Парадигма любви

Пост-апокалипсис. Дневник Петровича. 1987 год. - Сво-о-о-одит c ума, у-у-у-улица роз, спря-я-я-ячь свой обман, у-у-улица слё-ё-ё-ёз, - Валера оступается, запнувшись за вылезшие шнурки новеньких адидасовских кроссовок. Машет рукой, как раненая птица крылом, чертыхается, нецензурно восхищается первым рядом фанатов, раскрашенных под индейцев, к счастью, мимо микрофона, выпрямляется и бежит ко мне. Размахивая стойкой точно Ясь, который косил конюшину, он почти улетает за кулисы, миновав высокое и некормленое препятствие в виде меня, чтоб через мгновенье вернуться, улыбнуться, смахнуть со лба прилипшую мелированную чёлку и поскакать в другой конец сцены. Я, потряхивая кудрями в ритм музыки, мысленно выдохнул: "Ура, не скосил, не хочу быть стогом сена и дальнейшим кормом для КРС. К счастью, получилось увернуться". Концерт продолжался. Местонахождение вокалиста, затянутого в чёрное, в полутьме сцены определялось исключительно по звуку, порой из совсем неожиданных мест: из колонок, барабанов, из-за подрагивающей спины мирно играющего соло Серёжи. Виталик сверкал своей незабываемой улыбкой, которую впоследствии назовут голливудской, иногда поглядывая на меня, взмахивая густыми накрашенными ресницами. В эти минуты моё сердце забывало, что вообще-то надо гонять кровь; ноги начинали подкашиваться, в животе трепетали бабочки (нет, я ими не закусывал, я фигурально). Сцена была невысокой: по грудь фанам, бесноватым, дурным и гиперактивным. Они кричали, сливаясь по издаваемым звукам с гитарами и барабанами. Сей симбиоз, музыкальная вакханалия, длилась и длилась, песни лились рекой, заставляя качаться по волнам риффов и пронзительных соло. Терялось ощущение во времени, каждый чувствовал, что его поднимает над землей и нехило встряхивает как от удара током. Я терялся в этом водовороте, растворялся в потоках энергии, хлещущей со всех сторон, ослеплённый софитами и контуженный трещащим усилителем "Маршалл". "До пробуждения осталось...60 секунд" - металлический сухой голос зазвенел в ушах, прорвавшись туда сквозь тяжелые аккорды. Пошёл обратный отсчёт: "59, 58, 57..." Неожиданно картинка померкла, голову пронзила резкая боль от тычка в виски. "Ресурс организма истощен на 70%, производится пробуждение, осталось 10 секунд". Нет, нет, оставьте меня, я мысленно кричал, не в силах вымолвить ни слова: губы слиплись, точно я выпил стаканчик клея. Неприятное ощущение, будто тебя проносит с последнего этажа высотки на первый, причём совсем не на лифте. Резкий ветер в лицо, живот прилипает к позвоночнику, ты пытаешься дышать, но не можешь: точно на твою грудь уселся домовой или какая иноземная нечисть: аль-Ханик, инкуб, суккуб, мара, Кубире-Они - да на любой вкус, и душит тебя, не давая ни капли воздуха. Толчок - чувство, что в тебя обратно вернулось астральное тело, и я почти просыпаюсь, сидя в вообще-то удобном кресле, теперь же кажущемся Ведьминым стулом. Руки скрючены и непроизвольно перебирают ткань домашних шортов около бедра - всё ещё играю на гитаре, плавая между сном и явью. Второй толчок - я полностью в сознании. Боже, как же ломит всё тело: меня жевали, пинали и били? Нет, я всего лишь провёл неподвижно последние 12 часов. С трудом разгибаясь, точно 80-летний старик, я сползаю с кресла, почти не слушая голос, доносящий из него. "Вам следует оправить физиологические потребности и восполнить силы питанием" - произносит компьютер, встроенный в спинку. Я посылаю его к чёрту: а то я не знаю, что мне надо делать, привык за столько-то лет однообразных действий. И у меня сегодня плохое настроение, не надо меня доставать своими механическими подсказками. Не мог, зараза, разбудить чуть позже, я хотел дождаться окончания концерта. Почему Система всегда работает по закону подлости? Хотя опасно желать дольшего пребывания во сне. По стандарту будят, когда остаётся треть запасов сил, чтоб ты хоть ноги донёс до кухни и ванной. Я знал умельцев, которые умудрялись договориться с компьютером, чтоб тот дал ему ещё времени, пока истощение не будет 80-85%, но кончалось всё плачевно: этим наркоманам требовалось ещё и ещё. Умышленно говорю в прошедшем времени, что я их "знал", потому что все, как в давно забытой миром, Формуле любви, где "в общем, все умерли". Тела их ушли в небытие, а вот дела их коснулись ещё живых мозгов прочей человеческой фауны. Забывшие обо всём, кроме еды, питья и физиологии, хитрые людишки смекнули, как подольше оставаться в мире снов: можно наесться таблеток - Система ещё не умеет выводить из глубокого сна - можно достать наркотик, можно помучиться двое суток, чтоб упасть замертво в объятья чудовищного творения разума - мировой Системы, погружаясь в такой сон, из которого не выведет даже обычный удар тока. В таком случае напряжение будет увеличиваться, пока либо ты не проснешься, либо не выдержит сердце. А откроешь глаза - встать-то не сможешь. Не дураки те, кто программировали Систему. Из 30% оставшихся ресурсов ты потратишь минимум половину, чтоб выбраться из кресла, чтоб расшевелить закостеневшие и онемевшие члены, чтоб вспомнить, что умеешь ходить и начать переставлять ноги, не падая оземь. Ещё процентов 10% ты изведёшь, чтоб напрячь одурманенный мозг, догадываясь, как пожарить элементарную яичницу и тосты. Чтоб вредный компьютер меня в следующий раз не беспокоил, я даже вымылся целиком, глаза при этом держал закрытыми, воображая, что я там - в душевой Дворца Спорта Лужники, после концерта привожу себя в порядок. Как это жестоко: меня лишили самого дорогого - концертов и Виталика, и какой я мазохист, что каждый день возвращаю это в своё сознание. Восточная мудрость: шли двое монахов, давших обет аскетизма: чтоб ни-ни с женщинами, даже не прикасаться, а также, чтоб не водили дружбы с вином и прочими мелкими радостями бренного мира. И вот увидели они молодую девушку, стоящую на берегу бурной реки и явно боящуюся её перейти. Один из монахов водрузил юную красавицу на плечи и спокойно перенёс на другой берег. Та поблагодарила его и ушла. Второй же монах кипел от возмущения, порицая поведение первого, мол, коснулся женщины, да не просто, а ещё и держал её нечистое тело на своём, грех страшнейший. Ругался он вплоть до прибытия в монастырь, а там уж пообещал, что нажалуется настоятелю. На что первый с улыбкой проговорил: "Вот я перенёс девушку и оставил её там. Это заняло минуту. А ты до сих пор несёшь её". Может, не самый удачный пример, но имел я в виду то, что тащу до сих пор эту "девушку", точнее, свою память. Остальные-то вокруг меня благополучно забыли всё и вся, а я не такой, я неправильный. Мой мозг отказывается вычеркнуть события многолетней давности. В жестоком выборе между тем, чтоб погрузиться, как большинство окружающих, в полнейшем забытье, и тем, чтоб бередить незарастающие сердечные раны, я, мазохист первостатейный, выбирал второе. Сегодня 2016 год. Нет, не помню, какой сегодня год, сказал от балды. День-то с трудом припоминаю, но много лет назад случилась крупная техногенная катастрофа, которую оголтелые дикторы обозвали третьей мировой войной. Кто-то под шумок и вправду решил отомстить соседям, точно злобные феодалы замку за рекой. Закончилось всё, разумеется, реками крови и потоками радиации - все, до чего дотянулись руки человека, оказалось разбито, разломано и разрушено. "Мирный" атом летит над полесьем, над мёртвым жнивьем, он и в листьях ракит, и во всём, что едим мы и пьём, все земля приняла: пестициды, уран и нитраты, строить новую жизнь после нас будут дегенераты. В результате наша голубая планета превратилась в малопригодный для жизни горячий радиоактивный шар. За несколько дней пересохли реки и озёра, моря превратились в мираж, туман хлопьями наваливался на города, сжирая их и превращая в пустыни. Люди в панике убегали, оставляя всё нажитое непосильным трудом. Специальные отряды собирали ещё не облучённых граждан и отвозили в защищённые бункеры-убежища-укрытия. Кто-то считал, что эти солдаты в противогазах и защитных костюмах не спасают, а наоборот уничтожают людей. Поэтому особенно недоверчивые прятались от них, оставались в своих домах. Дни их были сочтены. Большего я не знаю или уже не помню. Давай-ка, Володя, вспоминай по-нормальному, напряги мозг, а то уже компот в голове совсем булькает и грозит вылиться через уши! Что же было в тот чёрный день 1991 года? Распад СССР, финансовая реформа, то есть отъем денег у населения, свободный рынок? Да, значит, армагеддон случился осенью-зимой. Холодные грязные листья летели по мокрому асфальту, я едва не поскользнулся на них. Меня качало и шатало - 6 часов в самолёте в непрерывной болтанке никому не добавляли крепости в ногах. Старый мой "Москвич" был припаркован в десяти метрах от Домодедово. На прощанье я помахал рукой ребятам, которые сели в автобус, обиженные на меня. Ну что ж они не понимали, что мне нужно ехать к родителям, и не было времени работать бесплатным такси. Дуб даже не улыбнулся - отвернулся от стекла, сложив руки на груди. Надулся как мышь на крупу, чёрт кудрявый. Что мне с ним делать-то было? На следующий день родные Люберцы огласил суровый командирский бас: "всем сохранять спокойствие. Произошла катастрофа на ... - тут он произнёс что-то невнятное, - последовала цепная реакция... Мощный выброс в атмосферу... опасно для жизни... молимся!" - я с трудом разбирал его слова, но последнее понял и удивился: чтоб военный предложил молиться - невероятно. И тогда до меня дошло: случилось действительно что-то страшное. Попробовал дозвониться до Виталика, но телефон уже не работал. А затем пришли отряды в масках. Разрешили взять с собой гитару, немного вещей и пару "бич-пакетов", чтоб не протянуть ноги раньше времени. Хотя сия американско-китайская продукция как раз и могла поспособствовать отправке в подземное царство по реке Стикс. Потом мы долго ехали по ухабистой дороге, наблюдая, как от Москвы в сторону Люберец ползёт черно-серый туман, в котором исчезает всё живое и неживое. Можно сказать - нам повезло: укрытие было относительно близко - на границе с Владимирской областью. Нас не таскали на проверки, не засовывали дозиметры в неподходящие места. Нам просто сказали: живите здесь, в этой трёхкомнатной подземной квартире. Продукты и вещи обещали подвезти гуманитарной помощью. Две недели информационного вакуума, метаний по углам и, наконец, официальное заявление - апокалипсис пришёл, жить нам в укрытиях до конца дней своих. В тот момент я ещё не осознавал, что произошло. Вертелась одна мысль: что с Виталиком, где он, довезли ли его до укрытия? Казалось дикостью и безумием в конце 20 века пасть жертвой разработок учёных и разборок сильных мира сего. Но это была суровая реальность. Пришлось привыкать: в один миг меня оторвали от привычного жизненного уклада - от гастролей, гулянок, записи альбома. Несыгранные концерты, недонесённые до мира песни давили не меньше, чем ночные демоны-душители. В замкнутом пространстве квартиры я сходил с ума. Родители мои, ещё не осознавшие масштаба катастрофы, пользовались моментом и клевали мне печень, высказывая всё, что они думают о моей жизни. И что я пьяница, и позор семьи со своими длинными патлами и гитарой, и что с женой я разошёлся, не успев сойтись. Мне было 33 года, как библейскому пророку, я был взрослым и самостоятельным, но хотелось зажать уши руками и убежать прочь. Да увы - некуда. Выходы охранялись теми же отрядами. Только приближаешься, а они тебе: "Сюда нельзя", приходилось возвращаться, где меня ждали мои Сцилла и Харибда - папа-профессор математики и мама - заведующая психиатрическим отделением горбольницы. Вот они на мне отрывались, отыгрывались, я чувствовал себя ребёнком нашкодившим и больше всего на свете желал, чтоб меня оставили в покое. Вселенная умеет шутить - я остался совершенно один. Нет, с моими родителями всё в порядке: они живы и, как я могу судить, здоровы, но ведут такой образ жизни, что у них на меня времени не остаётся совсем. Вечные блуждания в мирах Системы: мама во сне лечит гибрид Сливко и Чикатило, получает за это Нобелевскую премию, папа, витая в эмпиреях подсознания, доказывает теорему Ферма, а потом гордо выхаживает по Красной площади с орденом Ленина на груди. Я видел это - наши сны порой пересекались. Смешно и странно: единственное место, где я мог поговорить с родителями, был мир грёз. Наяву же они жили по принципу "проснулся - быстро поел - помылся - облегчил сердце и душу - уснул". Я пытался окликнуть их в редкие минуты пробуждения, но получал едва слышное, почти механическое "Вова, не мешай, мне надо решить глобальную проблему". Долбаная Система сделала роботов даже из умных и стойких людей. Она стала наркотиком, на который подсадили абсолютно всех, кроме все той же охраны и, по слухам, правительства страны. Созданная каким-то гением, то ли из лучших побуждений, чтоб хоть чем-то заменить реальный мир, по которому люди скучали, то ли из желания полностью превратить граждан страны и мира в покорных компьютеру рабов. Среди охраны робким шёпотом пересказывалось, что в сны людей влезает некая корпорация Арса, заинтересованная в управлении сознанием людей. Никто не знал, когда мать-Земля сделает первый вздох после апокалипсиса, но беспокоились об этом заранее. Возможно, за пределами убежищ уже цветущие луга и поля, но никого туда не выпускают. Об этом тоже говорили наши сторожа: я подслушивал и подглядывал, поскольку всё-таки не постоянно пребывал в мирах Системы. И с каждым днём во мне крепло желание выбраться из бункера на волю: пробежаться по свежей траве, не знавшей ноги человека, окунуться в прохладную воду горной реки, сорвать прямо с дерева спелое яблоко и, сглатывая сладкий сок, бежать навстречу ветру. И в этих сладких мечтах я был не один: со мной рука об руку летел по заливному лугу мой басист, бывший однокурсник и близкий друг. Сжимать ладони друг друга, смеяться вместе над какой-нибудь незамысловатой шуткой, кричать от заполнившего душу восторга - вот этого я желал и во сне и наяву. Однако Система была весьма пуританской, точнее её создатели были слишком правильными и традиционными. Они не давали возможность развить отношения между людьми одного пола. Вот так несправедливо. И в результате я мог любоваться басистом лишь исподтишка, прикасаться к нему лишь по-дружески. Если я, засыпая, нашептывал Системе: "Хочу с Виталиком жить", компьютер либо выдавал ошибку "данное условие не может быть выполнено", либо исполнял желание буквально - мы оказывались в одной квартире, в одном гостиничном номере, но, опять же, как друзья. А я ж поначалу и дня без мыслей о Виталике прожить не мог. Моя тихая запретная любовь разгоралась внутри поистине адским пламенем. Мечась, точно лев в клетке, я даже нарочно уходил в сон Системы, чтоб не думать о басисте. Но по ту сторону всё напоминало о нём, даже если я представлял не концертно-гастрольные будни Арии, а обычную бытовую ситуацию. Виталик приходил в неё из-за моих мыслей о нём, дразнил своим присутствием и исчезал, точно не было. Проклятая система! Фальшивая Система с её липовыми знаниями, эрзацем вместо подлинных радостей! Постепенно я смирился: боль от разлуки с Виталиком притупилась. Она по-прежнему сверлила мелкие и болезненные дырочки в моем бренном теле, но уже с меньшим энтузиазмом. До чего я додумался в итоге? Надо мне сбежать отсюда! Просочиться неуловимой вермишелью мимо охраны, узнать, что да как на воле: рай или ад, в любом случае отыскать Виталика и, если что, вытащить его к себе или остаться у него. Если, конечно, он не погиб. При этой мысли в горле встал комок, и я начал себя уговаривать, что басист выжил и где-то горюет по мне в таком же убежище-бункере. Бежать, бежать, срочно бежать. Я продумывал план последние несколько лет. В редкие минуты, когда время моего бодрствования совпадало с доставкой еды и проверкой коммуникаций, я пытался втереться в доверие к охране. Думаю, что мне это почти удалось. Осталось выбрать день Икс. - С Днём рождения, - заскрипел компьютер в кресле. Надо же, а у меня сегодня день рождения. Совсем забыл, а чего помнить, впрочем? Меня никто не поздравит - это раз, возраст не прибавляется - два - в мире снов Системы время почти останавливается, за сутки я старею не на день, а на полчаса, которые трачу на еду и прочие необходимые ритуалы. Поэтому в зеркале отражается всё тот же Володя Холстинин образца 1991 года - кудрявый печально-философский парень с мощным подбородком и натуральным азазелловским клыком. Стоп-стоп, день рождения, так, может, это именно сегодня пришёл тот час, когда мне нужно сбежать отсюда? Другого дня я не придумаю, а тут какой-никакой повод. Может, даже подарок у Системы попросить, если самостоятельно выбраться не получится. Система, а Система, или ты уже корпорация Арса, выкинь меня на белый свет земной. Я забегал по комнате, компьютер недоумённо скрипел и попискивал, мигая всеми лампочками. - Ваше время истекло, вернитесь в кресло, - жёстко проговорил представитель Системы. - Отстань, поганка, - бросил я и пошёл искать вещи, которые, возможно, пригодятся мне для прогулки по новому миру. Я покидал нужные мне пожитки и любимые книжки в небольшую сумку, украденную у охранника, и сел на пол, обхватив голову руками. Что я делаю? Стою на распутье, в выборе: рубануть сплеча и прорываться на волю, неважно куда, но подальше отсюда, или бросить всё и тихо существовать в этом бункере под руководством снов Системы. Решение было принято за меня: скрипнула дверь, на пороге показался молодой охранник. - Пройдите в кресло, ваше время бодрствования истекло. - Это ещё почему? Разве я не могу побыть в реальности, книжку там почитать? - я выхватил томик Ницше и махнул перед носом стража. - Теперь нет. Вышел приказ, что жители могут просыпаться только для того, чтобы справить физиологические потребности и восполнить потраченные ресурсы. - И кто ж его издал? Парнишка молчал и тупо смотрел на меня, колеблясь в выборе - сказать или нет. - Ар-са, - по слогам выговорил он мне на ухо. Ах чёрт побери! Мифическая корпорация оказалась реальностью и уже решает, когда кому спать, а когда бодрствовать. Я не выдержал и со всей силы огрел ни в чём неповинного охранника книгой по затылку. Гранит философской науки был весьма увесист. Где-то в недрах сознания я прикидывал, что сейчас стяну с парнишки его форму, переоденусь и выйду отсюда. Но опять же всё решили за меня. В помещение вошли ещё трое охранников. Заметив бессознательное тело коллеги, они схватили меня и волоком потащили по коридору. Я уж думал, что кинут в какую-нибудь кутузку, но меня привели в довольно светлый зал, обшитый неизвестным мне блестящим твёрдым материалом, похожим на стекло и пластик, где из живых существ не было никого, а под потолком висел гигантский жидкокристаллический экран с динамиками. - Вы обвиняетесь в нападении на охрану, вы обвиняетесь в нарушении режима проживания, - донёсся механический голос. - И что? - нагло спросил я. - Вы приговариваетесь к отправке за пределы бункера Х-666. Возврат невозможен. Ваше последнее желание? Вот так быстро исполняются мечты. И только тут до меня начало доходить, что вне стен укрытия совсем не то, что я себе вообразил, но отступать было уже некуда, да и никто б не дал. Из разговоров охранников за моей спиной я понял, что обречён на смерть. - Гитару с собой можно взять? - только и смог я сказать. - Вот дурак, а казался умным: книжки читал, кроссворды в газетах старых отгадывал, горе от ума случилось, - грустно заметил тот самый страж, которого я оглушил. - Мне правда конец? - срывающимся голосом поинтересовался я. Старый охранник грустно посмотрел на меня как на умалишённого. - Не сиделось тебе спокойно. Система теперь решила избавиться от тебя как от инородного элемента. Не ты первый, но, скорее всего, последний. Остальные как-то присмирели за четверть века-то. - Какой сейчас год? - 2016-ый. Значит, я угадал, в самом начале прикидывая, сколько времени прошло. - Слушай, ты хоть понимаешь, что тебя ждёт? - Нет, - честно ответил я. - Там ад: пустыня, жизни нет, одни плотоядные лазуны. Если сможешь добраться до объекта А-8, можно считать, что родился в рубашке или попросту невкусный. Но ты пожалеешь, что натворил дел тут. Попадёшься Верховному Мастеру - поймёшь, что Арса - ещё не самое жуткое, что может быть, но будет поздно для тебя. Вспомни все фантастические глупые фильмы, которые ты когда-то мог видеть, и попробуй выжить. По-человечески мне тебя жаль, но ты сам виноват. Пока охранник говорил мне это, меня вели по коридору. Встречные, заметив процессию, стремились свернуть в сторону, а если это было невозможно - допустим, на лестнице, - опускали глаза в пол. Лишь некоторые осмеливались хлопнуть по плечу и душераздирающе вздохнуть. Так прощаются навсегда. Ну что ж, посмотрим. Меня напугали, мне страшно, теперь узнаем, что на самом деле в том жутком мире за пределами этих стен. - Вот, держи, твой мешок с водой и провиантом - мы ж не совсем звери - и твоя гитара, - молодой охранник всунул мне названное в руки. В следующий момент в металлической, похоже, свинцовой, стене отошла панелька, открывая выход в неизвестность. Охранники побледнели и попятились. Их окрикнул механический голос из транслятора: "Ни шагу назад. Человека - наружу. Закрыть выход." На прощание я оглянулся: пожилой охранник перекрестил меня и всунул в руки свой кортик - форменный атрибут. Мгновенье - и я ослеп - яркий, совсем не электрический свет, невиденное 25 лет настоящее солнце заставило залиться слезами и уткнуться в землю. Пахло будто после грозы, где-то гудели генераторы и турбины, снабжающие бункер. А я был за его пределами под защитой только самого себя. Интересно, когда мои родители узнают, что меня выкинули наружу? Мелькнула предательская слабина: может, можно вернуться, покричать, побиться в истерике, поумолять внешние радары Системы. Но я справился с ней и сошёл с лестницы бункера, впервые за долгое время ступая на земную поверхность. Под ногами пружинил золотистый песок, горячий и неподвижный. Ни дуновения ветерка, никакой мелкой твари, присущей пустыням - ничего. Хотя передо мной раскинулись длинные песчаные дюны и барханы. Чёрт, 25 лет назад я знал, в чём их разница, теперь же в голове было пусто. Я помнил только слова, но не связанные с ними понятия, это было страшновато, выбивало и без того неустойчивую почву из-под ног. Но времени размышлять, во что я превратился, не было. Если то, что наговорила охрана, - правда, то меня могли в скором времени съесть какие-то лазуны. Интересно, что это за звери: ящеры, змеи, среднее арифметическое между ними? Поэтому я пошёл, куда глаза глядят. Ориентиров не было никаких, стороны света я определить не мог, брёл, уткнувшись глазами в песок. Поднять их на солнце я не мог - невыносимо начинало жечь, текли слёзы. Счёт времени я потерял, впрочем, я его и не вел. Решил хотя бы определить, как далеко я ухожу от бункера, который, оказывается, носил порядковый номер Х-666. Два моих нешироких шага равнялись примерно метру. Зачем я это делал, я так и не понял. Ушёл ли я на километр или на десять от бункера - без разницы, ведь назад меня не пустят. Километра через два - если я правильно считал - типичный пустынный пейзаж чуть изменился: появились ярданги - острые, колючие, врезающиеся в ноги и царапающие икры, когда я неосторожно их задевал. Дважды о них я порезался до крови, но не обратил внимания. Меня занимало другое: такие борозды и наросты могли появиться только в результате сильных постоянных ветров, причем на месте водоёма - реки или озёра. Но никаких признаков даже лёгкого бриза не было, воды, логично, тоже. Получалось, что какое-то время назад здесь бушевала стихия и плескалась вода. А теперь всё исчезло, оставив на память изогнутые желобки из суглинистых отложений. Нет, не всё я ещё забыл, кое-что помню ещё из школьного курса естествознания. Прошёл я немало: начало ломить ноги, затекла шея, но, несмотря на палящее солнце, нагревающее песок, мне не было жарко. Я прикоснулся к своей куртке, которая по идее должна быть горячей от небесного светила, но пальцы обожгло холодом. Первая странность этого мира спровоцировала лёгкие мурашки на затылке. Второй странностью была абсолютная тишина, звенящая, холодная и не предвещающая ничего хорошего, и пустота, скудность окружающего меня пространства. Казалось, кроме земли и неба не существовало совсем ничего. Мурашки резко укрупнились: это всё-таки ад. Я могу идти сколько угодно, но лишь изморю себя и погибну в этом мутном безмолвии. Но я шагал дальше, почти на автопилоте. Ноги уже не слушались - я слишком давно не ходил так много, в горле пересохло, глаза начали слезиться вне зависимости от того, смотрю я на солнце или нет. Так, Володя, спокойно, без паники, хотя причин для неё дополна. Мать твою, а вот, кажется, ещё одна причина - большая и лохматая. Я аж вздрогнул - песок прямо передо мной разверзся, открывая неширокий проход. А оттуда полезло чучело – сгорбленное, мохнатое, похожее на обезьяну, но размером с человека. Налитые кровью глаза весьма недружелюбно смотрели на меня. Когтистая лапа почесала бок, выдрав клок меха, и ткнула в меня. Неизвестное существо попыталось издать какой-то звук, но не смогло. Расстроившись, оно сигануло обратно в яму. И я побежал прочь оттуда, задыхаясь и матерясь. В ушах стучала кровь, я не слышал ничего, но когда обернулся, то почти поседел: за мной двигались трое лохматых существ, вооруженных кривыми ножами и вилками. Всё, быть мне котлетой. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал - мой сосед из Люберец выражался именно так, когда ему обламывали "малину". Пытаясь уйти от преследователей, я петлял зигзагами между ярдангами, а вот существа пёрли напролом, поэтому мои попытки скрыться были тщетны. Меня окружили, взяв в кольцо. Всё, это конец. Один из существ оскалило кривые жёлтые клыки и выдавило из себя горловой хриплый рык, видимо, символизирующий радость от добычи. Отдавать свою жизнь за так мне не хотелось. Я бросил сумку на землю и вытащил гитару, перехватывая её как бейсбольную биту. Бейсбол в Союзе не прижился, а вот биты с конца 80-х стали популярны. Существа же плевать хотели на мою картинно-гордую позу гитарного Рэмбо - бросились всем скопом. Кажется, я успел попрощаться с жизнью под звуки капающей слюны и утробного урчания, издаваемого недообезьянами. Один из них сжал меня за горло и чиркнул по нему когтём, закапала тёплая кровь, моя кровь! Закрыв глаза, я обречённо приготовился стать обедом для существ, но... Воздух разрезал звенящий звук, державший меня упырь вздрогнул, злобно зарычал и рухнул, отпуская мою шею. В его спине торчал остро заточенный японский сюрикен. - Пошли прочь, бляди шерстяные, - хриплый прокуренный голос разорвал мои перепонки. Надо же, человек, скорее всего, русский. Я повернул голову и увидел высокую плотную фигуру, затянутую от макушки до пяток в грязно-желтые грубые тряпки, с обрезом в одной руке и вторым сюрикеном в другой. "Падшие женщины, пренебрегавшие депиляцией", не послушали совета и бросились на него. Первому энтузиасту мой нежданный спаситель попросту снёс башку точным выстрелом, второй получил острие японского орудия прямо в живот, загнулся, взвыв, и отполз куда-то в сторону. Третьего я, собравшись, приложил гитарой, пробив ему голову. Человек с ружьём одобрительно хмыкнул. - Дурак, но не слюнтяй, - усмехнулся он. - Что ж ты тут шляешься, тут не Майн Рид, и даже не подворотня Южного Бутова. Лазуны тебя уже в меню вписали, а ты зенками лупаешь! Наш человек, русский, из Москвы! - Выгнали меня из бункера, - коротко произнёс я. - За какие ж дела-то? Что натворил? На моей памяти ты третий, кого выпнули и кого я подобрал. - Отказался в снах Системы витать, надоело. - Пресытился красивыми сказками подсознания? - незнакомец покачал головой. - А чего ты без головного убора? Ах да, тебя ж выкинули. На вот, надень, а то это солнце тебе последние мозги выжжет, если, конечно, они у тебя ещё есть, - он бросил мне засаленную чёрную тряпку, похожую на бандану. Я с трудом разобрал мутные буквы на чёрном фоне "Ария". Чёрт побери, это же бандана наша! Мы их выпустили в 1987-м! - Ария, - выдохнул я, - моя родная. - Знаешь, что ли? Ну-ка, ну-ка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Блядь... - только и смог сказать мой спаситель и снял платок с головы. Виталик! Живой! Настоящий! Я едва не бросился ему в объятья. Остановило то, что он недобро посматривал на меня, щурясь на свету, отчего его лицо, точно резиновое, складывалось морщинками. - Ещё б не знать, своими руками создавал, - я протянул к нему ладони. Виталик сощурился ещё сильнее и сжал мою кисть. - Где-то тут был шрам, - бормотал он, ощупывая руку. Я знал, что он ищет. В 1989-м на гастролях я перепутал Кипелова с диваном - принял его за мягкий, упругий и несопротивляющийся валик. Вот с размаху на него и сел, не различив в полутьме вагона бледного лица и рук. А он спросонок так взбрыкнул, что снёс стакан со столика. Гранёный сосуд, переживший немало трясущихся рук, пал жертвой вокалиста "сила есть - ума бы надо". Мириады стеклянных брызг полетели во все стороны. Особенно крупный осколок каким-то образом попал мне в руку. Кровищи было море, едва палец не потерял. Вмиг протрезвев, я побежал к проводнице, а она, будучи тоже навеселе, посоветовала запихнуть травмированную часть тела в стакан спирта для обеззараживания. Осталось загадкой, кто допил водку с моей кровью. Ведь палец в фирменный РЖДшный атрибут чаепития я всё-таки окунул и держал там, пока не надоело. Причем не мне, а Маврину - стакан был его. Вот Серёжа - рыжий вампир! Гелла в мужском обличье. - Володька, - шёпотом произнёс Дуб, сгребая меня в объятья. Да, мой милый, я тоже рад тебя видеть, но начинку выжимать не надо из меня. - Вот уж кого не чаял встретить в этой блядской пустыне! Дай-ка на тебя посмотрю. Да ты ж совсем не изменился! Хороша ж жизнь по ту сторону бункера. - Во сне не стареют, - только и смог выдавить я, разглядывая его. Мы не виделись четверть века. Я, если верить ему, остался таким же, а вот он постарел. Но умудрился сделать это красиво: сохранил густые тёмные волосы, пряди которых выбивались из-под платка, складки у переносицы и губ придавали ему видок не то какого-то Конана-варвара, не то викинга, а почти кирпичного цвета лицо, смахивающее на индейское, дополняло образ. Мой хрупкий басист с мощной челюстью и болезненной худобой превратился в крепко сбитого немолодого мужчину, кажется, 57 лет от роду. - Ладно, хватит сантиментов, пошли отсюда. Лазуны могут вернуться в любой момент. - Куда? - Ко мне, ты дотянешь ещё километра три? Я прислушался к себе. - Всё нормально, пошли. - Ну смотри у меня. Не знаю, на чём основывался басист, спрашивая, дойду ли я, но его подозрения были не напрасны. Где-то через километр стало труднее дышать: воздух точно сгустился, приходилось напрягаться, чтоб вдохнуть и выдохнуть. Пару раз я в ужасе думал, что задыхаюсь, но крепкая басистская рука, хлопающая по спине, придавала сил. И всё равно к неприметному холмику Виталик дотащил меня почти волоком по песку. И не было по нему видно, что он устал, перетаскивая мою тушку. - Стряхни песок, не надо его в дом заносить, - скомандовал он, сгружая меня на землю. На удивление, вокруг холма, который вблизи оказался обмазанной глиной невысокой почти азиатской юртой, песка не было. Видимо Виталик тщательно выметал его отсюда. - Почему? - Радиоактивный, как и всё тут. Ты руками его хватал? - Да, проверял, горячий или нет. Странно ж как-то: я замёрз, а солнце-то палило, песок же ледяной. - Это не единственная странность этого мира, ты привыкнешь, если выживешь, - припечатал басист, распахивая дверь в юрту. - Добро пожаловать, Володя. Нагнувшись, я ступил внутрь и споткнулся, скатываясь вниз по ступенькам. Оказалось, что юрта - это обманка. Реальное пристанище Виталика было более основательным. Вход в него закрывал тяжеленный чугунный люк, который он с натугой отодвинул в сторону. - Иди осторожно, я тут капканов наставил, - предупредил басист. - От лазунов? - И от них тоже. Я шёл, хлюпая по небольшим лужицам на полу, и крутил головой по сторонам. В тусклом свете одинокой лампы различалась зеленоватая побитая плитка на стенах, мотки проводов, сплетшихся, точно змеи, трубы, из которых и капала вода. - Это тоже бункер? - Да, точнее бомбоубежище, построенное ещё в 30-е годы. Как видишь, сохранилось за 70 с лишним лет будь здоров. Враг не прошёл, тьфу-тьфу-тьфу. Вскоре мы уперлись в ещё один люк, на этот раз призванный исполнять функцию двери. Шагнув за порог, я обомлел и ахнул: по антуражу это была наша репетиционная база. По стенам висели уже пожелтевшие и порванные плакаты, в углу теснились пустые бутылки, у дальней стены стоял до боли знакомый диван с вылезающими в неподходящий момент пружинами. Только приляжешь - получи болезненный укол в ягодицу или бок. Отдельное место занимали пластинки - наши и западных групп. Небольшой холодильник, невесть от чего питающийся, печка-буржуйка, набор радистки Кэт - радиостанция с кучей проводов, шкафчик, из которого высовывались какие-то тряпки, - весь нехитрый интерьер прибежища басиста. - Пошли мыться, - скомандовал Виталик и указал на неприметную дверцу, за которой оказалась пожелтевшая ванна и вмурованный на уровне пупка душ. - Вещи свои сними и выкинь в печку, они радиоактивные. - А... - Никаких "А", смывай с себя всё дерьмо, что нахватал, потом поговорим. Есть будешь? Я кивнул и залез в ванну. Что-то Виталик напугал меня этой радиацией. По факту он сказал не так много о ней, ну есть она, всё вокруг заражено, даже песок, но влияние не упомянул. Значит оно должно быть стандартным - облучение и лучевая болезнь. Но он сам сколько лет бродил по пустыне, и с виду вполне здоров. Размышляя об экзотическом влиянии радиации, я до красноты растирал кожу хозяйственным мылом и грубой мочалкой, загнувшись в оригинальную позу, чтоб струи воды (как-то в апокалипсис выжил водопровод) попадали всё-таки на меня. На выходе проблема была одна - вещи мои, вплоть до белья, унёс Виталик. Пришлось выходить в чём мать родила. Басист что-то варил на печке. Увидев меня, он аж поперхнулся и подскочил, вперившись в меня взглядом. - Прикройся хоть, что ли, - в меня полетела чистая белая простыня. Замотанный на манер римского императора в подобие тоги, я прихлёбывал чай и тихо наблюдал за Виталиком. Было в его поведении что-то необычное: он чертыхался сквозь зубы, оборачивался ко мне, поймав мой взгляд, тут же отворачивался и снова матерился. Не мог я понять, что с ним такое происходит. Может, дело в том, что мы давно не виделись, и он всё ещё не может поверить, что я перед ним? Я тоже был в лёгком шоке от встречи. Хотелось кинуться к нему, обнять, выспросить про житьё-бытьё за эти долгие двадцать пять лет, но я сидел, как прибитый к дивану, и молчал. - Ну что, рассказывай, как там сладкая жизнь в бункере, - басист плюхнулся напротив меня в кресло и замер. - Какая там жизнь, Арса свои правила диктовать стала, - выпалил я, - людей совсем в овощей превращает, даже книжку почитать нельзя. - Так тебя за книжку выкинули? Вовка, ты не меняешься: что в институте тебя за Ницше выгоняли, правда, из аудитории, что сейчас из защитного комплекса. Дурак ты! - Почему? Из-за книжки? - И из-за неё тоже. Ты хоть знаешь, что произошло после ядерного взрыва в 1991-м? - Ну-у-у, апокалипсис, меня с родителями забрали в укрытие - понял потом, что из-за отца, он же академик - их спасали в первую очередь, там и провёл время с того дня. Знаю лишь то, что много людей погибло из-за катастрофы. За тебя переживал - спасся ты или нет, - Черт! Столько я хотел ему сказать, но слова пропали. И я знал почему! Человека, сидящего передо мной, я знал 25 лет назад. Теперь он был совсем другой, да и я изменился, осталось уточнить в какую сторону. Мой нежный хрупкий парнишка-басист превратился в зрелого мужика, полжизни проведшего в разборках с этим пост-апокалиптичным миром, пока я грел кости в виртуальных мирах Системы. За месяц человек может измениться до неузнаваемости, а тут четверть века минула. Как мне себя с ним вести: как со старым другом, коллегой и тайным возлюбленным, то есть как раньше, или вырабатывать новую модель поведения? - Я спасся, как видишь. Открой уши, Володя, расскажу я тебе всё то, что пролетело мимо твоего аквариума, где ты обретался диковинным существом под охраной и на полном довольствии.