Парадигма любви

- Капля, вторая, третья... - Коллега, какого цвета ваш раствор? Надеюсь, не чёрного. В этом случае до двери добежать я не успею. А я ещё молодой. - Не говорите под руку, - рыкнул Веймайер, бережно удерживая толстостенную пробирку над горелкой, а затем капая подогретую медовую жидкость в чашу с синеватым порошком, постепенно растворяющимся и обретающим вопреки законам цвета стойкий фиолетовый оттенок. - Опять фиолетовый. К чему мне этот символ раскаяния? - скалился доктор. - Но я должен это сделать, должен! Проклятье! - неожиданно горелка погасла, в воздухе поплыл устойчивый запах газа. Галауэр тотчас же включил систему вентиляции. - Поменьше вони, коллега, а то мои лилии прикажут долго жить. - Вас интересуют только цветы, - презрительно бросил Веймайер, на что получил злобный взгляд. - Конечно, цветы. Я предпочитаю безопасные виды деятельности, я не бодяжу психотропные настойки, и не пробую их на себе. Лавры Бергера покоя не дают? Или хочется, чтоб в дополнение к вашему набору зубных сталактитов прибавилось ещё какое-нибудь устрашающее дополнение, рога б были вам к лицу. Вы баран, сударь! - картинно всплеснул руками Галауэр. Два доктора существовали по разную сторону оси абсцисс: Галауэр был неуравновешенным белоручкой, мечтавшем выехать в рай на чужом горбу, поэтому в лаборатории он помогал Бергеру, вызвался следить за происходящим в шахтах и апартаментах властелина через камеры, однако, большую часть времени занимался своей профильной деятельностью - выращиванием растений и цветов, адаптированных под условия пустыни. В отличие от него Веймаер не жалел себя: едва ли человеческий вид был результатом сложного эксперимента. Неудавшегося, но доктор не опустил руки. Он хотел сделать прорыв в науке, великое открытие. Однако сил и способностей было явно недостаточно, приходилось тратить бесценные минуты и часы жизни на те же лютики, так как с Галауэром они делили одну научную нишу - ботанику. Это было похоже на приговор - для любимого дела мало таланта и опыта, а нелюбимое приносит пользу окружающим, вызывает похвалу вышестоящих. И очень хотелось в глубине души тщеславному учёному разорвать этот приговор, съесть его, как справку от психиатра, выйти из замкнутого круга. Случайно услышав разговор верховного Мастера с профессором, Веймайер загорелся желанием сделать руководству маленький сюрприз. Но процесс не шёл: реакция не происходила. - Вы давно не были в деревне, - на удивление спокойно произнёс Веймаер. - А что такое? - подался к нему Галауэр, поднимая один уголок рта, искривляя его в усмешке. - Бараны бодаются, - доктор опустил голову и резко толкнул коллегу лбом. Галауэр от неожиданности и острой боли потерял равновесие, отшатнулся, взмахивая руками, и снёс несколько реактивов со стола Веймайера. Дурно пахнущая, едкая жидкость пролилась на него. Мужчина заорал дурниной, представляя, как пойдут по телу багровые кровавые пузыри, как обуглится его кожа, или - что ещё хуже - покроется чешуей или панцирем, который постепенно превратит его в какую-то нибудь экзотическую тварь. Сам страх и предчувствие таких перспектив парализовали его, дыхание затруднилось, глаза судорожно моргали, губы шлепали друг о друга влажными пельменями, шепча молитву о помощи. Веймаер и не подумал помочь коллеге: он спешно кинулся поднимать реактивы, часть из которых попала в чашу с фиолетовым влажным порошком. Его рука с чайной ложкой, которой он намеревался вычерпать испорченные кусочки смеси, застыла в воздухе, глаза расширились. Фиолетовый цвет на глазах таял, растворялся, точно крупицы марганцовки в стакане воды, вот он перешёл в насыщенно розовый, после чего стал ещё более бледным, и, наконец, хамелеон завершил свою смены окраса - полупрозрачная слипшаяся крупка, чуть с зеленью, издала лёгкий дурманящий аромат. Заворожённый, Веймаер любовался эстетикой снадобья, его поблёскивающим перламутром частичкам. Он не слыша, что к коллеге вернулся голос, и теперь он голосит да так, что мёртвые могли подняться, выйти из стен последнего приюта. Одной рукой доктор схватил всё орущего, пребывающего в состоянии панической атаки, Галауэра, другой прижал к его губам щепочку полученного вещества. - Жри! - коротко приказал он, капая густой слюной. Паника на лице Галауэра сменилась шоком, а затем глаза его потеряли всякое осмысленное выражение, зрачки замерли точно посередине радужки, он облизал губы и расплылся в улыбке. Через мгновенье он рухнул, как подкошенный на пол лаборатории. Веймаер переступил через безмолвно лежащее тело, вытащил свою записную книжку и принялся фиксировать пропорции нового препарата. О коллеге он не вспоминал, скрипач не нужен, пусть лежит. Мавр сделал своё дело, мавр может помереть. *** - Детский сад, - густо усмехнулся Бергер, отпивая свежесваренный кофе, заваренный старательной Эжен. Девушка рассеянно кивнула и продолжила шить золотой нитью. - Слышу, Властелин идёт, - профессор надел очки и глянул на дверь. Эжен удивлённо покосилась на него, но удивление сменилось изумлением, когда дверь бесшумно распахнулась, а на пороге стоял Кипелов. - Приятного кофезлоупотребления, герр Бергер, как наши дела? - Благодарю, Валерий, наши отлично, Веймаер отравил Галауэра. - Вот ирод, - всплеснул руками Кипелов, - нет бы на себе тренировался. Ему-то уже нечего терять. И что он в этот раз нашаманил? Вот сошлю его в печку, не люблю дураков, даже таких преданных. Энтузиазм не всегда полезен, хуже дурака только дурак с инициативой. - Полагаю, что и в печку Веймаер залезет по собственной инициативе, - Бергер возвёл глаза к потолку. - Проверим, если Галауэр не очнётся. Чего тот профессор кислых щей ему налил? - Химический нейролептик, он его несколько дней сочинял для вашей любимой жены. - Он точно сумасшедший, неужели он своими лазуньими мозгами думает, что я Володю буду травить химией? Когда я точно знаю, что хранится у вас в чёрном ящике. Бергер чуть вздрогнул. - В ящике? - В маленьком дивном ящичке, что над вашей постелью на полочке стоит. Прекрасная природная настоечка из пассифлоры с пионом и ещё какой-то травушкой, старательно выращенными Галауэром, по 10 капель в чашку чая, и клиент будет спокоен, как старый йог на гвоздях. Да и большой ящик, про гробик знаю, вы в нём Алика засолили в формалине, - произнёс верховный мастер и, не глядя на изумлённого Бергера, оберегавшего саркофаг с телом погибшего юноши, пуще зеницы ока, не допускавшего никого до него, повернулся к Эжен. - Ну а ты чем обрадуешь меня, краса моя? - жесткие пальцы требовательно взяли девушку за подбородок. - Я почти закончила облачение вашей невесты, о, Властелин. Обратите свой взор, - девушка, смущаясь, раскинула перед Кипеловым своё рукоделие. По белой глади атласа летели золотые и серебряные звёзды, по углам изломанные линии блестящих нитей складывались в геометрическую фигуру, символизирующую продолжение рода. Верхняя часть имела длинные разлетающиеся рукава, однако, по длине едва ли превосходила летний топ. Нижняя же представляла собой бархатные шаровары на шнуровке от пояса до бёдер. - Ах, красота. Володя оценит и наденет, а будет сопротивляться, рукавчики сзади завяжем... бантиком морским. *** - Вода холодная! - пожаловался я, осторожно ступая в воду, как выяснилось - зря. Эжен на автопилоте включила кипяток. Обжигающая волна хлестнула по ноге, я дёрнулся в сторону, но с закрытыми глазами ориентироваться в пространстве я не мог, а потому конечно же поскользнулся на скользком дне ванны и свалился, окатив девушку брызгами, а себе отбив коленки и локти. И только тут я пересилил себя и открыл глаза - боль отрезвила. Что, Володя, так и думал в эротический триллер "в темноте" играть? С глазами закрытыми ходить, только чтоб на себя в обнажённом виде не смотреть. Я ещё ничего не видел: ни заживших швов, ни прочих следов операции, но уже боялся. Страх подкрадывался, осторожно трогая за плечо, вызывая нервную дрожь, порабощал, завлекал в свои сети, туго сплетая узлы над моей бедовой головой. С чего ж мне так страшно? Что я стал другим человеком: неизвестного пола, неизвестной начинки, с известным, но тревожным будущим. Проблема самоидентификации остро встала передо мной в тот самый момент, когда я окончательно очнулся от наркоза. Как трудно познать себя, познакомиться с собой, когда события вокруг сводят с ума. Сначала я считал себя гитаристом Арии, увлекающимся философией и орхидеями, потом пленником бункера, бренным телом, трепыхающимся между сном и явью. Встреча с Виталей перевернула всё: любимый человек, поддержка, геморрой во плоти? Кто он я? А сейчас кто я такой, с чем меня едят? И всё-таки мне страшно от мысли, что мои самые фантазийные предположения будут верными. Как вернуть духу, погрязшему в бессилии и страхе, былую мощь? Я отфыркивался от воды и матерился на нарастающую боль в теле, и снова страх: неужели я что-то повредил при падении? Но Эжен так спокойно смотрела на меня, с реакцией робота. Или на неё можно не обращать внимания? Капли воды, стекающие по телу, я принимал за кровь, они будто густели в моем воспалённом воображении. Но, как известно, страх значительно преувеличивает истинное значение факта. - Полотенце на стуле, - отсутствующим голосом произнесла Эжен и вышла из ванной, оставляя меня наедине со своим страхом. Одного, абсолютно одного. Снова закрыв глаза, я тёр кожу до неприятных ощущений, до тех пор, пока, как я почувствовал, она не начала слезать. Чёрт тебя побери, Володя, посмотри правде в лицо, да, протяни руку? Нет, из тебя не сделали женщину, ничего не отрезали, сиськи не выросли, да и голос остался прежним. До бесконечности сидеть в ванной я не мог, поэтому пришлось выбираться из неё на ощупь. И в этот момент абсолютно спокойно я открыл глаза. Куда пропал страх, неужели он подобен горному перевалу, опасной вершине, к которой ты стремишься, внутренне содрогаясь, а, добравшись до неё, выдыхаешь, будто с плеч скатывается увесистый валун. В старинном зеркале, занимавшем почти всю стену вдоль ванны, я разглядел себя. Обезьяна и стекло, басня! И всё-таки человек видит не правду, а отражение его подсознания, что продиктовал воспалённый мозг, искажённую реальность. Иначе почему из зеркала на меня смотрела мягкая, почти женская физиономия, от одного вида которой холодело в груди, а пальцы чувствовали совсем другие черты. - Побыстрее, - раздался механический голос Эжен из-за двери, - властелин ждёт. Как, уже размножаться? Меня точно швырнуло на десятки лет назад, в студенческую пору, когда не ждёшь экзамена так скоро, а календарь уже показывает канун судного дня. Но всё оказалось прозаичнее: Валере было скучно завтракать в одиночку. Он был на удивление говорлив: заставить его замолчать - да всё равно, что показывать комбинацию из трёх пальцев небу за то, что идёт дождь. - Ну что? Как ощущения в новом качестве? Скажи, что Бергер - филигранный мастер. - Честно ничего не чувствую, только в зеркале рожа не моя отражается. - Ах, забыл сказать, там зеркало кривое стоит, так что всё нормально. Успокоил, Валера, вот за это спасибо. - Ешь-ешь, запасай питательные вещества, пригодится, - почти ласково произнёс Кипелов, облизывая алые от сока губы. - Могу с рук покормить, ты ж моя королева, - я и поперхнулся. Как он меняется от почти нормального человека до малоадекватного, даже его голубые глаза вдруг потемнели и подёрнулись мутью. Я не понял, как он бесшумно, точно рысь, пикирующая с ёлки, переместился ко мне, сжимая в ладонях тарелку с вишней. Или слух у меня повредился, ведь завтракали мы в зале, похожем на тронный, отделанном мрамором и хрусталём. Мозолистые пальцы, красные, точно кровь впиталась в них, поднесли к моим губам спелую ягоду. Я протестующе замотал головой. - Кушай, зоренька, не хочешь через рот, найдём другой путь. Ты уже ел вишню с моих рук, как же это было возбуждающе. А что ж теперь изменилось, руки мои те же, губы твои также прежними остались, - он смазал мои губы соком, - зубы заклинило, так разожмём, ты знаешь, как рукоять плётки подходит для межзубного пространства! - и всё это было сказано таким ласковым и заботливым голосом, но глаза безумца не давали обмануть. - Выпьём за наше счастливое будущее? - в руках Валеры неуловимо появилась бутылка из зелёного стекла, наполненная до горлышка прозрачной жидкостью. Пробка вытащена сильными пальцами, даже не напрягаясь. Пахнуло травами, сладостью и страхом. Что это за самогон? - Это что за водка со змеёй, где змея - это ты? - Разве я могу предложить королеве водки, - тоном булгаковского кота Бегемота заявил Кипелов. - А за змею - спасибо, в нашу первую ночь я обовью тебя кольцами и сожму в своих объятьях бразильской анакондой, я так долго этого ждал. *** Эжен медленно брела по переходу. Утрата подруги привела её в состояние прострации. Мир потерял свои краски, привычные вещи стали чужими. Как смотреть по сторонам, когда каждый предмет напоминает о потерянном близком человеке? В каждой тени, мелькнувшей в отблесках фонарей, ей чудился силуэт Ингрид, блеск хрустального бокала напоминал ей цвет глаз девушки, даже простой карандаш ассоциировался со стрелами - любимым оружием мёртвой наперсницы. Вглядываясь в полумраке в зеркало, Эжен и вовсе видела погибшую подругу: те же волосы, тот же стиль в одежде. Вычеркнуть её из памяти оказалось невозможно. Поддерживал Лео, разрываемый двумя чувствами: желанием собственной выгоды и тревоги за сестру. Хотя второе, как девушке казалось, было логичным дополнением первого. Если с ней что-то случится, не видать Лео лавров королевы, как ног у рыбы. И даже фильмы, без которых не обходился ни один её день, не приносили удовольствия. Точнее они давали мгновенья счастья, но стоило Эжен повернуться, не чувствуя привычное тепло от сидящей рядом с ней Ингрид, как фильм становился чёрно-белым, далёким и чужим. А, может, это она - Эжен - умерла, а Ингрид-то живее всех живых? Погружённая в себя, Эжен не заметила Лео, выросшего на её пути. - Всё пропало, - упадническим тоном произнёс юноша. - Ты слушаешь меня? - Что случилось? - тревога ненадолго отрезвила Эжен. - План усложняется: Володя под действием транквилизаторов, Властелин перестраховался, жить ему и не кашлять, бесу певчему! - Не понимаю... - Я чувствую себя героем фильма про операцию Ы, наматывай на извилины давай. Опыт, полученный в ходе работы над Аликом - ты ещё помнишь, как звали твоего дружка, - применили на Володе. Эжен вздрогнула, как от удара. - Его привязали к столу? - Да если бы так оно было, то проблем было б на одну меньше. Его опоили растительной дурью, превращающее в какое-то подобие тебя - сомнамбулой ходит, ничего ему не надо, на имя откликается, но реакция слабая. Какой же я был дурак, Верховный Мастер всё предусмотрел. Доверчивый дурень, чей мозг ушёл в волосы, хлебнул отравы и вполне счастлив. Гуманно, не спорю, а то Володя в последний раз волосы был готов рвать на себе, причём не на голове. И выносить ребёнка ему будет проще, если он не будет поедать себе мозг, а мирно поглядывать ваши завиральные кинушки имени отдела здравоохрЕнения да пятки властелину вылизывать, ан нет, вишню с рук его кушать. Того просто заводит этот процесс. Надо взять на карандаш. - И что, теперь без вариантов? - Почему же, один шанс у нас будет, но всего один. В случае провала - сама знаешь. - Знаю, ты не получишь тёпленькое место подле властелина, а я... - А ты не будешь рассуждать - тебе вредно, ты пойдёшь в шахты, найдёшь там того мужика, с которым Володя попал сюда, и растолкуешь ему, что да как. Смотри не перепутай, цветок ромашка, побудь незабудкой. А я пойду в родные пенаты, будь они неладны. Лазуны на меня уже самый острый зуб точат, не хотят больше в синяках ходить. Представь себе - квазикриперу сумели доложить, а тот - надо же - смог понять их трёп. Ничего, и ему горе от ума наступит ногой на горло!