Ключ поверни и полетели

      Щелкает замок в двери. Я захожу в квартиру неожиданно пустую. Дома не так уж и часто бывает пусто.       Мы разошлись с Владом чуть раньше, чем у моего подъезда.       Я не люблю его больше.       Я снова чувствую этот тупой, гладкий, скользкий, как лягушка и тяжелый, как солнце, камень у себя в груди. Я толкаю внутреннюю дверь, и она закрывается с легким щелчком.       В кармане жужжит телефон.       Не хочу жить с этим. Я ничего в своей жизни не сделала, чтобы теперь мучиться так из-за Маяковского. Чтобы так мучить его. Он-то точно ни в чем не виноват. Но и я, разве я виновата в том, что охладела к нему? Откуда я знала, что так будет. Это было эгоистично?       Телефон все еще жужжит в кармане, я вспоминаю о нем и достаю. На экране написан Ян, я провожу пальцем и отвечаю. — Катя, как прошел экзамен? Сложно было? Что думаешь, сдала?       Он замолкает. Тишина длится с минуту, потом он шумно выдыхает и снова спрашивает: «Ты была на экзамене?».       Я не знаю с чего начать. Экзамен, все это так глупо, почему мне нужно заботиться о будущем именно тогда, когда мне так плохо, когда я делаю так плохо другим, почему? — Катя? — Влад спросил меня, люблю ли я его. И я ответила… что… Точнее, я не ответила напрямую, я… — я задыхаюсь этим дурацким прозрачным воздухом. Всхлипываю и опираюсь на эту постоянно так буднично щелкающую дверь.       Нет, я ни грамма не плачу. Я нахожусь в какой-то тупой прострации, которая не дает мне расслабиться. Но я не думаю, что хочу расслабиться. — Что ты сказала ему? — настороженно уточняет парень. — Я дала ему понять, что не люблю его больше. И теперь он это знает, Ян, я поступила, как сука, — произношу я, глядя на стену впереди. Я не плачу, хотя мне очень хочется, но я чувствую тупую дрожь в руках и ногах, как будто я замерзла. — Ты сказала правду. Это дорогого стоит. Ты поступила бы как сука, если бы соврала, если бы разлюбила и не сказала, вот это действительно жестоко. А говорить правду — это нормально, это правильно. Ты молодец. У тебя хватило смелости сказать это ему, — он говорит так серьезно, что я начинаю сама в это верить, но ровно до тех пор, пока он не замолкает.       Он ждет, что я что-то скажу. — Если бы ты видел его. Я гребаная предательница. — Это не так. Я приеду сейчас, дай мне десять минут, ладно? — я слышу шорохи на том конце и закрываю глаза.       Тебя еще здесь не хватало. Я только что сказала Маяковскому, своему любимому Маяковскому, что не люблю его, а теперь приедешь ты и что? Я, вроде как, только что бросила одного и уже тусуюсь с другим? Я не просто предательница… — Нет, не надо. Я только что… ну, ты понял. И тут же буду сидеть с тобой и за жизнь болтать, не надо. Это уже слишком подло по отношению к нему. Я любила его все-таки, я не хочу окончательно… — Я приеду. Десять минут, — он выжидает короткую паузу, за которую я больше ничего не говорю и кладет трубку.       Я откидываю телефон на тумбочку. К черту все это дерьмо, окончательные результаты будут известны только в день выпускного, что мы там праздновать будем? А вдруг не поступим. Как вести себя? Как всегда?       Ева, она за Олега замуж выходит.       Я отталкиваюсь от двери, иду в комнату, стягиваю с себя одежду. Вместо этого надеваю старую футболку Олега, какие-то домашние шорты и иду на кухню, чтобы заварить чай или, может, утопиться, но как на кухне утопиться, значит чай.       Вот ко мне сейчас Ян заявится, он может меня поддержать, а к Владу кто заявится? Кто его поддержит, кто ему поможет? Боже мой, что я делаю?       Ниточка от чайного пакетика нервно дергается под теплой струей воды из чайника. Я пальцем прижимаю бумажный прямоугольник к столу, и нитка натягивается струной. Вода постепенно буреет.       Резкий звонок, сработавший в коридоре заставляет меня дернуться из-за чего я переливаю воды в кружку, она разливается стройной неровной лужицей по столешнице.       Я поворачиваю ключ. Ян сам дергает дверь, уверенно заходит, по-хозяйски закрывая за собой ее. Знает, куда вертеть ключ, молодец. Влад тоже знал. Знает. — Малаева, что случилось с тобой? — нетерпеливо спрашивает он, глядя в упор. Он щелкает по выключателю, врубая свет, я хмурюсь и плавно тянусь, чтобы нажать выключатель обратно. — Ничего необычного. Иди, помой руки, — говорю ему я, уходя на кухню.       Я смотрю на эту лужицу, какого-то тупого желто-оранжевого цвета. Все в мире мне кажется тупым и дурацким. И это я замечаю, когда, переводя взгляд с предмета на предмет, в голове лишь эти два слова. Я кладу кучу салфеток, вода мгновенно впитывается, я сгребаю их в одну кучу, мну безжалостно и выбрасываю к чертовой матери.       Боже, я так же поступила с Владом? Положила, впитала в него все, что у меня было, смяла, скомкала и выбросила? Господи.       Ян стоит в дверном проеме на кухню. — Он что-то тебе сказал на это? — Ничего. Пожелал только удачно все сдать, поступить и свалить из города.       Я глотаю из кружки. Чувствую подступившие слезы и глотаю еще больше. Давно уже чувствую, что этот комок безудержных эмоций где-то около меня, или я около него.       Ротов стоит еще пару минут на месте, потом подходит ко мне, ставит кружку на стол и крепко обнимает. — Все будет хорошо. Ты все правильно сделала. Если ты его не любишь, это было необходимо. От меня, когда девушка одна уходила, она тоже мне сказала, что уходит не потому что я мудак, а потому что больше ничего не чувствует ко мне. Я ее и отпустил поэтому. Сердцу не прикажешь.       Я тоже обнимаю его, прижимая крепко, сцепляя за его спиной руки в замок. Я его чувствую, как Олега. Как будто он мой старший брат. Как будто это то, что Олег оставил мне вместо себя, на время его отъезда.       Лиза, она тоже больше не разговаривает со мной.       Кирилл, он не говорит со мной из-за Лизы.       Перышкина не ненавидит меня, мне даже кажется, что она все еще любит меня, просто не понимает, почему я так поступила. Я тоже сначала как-то не понимала. Но сейчас все предельно ясно.       Парень отпускает меня, возвращает кружку в руки. — Что ты пьешь? — Чай. — У меня есть кое-что поинтересней для тебя.       Я без интереса смотрю на него, а он приносит в кухню бутылку коньяка. Я невольно морщусь. — Я не пью, — размеренно произношу я и отворачиваюсь. — А я пью, — он кое-как открывает ее у меня на глазах и глотает из горла. Я закатываю глаза и утверждаю, что не буду заботиться о том, как он доберется бухой до дома, потому что мне есть, о чем заботиться.       У меня тянет где-то в солнечном сплетении, возможно, это совесть. Но мне кажется, как будто из меня вытягивают все живое и веселое, все то, что хотя бы краешком напоминало оптимизм. Я остаюсь, как прозрачный стеклянный стакан. Пустая. ***       Выпускной на следующей неделе. В среду. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.       Я недовольно хмурюсь, верчу головой и через силу глотаю эту ЯНтарную жидкость. — Во-о-от, дальше легче пойдет, глотни еще, — по-отечески Ян гладит меня по плечу, как бы уговаривая принять горькое лекарство.       Но тут из лекарств только здоровый сон, которого у меня нет.       Мы сидим в моей комнате. Точнее, сидит он, а я беспокойно хожу по ковру, разглядывая то людей через окно, то противоположную стену, то лицо этого придурка. — Никаких дальше не будет, фу, забери. У меня выпускной в среду. Как мне Маяковскому в глаза смотреть? Что мне ему сказать. Я так ни черта ему толком и не сказала. Мы ни разу не поговорили начистоту. Он не знает про тебя, не знает, что мы с тобой давно общаемся, да он ничего не знает. И я боюсь, что когда узнает, будет считать меня…       Разговаривая с ним, я чувствую себя менее скверно. Кажется, что в мире еще есть люди, которые не будут осуждать меня за то, что СеРдЦуНеПрИкАжЕшЬ. Не знаю, как показать Лизе, что я не могу поступить по-другому. В одну из наших встреч Ян сказал, что если она не в состоянии понять меня, принять и простить, то какой же она мне друг. Но я люблю ее, если даже я ей не нужна, то нужна она мне. — Шлюхой?       Я киваю, не желая произносить этого слова, но боясь, как бы это не оказалось правдой. — Не, ты же не спишь со мной. И, вообще, мы просто друзья, мы даже в щечки не целуемся, да мы даже руки не жмем, мы вообще контактируем только словесно. У него нет ни единого повода так думать. — А что насчет предательницы? На нее я точно смахиваю…       Он закатывает глаза и все его выражение лица говорит о том, как я утомляю его своими разговорами. Чего ты приперся тогда? Мне нужно выговориться и найти понимания. Но, если честно, из всех людей, окружающих меня, он единственный выслушивает и понимает. Не знаю, что бы я делала без него. — Моя дорогая, твой учитель — святое дело. Он любит тебя, как слепой котенок. Олег так говорил. И потом, все ваши отношения… Очевидно было, что они закончатся. И, если честно, я так и думал, что это ты его бросишь. Хотя, вероятность обратного тоже была велика. Но он староват для тебя. Было видно, что он надоест тебе. Знаешь, если бы вы встретились лет на двадцать попозже — тогда другое дело, тогда бы и ты вряд ли бы его отпустила. Но сейчас, это как ветрянка, только наоборот. Вероятность того, что болезнь перенесется легче выше в более старшем возрасте, то есть… Короче, Малая, через двадцать лет ты бы не стала его отталкивать, а сейчас — это само собой должно было получиться.       Я останавливаюсь напротив него. Его слова задевают меня, потому что тогда в апреле я была уверена на сто двадцать процентов, что ни за что не брошу Влада. Что скорее он меня пошлет, чем я его. А прошел какой-то жалкий год и все. В итоге, я не просто кинула Маяковского, я кинула саму себя. Я саму себя обманула.       Я сажусь рядом с Яном и, обнимая его за локоть, кладу голову ему на плечо. Мне чертовски жаль, что все так получилось, но я ничего не могу изменить больше. Ситуация вышла из-под контроля. — Ты не должна чувствовать себя виноватой. Мы не знаем, что будем чувствовать к тому или иному человеку. Это нормально, что ты перестаешь любить одних — начинаешь любить других. Что одних ты оставляешь за спиной, а другие… — Значит, это было не по-настоящему? Если бы я действительно любила его, то не разлюбила бы? — Не знаю. Но мне кажется, что ты теперь никогда не забудешь его. Это была твоя первая любовь?       Я удивленно смотрю на него, а потом чувствую еще больший прилив разочарования в себе и снова кладу голову ему на плечо. — Да. — Ну вот, теперь он выжжен у тебя где-то под сердцем так, чтобы место для человека на всю жизнь осталось свободным, но этот никогда не забывался. Поздравляю, добро пожаловать в наш клуб анонимных «Я любил, как я дебил», - Он глотает снова и, усмехаясь, произносит: — А спонсор этого вечера Первая влюбленность. Первая влюбленность, если ты еще живой, значит будешь на прицеле.       Я улыбаюсь от жизненности сказанного, а потом отпускаю его и падаю на подушку за его спиной. — Ян, ты чего пришел сюда? — Узнать, как у тебя дела. — Или выпить, потому что в парке нельзя? — Ну, это само вышло. — Ага, — я выдерживаю паузу, — На выпускной придешь? — Приглашаешь? — Не заставляю. — Ладно. Скинешь куда, когда и во сколько, — он прерывается на еще один глоток, — А тебя не смущает, что мы с твоим учителем скорее всего столкнемся?       Я лежу с закрытыми глазами. Думаю думу. — Смущает. Но… Да, Ева, наверное, тоже не поймет. Но я тогда совсем одна там буду. Лиза не со мной, Кирилл тоже. Маяковский… он всегда со мной, но я не хочу так, потому что потом снова его оттолкну. А больше и нет никого.       Я издаю какой-то мученический стон, обозначающий «Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ», но никак не решающий мою проблему.