Шигорату, Утешителю людей

      Тридцать лет назад.       Двое выехали из Лейавиина в грозу, юный имперец, щегольски, даже слащаво одетый – совсем не для дождя, и хаджит ом-рат с великолепной гривой и длинным пушистым хвостом. Проехав немного на север, они спешились по знаку хаджита и дальше повели лошадей в поводу.       – Ну и зачем ты меня сюда притащил? – капризно протянул имперец, ежась от холода. – Я испортил новый костюм… ты все-таки бываешь такой гадкий…       – Костюм высохнет, не плачь, р-радость моя. Но ты же говор-рил, милый, что не хочешь всю жизнь быть мальчиком на побегушках, – промурлыкал хаджит, покровительственно обнимая своего дружка за плечи, – ты хотел шанс? Я нашел его для тебя… смотри вон туда…       Имперец поднял глаза на статую, к которой его привел хаджит. Тут же зажмурился от вспышки молнии, но потом снова открыл глаза.       – Ты что, свихнулся? – совсем не манерным голосом спросил он, резко выпрямляясь.       Глаза хаджита странно блеснули. Словно молния отразилась в них на несколько секунд позже.       Двадцать лет назад.       Двое спустились в Каналы округа Святого Делина, дорого одетый имперец лет тридцати, склонный к полноте, но еще не раздавшийся, и худая данмерка с ярко-алыми глазами и кучей серег в ушах – от кончика до мочки в ряд, одетая в черный кожаный доспех.       – Ну и зачем ты меня сюда притащила, радость моя? – с некоторой томностью спросил имперец, брезгливо поддевая носком сапога обломок гнилой доски и спихивая его в затхлую воду. – Если это попытка как-то внести разнообразие в нашу…       – Не нуди, Крас! Счастья своего не понимаешь. Ты много раз жаловался, что выше Законника не поднимешься, если не случится какого-нибудь чуда. И вот я – из любви к тебе, мой котик, цени – нашла тебе чудо. Знаешь, чье святилище за этой дверью?       Имперец нахмурился, что-то припоминая.       – Кажется, догадываюсь, – мрачно сказал он, и пухлощекое лицо его вдруг отвердело.       Алые глаза его спутницы сияли, как угли. Она толкнула дверь рукой.       Десять лет назад.       Двое стояли посреди поляны, заросшей цветами самых сумасшедших оттенков и форм. Безумие красок неба, странное щебетание, раздающееся из леса, порхающие бабочки… и двое мужчин, полноватый, с брюшком имперец средних лет и второй, который лишь выглядел человеком.       – Ну и зачем ты меня сюда притащил? – устало спросил имперец. Он точно помнил, что этим вечером лег спать в свою кровать, причем один, что случалось существенно чаще, чем о нем думали многие, и полагал, что ему снится сон… впрочем, некоторые сны реальны. И этот, похоже, из них.       Его собеседник улыбнулся. Это была странная улыбка и страшная улыбка, улыбка из тех, что, будучи изображенными, столетиями притягивают взгляды художников и ученых, пытающихся разгадать их загадку, из тех, что могут остаться в воздухе, когда их обладатели уже исчезнут.       – Быть может, я просто хотел показать тебе, как прекрасны Острова на рассвете?       Имперец поднял глаза на солнце в зените.       – О-о, Крассиус, не суди опрометчиво. Если старый умник решил покапризничать и отказался касаться горизонта моих земель, это еще не значит, что сейчас не рассвет… но я вижу, ты не в духе. Собственно, я всего лишь хочу помочь тебе… сам понимаешь, данмеры, упрямые паршивцы, никогда не сделают чужака ни Советником, ни тем более Грандмастером своего маленького миленького Домика. У меня есть для тебя предложение… ну же, дружок, мы так давно знакомы с тобой…       Глаза бога желтые, как фальшивое золото, за ними – тьма.       Сегодня. Или завтра.       – Как тебе это нравится, Хаскилл? Он мой, он должен быть моим, но когда я прижимаю его пальцем, он выскальзывает, выскальзывает, выскальзывает! Я мог бы просто взять и убить его, но это будет плохая игра, скучная игра, несмешная игра. Он такой мягкий, такой уступчивый, но он не дается!       – Он как-то умудрился отвергнуть ваш дар, милорд?       – Нет! Он научился с ним жить! Он пишет, как проклятый, свои дурацкие пьесы, выплескивая на бумагу все то, что не стоит держать в голове, он тянет в свою постель всех подряд – эти нелепые телодвижения, оказывается, весьма недурное средство от безумия… весь Вивек, а то и весь Вварденфелл считает его эксцентриком, чудаком, даже помешанным… но он не сумасшедший, он остается в своем уме. Мне ли не знать. И он – пока над ним смеются всякие идиоты – ползет вверх, со всем этим он умудряется еще и строить карьеру, и недурно строить, скажу я тебе. Ни одно мое предложение он не принял! Ни разу не согласился на мою помощь, ни разу не дрогнул… Позор, мне пора брать уроки у Вайла, как втюхивать смертным всякую дрянь под видом золотых слитков.       – Хотите сказать, он давно бы правил Тамриэлем, если бы вы не почтили его своим вниманием?       – Мелко берешь. Никакой у тебя фантазии, Хаскилл!       – Спасибо, мой Лорд.       – И никакого чувства юмора!       – Вы слишком щедры.       – Мне будет даже жаль, если он в конце концов сдастся мне.       Тишина после слов бога – как салют врагу, обреченному на поражение, но не сложившему оружие.