Jóhann Jóhannsson — By the Roes, and by the Hinds of the Field
Рождество
На куски Себастьяна Морана разъёбывает лишь по единственной причине — Ирэн заявляется к нему домой во второй раз. Не приди она, останься (где, блять, угодно, только не появляйся рядом) в стороне, затихни в своих шикарных тайных квартирах, то ничего бы он толком — кроме, пожалуй, искреннего сожаления — ощутить не смог. Но она приходит, и его безжизненный холодный мир даёт основательную трещину. Три часа назад он убил дешёвую проститутку — копию дорогой, той, что сейчас сверкает стрелками на глазах и выжидает чего-то с кривой полуусмешкой прямо перед ним — и к разговорам не расположен. Себастьян недовольно окидывает её взглядом, но вместо «пошла вон», пропускает в квартиру. «Сраный тюфяк». — Как всё прошло? — как бы между прочим уточняет Адлер, аккуратно ставя сумочку и какой-то бумажный пакет на пол около дивана. — Что надо? — грубее, чем хотелось, спрашивает Моран и идёт обратно к бару, где его и прервали. Всё-таки, стоило убить именно её. Ирэн выгибает бровь и глубоко вздыхает — кажется, Себастьян не улавливает смысла. Что ж, придётся пояснять доходчивее: — Сегодня Рождество, Себастьян. Зачем проводить его в одиночестве? — Моя мать была ярой католичкой, — Моран усмехается и делает несколько обжигающих глотков, — а ещё — законченной стервой. Поэтому, уж извини, Merry Christmas отменяется. — Травмы детства, как трогательно, — язвит Адлер, и зудящая мысль о том, что стоит послать её нахер, начинает долбить черепную коробку перманентно. А она, тем временем, присаживается на диван, поджимает ноги под себя и внимательно продолжает изучать Морана вдоль и поперёк. — Вот видишь, мы уже поймали нить разговора. Если нальёшь мне вина, дорогой, то даю слово — выслушаю и про остальное семейство Моранов. Уверена, что все вы — личности весьма и весьма интересные. Зачем Ирэн ходит по лезвию ножа, Себастьян не знает, но начинает очень сильно сомневаться в её адекватности в принципе. Бросать такие вызовы, значит не иметь инстинкта самосохранения вовсе. — Вина нет. — Есть, — с задором, будто только этого ответа и ждала, откликается женщина, протягивая Морану бумажный пакет и сверкая белоснежной улыбкой. Моран шумно вздыхает, желваки ходят ходуном, но, вопреки здравому смыслу, поручение дамы выполняет. Усталость в один момент берёт над ним верх и, не желая ввязываться в дальнейшие споры, он просто опадает в кресле и закуривает сигарету. Пускай делает, что хочет — с Морана же приключений на сегодня достаточно. В далёкой от уюта тишине они смотрят друг на друга добрые пять минут, и маленькую схватку всё же проигрывает Ирэн: — Ещё раз спасибо. Не знаю, кто бы взялся за подобное, если бы не ты. — Ну, ты же расплатилась, — Себастьян кивком указывает на спальню и остаётся доволен своим ударом. Мисс Адлер действительно не нравится, когда её в открытую называют шлюхой. «Плевать я хотел». — Очень наивно полагать, что секс со мной — это плата за ваши услуги, полковник, — находится быстро — быстрее, чем ожидал Моран, тем и затягивает в пучину ненужного ему ни под каким предлогом разговора «по душам». — О, удивите меня, дорогая, — говорит Себастьян и получает ножевое прямо в сердце. — Чувства, Себастьян. Даже у таких, как я, есть чувства. Он ищет в её словах подлог, ухищрение, выгоду, но, цепляясь за смягчившуюся улыбку на её лице, остаётся в немом удивлении. Сигарета обжигает пальцы, и он тушит её в остальных окурках. Адлер играет не по правилам, и он не готов к таким поворотам в принципе — признания в любви, обещания верности… Чушь и бред. То, на что не стоит тратить времени и внимания. То, что когда-то давно покоробило так, что сама мысль о взаимности ошпаривает кипятком и заставляет ускоряться в противоположном направлении. Всё так, вот только пульс предательски стучит по венам, и Моран на долю секунды — такой сладкой, такой бесконечной — проваливается в нирвану. — У вас профдеформация, мисс Адлер. Не стоит путать животный инстинкт с настоящей близостью, — оборвать её паучьи нити и вылезти из них невредимым и целым — вот чего искренне хочет Моран, но надо быть законченным идиотом, допуская мысль, что такая женщина может выпустить кого-то, пока сама того не пожелает. — Вам есть с чем сравнить? Мне — есть. — Какие могут быть сомнения. Ирэн допивает бокал и жестом просит наполнить — Себастьян надеется, что рука не дрогнет. Убивать людей хладнокровно, без жалости и сомнений — разве предел выдержки? Нет, истинная выдержка Себастьяна Морана — устоять перед женщиной, то и дело выбивающей почву из-под его ног. Он выдерживает. Титаническим трудом, но выдерживает. «Будь ты проклята!» — Так что, расскажете мне историю любви? Наверняка у вас она очень трагична, раз слово «чувства» вызывает такую реакцию, — говорит то ли серьёзно, то ли ехидно — Моран смутно надеется, что от выпитого и только, он перестаёт различать интонации её голоса и интерпретировать их верно. — Что было, то прошло — не привык оглядываться назад, — уклончиво, но всё же даёт он ответ. В виски однозначно не хватает льда, но даже сил встать и дойти до холодильника не остаётся — Ирэн мастерски пожирает его энергию одним лишь присутствием. Стадия смирения в действии. — Из вас слова не вытянешь, — режет усмешкой и тянется за сигаретой. Моран нехотя передает пачку и зажигалку. «Zippo» чиркает, освещает её дьявольское лицо пламенем и затухает с узнаваемым всем курильщикам щелчком. Сизый дым заполоняет комнату, и в мирном упоении они курят, думая каждый о своём. — Не прожги диван. — Не беспокойся. Моран откидывает голову назад и из-под ресниц наблюдает за ней. Красивая, изящная, отчаянная — если бы у него и был идеал женщины, то наверняка бы он выглядел именно так. Хмельная улыбка не ускользает от Ирэн: — Чему радуешься? — Неважно, — отнекивается Моран и переводит разговор в безопасное русло. Ну, конечно, размечтался. — Как твой гениальный план? Холмс уже в курсе? Ирэн вскидывает рукой, смотрит на время и задумчиво протягивает: — Возможно… Зная его способности, он быстро заметит мой подарок, а, значит, и сообразит, что к чему. У Морана в голове всплывает образ Джима, и фраза слетает с губ сама собой. Очень опрометчиво. — Хоть кто-то будет носить по вам траур. — Вы так считаете? — Ирэн глубоко затягивается и взглядом прожигает в Себастьяне дыру. — А не вы ли при первой встрече сказали, что Шерлоку будет глубоко наплевать на меня… Как быстро меняются ваши мнения, я, право, не поспеваю. — Я лишь озвучил то, чего бы вы хотели. — Я хочу, чтобы Шерлок по мне скорбел? Моран пожимает плечами, а сам, будто учуяв следы добычи, продолжает выпытывать то, что знать ему и не надо, но знать хочется до зубного скрежета. Она и Холмс. Что там, за гранью его прицела? — Скорбь — это чувство. Если опечалится, то, считай, победа у тебя в руках. Ирэн тушит сигарету и остаётся на расстоянии вытянутой руки на несколько мгновений. Моран сжимает стакан, надеясь, что он не треснет в его руках. — Занятные мысли… Думаю, шанс проверить их верность мне выпадет очень скоро. Да, и кстати, раз уже зашёл разговор… Ты бы опечалился? Контрольный в голову. Очередная ловушка. Безрадостный смех и взгляд, вспарывающий кожу. Моран сдаётся и добровольно отдаёт в её руки нож для собственного заклания: — Пожалуй, да. И вместо того, чтобы нож приставить к глотке и закончить трагикомедию, Ирэн тянется к нему и обжигает губы фразой: — Так почему ты уже в трауре? Моран прикрывает глаза, ком в горле проглатывает и сквозь зубы тихо отвечает: — Потому что это кончится, даже не успев начаться. Её вырванный из груди вздох лишь подтверждает сказанное, и мимолетный, едва ощутимый поцелуй делает только больнее. Всё ещё не открывая глаз, он чувствует, как Ирэн на его коленях сворачивается в клубок, и руки инстинктивно сжимают её в кольцо, удерживая, не давая упасть. «Куда нам, скажи на милость, падать ещё?» — Но я всё ещё здесь. — Я знаю. Смотрит на неё с нежностью и грустью — так смотрят, когда прощаются, зная, что, возможно, никогда больше не увидят. Так смотрят, когда чувствуют. Моран чувствует, и всё его нутро сжимается от надвигающейся на них бури. У Морана отличное чутьё на беды. У Ирэн — тающие возможности от них скрыться. У него нет сил даже на осколок улыбки, Ирэн же сияет ею изнутри. «Невероятный экземпляр». — Я соврал насчёт вина, — всё-таки делает попытку усмехнуться Себастьян и, словно прирученный тигр, утыкается лбом ко лбу. Все запечатанные чувства начинают пробиваться сквозь построенную десятилетиями назад дамбу отчуждённости и безразличия. — Я догадывалась, — беззлобно откликается Ирэн и зарывается ладонями в его густые волосы. Внутри — катарсис, снаружи — отчаянная попытка спастись от действительности. — Планирую напиться, — Себастьян её затаённую тревогу сгребает в охапку вместе с ладонями и подмигивает: — Ты со мной? — К чёрту Рождество — выпьем в честь моей смерти. * В честь её смерти в больнице Святого Варфоломея Шерлок Холмс выпускает дым из лёгких и впервые чувствует, что у него, всё-таки, есть сердце. Правда, разъёбанное на куски. В этом они с Мораном до безобразия похожи.