Ключ поверни и полетели

      Я открываю глаза нехотя. Медленно встаю и прислушиваюсь. С кухни доносится непонятный звук. Я выдыхаю, делаю вывод, что это Олег, и медленно иду в свою комнату посмотреть, как там Влад, который вчера так безбожно напился.       И чего это меня волнует, как он там, если он меня… оставил. Н-да. Скатилась все-таки. Так оно все и заканчивается.       Интересно, который час. Интересно, а солнечно?       Что-то из этого не успокаивает.       Я заглядываю в комнату: там коряво заправленная кровать и никакого Маяковского. Я удивляюсь и уже быстрее иду на кухню, но там его тоже нет. Там Олег. — Добрый вечер, мадам, — почтительно, с насмешкой говорит брат. — Уже вечер? — осведомляюсь я. — Шесть часов, а что? — я вздрагиваю от ужаса, как же я бесполезно прожигаю жизнь!  — Ничего. А где Влад? — он смотрит на меня с хитринкой, будто он знает то, чего не знаю я. А Я ТОЧНО ЧЕГО-ТО НЕ ЗНАЮ. Он кивает на стул, чтобы я села.       Я сажусь. — Он уехал.       Ничего себе, вот это поворот. Как уехал? — Как уехал? — бросил меня, значит?! — Куда уехал? — домой, дура. — С кем? — сам с собой, идиотка. — Вот так. Он проснулся в два часа, помятый, но трезвый, как стекло, сказал, что очень виноват перед тобой, и из-за стыда он предпочтет оставить тебя, чтобы больше не мучать и на глаза не попадаться, — я раскрыв рот слушаю его, понимаю, что неплохо бы почистить зубы и поесть. — А уехал он домой, один. Я его проводил, он просил извиниться перед тобой. Обещал мне, что больше тебя не коснется; что у вас произошло? — как-то задумчиво произнес он.       Ладно, как бы там ни было, он должен знать. Он мой брат, и в школьное время мы частенько рассказывали друг другу всякую ерунду. Почему бы и нет.       Я показываю ему указательный палец, бегу умываться, а когда возвращаюсь, нахожу завтрак на столе и чай. Точнее уже ужин, типа. *** — Он вчера после твоей душераздирающей речи сказал, что ты прав и нам лучше разойтись. И мы разошлись, он… ушел, — рассказывала я Олегу уже полчаса. Олег смотрел на меня несколько удивленно. Может, где-то сочувствующее. Зачем надо было устраивать эту промывку мозгов.       Он так ничего дельного и не ответил, напустил воды, и потом мы приняли решение свалить отсюда домой.       А пока я рассуждала о бренности и поступках, телефон сам попал ко мне в руки, открыл переписку с Маяковским, и нет, я не начала ее перечитывать. Там было, конечно, что вспомнить и пореветь, но оставим это до лучших времен.       Я думала о том, что Олег поступает жестоко, что Маяковский поступает жестоко, что все они удивительно жестоки. Он не должен был тогда становиться для меня чем-то неимоверно хорошим и близким, чтобы в итоге вот так послать меня.       Открылась клавиатура на телефоне в тридцать три буквы. Я решила начать с малого. Точнее не я решила, а… Впрочем, я же поддержала, вот и все.       Вскоре ему прилетело.       «Добрый день, Маяковский! Ты действительно считаешь, что четыре месяца моей и твоей жизни так легко стираются из памяти? Тебе проще, потому что ты можешь спокойно свалить, ни о чем не беспокоясь. Ты можешь найти кого угодно мне на замену. А что делать мне? Ты слишком дорог для меня, чтобы так поступать со мной.»       Я закрыла телефон, не дожидаясь его ответа.       Вечером мы собрали кое-какие вещи, почти все, что привезли, заперли дом и вместе с Яном и Эдом, которые тоже решили валить, пошли на остановку ждать автобус. Ян любезно согласился помочь мне тащить сумки, поэтому я нагло шла на легке.       По пути с ним мы разговорились, я изложила краткую историю последних событий моей жизни, он изложил такую же историю последних событий своей.       Оказывается, у него была девушка (кто-то клюнул на такого придурка), она его бросила на днях, и Эд предложил свалить на дачу, а тут мы попались под руку. Надо же, как все случается. Мы нашли общий язык и продолжали говорить друг другу о несправедливости жизни. Покуда Эду и Олегу нас было не понять, они шли позади и особенно в наш разговор не вмешивались.       Мне стало как-то удивительно наплевать на все, что происходит сейчас: это внезапно показалось мне такой мелочью. Он ушел? И бог с ним. Я вполне справлюсь и без него со своими чувствами.       Я достала телефон, чтобы скорее сообщить ему свое решение, и в этот момент в моих руках он завибрировал, я взглянула на экран.       «Ты подумала, что я сбежал? Я сбежал, Катя. Я не могу оставить тебя, но и остаться не могу. Я, кажется, заигрался. Не уверен, что так все и закончится, но закончиться должно.»       И так же резко, как и захотелось написать, писать расхотелось. Я выключила экран; мне стало неимоверно тошно. Так неспокойно, душно, все вокруг начинало либо раздражать, либо вызывало нездоровый пофигизм. Я думала, что все это отвратное состояние выйдет сейчас наружу и мне станет легче. Я ждала, что так все и случится, но этого не происходило. Я все еще оставалась стоять на месте, Ян ожидающе смотрел на меня, а телефон я уверенно сунула в карман.       Он дышал ровно, смотрел на меня ровно, ожидал, что я что-то скажу, но я молчала. — Что случилось? — спросил Ян. — Влад написал, — мне почему-то казалось, что после моего рассказа он сумеет меня понять. Он должен был меня понять, потому что было необходимо, чтобы меня кто-то понял, а не осудил. Лизы рядом не находилось. Да и неизвестно, чтобы сделала Перышкина в такой ситуации. — И что он написал? — серьезно и беззаботно спросил он. — Что все это должно было закончиться, и момент настал, — отчеканила я и пожала плечами. Мне хотелось отвести от себя подозрения на то, что я переживаю.       Я не переживаю. Мне вообще наплевать.       Он тяжко вздохнул, как будто все это проходил уже сотни раз и теперь расправиться с такой ситуацией ему не составит труда. — Тебе нужно расслабиться, ты слишком много на себя берешь, пожалуй, первые шаги к примирению должен делать он. А если нет, то он не мужик, — я улыбнулась. Вдохновляет. — Но, понимаешь ли, ему это не нужно, это нужно мне. — Это не так. Просто у чувака мозги на место после алкоголизма еще не встали. А если ему действительно не надо, зачем тебе такой тогда? Надо выбирать достойных, а не кого попало, чтобы не стать кем попало, а быть достойным. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Тебе надо развеяться, поэтому мы пойдем гулять. В четверг на этой неделе. Согласна? — я бодро кивнула. Подумала я позже. Вроде как и гулять-то не хочется, хочется удариться в депрессию.       Автобус приехал через двадцать минут, мы уселись, сумки все еще были у Яна в руках. Своего у него было не очень много. Он сидел у окна, по пути мы разговаривали. Когда в кармане снова завибрировало, я решила, что точно не буду смотреть, что и кто мне там написал. ***       Неделя проходила неудержимо быстро. Уже наступил четверг, от Маяковского не приходило ни одного сообщения, мне писала Лиза, еще не знающая, что мы вроде как разошлись. Я ей не говорила. Олег был бодр и, каждый раз видя мою кислую мину, уже третьи сутки хмурился, говоря, что я зря страдаю. А я отвечаю, что ему не понять. Он пожимает плечами, бросает, что Маяковский не тот человек, о ком стоит так вздыхать ИМЕННО МНЕ, и уходит.       А я о ком хочу о том и вздыхаю, ясно?!       Я нескончаемо пялилась в телефон, в окно, в стену, в потолок, выходила на улицу и пялилась в асфальт и думала, думала, думала. Так все печально закончилось, не устраивать же из-за этого трагедию.       С одной стороны, хотелось расстроиться, превратиться в бесформенную жижу примерно болотного цвета, склизкую, липкую и отвратную, разреветься так громко, как только можно, и в таком положении остаться. А с другой — что-то делать, лишь бы не вспоминать об этом придурке.       Я активно хотела первого и делала второе.       Я начала даже мыть посуду, что ненавидела делать всей душой. Впрочем, это было плохой идеей, потому что работала я руками, а думала головой. Потом решила учить стихи, запоминать термины, формулы, прочую ересь, учить прозу наизусть, заучивать теоремы, песни, всю эту лабуду, которая должна занимать мозг. В итоге, все сводилось к тому, что я замолкала за невозможностью вспомнить и тут же в памяти появлялось все то, что я так старательно пытаюсь забыть.       От безнадежности снова хотелось растечься жижей и плакать.       Я уже и забыла думать о том, что Ян позвал нас гулять. В автобусе он распространил эту идею до Олега и Эда.       И пока я шаталась три дня, никому ненужная, по дому и райончику, они там затевали веселое времяпровождение.       Мне жутко хотелось избавится от чувства, что заполонило всю мою голову: оно слишком давило на грудную клетку и разум; я была ограничена в чувствах, эмоциях и воздухе. Мне вдруг осозналось, что он был для меня существом, на которое я могла положиться как на саму себя. Он одним своим видом заставлял меня поверить ему.       С другой стороны, я чувствовала себя маленькой девочкой, которая влюбилась в первый раз и не хочет отпускать эту первую любовь, потому что она уже привычна. Игрушка, которую я отпускать не хочу.       И вообще, я запуталась! Запуталась! — Кать, мы идем гулять, выгребайся на улицу, — крикнул мой брат из кухни, запивая чаем кусок хлеба. — Вот черт! — крикнула я неожиданно громко и злобно. — Чего? — удивился Олег. Я тяжело вздохнула, закатила глаза, надела излюбленную юбку, вместо домашних шорт и вошла на кухню. — Где встречаемся? — спросила я, он без доли сомнения ответил, что около дома Маяковского, потому что только у «этого пиздюка» есть машина. А потом задумался, допивая чай, видимо, сделал вывод у себя в голове и растерянно посмотрел на меня.       Да, по его взгляду я поняла, что единственное, что он мог сейчас сказать в оправдание, — это «прости, я не подумал». Да, ты никогда не думаешь.       Снова профессионально закатив глаза, я подошла к входной двери. Это означало, что он идет с нами, и они, конечно же, будут разговаривать. Соответственно, либо нам тоже придется общаться, либо про меня все забудут, я куплю себе мороженку и утоплюсь в лакомстве.       Хелп.       Не мир, а сплошная несправедливость.       Я надела через плечо сумочку, накинула ветровку и вышла из дома. Олег вышел следом, он запирал дверь моими ключами. ***       Без восторга я подходила к назначенному месту. Никто особенно не радовался, завидев меня, я тоже не радовалась. Но это до поры.       Вскоре я приняла решение, что ничего не бывает зря, поэтому я достала наушники, включила неповторимо восхитительную песню и утопила в ней переживания. Вообще люблю топить.       Топить.       Парни стояли около подъезда, а Влада не было видно.  — Где учитель?! — спросил кто-то риторически и возмущаясь. — Сказал, что спускается, — я намеренно не подавала голос, дабы меня не заметили, но Ян порвал мою невидимую мантию и каквсегдашно приобнял меня. Что-то слишком часто я в нем нахожу гребаное успокоение. Но все, что он делал, совсем не вызывало у меня отвращения. Даже наоборот. Я резко почувствовала, что проваливаюсь в очередную бездонную яму. Надо же, два раза подряд.       Кажется, я превращаюсь в шлюху.       Не утрируй!       Буду. — Сорян, я не сказал, что Маяковский тоже пойдет с нами. И фамилия у него громкая, — задумчиво произнес он. Я недоверчиво взглянула на Яна, он усмехнулся и обнял меня крепче.       А вот этого не надо, ок?!       В ту же секунду дверь подъезда открылась, и оттуда вышел Владислав Максимович при полном параде.       В джинсах и мятой рубашке с короткими рукавами. Надо же!       Со всеми поздоровавшись, включая Яна, он развернулся к машине, что стояла неподалеку, и открыл ее. Он даже со мной поздоровался, чего я не ожидала. Ян не отпускал, и Маяковский как-то осуждающе глядел на меня, пока открывал машину одним нажатием кнопки и пока проходил мимо.       Я тихо вслух напевала Аффинаж — Герой моих детских грез.       Когда мы садились в машину, вперед хотели посадить меня, но я без стеснения начала протестовать и в итоге оказалась сзади у окна за сидением водителя.       Вперед сел Олег. Мы куда-то ехали очень долго и нудно, по пути они разговаривали монотонной речь, но очень часто смеялись, а потому не надоедало.       Я намеренно взглянула в зеркало заднего вида, что висело прямо по центру машины и показывало мне Маяковского во всей красе.       Первое время он совершенно не замечал того, что я смотрю на него. Или делал вид.       Но через пару секунд он посмотрел на меня и тут же перевел взгляд на дорогу. А когда мы выехали на полупустую дорогу, он, почти не отрываясь, смотрел мне в глаза через это чертово зеркало.       Решив попытать судьбу, я села прямее, так, чтобы ему было видно мой рот, и прикусила губу. Осторожно так, мягко, невинно. Он тут же отвернулся, нахмурился и громко произнес: — Малаева, отвернись и смотри в окно, мне из-за тебя машины не видно, — я вздрогнула, тут же посмотрела в окно, как он велел, а стихшие на секунду разговоры, вновь продолжились.       Может он неудавшийся романтик, а может я накручиваю, но в окне я увидела секс-шоп под названием «Я люблю тебя» на английском языке.       Помогите кто-нибудь.       Спасите грешную душу!       Это меня несколько раззадорило, и чтобы поставить его на место, я просунула руку в промежуток между сиденьем водителя и стенкой машины, уверенно и, возможно неосознанно, нежно взяла его за подбородок и повернула голову налево, чтобы он сам посмотрел, куда меня направил.       Две секунды я ожидала, ведь он не сразу нашел, что именно я увидела. А когда нашел, закатил глаза, одними губами выругался матом и не подал виду, что что-то произошло. Ах, какая банальность!       Я молча сидела всю оставшуюся дорогу, а когда мы приехали, с огромным нежеланием вылезла из машины.       На улице лето, воздух. Жарко немного и к вечеру обещали похолодание. Возможно это даже здорово.       Я, как и подозревала, составляла сама себе компанию, потому что они вчетвером шли позади меня, ведь Олег сказал, что надо за мной следить, как бы «меня такую красивую» не украли.       Ах, зовите пожарных, потому что сегодня я огонь…       Меня и не собирались красть. А в целом я была не против… Чтобы это сделал Маяковский. Но слишком уж озабочен мой мозг, слишком он приукрашивает настоящего Маяковского. Слишком он многого хочет и слишком завышает мне самооценку.       А вообще-то еще неизвестно, чем дело кончится.       Я слишком вся слишком. Я — слишком, а этот придурок этого не замечает, да? Типа что мне надо сделать, чтобы он «посмотрел в мою сторону»? Выйти замуж за другого и пригласить его другом жениха на свадьбу?       Я улыбнулась своей мысли, зашагала чуть резвее и подумала, что хочу мороженного.       Я обернулась посмотреть, как у них там дела: все, кажется, было хорошо. Олег разговаривал с Маяковским и Эдом, а Ян удивительно мало вставлял реплики в их беседу и все время смотрел то на меня, наигранно в шутку подмигивая и улыбаясь, то в телефон с чрезвычайно серьезным видом.       Надо же, как человек может меняться в одну секунду.       Я снова посмотрела на дорогу, где мы шли. Честно говоря, зачем и куда мы ехали, я так и не поняла. Тут не было ничего особенного: обычный парк, обычные дороги, самая обычная магистраль недалеко. Такой же, как и везде, шум. Разве что озеро.       Парк вообще мало собой представлял что-то особенное. Он был большой, здесь росли тополя, ясени и пара дубов, везде валялся пух, некоторые чихали. Люди шли парами: кто возлюбленные, кто подруги, кто компания, как мы. Парк был недалеко от дороги, поэтому поначалу было шумно, но потом, когда я забыла о том, что дорога недалеко, все стало удивительно тихо. Мне казалось, что я слышала, как дышат мимо проходящие люди. Возможно, мне казалось.       Со мной довольно долго никто не разговаривал, ни одного лоточка с мороженым я не встретила.       Когда у меня заиграли The Retuses, чтобы неожиданно погрустить, рядом оказался Ян, взял у меня наушник и вставил себе в ухо. — Так вот, что ты слушаешь? — с хитрой улыбкой произнес он и сощурил глаза, делая вид, что он поймал меня за руку. — Никому не нравится и тебе не понравится, отдай наушник, — спокойно ответила я и тоже почему-то улыбнулась. Честно говоря, я была совершенно свободной девушкой, но либо совесть, либо пытливые и мимолетные взгляды Владислава останавливали меня что-то делать. — Да брось, я же особенный, все нормально, — он не отдавал наушник, мы оставались в одной связке этих проводников наркотика листоманам.       Я снова обернулась посмотреть на тех, кто шел сзади. Маяковский слушал, что ему рассказывал Олег, с озабоченным видом, но взгляд его был совершенно отрешенным. Он вообще в этот момент думал о чем-то другом, и я волей-неволей засмотрелась на него. Пока он не видит, почему нет?       Я шагала куда меня вел наушник, прошла секунда, и Влад резко поднял взгляд на меня, попутно отвечая Олегу и не отрываясь, смотрел на меня, а я предприняла попытку отвернуться, к слову, все получилось.       Что-то меня сейчас злило. Что именно, я не понимала, но что-то горячило костер в грудной клетке, и это что-то терзало меня похуже совести, это обостряло все органы чувств, раздражало меня. Мне хотелось остановиться, вырвать у Яна наушник, что-нибудь порвать, сломать… желательно жизнь кому-нибудь. Натворить что-то запретное и крупное, что-то, за что меня могли бы побить. А я была сейчас уверена, что избежала бы наказания.       Больше всего хотелось, конечно, подойти к Маяковскому, ударить его, сказать все, что я думаю в этот момент, как я его люблю и ненавижу, какой он подонок, как он бесит меня и как я жить без него не могу, а потом, не дожидаясь ответной реакции, гордо уйти.       Но все это осталось внутри меня. Так и приходят инфарктные инсульты. Да… дело конченое.       Ян, весь озадаченный, толкнул меня в плечо, странно смотревший на меня. — Что-то случилось? Ты покраснела, — он усмехнулся, мимолетно взглянул назад и сделал свой выносящий смысл и приносящий к моей злобе еще дров вывод: — Это ты на Маяковского так реагируешь? Теперь понятно, кто из вас двоих влюбился, — и он хихикнул, чем добил мою гордость. Спасибо от спаси бог.       Я нахмурилась, закатила глаза, выдернула у него наушник и прибавила ходу. Они идут все такие спокойные, у них все хорошо, а я тут ходи со своими интрижками. Страдай от этих ублюдков. — Ничего подобного. Во мне умирает адекватная девочка. Я умираю, — зачем-то сказала я, позже только поняла, что это было лишнее. Но он ничего не понял, а может и понял; я снова шла одна.       Он не пошел за мной. И Маяковский за мной не ходил. И Олег тоже.       Господи, собрала себе гарем из пофигистов. Оу е-е-е.       Время поныть.       Я включила себе что-то веселенькое, чтобы хотя бы идти в припрыжку. Сработало. Я забыла обо всем, что колыхало мою душу. Мне хорошо.       Периодически ко мне кто-то из них подходил, Олег криком спрашивал: все ли хорошо, я все-таки купила себе мороженое. Все пришло в норму.       Стемнело.