Откровения вечности

- Оливия! Госпожа! - очнулась она от того, что Бард самым бессовестным образом похлопывал ее по щекам. И непонятно было, что же на самом деле заставило ее вернуться к реальности - нашатырь или терпкий запах гари, которым пропахли его руки. Когда мир перед ее глазами стал достаточно четким, она резко подскочила, и в приступе слабости сползла обратно на пол, отчаянно цепляясь сухими ладошками за идеально выбеленные стены. - Мы не дома? - тоном, будто вот-вот разревется, спросила девушка. Все, что она видела - был всего лишь сон? - Нет, мы в гостях у Дидриха. Ханрих позаботится о тебе, - спокойно разъяснил Сиэль. Когда местный дворецкий бережно принял ее к себе на руки, она захихикала: - Должно быть, Себастьян, ты в шоке от количества площади для уборки? Ребята, постарайтесь не разнести этот дом, пока мы тут временно обитаем. Не добавляйте забот Дидриху. На самом деле ей очень сильно хотелось рыдать и заламывать руки, требуя внимания, но, после недолгих споров с собой, решила, что английская леди стерпит и не такие неудобства. Беспардонно арендовав ванную Дидриха, Оливия сначала решила, что она в ней непременно утонет - ноги стоя ушли под воду чуть ли не до середины бедра. Снова глупо захихикав, она заключила: - Большому кораблю - большое плавание, - и тут же резко одернула себя. Похоже, трудности последних дней окончательно вывели ее из колеи, раньше она была гораздо менее смешливая. Оттерев себя до красноты кожи, она все же соизволила выйти из уже ставшей ледяной воды. Судорожно обтираясь полотенцем, девушка дрожала и проклинала Дидриха, экономившего на отоплении дома. - Да я т-такими т-емпами з-задубею! - возмущалась она, клацая зубами. Благо, в ее саквояже обнаружилось заботливо припрятанное Себастьяном на самом дне теплое зимнее платье. Вздрагивая от каждого прикосновения влажных волос к оголенной шее, Оливия чисто случайно добрела до кабинета Дидриха, при этом совершенно не ориентируясь в здании. - Доброго вечера, джентльмены, - хмуро поприветствовала она вездесущих графа и дворецкого. Стоило ей лишь один раз вдохнуть здешний воздух, она сразу почувствовала его присутствие: - Что, Гробовщик себе решил устроить кругосветное плавание? - она покосилась на Дидриха, машинально беря в руки какую-то фотографию со стола. Мужчина кивнул, и все собравшиеся, как один, изумленно уставились на баронессу. - Что? Платье разошлось по швам? - Оливия с опаской покрутилась туда-сюда, в надежде увидеть дефект на платье. Не найдя такового, она пришла в выводу, что все шокированы ее детективными способностями. - Расслабьтесь, ищейки. В свое время я провела с этим безумцем слишком много лун. Теперь для меня его присутствие - словно подпись на письме. Витиеватая, размытая, но все же существующая, как неумолимое доказательство. - Ага, поэтому не почуяла его присутствие в той школе для излишне богатых, - недоверчиво фыркнул Сиэль. Девушка укоризненно вздохнула: - Потому что там он нигде, кроме своего кабинета, надолго не задерживался. Я же не одержима им. - А что ты скажешь насчет кладовки? - с маниакальным упорством продолжал напирать граф. - О, великие! У Гробовщика очень своеобразное чувство заботы. Хочешь разобраться в тонкостях душевного склада бывшего жнеца - делай это сам, - взмолилась Оливия, не желая продолжать разговор, выливающийся ни во что. Перевернув деревянную рамку фотографией к себе, она долго вглядывалась в лица, пока не признала в суровом костлявом юноше, прячущему детский невинный взгляд на мир за густой оградой бровей, и усмехнулась. Фантомхайва старшего трудно было не узнать - Сиэль перенял почти все его черты. И вдруг, сделав вдох, баронесса отчетливо осознала, что сейчас заплачет. Такого приступа тоски она не испытывала со времен последней чумы в Лондоне. Для нее самой это было новостью - оплакивать фото безразличного ей человека, впрочем, не меньшей, чем для окружающих. Крупные слезы упорно пробивали себе дорожки на ее щеках, и бесстрашно разбивались о холодное стекло над снимком. - Должно быть, он очень любил твоего отца, - удержавшись от всхлипа, вяло пробормотала девушка. - А вот как оно вышло. Даже кости, и те сгорели. Она быстро растерла слезы по коже, чтобы предательская соленая влага быстро и незаметно высохла, но не особо успешно - все в комнате пристально наблюдали за ней, раскрыв ее постыдную слабость. На самом деле девушка совершенно не собиралась вот так вот падать в глазах джентльменов, но отчего-то не могла удержаться от плача. - В эмпатии нет ничего ужасающего, - снисходительно помахав перед девушкой платочком, сообщил Себастьян. Раздраженно вырвав у него обрез ткани и сдержанно шмыгнув носом, Оливия заявила: - Ноги моей больше не будет в этом кабинете, - она уверенно прокладывала себе путь к выходу, отстукивая каблучками нервную дробь, но у порога резко затормозила. - Разве что у вас тут есть... Она не договорила, быстро вернулась к стойке с глобусом, покрутила вокруг него, и, все же дернув нужный шарнир в механизме, открыла его. - Бинго! - ее взору предстал небольшой тайничок с крепким алкоголем. Присмотревшись к дате выпуска коньяка, баронесса удовлетворенно кивнула, и в полной тишине, бережно прижимая бутылку к груди, выплыла прочь. Ей пришлось пройти мимо зеркала, где она невольно задержала взгляд. Девушка выглядела как давняя утопленница - бледная, даже немного синюшная, опухшая от слез кожа, с мокрых волос то и дело срывались капли воды, синяки под глазами больше приличествовали жертве насильника, нежели холеной даме. Удостоверившись, что выпить ей не просто можно, а даже крайне необходимо, она, положившись на свой нюх, вышла в столовую, к своему удивлению, почти одновременно с Сиэлем и его ручным демоном. Все трое так и остались стоять как вкопанные, не решаясь подходить к столу, где Салливан сметала всю еду подряд, без разбору, словно не ела лет сто, не меньше, брызгая жиром, теряя капельки соуса, и прочими вредительствами безнадежно портя скатерть. - Полагаю, когда мы вернемся в Англию, мне придется обучить ее, как должно вести себя леди. Не могу дождаться, - задумчиво приложив ладонь к подбородку, ухмыльнулся Себастьян. Поглядывая на Сиэля, истерично дергающего бровью от вида, открывающегося с порога гостиной, Оливия шепотом хмыкнула: - Что, одного графа тебе мало? - и, прежде чем демон успел стать шокированным от полупрозрачных намеков, девушка развернулась и направилась к Вольфраму. Там, по крайней мере, было тихо. Это было большее, на что она рассчитывала, учитывая то, что поесть в одиночестве ей не удалось. Кое-что в ее голове никак не хотело уложиться, словно она собрала вещей в саквояж намного больше, чем он мог вместить, и теперь рукав платья застенчиво торчал, изжеванный створками сумки. Пить, пока мужчина спал, под его ровное дыхание, оказалось достаточно умиротворяющим. Она никогда не понимала, почему больницы нагоняют на других жуть, когда она находила в обстановке, полной лекарств и накрахмаленных простыней, покой и уют. Не исключено, конечно, что из-за пьянящего запаха настоек, но Оливия уверяла себя, что пока беспокоиться не о чем. Бутылка коньяка стремительно облегчалась, а вот голова баронессы становилась все тяжелее и тяжелее. Только она собралась прикорнуть прямо на довольно жестком стуле у кровати больного, как в комнату вошли Сиэль и Себастьян с Зиглинде на руках, и от звука скрипящей двери девушка подскочила, приосанилась и сонно потерла глаза. - Ох, уж нет! - воздев руки к потолку, взмолилась Оливия, не став ничего конкретно пояснять. На самом деле баронесса не хотела присутствовать при душевном разговоре, и поспешила вынести свое тело, надеясь вечером обработать Сиэля со всех сторон, чтобы уговорить уехать из дома, где ей нет места, как можно раньше. Впрочем, увидеться с графом ей не удалось - добравшись до своей комнаты, девушка запнулась о ковер, как следует приложилась головой о слишком мягкие перины, взбитые с немецкой педантичностью, и мгновенно провалилась в сон. *** Проснулась она, по ее представлениям, по среди темной, и жутко холодной ночи. Виной тому было нараспашку распахнутое окно. Мгновенно сжавшись в комок, Оливия не преминула проклясть того, кто до этого додумался. - Свежий воздух бодрит тело и освежает разум, - назидательно шевельнулась тень в углу. - Не изволишь сам прогуляться по этому свежему воздуху, Себастьян? - беззлобно прошипела баронесса, без труда узнавая голос дворецкого. - Ты слишком много позволяешь себе... в плане увеселительных напитков. - Что поделать, если здесь царит тоска смертная? - разведя руки так, словно она сообщала очевидное, заметила Оливия. - И это заставляет беспокоиться о твоем душевном равновесии, - с нажимом продолжил демон. - Если я в тебя запущу этот таз с водой, это как-то изменит ситуацию? - абсолютно серьезно поинтересовалась девушка. Она не видела, что ответил Себастьян, но знала, что тот втайне позволяет себе хихикать над ней. Закончив умываться, она встала лицом к окну, вглядываясь в беспросветную темень, предшествующую утру. - Завтра будет облачно. Как бы дождя не было, - растирая кожу полотенцем, с прискорбием сообщила баронесса. - Как же я по этому соскучился, - легкий шорох позади себя девушка расценила как смену демонической дислокации. - Усиленно делаю вид, что верю тебе, - соврала Оливия, саркастически подняв обе брови, чтобы Себастьян оценил степень ее недоумения. - Почему ты так стремишься отсюда уехать? - вкрадчиво, но сразу напролом, спросил мужчина. - Люди часто говорят "у меня на душе рана". Никогда не нравилось это выражение, - пространно начала она, отмахиваясь от немого вопроса. - Мне кажется более уместным слово "синяк", или "ссадина", на худой конец. Хоть мы и не видим всю эту радужную смену цветов наяву, этот дефект души доставляет неудобства очень долго время, а ссадины ты расковыриваешь снова и снова, потому что чешется, и от этого чешутся руки. Так вот, здесь, мне кажется, об эти холодные, строгие, угловатые леса, полные историями о ведьмах, об их беспощадные, частные ветви, я разодрала до пустот все свои ссадины. - Тогда, думаю, тебе будет радостно услышать, что господин решил отъехать вместе с завтрашним дневным поездом. Оливия восторженно хлопнула в ладоши, подпрыгнула, в один миг развернулась назад, подбежала к демону и убедительно потрясла его за рукава фрака. - Правда? - в расширенных янтарных глазах Себастьян видел собственный темный силуэт и не мог отвести взгляда. В ее глазах плескались искры, заточенные в этот драгоценный камень, выносимый морскими глубинами на солнечный свет. И это было потрясающее зрелище, даже для демона. Медальон, соблазнительно покачивающийся на цепочке в такт дыханию, эхом пульсара доносил до мужчины все ее эмоции, и порой ему сложно было это переваривать (в каком бы смысле это не расценивалось). Девушка машинально поправила прядь непослушных волос, падавших на лицо Себастьяна, и, шагнув ближе, оказалась вплотную к нему: - Чувствуешь? Тук-тук, на счет по два удара. Так просто, а у каждого по-разному получается, - проскользнув у него под рукой, она за руку довела его до кровати, и, коротко рассмеявшись, легким нажимом одного изящного пальчика заставила подчиниться себе и упасть на покрывало. Оливия уютно устроилась следом и положила голову ему на грудь. - И на что похож мой стук? - со смешком спросил Себастьян. - Как будто молнию изловчились и поймали в сети, и она бьется-бьется-бьется не переставая, - задумавшись, баронесса закусила губу, немного помедлила с ответом, но все же поделилась своими мыслями. Ловко извернувшись, мужчина заключил девушку в свои объятия, а ей показалось, что и ее сознание зажалось в тисках. Этому было сложно противостоять даже тогда, когда демон ее раздражал, а теперь, когда на ней болтается его медальон, она не испытывала ни малейшего желания вырываться из этой сладкой кабалы. Он легко водил пальцами по коже ее рук, словно впервые видел это чудесное фарфоровое творение, и наслаждался первым, самым важным, знакомством. Оливия шумно выдохнула - алкоголь еще не до конца выветрился из ее головы, и ей казалось, что от этих прикосновений ее возносит куда-то очень далеко отсюда. Мысли мелькали хаотично, наполняя сознание лишь на мгновение, утекая сквозь полуприкрытые веки, покидая ее одна за одной, пока не остались лишь мысли насущные - как бы поскорее снять с себя корсет, да как бы не сойти с ума. Лив нравилось монотонное расстегивание пуговицы за пуговицей, с каждым разом все больше распахивая рубашку и открывая взору матовую кожу цвета слоновой кости. Она испытывала не желание, это больше походило на смесь боли и нужды. Говорят, что глаз влюбленного затуманивается, но девушка, наоборот, видела все слишком четко, до последней пылинки у него на лице. Ей очень нравился запах чистой кожи, и целовать его там, в ямочке между плечом и грудью, и цепляться руками за лопатки, и быть, возможно, наедине совсем другой, чем в компании всех остальных. Себастьян оторвал ее от этого занятия и обжег ее слегка сухие губы своими, идеальными в своей ненавязчивой мягкости. - Не люблю, когда ты пытаешься быть милым, - капризно сморщив нос, пробормотала она. И в следующую секунду получила расплату - демон бесцеремонно пропустил свои пальцы сквозь ее волосы, на затылке сжал ладонь, дернул ее назад, и обнажил шею Лив. - Завтра тебе придется надеть платье с воротом, - с легкой ноткой сожаления произнес он. Людское тело недолговечно, но так удивительно - казалось, демон не видел ничего прекраснее этого плавного перехода талии в бёдра, вечно скрываемого жестким безжалостным корсетом, и даже смешивал сожаления с гордостью - теперь на ее коже будет еще долго отражаться почти каждое его прикосновение. Он чувствовал каждое подрагивание её тела, каждый взмах ресниц, каждый гормон, бурлящий в жилах, даже если люди ещё не придумали ему название. Он любил её, по крайней мере, четко осознавал всю манящую тяжесть слова в эту ночь. Это был не просто набор механических движений в известном направлении, а искусство на двоих, осознанное стремление навстречу друг другу. Динамичное, недолговечное, но все же волшебное. Он искренне прислушивался к каждому её осторожному движению, чтобы ответить по возможности тем же, не быть пустой куклой, а наполниться хоть чем-то. Теперь он понял, что говорила Оливия про сердца - её билось часто, но ровно, словно море обезумело - длинный прилив, короткий отлив, и так без конца, пока шаловливая Луна не прекратит куролесить. Демон чувствовал, что поначалу царивший в груди пожар затухает, ему на смену приходит море девушки, безграничное, шумное, вечно желанное. Оливия шумно дышала, и Себастьяну, отвернувшегося лишь на секунду задуть свечу, чудилось, что это волны заботливо переворачивает камешки на дне. Когда он повернулся обратно, то не смог сдержать смешка - девушка уже успела заснуть, и мужчине оставалось лишь диву даваться, как ей это удаётся. Такая уж была у нее способность - засыпать при каждом удобном случае, мгновенно и очаровательно сладко, поджимая ноги к груди, трогательно пряча ладони за щеки. Это придавало ей ещё больше сходства с кошачьими и приводило его в восторг. Он бы и сам заснул, спрятав девушку от целого мира в своих необъятных тенях, если бы как следует сосредоточился на пульсации в голове от своего медальона, но нужно было исполнять обязанности дворецкого, и готовить их шумную компанию к завтрашнему отъезду. *** Проснулась Оливия, к собственному удивлению, сама, причем ранним утром. На вешалке уныло болталось ее платье, как обещал демон, с высоким, облегающим шею, воротом. Решив, что ей лучше не видеть того ужаса, который являл теперь ее тело, девушка быстро оделась (насколько может это делать только что проснувшийся человек) и огляделась в поисках воды. Чтобы умыться, ей пришлось совершить трудное, необычайно длинное, по собственным ощущениям, путешествие в ванную. Там она с удовольствием плескалась целых полчаса, залила все платье, и еще столько же сохла у маленького окошка, распахнутого ей настежь для притока свежего воздуха. Есть не хотелось, поэтому она отправилась проследить за тем, как Мейлин собирает Зиглинде в дорогу. Для прикрытия был куплен парик, чтобы слегка изменить внешность девчонки, да инвалидное кресло, чтобы не таскать ее все время на руках. И если с креслом все было просто, и интуитивно понятно - толкай себе вперед, да на кочки не налетай, то с париком дела обстояли сложнее. Это адское приспособление норовило съехать набок, обнажало места крепления волос, и никак не хотело выполнять свое предназначение. И только спустя час, доведенные до крайне нервозного состояния, взмокшие, но довольные, Мейлин и Оливия вздохнули со спокойствием - дело сделано. - Если хоть кто-нибудь будет даже излишне громко дышать, я лично займусь расправой над ним, - строго грозила она пальцем всем домашним. Вольфрам скромно стоял рядом с госпожой в курчавом парике, закрепленным Себастьяном за пару минут (кто бы сомневался), с очками на носу, выглядел крайне нелепо, суровое выражение лица абсолютно не соответствовало по-собачьи преданной душе, и наряду, в который его облачили. Дидрих провожал шумную компанию с нескрываемым облегчением: - Кыш отсюда! И не возвращайтесь! - уже стоя на подножке вагона, Оливия обернулась, подмигнула немцам, и послала самый сладкий воздушный поцелуй, на который только была способна. Путешествие домой было приятной изюминкой последних дней. Баронесса радостно уплетала завтрак, припасенный Себастьяном, зная, что в нужное время она трапезой пренебрегла, дочитывала старые немецкие мифы, и ровным счетом просто наслаждалась жизнью. До тех пор, пока ей снова не пришлось ступить на корабль, который должен был их переправить на родной туманный остров. Не то, чтобы у девушки от одного кровавого круиза вдруг развилась боязнь воды, но все же теперь на всякого рода посудинах она чувствовала себя достаточно неуютно. Оливия устроилась на верхней палубе, заставив пробегавших мимо матросов перетащить шезлонг недалеко от капитанского мостика. Она сидела, закутавшись в шаль, и неотрывно смотрела на горизонт, считая минуты до того, как там, на узкой полоске между водой и небом не появятся серые очертания берега. Так она и заснула, слушая как неторопливо разбиваются о борта корабля волна за волной. Прилив...Отлив...