Парадигма любви

Виталий говорил медленно, растягивая слова. Было понятно, что он отвык так много работать языком. Практически не отрываясь, басист разглядывал меня, точно диковинное животное в Московском зоопарке. Лишь изредка смаргивал возникшие в уголках глаз слезы. - Радиация, - пояснил он, - одно из действий. Обычно в очках выхожу, а тут как чёрт дёрнул - вынесло без них. Но, как видишь, я успел. Так на чём я остановился? Ах да, вспомнил. Ты уехал на своей колымаге, а я запихнулся в маршрутку и вскоре вышел у своего дома. Помню, басуха больно била по бедру. Я ещё думал, есть ли дома "Троксевазин" - синяк намазать. Как выяснилось, нет. Но сил идти в аптеку не было - уснул как младенец. Пришлось бежать наутро, в том числе за ним, - басист сделал выразительную паузу, отпивая из чашки чуть дымящийся чай. - Володь, ты знаешь, как губителен алкоголь? Я удивлённо поднял брови. С чего это Виталик интересуется? Сам что ли не знает? Гастроли в 80-е проходили под бдительным контролем зелёного змия, не отпускающего коллектив ни на шаг. Промахнуться мимо струн - полбеды, беда - принять директора за чёрта, то есть немного ошибиться, двойная беда - воткнуть провод от гитары в совсем неподходящее отверстие и уподобиться Волку из "Ну, погоди", получая мощный разряд тока и приобретая модную причёску "химия". Почти конец света - проспать на поезд, самолёт, автобус, упасть со сцены фанатам в лапы. - Вина! Вина! Вина моя, - я это понимаю. Вина моя, о прошлом что жалеть! Налил вина - душа вмиг раскрывалась, чтобы потом захлопнуться сильней, - я вздрогнул. Виталя всегда умел петь, цепляя за глубинные струны души. В тишине, нарушаемой лишь поскрипыванием диванчика, по которому я ёрзал, пытаясь найти место, где пружины не так болезненно колются, его голос звучал особенно объёмно, заполняя каждый уголок комнаты. Мои уши не были исключением. Как я давно не слышал, как он поёт, даже нет, тихонько напевает, почти проговаривая звучным мурлыкающим голосом что-нибудь народное или шансоньеточное. - По лицу вижу, что знаешь, в хорошем смысле, - его губы чуть тронула улыбка. По лицу тут же пробежала паутинка морщинок. - Но я о другом. Утром перед катастрофой я пошёл в дежурную аптеку. Пробежал несколько кварталов, облез все дворы, чтоб найти, где ж у неё вход. Провизор узнал меня и заговорщически засемафорил из-под прилавка, мол, завезли "Киндзмараули" в бутылках, и он готов отдать по закупочной цене в обмен на новый наш диск. У меня на лице видимо было написано, что я согласен на эту сделку. Потом мы слушали пластинку, жарко спорили с шутками-прибаутками о Добре и Зле, об Апокалипсисе. Дошутились, называется, рыцари, фиолетовые во всех смыслах. Мы сидели в подвальчике, поэтому тревогу вовсе не услышали, да и проблематично было воспринимать на слух что-то кроме бульканья и звона стаканов. Вылез я только ночью, когда аптекарь уснул, и подумал, что "белка" пришла неожиданно. Никого нет, тишина, ни единого огонька в окнах. Вздыбленная земля, будто смерч прошёл и мешок какой-то у стены. Подхожу, а там мёртвое тело - пришибло упавшей антенной. Меня аж затрясло - что за чертовщина происходит? Район как вымер, в прямом и переносном смысле - не лаяли собаки, не гудели машины и электрички. Только отошёл на пару шагов от дома, жмурясь и тряся головой, как стена аптеки рухнула, заживо погребая моего собутыльника. Пробовал разгрести завалы, но руки обжигало, будто я дрова в русскую печь подкидывал. Однако, волдырей не было, просто кожа горела и нещадно чесалась. Не знаю через сколько времени я откопал узкий лаз в аптеку. Понимал, что лезть туда - безумие. Одна, даже не несущая балка, и мне пиздец. - Но ты забрался туда? - Конечно. Вскоре понял, что зря - обрушился потолок. Каким чудом я добрался до прилавка - неизвестно. Сгрёб, что было в аптеке, включая вино, из холодильника забрал какие-то порошки и ампулы, марлевые повязки ещё мокрые стянул, да вылез. Шестым чувством понял, что медикаменты будут кстати. Парня из подвала не вытащил - там всё к чёрту было завалено. Да и что спасать было - его ноги, торчащие из-под рухнувшей стены, я прекрасно видел. Восстановлению не подлежало, - Виталик кашлянул и вытащил сигарету. - Знаешь, Володь, я таким виноватым себя почувствовал, до сих пор грызу себя. Много смертей на веку повидал, но та, как первая любовь, навсегда останется в сердце моём болезненной раной, - он опустил голову и замолчал. Я подался к нему, положил руку на плечо. - Ты не виноват. Откуда ты знал, что... - Что пока мы хлестали винище, на Земле сорвало днище? - нервно усмехнулся басист. - Да ладно, чего теперь. Он как-то резковато стряхнул мою ладонь и отодвинулся. - И куда ты пошёл из аптеки? - я попытался вернуть его на стезю повествования. - Домой. А дома уже не было - яма метра два на полтора, и опять ни души. Только звон летящего песка, треск балок, перекрытий, деревья почему-то ломались - ветра-то не было. Представь моё состояние? Случился конец света, а меня не предупредили, - мелькнула полуулыбка с грустными глазами. Так улыбается человек, который всё уже в жизни понял и принял, как есть. - Я залпом выпил остатки вина и пошел, куда глаза глядят. Некуда было идти. Вертелась мысль, что в один миг все мои родные, растворились, превратились в пыль вместе с домом. Блуждал сомнамбулой, пока не рассвело, брёл, запинаясь, почти падал, вставал и снова шёл. Попадались бездыханные тела, изуродованные и изогнутые в неестественной позе. Я открыл вторую бутылку помянуть их. Уже потом я понял, что это и спасло меня самым невероятным образом. В моей крови было слишком много вина, поэтому я не получил смертельную или того хуже трансформирующую дозу облучения. - Какую-какую? - переспросил я. Но Виталик меня не услышал. Он глядел уже не на меня - на стену, его зрачки быстро двигались, точно он находился там - на только что переживших первую волну ядерной катастрофы улицах. - Когда я шёл по проспекту, меня несколько раз обгоняли грузовые машины и микроавтобусы. Я пробовал кричать им, но единственным ответом был удаляющийся шум мотора. Никому я был не нужен, никто не остановился, чтоб подобрать. Одинокий, и, что страшно, единственный человек, не знающий, что произошло в этом мире. Грыз страх, временами находила апатия, хотелось лечь и присоединиться к умершим, но ноги на автомате двигались в неизвестном мне направлении. Понятия не имею, как вышел из города, совсем не представляю, как дошёл сюда. Очнулся в темноте на крышке этого бункера. Снаружи гремело, рычало и клокотало. Высунулся, а там зомби доедают мои кроссовки - окровавленные, потерявшие человеческий облик, существа делили шнурки, с особым аппетитом облизывали потные стельки со вкусом меня. С помощью ногтей и мата я поддел люк и мешком рухнул вниз. Не спрашивай, откуда я знал, как он открывается. Интуиция, память предков. Виталик замолчал, переводя дыхание, а потом почти прошептал. - Мой дед здесь был, в войну, - мозолистый палец ткнул в стену. Там едва различались нацарапанные буквы, складывающиеся в его фамилию, и год. Я не стал задавать уточняющие вопросы, мол, откуда он знает, что это именно его предок, может, однофамилец. К чему расспросы? Он в это верит - его право. - Здесь была радиоточка. Умели ж делать на века - до сих пор пользуюсь, - басист махнул в сторону передатчиков. - А ты не связывался с другими бункерами? - Ещё бы, но ребята из "сатанинского" Х-666, где ты как я понял и обретался, отказались поддерживать контакт. Сослались, что я не человек, а лазун, зомби, мутант. Тогда я ещё не знал, кто это и с чем его едят, и того, что, пардон, за каламбур, есть предпочитают они нас - выживших людей и охрану, патрулирующую зону около укрытий. И те твари, слопавшие мои кеды, именно они. Правда, как ты видел, с 1991-ого они несколько изменились. - Кто они вообще такие, лазуны-то эти? Звери? - Хуже, - Виталик на миг замер, чуть поднялся, чутко прислушиваясь к шуму сверху, и сел обратно, - это люди. Блядь, что ж я сижу? - он резко встал и скрылся за дверью. Вернулся через минуту с какой-то серебристой баночкой. - Раздевайся! - скомандовал он. Я от неожиданного поворота событий и стряхнул импровизированную тогу с плеч. Тотчас же мне на плечо шлепнулась белесая жижа, похожая не то на вазелин, не то на очень жидкий крем. Мозолистые сильные пальцы басиста старательно втирали её мне в кожу. От прикосновений становилось жарко, кровь стучала в висках. Так давно этого не было, я просто млел от блаженных ощущений, точно кошка на коленях старательно поглаживающего её хозяина. - С памятью плохо стало, - пожаловался басист, - давай-ка поворачивайся, тебя надо всего натереть. - Это ещё зачем? И ты про лазунов не досказал! - Затем. Защитный крем от радиоактивного солнышка и лазунов заодно - два в одном. Эти твари запомнили твой запах, теперь будут искать, а то как же - живая котлета убежала из-под носа. Разума у них на это ещё хватает. - Так кто же они? - почти выкрикнул я. - Ты не понял? Это те, кто остался на Земле и не умер в первые часы после катастрофы. Многие не были эвакуированы. Неужели не знаешь, что первыми вывозили элиту - политиков, учёных, военных - всех, кто смог бы обеспечивать работу нового государства в укрытиях и бункерах; детей и женщин; и тех, кто сильно трясся за свою шкуру и воспользовался своим социальным положением, дал на лапу охране да поехал вместо кого-то. Думаешь, много народа сумели переправить в безопасное место? Всё ж случилось слишком неожиданно. Да, наши правители предчувствовали катастрофу, вот и настроили бункеров, типа Х-666, якобы для военных нужд и тренировок солдат, а вот обеспечить вывоз людей из заражённой зоны не успели, отчасти физически - слишком много народу, слишком мало машин, слишком внезапно пришёл конец света. - Откуда ты это знаешь? Тебя ж объезжали машины. Виталик промолчал, лишь посмотрел на меня, как на умалишённого, мол, думал бы я, что говорю. Стал бы он рассказывать то, о чем не знал, врать басист никогда не умел, всю фантазию спускал на песни. И я так понял, что за четверть века ничего не изменилось. - Так вот, - снова заговорил он, - оставшиеся люди метались по руинам. В них ещё жила надежда, что за ними вернутся, вспомнят про них. Но с каждым днём она угасала, как и угнеталось их сознание. Микрочастицы проникали в мозг, в нервные клетки, отключали там все мысли, чувства и желания, кроме первичных, чисто физических инстинктов - есть, пить, оправлять физиологические потребности, спать, размножаться. Через некоторое время люди забывали, что умеют говорить, сами разрушали созданные ими укрытия, выходили на палящее радиоактивное солнце и долго смотрели на него, пока не теряли ориентацию в пространстве. Падали на колени и бежали на четвереньках, нападали на попавшихся им животных и птиц, ели их, утирались перьями и шерстью, и снова пускались вскачь, пока не падали без сил. Со временем, конечно, их поведение устаканилось. Если коротко, то Мать-природа при участии её Величества Радиации создала новых существ - лазунов, бывших людей, ныне обросших шерстью, точно первобытные гориллы, обладающими куцыми мозгами, низменными потребностями и интеллектом равным табуретке. Вот такие новые жители нашей земли: нетерпимые к людям - в их памяти ещё осталось воспоминание, касающееся того, как их бросили умирать. Если лазун встречает человека, ну вот как тебя, выгнанного из бункера, или охранника, или ещё кого, то он его молча ловит и жрёт, всё... Почти... Если ты ему понравишься, ну не по вкусовым качествам, а чем-то другим, то он заберёт тебя в подземный мир. И тогда тебе останется только сожалеть о том, что он тебя не съел. Басист устало выдохнул. - А лазунами прозвали потому что под землей ползают? - Как ты догадлив, Володь, - саркастично усмехнулся он. - Что-то я так подозреваю, что в бункерах радиация тоже присутствовала, мозги-то вырубило от слова совсем. - Я не дурак, на четвереньках бегающий и жрущий всех подряд! - Я этого и не говорил, но вот поброди ты ещё пару часов без защиты, и не найди тебя лазуны, а равно как и охотящийся на них я, ты б влился в их тесные ряды. Тоже бы забегал, ну-ка повернись спиной. - Спасибо тебе, кажется, я этого ещё не говорил. - Не стоит благодарностей, Вов, это мой долг - спасать тех дуралеев, которые по глупости или умыслу охраны попадают в лапы лазунам. - Долг перед кем? - Перед собой, ты третий, кто попал сюда, и я хочу тебя сохранить в целости и сохранности. Предыдущих двух я не смог уберечь. А ещё, ты мне друг был, коллега, - Виталя говорил так, что перехватывало дыхание, - надеюсь, им и остался. Жить нам тут до конца времён. А вот последнее было совсем не оптимистично. - Пока не сожрут лазуны? - Вов, поверь, это не самое худшее, что может быть с тобой в этом гребаном мире. - Что ещё мне грозит? Я недавно тут очутился, ничего не знаю. Все познания о мире остались в 1991-м году, далее свелись к путешествиям по снам и изучению дырок на стенах бункера. Что меня ждёт? - Как минимум радиация. Завтра утром я уйду на охоту, надо ж чем-то нам с тобой кормиться. Хоть тут и запасов тушенки с гречкой хватит ещё нашим внукам, - тут Дуб как-то запнулся, - хочется чего-то ещё. - Надеюсь, не лазунов? - попытался пошутить я. - Вов, ты дурак или притворяешься? Где твоя философская логика? Ладно, проехали. Охота в моем понимании есть проникновение на территорию склада ближайшего бункера - Е-95, в Х-666 не полезу, там на меня уже капкан стоит. Сигарет стрельну, чая-кофе-какао, да и так - патронов да шмоток защитных для тебя, потом вернусь. А ты жди меня здесь, не высовывайся. Матом прошу, сиди на жопе ровно. - Я понял. - Ну и молодец. Другие были менее понятливы. - А те двое, которые тут были, что с ними случилось? - поинтересовался я. - Ничего хорошего. Дураки оба, и она, и он, - грустно и одновременно зло выплюнул басист. - Я ж говорил, предупреждал, а они... - Кто они? - Девчонка и мужик. Вначале пришла Нина. Её выкинули из Х-666 за хулиганские выходки, как она выразилась. Помнишь фильм "Полосатый рейс"? Ну так она уподобилась той обезьяне - то болтов насыплет в суп, то изобразит когтистые следы на полу. Дура-дурой, охрана-то сразу тревогу бьёт, а она смеется, как помешанная. Потом я её понял, она всего лишь запуганная донельзя школьница, но, чтобы скрыть свой страх, творящая вопиющие глупости и псевдо-шуточки. Развлекуечками она пыталась скрыть боль от потери родных и близких, которых не эвакуировали. Вот и дошутилась. Самое грустное, что она так и не поумнела, оказавшись здесь. Сначала она решила загорать на песке. А через неделю её какой-то чёрт понёс в Мёртвый лес, там её и съели. Я нашёл её останки через трое суток, впечатлило по самое не балуйся. Ладно, похоронил, что осталось, но зря - лазуны откопали то, что не доели, и завершили плотоядное дело. А через несколько дней я едва не подстрелил такого же изгоя, как и ты, и она. Пришёл, понимаешь ли, и стоит около дверей, пыхтит и чешется. Первая мысль - лазун! Чуть башку ему не снёс, придурку. Мы прожили вместе с Шу до прошлого года, - кудрявая голова упала ниже плеч. Эти слова прозвучали так, будто басист вложил в них нечто большее, чем совместное существование в рамках одного бункера. Меня царапнула откуда-то взявшаяся ревность. Когтистой лапой она скребла внутри меня, нашептывая, что теперь мне точно ловить нечего около басиста. На задворках разума теплилась надежда, что нас вот тут двое, кроме лазунов в округе никого. Я смогу пробиться сквозь стену дружбы и стать для него чем-то большим, чем просто спасённым коллегой по группе и давним приятелем. Место в сердце басиста, увы, было занято ушедшим по радуге неизвестным мне парнем Шу. Иностранец что ли? Последнее я, видимо, произнёс вслух. - Шу? - Это сокращение от фамилии. Она у него длинная была, да и имя не короче. Чтоб позвать в критической ситуации не годились совсем. Пока выговоришь - уже сожрут, косточки сплюнут, облизав. Я-то Дубом был, им и остался, а он сократил себя до Шу, вроде и кличка для удобства, а вроде и имя египетского бога воздуха. Он как узнал об этом - загордился и стремился потом соответствовать. Два десятка лет ему это удавалось. - В каком смысле? Ответа я дождался не сразу: глаза Виталика были подёрнуты мечтательной поволокой, столько разительно отличались от его общего сурового вида. И как же кольнуло меня где-то внутри от этой картины - одновременно болезненно и сладко. - В прямом. Он мог выйти без оружия, спокойно дойти до Мёртвого леса - сборища окаменелых обломков деревьев неподалёку - и вернуться. Я шутил, что он телепортируется, а Шу в ответ только загадочно улыбался. Он смог не растерять лучи света в самом себе, согревал в минуты отчаяния, да тьфу, чего теперь вспоминать. Лазуны съели и его. Ангел-хранитель ушёл в отпуск - вот и результат, - грустно улыбнулся Дуб. Моё воображение рисовало яркие картины того, как неизвестный мне Шу работал отопительной системой для Виталика, и я тихо закипал. Вот какая-то сволочь моего басиста околдовала, даже после смерти не отпускает! - Шу собирался притащить парочку брусьев для укрепления верхней части убежища. Два придурка, вообразивших себя героями фантастической ленты, пытались организовать житьё-бытьё. Знаешь, каково это найти товарища, к которому так привык и считаешь больше, чем просто другом, сожранного? Как в песенке - остались от козлика рожки да ножки. В его случае - кроссовки, медальон и резинка от трусов. Уже многим позже я увидел футболку Шу на одном из лазунов - всю грязную, порванную на бахрому, с давно засохшими пятнами крови. Меня замутило: я едва не выплюнул выпитый чай обратно. Виталик говорил спокойно и ровно, но создавал яркие образы и передавал такие эмоции, что у меня - взрослого мужика - подступал комок к горлу. Чтоб как-то вернуть сознанию равновесие, я стал ожесточенно тереть себя, вгоняя в кожу крем. Видимо, я делал это слишком энергично и иступлено, что басист попросту не отрывал от меня глаз. Он следил, как моя рука скользит по бедру, нанося липкую массу, как спускается к колену и пятке, и возвращается к нему снова. А потом подошёл и шлепнул пару капель на спину и шею, где ему показалось, что геля недостаточно. - Мажься весь, совсем весь. Если стесняешься - я отвернусь, - неожиданно выдал Виталя и действительно отошёл, отвернувшись, хотя я не успел сказать, что совсем не смущаюсь его присутствия. Что мы друг друга голышом не видели? - Раздражения не будет? - поинтересовался я в широкую подрагивающую спину. - Неа, - качнул кудрявой головой он. Я давно натерся мазью и прикрылся простынёй, но он всё не оборачивался. Лишь ровно дышал, оперевшись руками о стену. Мои чувства обострились настолько, что я ощущал даже покалывание в бёдрах и ляжках от жесткой ткани дивана, капли пота, скользившие по тем самым местам, по которым пробегали пальцы басиста. Я аж заерзал, настолько меня переполняли разнообразные чувства и эмоции. Что я делаю не так? Почему басист отвернулся? При встрече он был так рад, обнял меня, а теперь стоит, как памятник. Не знает, как себя со мной вести? Ну, правда же, прошла четверть века, но всё же всегда можно хотя бы попытаться наладить контакт. Что я делаю не так? Мелькали мысли, что я раздражаю его своей глупостью, как та девушка Нина, но я гнал их прочь. Мне так хотелось, чтоб он повернулся, сел рядом со мной, чтоб мы поболтали обо всем на свете, пусть даже о том же Шу, а лучше о нас, ведь отныне мы с ним связаны, и наше будущее зависит друг от друга, точнее в большей степени моё от него, но кто знает, быть может и я смогу быть ему чем-то полезным. Я подошёл к нему, заглядывая через плечо. - Не прикасайся ко мне, - сквозь зубы выдавил Виталя. - Почему? Я всё ещё радиоактивный? - Нет, блядь, я едва держусь, чтоб не завалить тебя. У меня два года никого не было, а тут ты. Эта мазь раскрывает поры, заставляет тебя потеть, от тебя идёт запах молодого, пышущего здоровьем мужика. И я... - вдруг он замолчал, шумно сглатывая. Я едва не сел там, где стоял. Даже в самых смелых мечтах я не допускал такого развития событий. Я любил басиста тихо, как институтка Смольного своего учителя, представлял максимум, что мы будем гулять, сжав ладони друг друга, тихо улыбаться друг другу, гладить по волосам и плечам. Мы оба выросли в пуританском СССР, где обычного-то секса не было, а дети рождались от взглядов и поцелуев, если верить кинолентам и партийным чинушам, а уж однополого - подавно. Да, я взрослый мужик, представлял себе картины, точно я был сопливой восьмиклассницей. А тут такое... Да и ещё не слишком похожее на любовь. Моя возвышенная басовая мечта тяжело дышала, я чувствовал, как напрягаются его мышцы, как он терпит, чтоб не обернуться и не броситься на меня, не спрашивая, согласен ли я на такое. А мне-то что делать?