Ключ поверни и полетели

      Утром, когда мы вдвоем, с полностью холодными взглядами, на расстоянии пятидесяти сантиметров друг от друга явились к директору в кабинет, он как-то странно рассматривал нас с минуту. Потом наконец-таки объявил: — Наша любимая Мария Степановна заболела, и вы вдвоем должны наведаться к ней вот с этим, — он положил на стол коробку конфет и цветы. Б-банальность. — Вот адрес, — и с этими словами Маяковский послушно кивнул, забрал атрибуты, и мы удалились. — Прошу прощения, Малаева, но сегодня мы поедем на автобусе, — он неспешно шел к выходу. Мы вышли из здания и пошли к остановке — видимо, учитель хорошо знал место назначения.       Час-пик.       Наконец-то подходит нужный транспорт, и я вижу, что автобус весь переполнен. Хорошо, что люди из окон не вываливаются. — И мы на этом поедем? — недоверчиво спрашиваю я, делая небольшой шаг к Владу и прижимаясь щекой к его предплечью.       Он довольно усмехается. — Что же, ты никогда не ездила на общественном транспорте? — люди продолжают заходить и выходить. — Предоставляю тебе такую великолепнейшую возможность, — и сию же секунду он хватает меня за талию, пронося пару метров, ставит на ступеньку автобуса и подталкивает внутрь, заходя следом.       Господи, что же делать! Как тут воняет потом. Как тут много людей, как тут тесно! А главное, все они еще и недовольные.       Я проталкиваюсь куда-то в центр. Точнее Влад проталкивает меня туда, мол, там свободнее. Ничего подобного! Знаете что? Игра проиграна. — И ехать нам далеко, — он смотрит на наручные часы. Автобус трогается, всех дружно качает, люди облокачиваются друг на друга, следуют коллективное «извините», я не становлюсь исключением.       Однако мое извините не оправдано, потому что это Владислава Максимовича «уронило» на меня, и «извини» мы произносим вместе.       Чудесным образом по телу пробегают мурашки и теплое осознание того, что я все-таки кое-как его коснулась. Еще бы чуть-чуть.       Машина движется дальше и с каждой остановкой народ прибывает. Нет, он, конечно же, и убывает, но прибывает его больше.       Кто-то проиграл. — Влад, нам еще долго? — ною я, он вздыхает и смотрит в окна. — Еще две остановки, — отвечает он, и нихрена легче не становится. Даже наоборот. Чудное ощущение пропадает. — И, кстати, игра окончена, — вяло констатирую я. — Теперь ты должна спросить, зачем я взял тебя с собой, — я удивленно размышляю, действительно, нафига я ему? — И зачем? — он улыбается. — Затем, чтобы закончить гребаную игру. Марк еще на прошлой неделе предупредил меня, а я, разгуливая по улице, наткнулся на рекламу какого-то там концерта. И думал, что, когда мы поедем обратно — концерт же вечером, — будет туча народу и нас просто неминуемо прижмет друг к другу, но Добряков распорядился вот так, а сейчас просто-напросто час-пик. И да, когда мы поедем обратно, толпа народа тоже будет, — я закатываю глаза и сейчас же сказывается негативное влияние, то ли недовольства, что меня так развели, то ли просто плохого настроения (возможно, по той же причине). — Хитрожопый засранец, — я отворачиваюсь от него, и маленькая такая незначительная и бесящая даже меня обида заполняет разум.       Однако он все еще касается меня, это чертовски круто… Он мог бы делать это чуть чаще. Совсем чуть-чуть. Наплевав на правила этой бредовой затеи. Кому они нужны? — Ай-яй, Малаева, как же вам не стыдно так ругаться, да еще и в адрес учителя! — автобус останавливается, и снова едет, он говорит наиграно.       На следующей мы выходим.       Нас еще раз подбрасывает/качает на какой-то кочке. На этот раз «извините» звучит меньше.       Автобус останавливается, я быстрее ветра проскакиваю к выходу и с победными криками, кое-как выпрыгиваю из транспорта, за мной вылезает оттуда же и учитель. — А нам еще обратно ехать, — напоминает он, видимо, злорадствуя. — Между прочим, во всем виноват ты, — тыкнула я в него пальцем, он закатил глаза, взял меня за руку и направил к дому Марии Степановны. Какая у него чудная рука. О боже. — У вас, у женщин, мужики всегда виноваты, так что это не новость, — я усмехаюсь. — Это так, потому что обычно это правда. —Ой, ну да, заливай больше, — он состряпал рожу, не веря мне. — У вас мужики всегда виноваты, потому что вы так хотите, а мы, между прочим, очень податливые. А поэтому и соглашаемся с тем, что вы нас тут вините во всех смертных грехах, — я решаю подыграть и заканчиваю за него: — Лишь бы не истерили, — он выдает отчетливое и громкое «ДА!», я начинаю смеяться, он тоже улыбается, но не понимает, из-за чего я смеюсь.       Минут через десять все стихает, и он снова пытается со мной заговорить. — Какие у вас отношения с Марией Степановной? — спокойно вопрошает он. Я вспоминаю, насколько она классно преподает, и с уверенностью отвечаю: — Она моя самая любимая учительница, — он корчит разочарованную моську и отвечает: — А я думал, что это я у тебя самый любимый учитель… — я улыбаюсь. — Она — учительница, — оправдываюсь я. Мы подходим к строению. Он отпускает мою руку. — Знаешь что, если ты решишь в следующий раз затеять игру по типу «ты меня не трогай, и я тебя не буду», дай мне знать предварительно, ладно? — он набирает номер квартиры, но тут кто-то выходит и мы заходим просто так. — Зачем? — Я перед этим натрогаюсь тебя вдоволь.       Он нагло усмехается, мы подходим к лифту. Поднимаемся на нужный этаж, а я не то что бы спорить не хочу, просто это дает мне знать, что ему тоже было не фиолетово. И это как-то успокаивает что ли…       Мы подходим к квартире, он нажимает на звонок и дверь открывается. — Ой, Владислав Максимович, Катенька, проходите-проходите, я сейчас чайник поставлю, что же вы не предупредили? — она быстро уходит на кухню, Влад пропускает меня первую, а потом заходит сам, закрывает дверь. — И вам здравствуйте, Мария Степановна, — говорит Маяковский, я тоже говорю «здравствуйте», но оно как-то не к месту, от этого я начинаю чувствовать не к месту себя. ***       Мария Степановна открывает коробку конфет. Чуть прокашлявшись, она улыбается, наливает чай, мы сидим на кухне за небольшим столом, Маяковский оживленно разговаривает с ней о чем-то, она отвечает, улыбается.       Если бы я его не знала, то подумала, что этот человек поистине любит свою работу и коллег, и вообще… Идеал идеалом.       Но, к сожалению ли, я его знаю.       Я молчу, она садится, продолжая разговор с Владом, и весьма скоро их диалог подходит к логическому завершению; она обращается ко мне. — Катя, слышала, ты теперь работаешь в школе под руководством Владислава Максимовича, и как тебе суровые летние будни? — она усмехается и ждет, что я отвечу. Я смотрю мимолетно на Влада, который тоже смотрит на меня и ждет ответа. — О, работается замечательно, мы же с детьми занимаемся, а с ними я поладила, Владислав Максимович — тоже, — женщина улыбается. — А с Владиславом Максимовичем вы сработались? — она лукаво смотрит на нас обоих, следя за реакцией каждого.       Нет, ну серьезно, они там все уже обо всем догадались. — Думаю… да. Владислав Максимович — хороший преподаватель. Поладить с ним не сложно, — я мило улыбаюсь, учительница — тоже, а Маяковский сидит с лицом, на котором усмешка а-ля «да неужели?», и с одной приподнятой бровью. — А вам как работается с такой чудесной и обворожительной ученицей? — она, улыбаясь с подвохом, ждет его ответа. — Прекрасно, разве что отвлекает. Мне за семиклашками следить надо, а тут она… — он наиграно недовольно вздыхает и цокает языком, я краснею, а Мария Степановна смеется в голос. ***       Через два с половиной часа мы решили, что нам пора возвращаться и еще позвонить директору. Надо будет вернуться не слишком поздно, не слишком рано… О. Какие причины мы только не сказали, когда Мария Степановна доставала третий альбом с фотографиями своих детей. Нет, первые два были очень увлекательными, серьезно, и время проведено неплохо. Торопил нас Маяковский, потому что приходило время того самого концерта, на который полгорода поедет с нами в одном автобусе.       Пришлось прощаться. — Приходите еще, вам я всегда рада, — она мило улыбнулась, снова прокашлялась и дверь закрылась за нами. — И зачем ты нас торопил? — недопонимающе смотрела я в его тихоокеанские глаза, а он лукаво улыбался. — Я тебе уже говорил: скоро какой-то там концерт, а как я могу упустить такую возможность постоять с тобой, — он сделал акцент на местоимении, — в переполненном автобусе.       Я закатила глаза и пошла к лифту. Он, собственно, зашел следом. Лифт был небольшой и рассчитан на четыре человека.       Однако даже там нам было тесно. — Знаешь, всегда хотел сделать это в лифте, — как-то неожиданно сказал он. Мне надо настораживаться или еще ничего? — Ничем не могу помочь, — я подошла ближе к дверям лифта, а Влад подошел ближе ко мне. — Уверена? — слишком тепло, слишком сладко, слишком над ухом произнес он. — Более чем. Ты же не собираешься садиться в тюрьму из-за какой-то там школьницы, потому что я обязательно тебя сдам. Ясно? — он недовольно хмыкнул и двери лифта открылись, я, как ошпаренная, отправилась к выходу, а он неспешно, но резво шел вразвалочку.       На улице мы шли рядом, он шел задумчивый, причем глубоко задумчивый, иногда даже запинался о воздух, в чем я, конечно, профи.       До остановки было еще минут пять, а молчать было скучно. — О чем же вы, учитель, так задумались, — вздохнула я, осматриваясь. — Да вот прикидываю все: в какой позе было бы лучше трахнуть тебя там в лифте. Как думаешь в каком лифте удобней: в маленьком или большом? — говорил он серьезно, а поскольку мне скучно… режим Актриса: включен. — Думаю, если бы вы со спины прижали меня лицом к стене, было бы круто. И, наверное, удобно. А в маленьком лифте, разумеется, удобней, там же тесней, все такое. А, да, еще можно вот так: вы приподнимаете меня, прижимаете уже спиной к стене, вы, соответственно, прижимаетесь ко мне, ну, а дальше по стандарту, — он все время пока я рассказываю удивленно/пораженно/недоверчиво смотрит на меня, а по завершению рассказа еще полминуты молчит.       Однако ж: — Чем ты на досуге занимаешься, Малаева?! — громко и возмущенно.       Я начинаю хохотать, а он продолжает: — Откуда ты всего этого понабралась? Дожили, тебе даже восемнадцати нет, а ты мне про такие вещи… Хотя вот первый вариант надо как-нибудь попробовать, — мы подходим к остановке.       Гребаная.       Толпа.       Народа.