***
Пятиэтажное бетонное здание, единственным украшением которого был памятник Трихтерру да колоннада, наскоро выкрашенная в белый цвет, стояло на небольшой площади, выходя большинством своих окон в сторону Всесоюзного Рынка Народного Хозяйства и Достижений Промышленности. Старая вывеска Рынка, на которой была надпись "НАРХОЗПРОМ", выведенная кривыми заглавными буквами, у ныло смотрела на своего гораздо лучше устроившегося бетонного соседа. Так как Рынок прибывает на свою площадь два раза в год, а в остальное время за ней никто не смотрит, то она пришла в тотальное запустение, став ПМЖ для местных… нежелательных элементов. Только когда наступало время прибытия Рынка, — вот только тогда всех этих элементов тихонечко вывозили, дабы они не мозолили глаза ни покупателям на Рынке, ни чиновникам, которые этот Рынок проверяют. Но мы поспешим вернуться к бетонному зданию. На самом последнем, пятом, который был предназначен для лучших из лучших в этом здании, этаже, будучи как раз лучшим, расположил свой кабинет товарищ К. Первин — заведующий сектором политпросветработы ЦК КПСА. В центре кабинета стоял большой письменный стол из резного дерева, который, пожалуй, в несколько раз превосходил цену постройки всего кабинета. Точно такие же — с позолотой и резным деревом — шкафы гармонировали, что так сильно любила номенклатура, со столом, создавая единую композицию. Кожаный диван, размещённый между двумя такими шкафами, тумбочка, на которой стояла бутылочка спиртного и тарелка с фруктами, широченное окно, через которое можно было просматривать весь окружающий мир, и золотой — достать его было неимоверно тяжело! — барельеф товарища Трихтерра, размещённый над окном, демонстрировали важность того, кто этим кабинетов заправлял. Чего, увы, нельзя было сказать о самом владельце. На дорогущем кожаном кресле восседал человечек среднего роста, одетый в старую серую вязанную кофту. На этой кофте, как долго бы к этому не шёл Первин и как долго бы он не старался, так и не наблюдалось ни Ордена Трихтерра, ни Золотой Звезды Героя Социалистической Ассамблеи. На левой стороне его груди висели нагрудные знаки "Победитель соцсоревнования", "10 лет Национальному округу имени Десятилетия Советской Власти", два значка разных форм "20 лет Союзу СР-СА" (хотя своё двадцатилетие Союз ещё не отпраздновал, а Первину эти значки дали в качестве поощрения), почётный знак "Почётный житель Приморской области Урвиальской Советской Народной Республики" и "Отличник гражданской обороны ССР-СА". Ни одной медали. Обвешавшись своими нагрудными знаками, Первин создавал видимость счастливой жизни, но на самом деле был крайне опечален своей безуспешностью. К воротнику кофты был приколот значок, изображающий скрещённые серп и молот. На самом деле, на правой стороне кофты висели и другие знаки и значки, но особого внимания, так как К. сам себе их выписывал, они, увы, не заслуживали. Сам же Первин представлял собой мужчину с длинными русыми волосами, на которых покоилась чёрная соломенная шляпа. Глаза болотного цвета, скрытые за чёрной оправой, с интересом рассматривали документ, лежащий на столе. Вообще, обожание Советской Власти стало для него смыслом жизни. Ещё бы, ели бы он её не обожал, то и тех сомнительных наград, которые вручали ему лишь за рвачество, он бы не получил. Но и нередки были его стычки с остальной советской номенклатурой, которые случались из-за радикальных взглядов Первина на аспекты культуры. Например, он, выступая за равенство полов, предложил День защитника Отечества и Женский день совместить, а это совмещение назвать Днём товарища. Тогда Первина, работающего ещё в секторе политпросветработы ЦК Компартии УрСНР, чуть не выперли с работы, но он, будучи хорошим приспособленцем, выкрутился и организовал празднества по всей Республики. Поехали дальше: Штюхельбейхер решил, что все здания, построенные во времена монархического строя, должны были быть немедленно снесены. С одной стороны, конечно, это походило на революционную политику Советов, но проблема заключалась, что все здания, которыми располагал Союз в то время (а это были только первые годы молодого государства), были построены как раз во время королей и королев. Узнав об этом, руководство решило Первина временно убрать от общесоюзной должности, поставив на должность политпросветителя в одиночной республике. Но и на этом он не остановился: предложение о коллективизации в жилых домах и о создании жилищных общин поступило именно от него. По проекту К., который он так яро презентовал, все жители отдельно взятого жилого дома должны были образовать жилищную общину, а всё своё имущество распределить между членами общины. Только после того, как члены общины, которую всё же создали в одном доме (где, кстати, в то время жил и сам Первин), уже просто не знали, кому раздать вещи, ведь только раздавали они, как тут же раздавали им, да и сам Штюхельбейхер отказался от этой коллективизации, проект тихонько отправили "на полку"…***
Бакалавр сидел. Сидел и думал. А думал над тем, почему к нему приходит счёт за кучу заказанной еды. Посмотрев на Башелье, который восседал рядом, Марингат спросил: — А разве на такую сумму можно еды заказать? Взглянув на счёт, который доходил до двухсот тысяч золотых штайхилей, Марингат попытался вспомнить свой самый дорогой обед в ресторане. Но на ум ничего не приходило. Подписав счёт и скрепив его с расчётным чеком, Бакалавр, в глазах которого читалась горечь расставания, положил счёт на край стола. Встав с кресла, Марингат подошёл к серебряному подносу, на котором стояли четыре стакана, и поставил его на стол. — Это тебе зачем? — с удивлением спросил Башелье, взяв в руки стакан. Покрутив его в руке и убедившись, что там находится простая вода, Зашттрант поставил его на место. — Это для наших друзей-алкоголиков, — недовольно сказал Бакалавр, убирая поднос от рук заместителя. Башелье посмотрел на друга и улыбнулся. — Раньше, значит, у тебя был один алкоголик, а сейчас их уже… четверо, да? И даже ребёнок выпивает? Ужас! — Да, ужас. Общение с алкоголиками никогда не доводило до положительных концовок. А про наших новоприбывших могу тебе сказать, что Леди Рыцарь-бакалавр ни за что не будет выпивать со своими… сотоварищами! — со всей серьёзностью заявил Марингат, поднимая указательный палец вверх и закрывая глаза. — Конечно. Кто у нас всё знает? Бакалавр у нас всё знает. — Ох, поверь мне, я знаю намного больше… Генерал Мартольд, зашедший в кабинет, разрушил разговорную идиллию и не дал узнать Башелье того, что же ещё знает Бакалавр. За ним, скрываемые его телом, покорно выстроились "друзья" Марингата. — Высочайший Бакалавр, — Жест-приветствие, — к вам пришли ваши… постоянные посетители. — Да? — Бакалавр сразу оживился. — Прошу вас пройти. А вы, генерал, можете быть свободны. Мы дальше сами разберёмся. Что-то пробурчав, Гертр развернулся, пропустил вперёд "друзей" Марингата, а потом удалился, закрыв дверь. Бакалавр встал с кресла, подошёл к подносу, достал из кармана какую-то баночку, по которой несколько раз постучал, высыпал себе на руку четыре белые таблетки и по одной положил их в стаканы. Таблетки зашипели и начали растворяться. Бакалавр, довольный процессом, взял в руки поднос и поднёс его к своим "друзьям". — Позвольте мне начать свой приём вас с очень вкусной и полезной вещи. Прошу, — Марингат выставил вперёд поднос, предоставляя возможность разглядеть шипящую бесцветную жидкость. — А если вы нас отравить решили? — спросил Тидус, уперев руки в бока. Не очень ему хотелось принимать подношения от этого господина. Улыбка Бакалавра опять испарилась, а руки слегка опустились. — А я думал, что после спирта уже никакой яд не страшен. Быть не может, чтобы я ошибался. Правители не ошибаются! Но даже если бы я и хотел вас отравить, стал бы я это делать при вас лично? Нет. Я человек благородный, — сказал Бакалавр, вновь улыбнувшись, — если и захочу травить, то только подло. Спорить с Бакалавром было последним делом. Поэтому, подчиняясь его воле, весь квартет покорно начал пить питьё, предоставленное Марингатом. На вкус оно — я там не присутствовал, но сообщить должен, — было похоже на духи. На духи, которыми брызнули в воду. Бакалавр, довольный своим поступком, поставил поднос на стол, а потом сообщил нежданную новость: — К слову, я дал вам лекарство, снимающее последствия похмельного синдрома. Всё то, что было не проглочено, мгновенно оказалось опять в стакане, а Башелье постиг приступ непроизвольного смеха.***
Школы Бакалавриата славились своими высокими стандартами образования, которые назначал лично Бакалавр. А так как он образование считал одним из важнейших аспектов жизни любого бакалаврийца, то и стандарты, соответственно, должны быть высокими. Высокое здание пятиугольной формы, выкрашенное в синий цвет, стояло в центре Маринганата. Орёл, украшавший крышу постройки, свидетельствовал о её важности. И не ошибался, ведь это здание — школа для детей элитарных родителей. Старшие сыновья Марингата, отдав младшего брата в руки его класса, сами направились в свой кабинет. Оба были одеты в серые пиджаки, коричневые брюки, а обуты в белые — у Кирэта, синие — у Дарэта, туфли. Оба сидели за одной парте и, так как была перемена, с важным видом бездельничали. Кирэт лёг головой на парту и закрыл глаза, а Дарэт разговаривал с одноклассниками. Но когда он увидел, что брат молчит, повернулся к нему и спросил: — Кир, с тобой всё хорошо? Брат не отзывался, поэтому Дарэт резко схватил его и поднял его голову. Глаза Кирэта были опухшими и красными, что сильно шокировало его соблизнеца. Дарэт выпустил голову брата из рук и чуть не упал со стула. — Ты плакал? Что случилось? — обеспокоенно спросил Дарэт, пододвигаясь к брату. Кирэт хотел отвести взгляд, но рука брата, которая легла на его плечо, заставила его задержаться. — Нет. Всё нормально, — сказал он дрожащим голосом и пулей вылетел из кабинета. Дарэт остался удивлённо смотреть на дверь, за которой скрылся брат. В класс вошёл преподаватель языка и литературы. Одетая в длинное жёлтое платье, массивная женщина с красными волосами недобро зыркнула своими маленькими глазами, скрытыми за большими очками, и громко крикнула: — Так! Урок начался! Ещё тише! Все встали, приготовились! Грохнувшись на стул, на котором весь урок она обычно и просиживала, учитель оглядела класс и остановилась на парте, за которой стоял (ведь она никого так и не посадила) Дарэт. — Где твой брат, Кирэт? — недовольно спросила она. Недовольный тем, что его вновь перепутали с братом, Дарэт буркнул: — Не знаю. Сам бы хотел узнать. — Что?! Ты как со мной разговариваешь?! Я сейчас же вызову твоих родите… — учительница осеклась, вспомнив, кем являются родители у близнецов. Она посадила класс, дала задание, а потом уткнулась в классный журнал. А Дарэт отложил учебник в сторону и стал думать о брате. Он очень сильно волновал Дари в последнее время. Кирэт становился раздражительным и необщительным, а по ночам его младший брат слышал его всхлипы. Что-то явно происходило, но расспрашивать было некого. Отец не скажет, мать просто не знает, Сериз вряд ли замечает, а прислуга в доме, даже если и знает, без разрешения Бакалавра говорить не будет. Оставалось лишь поговорить с братом лично. Но где он? Дарэт сжал руки в кулаки, напрягшись, но потом успокоился и лишь поднял руку вверх. — Можно выйти? Преподаватель, явно раздражённая тем, что на её уроке кто-то посмел отпрашиваться, недовольно оглядела класс и остановила взгляд на поднятой вверх руке. Громко хлопнув рукой по столу, отчего бумаги, мирно покоившиеся на нём, разлетелись, крикнула: — Нет! Никто на моём уроке выходить не будет! А если ты так хочешь выйти, то можешь выйти к доске! Бегом! Дарэт что-то недовольно буркнул, взял учебник и лениво поплёлся к доске, уже предчувствуя очередные крики преподавателя.***
Товарищ Первин с важным видом оглядывал сидящих рядом с ним военачальников и политиков. Генералиссимус Блюхер, маршал Титус, старший агент СМЕРШа и главный маршал авиации Штейхер, подключённые по видеосвязи, парочка младших офицеров и товарищ Павушко — все собрались в шикарном кабинете заведующего. Первин-Штюхельбейхер потоптался на месте, посмотрел в окно, отмечая погожий день, и, вздохнув, уселся в кресло. После нескольких секунд молчания, во время которых к Первину обратились вопросительные взгляды, он начал говорить: — Как сами понимаете, ситуация в Стране Советов ухудшается. Страна Советов переполняется повстанцами, которые хотят падения Страны Советов. Именно поэтому Страна Советов должна выявить всех причастных к этому чудовищному плану, направленному против Страны Советов, который должен разрушить Страну Советов! За что Первина не любили, так это за его бесконечную тавтологию. Он мог до одури повторять одни и те же слова, совершенно забывая о том, что уже когда-то их говорил. Часто смысл всех речей политического просветителя терялся в пучине "товарищей", "Стран Советов" и прочих терминов, которые могли охарактеризовать коммунистический режим Трихтерра. — И что вы от нас хотите? — недовольно спросил маршал. — Чтобы мы в каждый дом с обысками лезли? Народу, думаете, приятно будет? Да и Трихтерр, я уверен, будет категорически против. — Товарищ Трихтерр, — как-то обречённо сказал Первин, — не понимает, какую пользу мы приносим Стране Советов! Но искать самостоятельно никого не нужно. Те, кто объявили войну режиму Марингата, собрали данные на тех, кто поддерживает их войну против Марингата. Нам нужно лишь обнаружить эти данные быстрее УКР Бакалавриата, ведь они вряд ли дадут нам её просто так воспользоваться. Старший агент СМЕРШа, — Агент встал по стойке "смирно", — на вас лежит ответственность по обнаружении этих данных. Наш человек в Груздиане сообщит вам лично, у кого эти данные. А после того, как данные заберёте, того товарища, у которого они были, доставьте нам, поговорим с ним нашими методиками. Всё понятно? — Так точно, товарищ Первин. А теперь прошу меня простить, ведь у меня срочные дела, — сказал агент и отключился. — Товарищ Первин, — лениво позвал просветителя Блюхер, — а Бакалавр знает о восстании? Штюхельбейхер повернулся к генералиссимусу и удивлённо посмотрел на него. Несколько минут он помолчал, потом подошёл к бутылке, стоящей на тумбе, и налил в стоящий рядом стакан что-то прозрачное. Выдохнув, он залпом осушил стакан, при этом недовольно поморщившись. — Конечно, — сказал Первин, усаживаясь в кресло и вытирая рукавом рот, — и во всю готовится к его искоренению. А… Эм… Товарищ Павушко, вы что делаете? — поинтересовался просветитель, увидев, что Атланта с важным видом разглядывает его бутылку. — Вы меня простите, конечно, — недовольно сказал Штейхер, привлекая к себе внимание, — но я, так как нахожусь далеко от столицы, вам вряд ли понадоблюсь. Поэтому, товарищи, разрешите мне откланяться, — И тоже отключился. — Ну и мы пойдём, — сказал Блюхер, похлопав по плечу маршала, тем самым приглашая его покинуть кабинет, — До встречи! — Генералиссимус и маршал встали, отряхнули мундиры и строевым шагом вышли из обители Первина. — Аааааа… — Раз все ушли, — сказала член Президиума Верховного Совета, — то и я, пожалуй, пойду. А бутылочку, — Павушко хитро улыбнулась, — я конфискую у вас. До встречи, товарищ Первин. Вот так всегда. Все ушли, а Первин-Штюхельбейхер, за неимением рабочих кадров, благополучно от него ушедших, уткнулся в документы, спущенные КПСА.***
— Я уверен, что детей Бакалавра можно использовать в наших целях, — сообщил тихий и дёргающийся от волнения голос. — Опять? Твоё дело — технологическое улучшение Груздиана, а не поиск людей для своих пыток. Ты уже детей одного чиновника замучил до смерти! Теперь на нас ещё и убийство спустят, — прозвучал ответ. Этот голос был уверенным и звучал с явным укором в сторону первого. — Ничего страшного, всё будет нормально. Они могут знать! Они знают! Они… — Нет! — Громкий хлопок. — Не смей! Если мы победим, то можно, конечно, пойти по круговой поруке и объявить их военнопреступниками, но даже этого мы делать не будем! Они и так натерпелись от такого отца, а ты! — Я дело предлагаю. А ты, видимо, бесхребетное создание, раз ни на что не способно. Но я понял, что мои идеи тебе без надобности! — Именно так! — Прощай! Пойду заниматься технологическим оснащением, раз тебе так этого хочется. — Очень хочется. Займись, пожалуйста, тем, в чём ты спец!