень скоро. Джим не забывает промахов, но Джим великодушен к своему попавшему в капкан тигру — кто не ошибается, правда? Вопрос лишь в том, как Себастьян будет действовать дальше. Джим заинтересован — чувства Морана тоже занятная штука, как ни крути. — Ну, — высшее проявление нетерпения от полковника, и Джим благосклонно предоставляет информацию, с наслаждением наблюдая, как на суровом лице происходят метаморфозы похлеще Шекспировских страстей. — Плохая новость — птичка попала в руки к нашим пакистанским друзьям. Помнишь таких? Кажется, пару лет назад один из них рассёк тебе руку саблей. Долго же заживало. — Её убьют, — глухо констатирует Моран под нос и хлещет себя по карманам в поиске пачки сигарет. — Да, сомнений нет, — Джим налепляет на лицо грусть и забытую Мораном отраву протягивает на раскрытой ладони вместе со сложенным листом бумаги. Моран, дубина, решает пойти тараном, хотя знает лучше других, что стоит затаиться и не вякать. — Три дня, босс. Джим демонов на привязи отпускает на волю, и фальцет перетекает в утробный шёпот — если так Моран не поймет, какой подарок только что дал прямо на блюдечке сам Джим, то пусть пеняет на себя. — Ты, кажется, не понял. Объясню доходчивее, Себастьян, в последний раз — ты ни при каком раскладе не полезешь к нашим союзникам вызволять Адлер, как бы тебе этого ни хотелось. Если раскинешь мозгами, которые, я знаю, имеются в твоей славной головке, то найдёшь другой способ. Подсказка — он очевиден. Стоит похвалить Морана за сдержанность — пускай он уже несколько раз мысленно и проделал снайперские дыры в голове самого Мориарти, но смысл сказанного уяснил быстрее, чем Джим успел договорить. Даже не так — этот злосчастный вариант зудел в подкорке его мозга и без Джима. Он мельком читает записку, в которой адрес базы и необходимые координаты террористов, и кивает. Усмехается краем губ, в глазах Мориарти читает азарт и, наконец-то, становится более чем заинтересованным лицом в его игре, отдающей могильным смрадом. — Спасибо за помощь. — О, Моран, для тебя — всё что угодно, — Джим посылает ему воздушный поцелуй и плавно перетекает в другую комнату. Мишень же на своей спине приятно ощущает до конца вечера, чему и остаётся несказанно рад. * Что касается Шерлока — Джим видит многое, но не всё. Издали, конечно, видно хорошо, но вблизи — куда лучше. Джон видит Шерлока подавленным, ускользающим и человечным. Джон видит, но не верит своим глазам, а стоило бы чутью довериться, и тогда бы он понял, что Шерлок — одна большая эмоция, а лишь после — великий ум. Но, Джон не верит, а значит, маленькая тайна Шерлока остаётся при нём. Кстати говоря, в неё Шерлок и сам не верит. Не допускает возможности, что он такой вот простой, как и все вокруг, чувствует, печалится, скорбит и влюбляется. В образ ли, в Женщину ли… О, такие вопросы стоит оставлять под грифом «секретно» и прятать в самые дебри чертогов, и до поры, до времени Шерлок так и поступает. Всё летит в пропасть, когда до него доходит очень простая мысль, высказанная им самим в победоносной фразе, по своему отчаянию смутно напоминающая истинный вкус проигрыша. «Она не проживёт и полгода». Да. Он прав. Она не проживёт полгода. Вполне вероятно, что и недели не проживёт. Шерлок издевается над скрипкой, сидя у камина. Рвёт струны, смычком заставляет её плакать навзрыд — Джон, бросивший долгий взгляд на детектива, исчез из квартиры ещё пару часов назад, но Шерлок не заметил его ухода. Впрочем, как и не заметил, что доктор весь день подливал ему чай и изредка спрашивал, в порядке ли он. Шерлок не слышит и не видит ничего вокруг, кроме сгущающихся красок — тёмное бордо похоже на кровь, и кровь вскоре прольётся. Чутьё ищейки подсказывает: ждать придётся недолго, хуже лишь то, что на этот раз кровь Ирэн будет на его руках и не метафорическая, как в первый раз, которой ему хватило более чем, а вполне себе натуральная. — Она умрёт, — отчётливо проговаривает вслух Шерлок, и начинает метаться по комнате в поисках сигарет. Наклеивает три пластыря, тут же срывает, думает, что стоит пострелять в стену, вспоминает возгласы миссис Хадсон, от идеи отказывается, на телефон смотрит с отвращением — набирать Майкрофта и просить о помощи, что может быть хуже, но вариантов нет, и он уже готов сорваться, гордость свою затоптать и навсегда остаться в памяти братца сентиментальным идиотом, а того и хуже, и всё вышло бы именно так — видит бог, именно так, потому что все многочисленные каналы Шерлока не дали ничего кроме разочарования и всплеска ярости, никто не нашел её, никто не видел и не знает, где она, что она, жива ли она, — вот только в дело вмешивается тот, кто эту игру и затеял, и Шерлок впервые за два с половиной дня может выдохнуть с облегчением. И с явным пониманием того, что эту богом проклятую Ирэн Адлер, пропади она пропадом, он терять не намерен. Больше нет. Её мнимая смерть вспорола в нём что-то важное и чуждое, инородное, и как бы он ни желал об этой части себя забыть и никогда не вспоминать, её настоящая смерть только доделает то, что не сумела фальшивая — заставит его полюбить. И только ради того, чтобы никогда, никогда, никогда не ощутить предательства собственного сердца, он сложенный лист бумаги, принесённый миссис Хадсон от неизвестного отправителя, заучивает наизусть и берёт билет на самолет в Пакистан. * Моран глубоко затягивается третьей сигаретой подряд и провожает Холмса взглядом до дверей аэропорта. Не знает, кого ненавидит больше — себя или его, но уважением к выскочке в пальто впервые проникается. К себе же испытывает отвращение и жалость. Ирэн всё-таки была права. Дрессура у Морана действительно что надо. Лавры спасителя он отдаёт Шерлоку, как и женщину, которая, если выживет, будет презирать его всю оставшуюся жизнь. Впрочем, Моран тоже был прав, когда сказал, что всё кончится, не начавшись. Так-то оно так, вот только внутри — болит.