Парадигма любви

Что делать мне? Чёрт возьми? И почему мне ещё жарче, чем было пять минут назад. Жар усиливается прямо пропорционально времени, которое я созерцаю подрагивающую спину басиста. Дело в креме, во мне самом или в растопленной печке, пыхтящей в уголке? Абсолютную тишину нарушает лишь лёгкий скрип - Виталя проводил пальцами по висящему рядом с ним зеркалу. В какой-то момент мне показалось, что он наглаживает серебристую зеркальную гладь, но представляет, что его ладонь скользит по моей горячей коже. Подушечки выводят замысловатые узоры на чуть запотевшем стекле, танцуют по нему, прочерчивая изящные петли, похожие на те, которые рисуют фигуристы на льду. Басист медленно дышит, я слышу, как он скрежещет зубами и притопывает ногой. - Лазуны, пиздец! - неожиданно орёт он, резко обернувшись. Одним прыжком Виталя добрался до своего ружья, зарядил патроны и оценивающе посмотрел на меня. Это был не вожделеющий взгляд, совсем нет, холодный и по-военному цепкий. - Годен к ближнему бою, - заключил басист. - Ружжо-то можешь не давать мне, касатик, ко мне и так подойти боязно, - нервно усмехнулся я, вспомнив рисунок в учебнике обществознания. - И то верно, - басист взглянул на меня и выматерился, - да надень ты эту тряпку обратно, твою мать. Только тут я понял, что снова стою в костюме Адама. Но поднять импровизированную тогу времени не хватило - меня оглушил громкий стук в крышку верхнего люка. Вскинув ружьё, басист кинулся по коридору к выходу. Схватив обрез, тихо лежавший у зеркала, я побежал следом. Лестницу я преодолел в два прыжка, оказываясь рядом с Виталиком. Тот прижал палец к губам и кивнул на подрагивающий люк. - Они там. - И что делать? В ответ басист молча повернул малозаметный рычаг в стене. Крышка со скрипом сдвинулась, в образовавшуюся дыру мешком рухнуло мохнатое тело. Лазун вздрогнул и замер, застывая навсегда. - Сломал шею, - констатировал Виталя. - Ну, кто следующий? Я вас жду! - заорал он, передёргивая затвор. Остальные лазуны были более благоразумны: существа затихли наверху, не смея высунуться. - Не идёте ко мне, тогда я иду к вам, - что-то серебристое сверкнуло в руках басиста и взметнулось точнёхонько в люк. Грянул небольшой взрыв, и стало неожиданно светлее. Как потом оказалось, крышу юрты попросту сняло и разнесло на мелкие кусочки. Большая часть лазунов также серьёзно пострадала. Меня оглушила не ударная волна, а пронзительный рёв мохнатых существ. Виталик же, не обращая внимания ни на что, взобрался по отвесной лестнице и скрылся в валящем из люка дыму. Я не выдержал и полез за ним. Доносилось урчание, шум борьбы, возня. Вдруг белую дымовую завесу прорезал огненный цветок выстрела, кто-то раненый вскрикнул и куда-то тяжело упал. На поверхности было светлее - чад рассеялся, на небе же всё так же горело яркое солнце, и я увидел окруживших Виталика лазунов. Одного из них он убил - тело неподвижно лежал подле его ног. Остальные же скрежетали зубами, не смея подступиться, но желая его крови и плоти. Меня же они не замечали, чем я и воспользовался. Стараясь не шуметь, я спрятался за не поваленным столбом, подпиравшем крышу юрты, и вскинул обрез. Давненько я не стрелял, со школы - мощная отдача ударила в плечо. Лазун, облизывающийся за спиной Дуба, покачнулся и рухнул ничком. Я снова нажал на спусковой крючок, почти не целясь. От моих рук пал ещё один зверёныш. Лазунов осталось четверо. Дубу понравилось такое соотношение - он, выругавшись, взял ружье за ствол и за милую душу врезал ближайшему существу так, что тот опрокинулся на спину, затем выхватил нож. Но оставшиеся трое навалились на басиста, пытаясь подмять и порвать. Но я не для того был рядом, чтоб допустить это. Что на меня нашло - я не знаю, но я взял довольно увесистый камень и хладнокровно врезал по затылку ближайшего лазуна, а затем ещё раз и ещё раз. Почувствовал укус в плечо, не обратил внимания, лишь исступленно наносил удары, точно это был не я, а какой-нибудь безмозглый головорез из американского боевика. Молотил по головам и всем прочим попадавшимся под руку частям тела, пока мою кисть не перехватила мозолистая ладонь басиста. - Ну, хватит-хватит, все кончено, всех забил, лазуны в шоке... были, - усмехнулся Виталик. И у меня как пелена с глаз спала. Я стоял в окружении трупов мохнатых существ, весь уляпанный их кровью; на кирпиче, который я держал, виднелась какая-то буро-зеленоватая жижа. - Мозги, - коротко пояснил басист, - то, что от них осталось. Меня замутило, будто я пообедал в "тошниловке" около своего дома, а потом пошёл в парк аттракционов прокатиться кругов так дцать на одноименной карусели. Я рухнул на колени, зажав рот рукой. - В тихом омуте водятся Володи, - Виталя тихонько похлопал меня по плечу и поднял на ноги. И меня прорвало: откуда-то потекли слёзы, сопли и пот одновременно. Ощутимо трясло и колотило. Медленно настигало осознание, что я только что убил несколько живых существ, не людей, но всё-таки. Я в своей жизни до этого только комаров и мух прихлопывал газеткой, а чтоб спокойно забить камнем, точно первобытный дикарь, троих превосходящих по силам зверёнышей, - да никогда такого не делал, и не думал, что во мне живет хладнокровный убийца. - Ну всё-всё, успокойся, всё кончено. А я прижался к его груди и мелко трясся, вдыхая горьковатый аромат пота и кожи. Не знаю, сколько мы простояли памятниками, но когда я отнял голову от залитой собственными слезами футболки Витали, солнце уже уходило за горизонт. - Ой, радиация же, - невпопад выдал я. - Вечером можно. Когда солнце уходит, на поверхности Земли можно находиться без спецзащиты, - тихо говорил Дуб, - видимо, дневное светило каким-то образом провоцирует накопленные в почве радиоактивные вещества... Он что-то пытался мне объяснять, я слышал его, но не слушал. Вкушал звучание его голоса, не разбирая слов. Сознание то собиралось меркнуть, то снова пробуждалось, перед закрытыми глазами пробегали кровавые картины, я обмяк в руках басиста и чуть не упал. Он сумел меня подхватить, затем встряхнул, точно я был мешком с соломой, и неожиданно поцеловал. Не было в этом поцелуе вожделения, всего лишь попытка успокоить меня, утешить, приласкать по-дружески. Кажется, прозвучали слова благодарности, мол, спасибо тебе, коллега, я бы и сам, конечно, лазунов замочил, но ты подсобил. - Пойдём, - тихо прошептал басист. - Куда? В укрытие? - Погуляем. Надо проветриться. Лазуны больше пока не сунутся, не переживай. Твари эти охотятся группами, но не конкурируют. Они чуют своих на расстоянии, поэтому очередное нашествие нам пока не грозит. А вот когда их тела начнут разлагаться, тогда и подтянутся. - То есть убирать мы трупы не будем? - Если уберём - завтра же притащится новая партия. Мы для них как тушенка в банке - надо выковырять и съесть. Пока же не восстановим крышу, тушки будут валяться здесь, - спокойно заключил басист. - Не бойся, Володя, они не кусаются. Бояться надо живых. - Вонять же будут! - выдал я последний аргумент. - Дня три-четыре продержатся. Забудь о том, что в обычных условиях на солнце, горячем песке и свежем воздухе жмурик начнёт источать миазмы через несколько часов. Здесь другие законы, полагаю, первый - про температуру, ты уже уяснил. Я только и кивнул Витале. Да, странность тут какая-то: светит солнце, чувствую, что жар идёт от него, но мне холодно, одежда ледяная, а вот песок под ногами горячий. Парадокс пост-апокалиптичного мира, такие вот дела. - Куда мы всё-таки идём? - поинтересовался я, следуя за широко шагающим басистом. - В Мёртвый лес, пару брёвен принесём да тент заново натянем, чтоб люк песком не занесло. Шли молча, Виталик насвистывал какую-то жизнеутверждающую песню, будто не его полчаса назад чуть не сожрали кровожадные твари. Меня потряхивало и от пережитого, и от наступавшей темноты, и от виднеющихся невдалеке чёрных "зубов" - нагромождений острых каменных пик, в которых с трудом угадывались поломанные деревья, подвергшиеся влиянию неизвестной мне силы. Но нельзя было не отметить, что тьма спускалась безумно красиво. В душе-то я оставался романтиком: дневное светило окрашивалось в кровавые тона и медленно уползало за пепельно-серый горизонт; небо в последних лучах солнца превращалось в полотнище абстракциониста - фиолетовые неровные пятна плавно перетекали в розовые, похожие по форме на лепестки лотоса, отделявшиеся от облаков цвета летней листвы изящными платиновыми нитями. Были на небе и синеватые сгустки, васильковые, сапфировые, резко переходившие в коралловые, пурпурные, изумрудные и светло-бежевые всплески красок, похожие на кляксы и звёздочки. Точно безумный художник в порыве вдохновения расписал небо всеми попавшимися под руку цветами, и сделал это он потрясающе. Любуясь чудом на небе, я не заметил, как мы приблизились к окаменелым деревьям. - Ищи больше и грубые стволы, постучи кулаком по ним - звона быть не должно, - инструктировал меня Виталя, пока я стоял с открытым ртом и взирал на посмертные каменные маски деревьев, если их так можно назвать. - Найдёшь дерево - зови, найдёшь приключения на свою костлявую задницу - тоже, если я обнаружу это всё первым - крикну, а ты уши пошире раскрой и не ворон считай, а слушай. В этом грёбаном мире надо полагаться на свой слух и интуицию, - он назидательно поднял мозолистый палец вверх и почти бесшумно скрылся за ближайшим родственником мегалита. Я бесцельно бродил между окаменелыми деревьями. Кулаки я отбил уже после третьего дерева - костяшки были содраны в кровь. Поэтому просто гулял, задрав голову к небу. Цветы и яркие картины там пропали - сплошная темнота: лишь на одной стороне неба чуть поблескивали последние лучи солнца, высветляя и разрывая её. Считал сизые облачка, проплывавшие по ночному небу. Они были похожи на зверей, птиц, цветы, на мой любимый Фендер, на скелет... Твою мать! На одной из окаменелых веток на высоте примерно в два человеческих роста раскачивался, поскрипывая, целый скелет, явно человеческий. Череп был завязан холщовым мешком, ноги скованы массивной цепью с железным крестом. - Ты его увидел, - Дуб появился за моей спиной неожиданно. - Это кто? - дрожа, спросил я. Ещё вчера мой мир состоял из комнаты убежища и радужных снов, которые я сам себе диктовал, а за один сегодняшний день меня дважды чуть не убили, потом я встретил старого друга и коллегу, а теперь ещё и нашёл в чей-то скелет, явно не сам забравшийся на ветку. Привычное рушилось, а новое было настолько пугающе и непредсказуемо, что я, пытаясь взглянуть на себя со стороны, видел трясущегося парня, первый раз в жизни вышедшего с люберецкой дискотеки после 23 часов. Я не знал, что меня ждёт, оттого сердце сжимала холодная липкая рука страха. - Шу, - выдохнул Виталя. - Кто его так? - Я... Ты не подумай. Его убили и съели лазуны. Я хотел похоронить его по-человечески, но знал, что твари мохнатые даже кости обгложут. Потом вспомнил, что когда-то Шу рассказывал о том, как на Востоке существовала традиция воздушного погребения человека - повесить на шесты или на деревья, чтоб ветра обдували тело и забирали таким образом себе своеобразную жертву. Я не придумал ничего лучше, чем водрузить его туда. Скелет удивительно сохранился, как будто только вчера я его повесил, - басист опустил голову и замолчал. Я понимал, что он чувствует. Боль от потери близкого человека не проходит никогда. Она может лишь притупиться, но всегда будет рядом, чтоб в какой-то момент, когда ты вспомнишь об ушедшем, настигнуть тебя вновь. Я обнял Виталю, пытаясь утешить, но он высвободился, сплюнул в сторону и махнул рукой. - Пошли, тебя и искал, я дерево нужное нашёл. Вдвоём дотащим, одного ствола хватит. В тот момент я понял одно - в Витале живёт два разных человека: один - ранимый, тонко чувствующий человек, каким я его знал, а другой - суровый охотник, грубый и жёсткий, каким сделал его этот мир. Понимание было важно для меня, мне ведь с этим человеком как-то дальше жить, строить отношения, возможно, не только дружеские. Я вспомнил его вожделеющий взор на меня и мысленно вздрогнул: что-то с этим надо делать. Тяжёлое бревно давило на плечо, я истекал потом, солёные капли скользили по бокам и спине, но я, сжав зубы, методично шагал вперёд. Сказать Витале, что у меня адски болит всё тело, и я сейчас помру - было выше моих сил. Терпеть, терпеть, вперёд левая нога, затем правая нога, повторить. Путь до нашего убежища оказался намного длиннее, чем я предполагал. Поэтому, скинув бревно около обломков юрты, я рухнул рядом с ним. - Хорошо лежишь, - басист улыбнулся, обнажая крупные ровные зубы, заметные даже в темноте, - и лазуны уже не страшны. Я нервно дёрнулся и подскочил на месте - оказалось, что в метре от меня лежат мохнатые трупы существ, забитых мной. - Пошли внутрь, скоро рассвет, солнце поганое выползет, Ра запряжёт колесницу и поедет по небосводу, - первую часть предложения он произнёс в привычной своей манере, а вторую ему словно кто-то другой вложил в уста. - Так Шу говорил, - да, моя интуиция меня не обманула. И мне придётся строить отношения не только с басистом, но и с призраком неведомого мне человека по кличке Шу. *** Я уснул, едва моя голова коснулась дивана. Силы просто покинули меня, день был слишком насыщенным. Когда проснулся, то не понял, а где я, собственно говоря, нахожусь. Постепенно дошло, что вчерашние события не были очередным ярким сном из Системы, а случились взаправду. Всё тело ломило и ныло, костяшки на пальцах от неловкого касания снова начали кровить, вместо плеча я увидел один большой синяк. Медленно придав телу вертикальное положение, я осмотрелся: Виталика не было. А вот следы его присутствия были - ружьё, желтоватая дерюга, в которую он заматывался, чашка с недопитым кофе, пачка сигарет. - Виталь, - позвал я. И молчание мне было ответом, говоря словами классика. Внешний люк был закрыт - я сбегал и проверил, - как выбраться - я и понятия не имел, рычаг, которым Виталя открывал массивный заслон, я не нашёл. Вот сидел я как в бункере, считал минуты и часы, допил виталиков кофе, дрожащие руки потянулись к гитаре. Я волновался за басиста: ну где же он, куда ушёл, почему не сказал ничего? Хоть бы записку оставил какую, я ж волнуюсь! С каждой минутой сердце колотилось всё сильнее. Чтоб хоть как-то унять его и применить к делу трясущиеся конечности, я зажал самый простейший аккорд и коснулся струн. Как же давно я не играл на гитаре! Почти и забыл это чувство, как железная проволока царапает пальцы, как едва заметно подрагивает, рождая нужный звук. Чтоб не такой оглушающей была тишина, я стал вспоминать песни и наигрывать их, немного подпевая. Но это было лишь временное облегчение. Как только я замолкал, притаившийся в углу, холодный ужас обуревал меня. Какими-то задворками разума я понимал, что басист ушёл не просто так. Кажется, он говорил, что хотел сходить на охоту - в соседний бункер за добычей. А почему меня не взял? Побоялся, что запорю дело от незнания и бестолковости? Я даже почти обиделся, но вскоре остыл. Если он так поступил, значит, у него была причина. Важно, почему он так сделал, а не что именно, месье Сёрль прав. Поигрывая на гитаре, я просчитывал все варианты, почему ушёл басист. Начал с самобичевательных мыслей, что, мол, я такой довёл его своей инфантильностью и бестолковостью, что он ушёл в запасной бункер, он бросил меня, я ему не нужен. В них и забуксовал, мелодии, извлекаемые мной, становились всё тише и злее, мысли - громче и отчётливее. Неожиданно шкаф, стоящий у стены, распахнул двери. Если я не обрёл в тот миг пару седых волос, я просто везунчик. Я ожидал всего: трупа Виталика внутри, входа в иное измерение, но никак не приклеенных к зеркалу фотографий немолодого полноватого мужчины с ружьем, которое я вчера видел в руках басиста. Случайности не случайны, сэр Эйнштейн тоже не ошибался. Почему-то мне казалось, что я был должен увидеть этого Шу, долгое время занимавшего сердце Виталика. Так вот ты какой... и что он в тебе нашёл? Только тело для утех или нечто большее? И как быстро, сколько потребовалось времени, прежде чем традиционно-ориентированный басист, который плевался, слыша по ориентацию лидеров Queen и Judas Priest, сам решил вступить в их ряды. Банальный зов плоти - на безрыбье и рак рыба, или были чувства? Этот вопрос казался мне принципиально важным. И, кажется, я почти нашёл ответ, разглядывая снимки. Погружённый в свои мысли, я не услышал, как скрипнул люк. Я обернулся, одной рукой хватая ружьё, и прыгнул за кресло. Но тревога была ложной. Почти. На пороге стоял абсолютно синюшный и дрожащий Виталик. Белые губы едва разлеплялись, по ним я прочитал короткое и ёмкое нецензурное словечко, как нельзя точнее характеризующее нашу жизнь. В его густых тёмных кудрях застыли мелкие снежинки и ледышки, которые не думали таять даже в тепле - печку-то я растопил между заплывами в своих чёрно-ревнивых мыслях. В каком холодильнике Виталик сидел? - Вот, - смог выдавить он, снимая с себя туго набитый заплечный мешок. - Шмотки тебе, теперь можешь выходить днём. - Виталь, что с тобой? Ты где был? - курицей-наседкой запричитал я, хоть и понимал, как это выглядит. - Где был, там меня уже нет, - басист отряхнулся от ледышек и ушёл в ванную. Но вернулся оттуда по-прежнему дрожащим. Даже горячая вода не смогла выбить из него холод, пробравшийся в самые глубины его тела. - Какая сука закрыла меня в морозилке? Узнаю - убью! - жёстко пообещал он и оглушительно чихнул. - Ставь чайник! Будем греться! Чай был почти кипятком, как Виталик умудрялся прихлёбывать его, пусть и мелкими глоточками, но не обжигая губы и глотку, осталось для меня загадкой в отличие от того, где ж басист морозил кости. - Ты спал, решил не будить, пошёл я значит в Е-95. Охраны никакой - так, два паренька у ворот в карты резались на шкуре лазуна, меня они не заметили. Вот если их начальство поймёт, каким образом к ним просочился интервент, я то бишь, то они будут долго каяться, что их погубила карта, как пушкинского Германа. - Дама пик? - Ну не карта же дорог России. Эти горе-охранники, Стражи Ворот - родственники того мужика с длинной бородой из сказочки, ну ты понял, о чём я, который не обращал внимание на окружающую среду, выясняли матерным шёпотом, какой у них козырь: один уверял, что пики, размахивая пресловутой чёрной мадам, а другой, что крести. Я наблюдал за ними минут 10, так и хотелось сказать, кто из них прав. Козыри - крести, дураки - на месте, - негромко рассмеялся басист, - пока они судились да рядились, я и залез. Немного не угадал с местом - оказался в холодильной камере, дверь захлопнул какой-то гад, проходивший мимо. Нет бы, зашёл и спросил, есть ли кто тут, мало ли повар пришёл отрезать от висящей на крюке туши пару шматов на гуляш. Закрыл дверь и с чувством выполненного долга ушёл, вот молодец какой. Знал бы кто, башку б свернул на месте и ноги бы повыдергал. Вот и сидел там, мяса сырого нажрался, аж мутит что-то. С собой-то вынести б не получилось - лазуны б унюхали свежатину, так говяжью ногу бы сожрали, мною закусили. А потом пришёл какой-то работник ножа и вилки, хорошо тревогу не поднял. Меня он засёк на пару секунд раньше, чем я ему шею свернул, сосульки в моём носу слишком громко звенели, так и выбрался, ключи у него забрал, шмоток набрал в его комнате, сигарет прихватил, батончиков каких-то непонятных, да пошёл. Крутил педали, пока не дали. - я немного поёжился от его слов. Вот так просто в этом новом мире: убил человека и пошёл дальше. Ну ладно я лазунов в мир иной отправил, они ж звери, а тут человек, такой же как и мы. Что ж этот мир с нами делает? В прошлой жизни Виталик, даже когда его скины хотели избить, тупо упал на землю, свернувшись в клубок, и ждал своей участи. Он сам мне об этом рассказывал году так в 1988-м, а сейчас? Володя, ты дурак, прошло 25 лет, изменилось всё, кроме тебя. Ты так и застрял в 1991-м году, даже, кажется, отупел от бесконечных торчаний во сне. - В следующий раз тебя с собой возьму, только надо тебя поучить уму-разуму. А то, пардон, дурак-дураком. - Почему? - я даже не обиделся на него. - Ты много лет провёл, не ведя мозговую деятельность. Не тренируя и не развивая мозг, ты превращаешься в ребёнка: наивного и глупого, затем в младенца, который с трудом ходит, только ест, спит и гадит. Разве не так выглядели те, кто жили рядом с тобой? Тебе ещё повезло - не все извилины распрямились. Но вот лазунов ты мочил на автопилоте, выключив сознание, пока меня не было - бегал по углам, не сверкай глазами, я это знаю. Ты должен научиться жить в этом мире, как минимум держать себя в руках в любой ситуации, думать головой, а не как лазуны, вне стен этого бункера превращаться в хладнокровную машину. Чувства и эмоции - в сторону. - А здесь? - Тут ты волен делать почти всё, что захочешь. Снимаешь броню, как внешнюю, так и внутри себя, и становишься самим собой, только в приступе чувств посуду бить не надо, сейчас она редкость. Только тут я заметил, что пока Дуба не было, я умудрился расколотить чашку. Странно, даже не услышал, что она упала и разлетелась на кусочки. Прав, Виталик, я почти ребёнок, который ничего не слышит и не замечает вокруг себя. - Не буду, - пообещал я, - это случайно вышло. Сшиб и не заметил. - Узнаю брата Колю! Помнишь, в Болгарии ты сбил стеклянную бутылку "пепси"? Валерка едва её поймал - сам чуть не рухнул, коленкой приложился об стол, но ухватил запивку, - а ты хоть бы что - прошёл себе, полностью погружённый в свои мысли, а потом к вечеру ты таки разродился риффами к новому альбому, которые даже в момент попойки не отпускали тебя, трудоголик ты, - взгляд Витали потеплел, - что же случилось с мечто-о-ой, сделать для всех рай земной, - пропел он, - и в самом деле, что ж сделать с нашей мечтой? Армагеддец какой-то! - Помню-помню, - улыбнулся я и решил задать вопрос, который меня уже давно мучил. Раз уж Виталя заговорил об Арии, грех не спросить. Где-то на задворках сознания я лелеял мысль, что Земля воспрянет от апокалиптичного сна, и мы снова соберёмся. Несбыточные и бестолковые мечты романтика, витающего в облаках, - кстати, а ты не знаешь, что случилось с нашими - Валерой, Серёгой, Маней? Я ожидал, наверное, что Виталя скажет: "Да не знаю", но он отчего-то вздрогнул, не заметив, как наклонилась кружка и ещё обжигающий чай потёк по его ноге. - Маврика точно увезли, у него отец - в прокуратуре шишкой был, - едва слышно выдавил басист, - балдеет Рыжий где-то в правительственном бункере, собаководством занимается, наверное. Про остальных не знаю, - готов руку дать на отсечение, что он соврал, слишком неестественно это прозвучало, - может, лучше порой и не знать, что с кем стало, меньше расстройств и удивлений. Виталя встал, явно не желая продолжать разговор на эту тему. Его всё ещё потряхивало, а зубы стучали морзянкой. - Тебе, может, лечь погреться, ты дрожишь, - абсолютно без задней мысли посоветовал я. - Ты говоришь как Шу, - глядя в пространство произнёс басист и вроде порывался куда-то выйти, но остановился на пороге. - Одевайся, пошли. Пока не поставим тент, разлёживаться времени нет. Неудобная твёрдая роба умудрялась натирать кожу даже через водолазку и джинсы. Вспотеть я умудрился ещё не выйдя из бункера. А ещё предстояло работать физически, причем, весь интенсивно. Виталя, привыкший такому, бодренько играл в "Репку" - с залихватским матерком, объясняющим, что, где и как он делал со сложной конструкцией, на которую требовалось закрепить тент, создавая подобие защищающей от ветра юрты, он выдёргивал металлические штыри и деревянные колья. Что до меня - без помощи мышки я б точно не справился - пот лил с меня, будто я находился в бане, руки, отвыкшие от труда, заныли, ладони покрылись мозолями. Чтоб отвлечься, я вспоминал советские пословицы, призывающие к честному и активному труду: "Кто в трудах - грудь в орденах", "Кто в труде - счастлив везде", "Душу и сердце в работу вложи, каждой секундой в труде дорожи". Не знаю отчего, но меня - отъявленного антисоветчика эти высказывания мотивировали, и дело спорилось. Мы строили юрту молча, но в какой-то момент я почувствовал непреодолимое желание поговорить в басистом, наладить, так сказать, контакт. Другой темы подобрать не получилось. О чем же мы говорили раньше? О музыке, о гастролях, о том, где достать гитару, о погоде, иногда я доставал его философией. - Виталь, а почему эта вся ерунда случилась, ну апокалипсис-то? - Мы сами виноваты, - ответил он, вколачивая очередной колышек, - забыли законы тонкого мира, потому что слишком увлеклись законами толстой кишки, - выдал, выругался и понимай, как хочешь. - Чёрное стало белым, а белое - чёрным, мало думали, много верили тому, что говорят с экранов и из газет. Что теперь говорить? Эти овощи в бункерах как в раю - витай в облаках, не думай ни о чём, добрый дядя всё сделает, проводок к мозгу подведёт, покормит, напоит, кино покажет. Кайф же, - саркастично усмехнулся Виталик и потёр чуть небритую щёку. - Им неведомо было, что творилось в стране и мире, сейчас они даже не хотят этого знать, да и к чему им такое знание? Ладно, к чёрту философию, это по твоей части, давай, лучше растягивай, - он кинул в меня сложенное полотнище и отвернулся. Я разматывал будущий тент и пытался размышлять о вечном, как вдруг боковым зрением увидел, что Виталик вскинул ружьё, висевшее за его спиной, и не целясь пальнул за бархан. Оттуда донёсся душераздирающий вой и урчание. Грянул второй выстрел, эхом отозвавшийся в ушах, и повисла тишина. - Опять лазуны? - вздрогнул я. - Одиночный экземпляр, тут такие шастают порой. Очередной урок для новобранца в курсе лазуноведения, - Виталик почесал нос, будто поправлял несуществующие очки. - Есть твари, охотящиеся в одиночку. Как правило, они разумнее тех, кто сбивается в группы по 5-7 особей. Ненамного, - басист сплюнул, перезаряжая обрез. - Не одна извилина, а целых полторы. Ума хватает подкрасться, но всё равно их видно. Их мало - природный феномен, шерсти на них не так много, стайный инстинкт не развит, могут иногда разговаривать, быстры, активны, подвижны, - и снова Виталя говорил не своим голосом, при этом, несмотря на серьёзность темы, почти улыбался. Призрак Шу всё так же витал над нами. Ну а что я хочу? Этот человек больше 20 лет был рядом с ним, естественно, что от отсутствия другой компании они вынуждены были общаться, чтоб не сойти с ума и остаться людьми, но как же колется ёж ревности в моей груди. Чёрт, я к бывшей Виталиковой жене так не ревновал! Но тогда я боролся с этим чувством, даже вызвался быть понятым, тьфу ты, свидетелем на его свадьбе, а потом, когда они с Мартой начали ругаться, я поддерживал его, фактически гася скандал в их семье. А сейчас что? Ревновать к скелету на дереве, к призраку, бродящему по пустыне, к воспоминаниям о любимом человеке - дело бесполезное, почти... - Мех у них хороший, я коврик сделал, - и я вспомнил что-то мохнатое и изрядно потрепанное, лежащее на полу в ванной. Меня немного замутило от представленной картины, как Виталя выбривает шерсть мёртвому недолазуну и старательно пришивает её к резиновой основе коврика, и я решил перевести тему. - А они где вообще живут? Кто у них вождь или каждый сам за себя или группу? Ты что-то про подземный мир говорил, что они там ползают. - Вов, - Виталя устало поднял на меня глаза, - меньше знаешь - крепче спишь. Да, ты имеешь право знать про лазунов, но всему своё время. - Следующую фразу он произнёс еле слышно, - не хочу тебя пугать раньше времени. - Почему пугать? Что нас ждёт? - Пока ужин, - ушёл от ответа басист и, оглушительно чихнув, вбил последний колышек. - Всё, готово, блядь, как же мне холодно, - я с удивлением воззрился на него. Себя я ощущал точно в парилке, сливочным мороженым на солнцепёке, а Виталя замёрз, как и я, когда блуждал по пустыне. Но на мне защиты не было, а он-то в полной аммуниции. Только бы не заболел! Я ж даже не знаю, чем его лечить и от чего. После тяжёлой работы даже тушёнка с надписью "ГОСТ 5284-84. Дата выпуска 01.12.1990" показалась просто амброзией. После чая меня сманила сигарета: в бункере я не курил, но, увидев, как смачно затянулся Виталя, я тоже выбил папироску. Закашлялся я сразу по двум поводам: горький дым обжёг отвыкшие лёгкие, Виталик снял майку и штаны, оставшись в одних тёмных шортах-плавках. Вроде бы ничего не предвещало: сигаретка в пальцах, щелчок зажигалки, я растянулся по диванчику, и вдруг сердце забилось как бешеное, причем совсем не от никотина. Рот наполнился слюной, причина тому далеко не в горечи папиросы. Почти было засыпающий мозг пронзила мысль: "Чёрт возьми, как он хорош". Я, прокашлявшись под неодобрительное хмыканье басиста, исподтишка любовался им. Он копался в шкафу, вытаскивая чистую футболку и полотенце. В паре метров от меня покачивались его аппетитные ягодицы и мускулистые ноги. Вот шевельнулись его лопатки, дрогнула спина, я аж сглотнул. У Виталика никого не было 2 года, а у меня... четверть века! Каждое движение его тела рождало во мне телесный отклик. Много есть тушенки вредно - мысли разные неприличные возникают. Басист развернулся, хорошо я успел прикрыть глаза, выравнивая дыхание. Поменялись ролями мы с ним: он говорил, что едва держится, чтоб не завалить меня, а у меня и в мыслях не было, тихий скромный парень с отбитыми Системой желаниями; а теперь я облизываюсь на него с самыми серьёзными намерениями. Виталя тихо, видимо, чтоб не разбудить меня, прокрался в ванную. Только тут я открыл глаза и выдохнул мартовской гориллой, с фырканьем и придыханием. Я представлял, как он там намыливается, как скользит мочалка по его грубой обветренной коже, но совсем не морщинистой и не обвисшей. Как он проводит губкой по объёмным бицепсам и крепким бёдрам, как взбивает пятернёй пушистые кудряшки. Горячие струи поглаживают его по рельефным плечам и животу, стекают по спине, смывая пот и усталость. А где он будет спать? Диван-то только один, и на нём уже разлёгся я... Скрипнула дверь, послышались шлепки босых ног. - Холодно, бля, - шептал Виталик. Стукнула дверца шкафчика, два чётких булька, глоток, хруст, глубокое моральное удовлетворение, быстро сменившееся на противоположное чувство. - Вов, ты спишь? - Тебя жду, - абсолютно на автопилоте сказал я. - Чего-о-о? - обалдел басист. - Греть, тебе ж холодно, сам сказал, ложись рядом, места полно, - я постарался вложить в голос как можно больше нежности, тепла и заботы. - Спасибо, что разрешил мне устроиться на моём же диване, - чуть саркастично заметил басист. Но в его голосе я уловил и другие нотки. Один шаг - и он под одеялом рядом со мной. Его действительно колотит крупная дрожь. - У тебя лихорадка? - Побочный эффект морозилки, - шепотом ответил он, - Шу знал как лечить. - Тебя уже закрывали там? - опять этот Шу! - Ночью в пустыне не жарче, чем в холодильной камере, - Виталя говорил отстранённо, но его прохладная ладонь сжала мою и перебирала пальцы. Я отвечал ему, чуть поглаживая кисть и щекоча самую мягкую её часть. - Ты играешь с огнём, помни, что я тебе говорил. Два года, Володя, два! - Двадцать пять лет, Виталя, двадцать пять, - в тон ему, ну, может, чуть резче ответил я, и, развернувшись к нему, поцеловал, наваливаясь грудью. - Даже с рукой ни-ни? - сочувственно-пошло спросил он, отвечая на поцелуй. - Повсюду камеры, да и забыл я, что чего-то могу хотеть, пока тебя не увидел. - Вот какой я оказывается, - довольно усмехнулся басист, его морщинки-лучики у глаз засияли ещё ярче. Больше слов не было, были только два тела: молодое и принадлежащее зрелому человеку. Гибкий тростник и екатерининская береза - в угаре страсти мысли приходили восхитительно дикие. Эта басовая берёзонька попросту подмяла меня под себя, и впилась губами в шею. Мне же оставалось тихо вкушать плоды разврата. У меня не было опыта однополого секса, поэтому просто сдался на милость Витале. Надеюсь, в его объятьях есть хоть капля любви для меня, а не только похоть с зовом природы. Верю, что он не сделает мне больно. Хотя девственность терять девчонкам, к слову, порой болезненно. С меня нагло сдёрнули штаны, оцарапав бёдра, ухватили за пах. Я чувствовал, как сильные пальцы басиста поглаживают меня там, только расслабился, как он перевернул меня на живот, властно раздвигая мне ноги. - Вот это задница, - кажется, на меня капнула его слюна. Виталик подхватил меня за бёдра, устанавливая в позу раком. Я только успел взять подушку, чтоб уткнуться лицом - кричать, если будет больно, как его палец скользнул меж моих ягодиц, шлепая туда чем-то жидким и липким. - Вот так, смазка не повредит, ты ж у нас новичок в этом вопросе, девушек-то не мазал, а? - я смог немного повернуться и увидел его подёрнутые туманом глаза, чуть скрытые кудрявой чёлкой. Басист улыбался, одной рукой поглаживал мою спину, другой стимулировал себя, чуть постанывая в предвкушении. Его губы скользнули по позвоночнику, руки раздвинули мои булки и... Что-то, диаметром намного больше клизмы, осторожно вошло в меня. И я потерял ход времени, заблудился прямо на диване. Очнулся, когда Виталя сжал мой член, и я кончил, захлебываясь стоном. Чувство облегчения накрыло меня с головой - я рухнул на подушку, Виталя сверху. Спустя мгновенье раздался храп, я почувствовал - басист согрелся. *** Чёрные стены, чёрный потолок, пол, мебель, даже люстра, канделябры на стенах и статуи были одного цвета - ночи и мрака. На таком фоне не сразу различалась тёмная фигура, расположившаяся на троне, выточенном, казалось, из камня. Спинку пронзали десятки заострённых пик, заставляющих сидящего держать спину прямо. Впрочем, человеку на троне не нужно было напоминать про осанку. Он восседал, гордо расправив плечи, прикрытые бархатным плащом. Его тонкие длинные пальцы сжимали витую толстую плетку, которой только что досталось раболепно согнувшемуся перед ним существу - ещё не лазуну, но уже не человеку - с неестественно длинными руками, слегка обросшего тёмной шерстью. Издали можно было легко принять за примата, однако лицо ещё сохраняло присущие людскому роду черты. Существо тихо поскуливало, пытаясь дотянуться раздвоенным языком до набухшего фиолетового рубца на плече, оставленного плетью. - Так я ещё раз спрашиваю, отвечай, дурья башка, что ты видел? - человек легко поднялся с трона, его тёмно-золотые волосы взметнулись, на миг образуя корону вокруг головы, и тут же снова укрыли плечи. Брезгливо, точно перед ним был таракан или ещё какая неприятная тварь, он толкнул существо ногой, затянутой в яловый сапожок с массивной цепью на нём. Существо ворочало извилинами, дело шло туго. Злиться оно могло только на себя - мозг медленно отмирал, усилий для восстановления приложено не было, как результат - невозможность толком сформулировать даже простейшую мысль, вызвать из памяти увиденное. Наконец, оно, утерев потёкшие слюни и собрав волю в кулак, заговорило, растягивая слова и рыча от прилагаемых для издавания членораздельных звуков усилий. - Мастер, я видел парня из бункера, он новый, ему старый говорил что-то, они делали дом, больше я не понял, простите. Стрельба в ногу, больно, - существо выставило вперёд покалеченную конечность - пуля срезала лоскут кожи да и только, жизни угрозы не было. - В переводе на нормальный язык сие означает, что из Х-666 выгнали очередного неудачника, но у него хватило ума дойти до А-8 и не попасть под пулю этого головореза-охотника? И они даже подружились, занимаются обустройством убежища? Существо облегченно закивало: его господин снизошёл до него, воспринял его невнятную и бестолковую речь и принял к сведению. - Занятно-занятно, - Мастер задумчиво посмотрел на собеседника, перевёл взгляд куда-то на изящный витраж, присыпанный тёмно-бурой пылью. - Свеженький, молодой, не облучённый, как же это прекрасно, - улыбнувшись, он взмахнул плетью. Плечо полу лазуна симметрично украсил ещё один кровавый рубец. - Прочь, животное! - существо, пятясь и спотыкаясь, поползло к двери. Человек в чёрном, названный Мастером, уже не обращал никакого внимания на своего раба, лишь, всунув большие пальцы в шлёвки кожаных брюк, перекатывался с пятки на носок, гипнотизируя массивную серебряную пряжку на ремне, стягивающем талию. А затем, точно осенённый какой-то идеей, он почти побежал легкими пружинистыми шагами прочь из тронного зала. Дверью хлопнул так, что по одной из пилястр рядом с ней пробежала трещина. Спустя минуту он оказался на нижнем ярусе замка, где располагались отряды лазунов. Мохнатые существа, уже издали заметив своего повелителя, пытались интегрироваться в стену, провалиться под землю, спрятаться в куче выработанной породы. Фарфоровое лицо с глазами полными энтузиазма не обещало ничего хорошего. Даже куцых мозгов хватало на понимание этого. - Притащите людей из А-8, - негромко, но чрезвычайно властно проговорил повелитель лазунов, - не вздумайте сожрать по дороге, только мне решать, что с ними делать. Старого, может, и отдам вам на ужин, молодой - исключительно для меня, - в темноте его глаза засияли ярче фонарей. Свет проникал в омертвевшие сердца и мозги лазунов, заставляя их забыть всё на свете, кроме вылизывания носков сапогов властелина и отправки за жертвами в указанное место. - Включите фантазию, если вы ещё помните, что это такое, делайте, что хотите, но чтоб к утру оба были у меня, иначе... - повисла глубокомысленная пауза. В абсолютной тишине было слышно, как двигается рука властелина, как шуршит тонкая ткань его одеяния, как хрустнул палец, указывая на адскую машину, краешек которой хорошо виднелся от лежбищ лазунов. Даже самые безмозглые твари завыли от страха. Повелитель же довольно улыбался, обнажив два ряда мелких ровных зубов. Он потирал руки - директива дана, осталось дождаться результата. А он будет - в этом сомнений не было никаких. И тогда опыт можно начинать, и уже сейчас можно говорить, что он будет успешен. Перепрыгивая через две ступеньки, повелитель лазунов поднялся в свой рабочий кабинет, соседствующий с тронным залом. Из-за стола неловко поднялась Ингрид - человеческая девушка лет 20. Поймав её влюблённый взгляд, полный обожания, он улыбнулся про себя и вошёл в кабинет. Настроение было превосходным, ничто не могло его испортить, даже крики измученных пленников двумя этажами ниже. Это все мелочи, необходимые жертвы, всё ради благой цели - построения нового мира в условиях апокалипсиса. И Ингрид отведена в этом деле особая роль, она об этом знает, оттого так горда её осанка, потому она так улыбается, заглядывая в глаза своему божеству в человеческом обличье.