Парадигма любви

*** Голова лазуна откинулась назад с болезненным хрустом. Поблёскивающая серебристой гладью сковородка произвела контрольный выстрел - челюсть твари скосило набок. - Одним больше, одним меньше, - Лео хладнокровно отёр щеку, на которую брызнула тёмная кровь, и огляделся. - Не вовремя ты, дружок, зашёл на огонёк. Ну давай, на посошок, - ещё один удар обрушился на бессознательное, едва живое тело. Затем мужчина склонился, проверяя пульс. - Да какая ж ты сука живучая! Ну что, окурок счастья, закончился ли ты? Да неужели, свершилось чудо! Теперь ты никому не скажешь, что ты видел. Бергер не увлекается некромантией, к счастью, максимум некрофилией. Так, ну а теперь пора навестить Ромео, пока над её кудрявой Джульеттой колдуют. Или нет, Орфея, который нет-нет, да попрётся за своей Эвридикой, да крайне не вовремя. Поможем всём чем можем, а? - Лео обернулся на слившегося со стеной мальчишку, того самого, облившего Владимира ледяной водой, приняв за лазуна. Паренёк жевал собственные губы, не замечая, как по подбородку струится кровь. - Ну что ты смотришь, как Ленин на буржуазию, и к стене прилип, как пельмень в морозилке? Принеси-ка моток шпагата. Одна нога здесь, другая там, и быстро-быстро сведи их вместе! *** - Это будет достижение века, герр доктор, - восторженно восклицал Галауэр - второй подручный Бергера - аж искрился. Выглядел он куда приятнее Веймаера, но теорию Ломброзо не оправдывал - содержать его под замком на галоперидоле. Мне маньяком Валерка казался, потом Веймаер, испытавший на себе препаратики, тоже мне Джек Гриффин. Казалось, могло ли быть хуже? Нет предела совершенству и безумию человеческому. Покойная Ингрид и Эжен - мелкие хулиганки на фоне экспрессивного и импульсивного доктора, старательно зафиксировавшего моё тело на операционном столе. Я лежал, безмолвно дожидаясь своего часа. В голове крутились мысли о Виталике, о предложении объекта №2, о будущем, об операции, которую я пытался представлять просто как препятствие. Как говорил Ницше - препятствия и трудности есть ступени, по которым мы растём ввысь. Пусть будет трудно, но за этой стеной будет ясный день. Позитивное мышление утешало. Но как же трудно с оптимизмом смотреть в будущее, когда ты связан по рукам и ногам, накрыт простыней, точно саваном, а вокруг тебя суетятся работники пинцета с топором. Да и где оно - будущее? - Лапаротомию делаем по Пфанненштилю? По Черни? По Джоэл-Кохену? - прозвучало над моим ухом. - Кардиограмму сняли? Что у нас микрофлорой? - донеслось во второе. - Аллергены? Общий наркоз? Ингаляционный? Парентеральный? И первый раз в жизни я обрадовался тому, что не разбирался в медицине, что познания мои в ней ограничивались накладыванием жгута на шею. - Подготовьте органы к трансплантации, - Бергер отдёрнул простыню, удивлённо поднимая брови и цокая языком. - Джунгли нападают, бритву! Холодные руки доктора со знанием дела скользили бритвой по моему телу. Как будто всю жизнь занимался тем, что мужикам зону бикини депилировал. Володя, тебе ещё наркоз не дали, а ты уже дурака включил. - Теперь немного пощиплет, - покрасневшую кожу накрыла ароматная салфетка. - Потерпите, Владимир, давайте-ка я вас развлеку. А то скучно же вам лежать. А вот не надо, благими намерениями вымощена дорога в преисподнюю. - Операция предполагает поперечное рассечение по нижней линии живота, - поправив очки, начал Бергер, а я попытался уползти с операционного стола. - Первым элементом хирургической манипуляции будет введение вас в наркоз. На первом этапе вы уже не будете ощущать ни боли, ни прикосновений. Глотание прекращается, зрачки сужаются, вы начинаете храпеть из-за расслабленных связок. Постарайтесь не оглушить меня. Затем ваши зрачки замирают в центральном положении и не реагируют на свет - ну глаза мы вам прикроем. Дыхание ваше ровное, сердце стучит, но давление падает. Как у вас в роду с гипертонией, гипотонией? - я кивнул, мол, всё хорошо, говорить уже не хотелось. - А потом тихонько начнём резать, аккуратненько, чтобы шовчик потом зажил быстро. Рассечем кожу и жирок подкожный, хотя, как погляжу, жирка-то почти нет, вы худенький. Нам же проще, не потечёт, салфеточек много не истратим, зацепим края, разведём, как тучи самолётами, клеолами закрепим. А дальше посмотрим, ножиком или ножницами брюшину резать. Признаюсь, Владимир, а я волнуюсь. До седых волос дожил, вы не первый мой пациент, но возбуждение накатывает. Меньше тревожился, когда сии господа меня оперировали. Знаете, Владимир, с возрастом у человека обнаруживаются лишние органы, а работа за идею ведёт к порче нужных. Хорошо иметь под рукой племенное поголовье, чьи прекрасные внутренности могут сослужить добрую службу. Это лучшее, на что они способны, - Бергер ласково потрепал меня по щеке. - Ну вот и масочка готова. Сейчас поплывёте по волнам сонным, а проснётесь уже другим человеком, новой эры. Что ж у вас пульс так рвётся из-под кожи. Понимаю ваше волнение, но не беспокойтесь. Я рядом. Radieschen von unten sehen вам не грозит. Немецкий, какой же ты витиеватый! А вот немецкий я знал, даром что ли Ницше в оригинале читал. Не язык, а прекрасное пособие для вызова Сатаны. Помню Валеру хотел заставить спеть на немецком, да разбежался. Он английский-то осилил после третьей рюмки, герой без асфальта, мать вашу. Так что там Бергер про созерцание редиски говорил? Нос и губы мне стянула резиновая маска с тонким ментоловым ароматом. - Сожмите кулачок. Ещё сильнее. А вторую руку давайте мне, - Бергер надел хирургические перчатки и сжал мою кисть. - Дышим глубоко и спокойно. Вдох-выдох. Ничего страшного не происходит. Последнее, что я увидел - портативный холодильник, в котором покоилась приличного размера розовая груша, залитая густым раствором. - Высшая школа ЦОЛИПКа, - гордо пояснил Галауэр, радостно всадивший мне иголку в вену. *** - Скованные одной цепью, - напевал Лео, разматывая увесистые кандалы, предназначенные для усмирения особо буйных лазунов. Но мохнатые твари могли спать спокойно, оковы предназначались тому, кто безмятежно - насколько мог - спал, забравшись в широкую расщелину в стене пещеры на высоте метров трёх. Виталий ощущал себя в относительной безопасности - лазуны сюда не допрыгивали. И их куцый ум и помыслить не мог о перемещении по стенам имени героя американских комиксов. Умотанный тяжёлой работой и понимавший, что чем лучше отдохнет, тем больше будет сил наутро, басист крепко обретался в царстве Морфея. Иными словами - гвозди на нём можно было править - не очнётся. Но не только этим он руководствовался: во сне нет боли, нет переживаний по поводу Володи. Годы и пустыня вытравили из воина пост-апокалипсиса все лишние эмоции, но ему это лишь казалось. Сердце замирало и снова принималось стучать от одной мысли, что происходит по ту сторону - несколькими метрами выше в дьявольской лаборатории. Что, где, когда и как закончится? У него был ключ от неизвестной двери, и цель-химера, а вот ждать Виталий умел, правда, чувства приходилось отключать вместе с остальным организмом. Разум старался наглухо забить последние трепетания души, утверждая непреложную истину про потребность в спешке исключительно в случае ловли представителей рода сифонаптер и острого приступа диареи. Да и время летело быстрее, унося на лёгких крыльях качающегося в грёзах человека. Этим и воспользовался Лео, заметив такую особенность Виталия. Приставная лестница, немного сноровки, и вот, железные оковы сомкнулись на запястьях и щиколотках безмятежно спящей жертвы. Ту не потревожил даже стук молота - грохот, разлетающийся по подземелью, успел стать колыбельной. А сыплющаяся крошка стен чудилась каплями дождя, отскакивающими от стеклянной глади окна. Внизу, поглядывая по сторонам, с арбалетом, позаимствованном у покойной Ингрид, стояла Эжен. Девушка была бледна, однако правую щёку её украшал кровоподтёк. Глаза секретаря Верховного Мастера были затуманены, руки чуть подрагивали, но оружие она держала на взводе. - Ну вот и все дела, - Лео молниеносно слетел с лестницы. - Утром отвяжу, когда операция закончится. Может и лишнее, но перестраховаться в таком деле никогда не мешает. Я прав... или я прав? Да очнись ты, дура! Ты же об этом мечтала! А теперь, как страус, голову в песок. Да только не песок у нас тут, а бетон! Сестричка, у тебя что ли уши остыли! Или ты не любишь наше чудо? - Люблю... - Вот и молодец. А сейчас ты приходишь в себя наконец-то, и больше никаких ядов, никаких стеклянных порталов в химическую реальность. И спокойно, ты слышишь, болезная, спокойно изображает покорность и равновесие в своей трясущейся душонке. Я на тебя надеюсь, оцени свою значимость. И лишнего не говори, даже наедине сама с собой, когда одна, и думаешь, что никто не услышит тебя. Стены здесь имеют уши, и другие органы чувств. Скоро будут мысли читать, что не есть хорошо. Надо поспешить с планом А. И молись, сестра, чтоб он реализовался, и не сменился на какой нибудь "ЁПРСТ"!!! *** Писк мониторов, негромкий голос докторов, мерное вздымание насоса вентиляции лёгких. - Пульс? - Сто. - Давление. - Сто на шестьдесят. - Работаем. Руки, сделавшие сотни операций, работали без устали. Отточенная методика сбой дать не могла. Последний шов, неожиданно брызнула кровь, оросившая белоснежные халаты. - Вишни хочу, - донеслось в тишине. - Ну вот и конец, - торжественно объявил Бергер, - сосудики сшили, получилась куколка. Пусть полежит, а потом превратится в прекрасную бабочку. Дёргаться ему нельзя покамест. Режим длящейся анальгезии и седации. *** Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на Время, Место и Обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвется. То был коридор, казавшийся гостиничным - коридоры, картины на стенах, затёртые половицы, двери, много дверей, через равный промежуток. Чуть отколотые углы косяков, потускневшие ручки, гулкое эхо от малейшего шороха. Надпись появилась красными витыми буквами прямо на двери. Точно невидимый дух начертал слова на светлой деревянной панели. Никто не крикнул «тормози», цветным стал не шлем, и даже не причинное место, а пальцы, ощутившие вязкую густую кровь. - Эй, - позвал я неизвестность. Та молчаливо поглядывала на меня из ниоткуда. Я поскребся в дверь, чувствуя, как рука проваливается сквозь дерево. По ту сторону ощутимо тянуло холодком. Куда ж ведёт эта дверь: в ад, в рай? Где я нахожусь, и какого хрена я тут забыл? Мне ж операцию делают или уже сделали, превратив в какое-то "оно". Или всё это лишь дурной сон, и я витаю в мирах Системы? Слишком реалистичный Олатоэ, да здравствует Лавкрафт! В подтверждении моих слов на соседней двери, едва заметной на фоне окровавленной товарки, загорелась небольшая золотистая звёздочка. Она плавно качнулась по кругу и замерла, превращаясь в перевернутую пентаграмму. Кажется, волосы у меня распрямились. Вжавшись в противоположную стену я, по-удавьи, не мигая, глядел на капли крови, складывающиеся в слова и пропадающие, телесуфлёр для Сатаны, на золотую звезду, крутящуюся, не то в желании сорваться с небосклона, не то свести с ума меня, как делали её родственницы с бутылки "Арарата". Руки судорожно шарили по стене: если я сплю в мирах Арсы, то достаточно напрячь мозг, чтоб получить желаемое. Мечтал я о дверной ручке, нормальной, без мистических дополнений, и оказаться с Виталиком рядом. Одна мысль о басисте на миг притормаживала бешено стучащее сердце. Свершилось чудо - всё-таки миры Системы - не ручка, но ещё одна дверь, третий путь, который я проделал себе, лягнув створку ногой. Она распахнулась, пропуская меня в неизвестность. - Я чувствую, как в зале пахнет палёной проводкой, поэтому с "Антихристом" повременим, - объявил до боли знакомый голос. - А равно как и с другими боевичками. А что я вам хочу сказать: мечтой тоже надо управлять, а то ее, как корабль без руля, занесет бог весть куда, как говорил тёзка великого баснописца, гениальный кораблестроитель. Итак, "Мечты", - констатировал Валера, взмахнув густой русой гривой. Зазвучало меланхоличное вступление аккордами Em, C, Am, D. Толпа поклонников дружно закачалась в такт музыке, подвывая гитарам. Я во все глаза смотрел на происходящее. Да неужели и правда, это только сон. Но тут же царапнула кошачья лапа печали: значит, всё напрасно, значит, я снова проснусь один, без Виталика. Всё, как вчера, без тебя. А вот почему меня две штуки? Шутки подсознания? Ранняя шизофрения? На левом фланге, где я обычно стоял, было темно - сюда не попадали прожектора софитов, тем не менее я видел кудрявый силуэт гитариста, себя то бишь, и музыка звучала с моей стороны. Неведомая сила толкнула меня, впихивая за кулисы, в подсобку. - Где ты шляешься, Вовка? - это был самый оригинальный вопрос за последние 30 лет. Не на шутку перекошенное лицо техника красноречиво говорило о том, что если бы не концерт, то струны палёного Фендера очень хорошо бы смотрелись на моей шее в качестве гарроты. Неужели всё это сон? Но я не могу им управлять? Что за Махакаал забрался в моё сознание и руководит там. Пинок техника, кажется, Артёма, был очень болезненным. А второй - для симметрии мне отвесило моё второе "я", с матюками вручившего мне гитару и превратившееся в ещё одного техника, Кирилла. Глаза мои, выпавшие где-то до коленок, не собирались возвращаться обратно. Первые аккорды я взял мимо, но сориентировался и заиграл в такт. Простенькое соло я вспомнил походя. - Разъебай! - ласково фыркнул Дубинин, пропрыгав ко мне, принося с собой дивный аромат перегара. Сие ругательное выражение стало для меня музыкой. А что, вдруг не было апокалипсиса, не было долгих лет заключения в ненавистном бункере. Чёрт, а на табло над барной стойкой замерли цифры 09.10.1994. Минуточку, 3 года прошло со дня катастрофы, более того, сегодня у Виталика День рождения. Из первого ряда беснующихся фанатов, как подтверждение моих мыслей, высунулся топорщащийся во все стороны букет, посреди которого выделялась бутылка Джека Дэниэлса. Виталик с гиканьем, едва не сбив Валеру, прискакал к краю, подцепил трофей, поцеловал поклонницу и радостно умчался за кулисы с моей стороны. - Наливай! На пятерых! Какая закуска, мы на диете! В течение следующих песен - к счастью медленных, пока техники чинили проводку с помощью вечного русского средства: трио - изолента, клей и мат, - ребята тихо направлялись за кулисы, опрокидывали рюмку-другую и возвращались неуверенной походкой. Маврин стал цветом своих же волос, Маня стучал уже всеми частями тела, которые ему было не жалко. Виталик пританцовывал некий ёрш из лезгинки с гопаком, Валера вторил ему, попутно подпрыгивая резиновым мячиком. И только я стоял голью неприкаянной, не смея уйти за кулисы. Слишком это было хорошо, чтоб быть правдой. Вступление "дай жару" я прозевал, Валерка зря надеялся, что хохот гиены из преисподней буду изображать я, пришлось ему самому похихикать. А там и концерт кончился. Я отдал гитару Кириллу, смято поблагодарил его и пошёл на поиски рукомойника - очень хотелось вылить ведра два ледяной воды на свою бедовую голову. Дверь с европейским обозначением WC поскрипывала, распахнувшись от лёгкого сквозняка. Шагнув за порог, я снова очутился в белом коридоре. Кровь из дверей уже не лилась, да и звезда прекратила свое вращение. А вот проход назад оказался для меня замурованным. Ничего не понимаю! Чертовщина! Что происходит-то? Ноги подкашивались, а пальцы дрожали, уставшие после долго перерыва. Это свидетельствовало о реальности происходящего - действительно, несколько минут назад я стоял на сцене неизвестного мне клуба, на дворе был 1994 год, и "Ария" давала свой концерт. Но сейчас я стоял памятником народного искусства, безуспешно пытающегося войти обратно. - Бесполезно, - сказал я сам себе и пошёл, куда глаза глядят. Коридор не кончался, казалось, я попал во временную воронку, и тупо марширую на одном месте. Ещё одна дверь! Ну а за ней что? Пятидесятилетие Арии? Я ошибся, по ту сторону скрывался подвальчик, защищённый кодовым замком. Его я открыл, не задумываясь, коды-то типовые были. В глубине царства сырых труб звучал магнитофон, методично жующий плёнку. - Жестокость хуже, чем чума, и души пожирает плоть. Мы научились равнодушно убивать! - скрипел он. А это-то откуда здесь! Это Альфа, 1981 год, тогда я носил женскую кофту - должна же быть от бывшей супруги хоть какая-то польза - и усы, которые сбрил уже в 1985-м. Назад в коридор я вылетел торпедой и просто побежал, сломя голову. Что это за кладбище прошлого и будущего? Вита-а-а-алик! Я орал, не помня себя. - Ну ты какой быстрый, - голос Дубинина отрезвил. Передо мной стоял басист, живой, настоящий, сегодняшний, с синяками под глазами и запёкшейся кровью в уголке рта. - Где мы? - к горлу подступил ком, я замолчал, обнимая Виталика. - Спим мы. Это колыбель Снов, сюда попадают души и сознания тех, кто спит не в мирах Системы. Я в пещере дремлю, тяжело мне двигаться, камушек что ли придавил. А ты в покоях Валерки. - На операционном столе, Виталя. Мне пересаживают органы из Ингрид. - Уже, - горько вздохнул мой любимый человек. - Держись, как проснёшься. Ты ведь знаешь, как надо просыпаться? Про ключи и двери, про выход. Ну-ка стой, а ты знаешь, где он? - он вдруг переменился в лице, изумлённо всматриваясь в меня. - Не знаешь, твою мать, етить! Чем тебя накачали? - Не знаю, маску надели, в вену вкололи что-то. - Я этому анестезиологу доморощенному яйца оторву и сожрать заставлю! - А в чем дело-то? - Да в том, что ты жертва миров Арсы, ты привык к другой системе координат, к тому, что всё под твоим контролем. Ты забыл, что такое человеческий сон. Тут всё иначе. Ты должен знать, где твоя дверь, выход в свое земное тело. Если ты не осведомлён, то никакая сила не выведет тебя из наркоза. Тебя будут пытаться реанимировать, но лишь сожгут твоё сердце дефибля...бля... сожгут и всё, конец. Виталик говорил спокойно, но его кадык ходил ходуном, плечи подрагивали, а карие глаза часто моргали, заставляя испаряться набежавшие слёзы. - Ищи выход! - приказал он. - Я постараюсь тебе помочь. Мы двинулись по коридору, прощупывая стены. Несмотря на присутствие Виталика спокойнее я себя не чувствовал. Басист шёл медленно, точно тащил на себе немалый груз. Временами его лицо и тело пересекали материализовавшиеся путы, причинявшие немалую боль. Я метался от стены к стене, выискивая выход. Не было ни малейшего представления, на что он должен быть похож. Какая-то очередная дверь? На ней должен быть символ, знак, надпись? Но абсолютно все двери, попадавшиеся на пути, были белоснежными, да и кроме того не хотели открываться. - Почему я не могу войти в них? - спросил я, оглядываясь. Виталик исчез, я ещё слышал его тяжёлые шаги где-то вдалеке, но его голос всё ещё звучал в голове. Снова я один, плюхнулся, как мешок с картошкой, на задницу, сижу, гляжу в потолок. Уже не слышу басиста своего, только урчание голодных кишок. - Одиночество - это еще не самое скверное в дни испытаний; самое скверное – сидеть, сложа руки, - Голсуорси толкал меня подняться, но я сидел, медленно засыпая и сползая по стене. И вдруг она обожгла мне затылок и спину. Я аж подскочил, стряхивая сонную одурь. По белой глади бежала красная нить, вверх, направо, вниз. Вот появилась ручка. Вот он - выход, только нажми и войди, но я с опаской глядел на неё. - Нет, это не мой путь. Сделав несколько шагов, я, разумеется, уперся в стену. Нет, не так, я должен был упереться в стену, но вместо этого почувствовал себя птицей, подстреленной на болоте. В том смысле, что запахло чем-то травянистым и гнилым, на груди моей появились пятна чёрной крови. Я полетел спиной вперёд, морщась от резкой боли, охватившей грудь и живот. Пытался согнуться в позу эмбриона, но не сумел. Пространство искривлялось, цветные нити над моей головой искрили не хуже оголённых проводов. А где-то далеко меня звал незнакомый голос. Я летел, словно сорвавшись камнем с небоскрёба. Чувство невесомости вместе с неподвижностью своего тела заставляло сердце колотиться, как после кросса. Зажмурившись, я пытался представить, что ныряю в воду, в реку, подпитываемую ключами, чистейшую и прозрачную, я могу разглядеть камушки на дне, похожую на «сердце подземелья», но не она. Река смывает кровь и боль с моего дрожащего тела, её потоки несут меня к Виталику. Дыхание сбилось, воздуха ощутимо не хватало. Допредставлялся, я сейчас ещё и задохнусь, утонув в своем же сне. Но я не проснулся. Как ни продирался сквозь сознание, как не сжимал веки до ломоты в висках, ничего. Боли уже не было, не было киношного входа в свое тело. Была лишь молчаливая пустота, в которой левитировал недвижимый я, точно подвластный неизвестному чародею. - Добро пожаловать, королева, леди Элье, - я просто открыл глаза. Надо мной склонился Галауэр с улыбкой булгаковского Азазелло. Свет операционных ламп проник до самых потаённых уголков мозга. - Я живой? - Хороший вопрос. - Дайте хороший ответ. - Операция прошла успешно. Наружные швы сняли, заживление внутренних произойдёт в течение десяти дней. Как вы себя чувствуете? Ощущения были смешанными: левая рука онемела от капельницы, горло саднит, словно простудился, а вот остальному телу было хорошо. Будто я провёл недельку на курорте. Я боялся, что после операции будет болеть всё и сразу, вспомнив, как мне вырезали аппендицит в школьные годы. Неделю ныли все кишки, в туалет – по стеночке. Смеяться невозможно, да ещё сыпь от пластыря, которым обклеили весь живот, началась. А тут я готов встать чуть ли не библейским героем и пойти на подвиги. - У меня всё хорошо, ничего не болит. - Ну, милок, если у вас ничего не болит, значит, вы умерли. Ну уж нет, я живой, я дышу, я пережил первый этап своей телесной трансформации. Кто же я теперь? Мой голос не изменился, я не говорю кастратским фальцетом, лишнего мне не отрезали. Кто же я? - Готовьте ванную. Надо нам его поскрести да прополоть! - крикнул куда-то Галауэр. – Он должен быть конфеткой. Да такой, чтоб скушать хотелось непременно. *** Хлопнула дверь. Табличка с горящей надписью "стучите, мы где-то здесь, а где мы - сами не знаем" подлетела и легонько стукнула по стеклянной створке. - Ты выглядишь усталым. - Десятый день глаз не смыкаю. За ним нужен глаз да глаз. Вчера чуть провода не вырвал, трубкой повредил гортань. Пришлось привязывать. Седация пошла на убыль, завтра возвращаем к жизни. - И каковы прогнозы? Обрадуй меня, свет души моей разбитой. - Иммуносупрессии не потребовалось, отторжения не наблюдается. Гистосовместимость. Кровоток в норме. Дыхание ровное, за это тоже тревожились, ведь объект - астматик. - Значит, продвинулись мы всё-таки после Алика. - У объекта №1 с кровью всё хорошо, показатели, как у космонавта. Как жаль, что исследования сознания отложены до лучших времён. - Идеалист. - Таким родился, таким помру. А ты меня чем порадуешь? - улыбка и хитрый взгляд осторожно скользнул по лицу человека, сидящего в кресле. Стоящий позади него жестом фокусника извлёк затёртую книжицу "Сад, огород, усадьба", поверх которой покоился пакет со слегка замороженной вишней. - В Зелёной Зоне зима. Там снежный плен безграничной свободы. - Рискуешь, майне либе. - Дорожку протаптываю. - Хлебными крошками? Камешками? Нет, нет, как я забыл. Вишней! Ладонь накрыла другую, пальцы переплелилсь. Табличка на двери мигнула, текст сменился на короткое и ёмкое "для всех нас просто нет".