Откровения вечности

- Ты только послушай, какая забавная молва ходит по народу, - Оливия, отряхивая зонтик, и, не смотря на него, вся мокрая насквозь, до чулок, кричала Сиэлю, который до этого момента неторопливо пил чай в гостиной. - Не кричи, как потерпевшая, переодевайся и приходи ко мне, - лениво ответил он. - Хоть бы спросил, удачно ли мы съездили? - ворчливо отозвалась она, отдавая плащ, скидывая на ходу шляпку, и бегом поднимаясь в свою комнату. - Так вот, на чем же я остановилась? - залетая в гостиную, с ходу спросила баронесса. - Съездили мы хорошо, спасибо, что спросил, я всегда знала, что ты у нас самый внимательный и заботливый молодой человек на свете. Твой верный раб не устоял перед моим обаянием и даже сделал скидку на доставку товара. Но я не об этом - в высших кругах тихо судачат о пареньке по имени Дориан. Только вот, поболтав с особо разговорчивыми кумушками, выяснилось, что должен был приехать из Парижа не молодой, пышущий жизнью человек лет двадцати пяти, а дряхлый старец. Ибо ему лет так около пятидесяти, на самом деле, если верить его современникам, которые состарились без утайки. Так что либо у него в подвале сад с молодильными яблочками, либо он вампир и пьет кровь невинных дев, либо нам стоит этим заинтересоваться. - Не стоит верить пересудам, - только и ответил граф, даже не оторвавшись от газеты. - Может быть, в Париже далеко продвинулась косметология. Оливия даже подавилась тостом от такого безразличия. - Хватит сидеть здесь и ждать следующего письма от возлюбленной далеко даже не бальзаковского возраста! - ловко вырывая у Сиэля газету, она строго посмотрела на него. - Поехали, развеемся. Не то после этой "Кампании" мы только и делаем, что сидим дома! А ведь скоро Пасха. Надо хоть раз подышать свежим воздухом после болезни. - Поэтому ты предлагаешь сходить на светский прием, где будет множество чопорных леди и джентльменов, и ни одного раскрытого окна? Нет уж, я умываю руки. - Сиэль, прошу тебя, - взяв графа за руки, Оливия широко распахнула влажные от обиды глаза и умоляюще хлопала ресницами. - Вот ведь... - отнимая руки, Сиэль раздраженно закрыл лицо под тихий смешок Себастьяна, все это время стоявшего где-то неподалеку. - Пользуешься тем, что я хорошо воспитан и не могу тебе отказать. - Не-а. Просто ты меня любишь, - с хохотом откинулась она на кресле и счастливо стянула из вазы веточку винограда. - Кому из нас тринадцать?.. - тяжко вздохнул граф. - Себастьян, пошли депешу некоему Дориану... - Грею, - услужливо подсказала баронесса. - И скажи, что мы милостиво согласимся проведать его после столь долгого путешествия, ибо интересуемся его впечатлениями, как заядлого путешественника, и человека, видевшего жизнь. Самовлюбленные чудаки только на лесть и покупаются. - И сегодня же к нему отправимся! Чтобы у него не было ни шанса отказаться! - хлопнула в ладоши Оливия. *** - Ах, сегодня довольно ветрено! - хватаясь за полы шляпы, воскликнула девушка. Они подъехали к дому, где жил загадочный Дориан, ввечеру, предполагая, что, какой бы ответ не получили, они все равно разминулись с курьером. На нетерпеливый стук никто не отозвался. Переглянувшись, они пожали плечами, и Себастьян, ни секунды не возясь с замком, просто растворил дверь. - Так господин Грей - коллекционер? - изогнув бровь, спросил Сиэль. Его нисколько не беспокоило, что они вломились в чужой дом. - А по-моему, весьма занятно. Ты только посмотри, это же рай для ценителя прекрасного. Они забрели в какую-то небольшую комнату-закуток при веранде, откуда доносился головокружительный запах, должно быть, тысячи духов. - Благовонные масла, душистые смолы Востока, пахучие корни и травы, душистые цветы в пору созревания их пыльцы, ароматные бальзамы, редкие сорты душистого дерева... - неторопливо перечислял Себастьян, ориентируясь даже в дурманящей полутьме. - Всякое душевное настроение человека связано с какими-то чувственными восприятиями, но каковы их истинные соотношения? - патетически воскликнула Оливия. - Почему, например, запах ладана настраивает людей мистически, а серая амбра разжигает страсти? Почему аромат фиалок будит воспоминания об умершей любви, мускус туманит мозг, а чампак развращает воображение? Нард, который расслабляет, ховении, от запаха которой можно обезуметь, алоэ, который, как говорят, исцеляет душу от меланхолии. Должно быть, он задавался этим вопросом в полной мере, - скептически заметил Сиэль, которому когда-то попалась в руки книга о психологии запахов. - Похоже, что в определенный период жизни он весь отдался музыке, - фыркнул демон, отворяя очередную дверь. В доме не было ни единого признака прислуги, что значительно облегчало их нелегальную экскурсию. Они вошли в длинную залу с решетчатыми окнами, где потолок был расписан золотом и киноварью, а стены покрыты оливковозеленым лаком. - Должно быть, здесь устраивались необыкновенные концерты. Я прямо вижу, как лихие цыгане исторгали дикие мелодии из своих маленьких цитр, величавые тунисцы в желтых шалях перебирали туго натянутые струны огромных лютней, негры, скаля зубы, монотонно ударяли в медные барабаны, а стройные, худощавые индийцы в чалмах сидели, поджав под себя ноги, на красных циновках и, наигрывая на длинных дудках, камышовых и медных, зачаровывали (или делали вид, что зачаровывают) больших ядовитых кобр и отвратительных рогатых ехидн. - Слишком резкий у тебя переход. Должно быть, выходил варварский диссонанс, - возвратил ее с небес на землю граф. - Как и у него на душе. Полно тебе ворчать! - парировала она, продолжая вальсировать по комнате. Они дошли до стеклянных стеллажей, за которыми, без единой пылинки, но и ни разу не пользованные, стояли, налакированные до бездушия музыкальные инструменты всех стран света. - Ах, такая редкость и старина. Такие можно найти только в гробницах вымерших народов или у немногих еще существующих диких племен, уцелевших при столкновении с западной цивилизацией. Это - «Джурупарис» индейцев РиоНегро, на который женщинам смотреть запрещено, и даже юношам это дозволяется лишь после поста и бичевания плоти. А вот - перуанские глиняные кувшины, издающие звуки, похожие на пронзительные крики птиц. - А здесь - флейты из человеческих костей, - очаровательно улыбнулся Себастьян, внимательно вглядываясь в резьбу на кости, - и поющая зеленая яшма, находимая близ Куцко. - Она звенит удивительно приятно, - приложила холодные руки к горящим от восторга щекам баронесса, вспоминая ее звучание, которое ей довелось услышать лишь дважды за свою жизнь. - Тыква? - покосился Сиэль на одну из полок. - Ага, раскрашенные и наполненные камешками, которые гремят при встряхивании. А рядом - длинный мексиканский кларнет, - в него музыкант не дует, а во время игры втягивает в себя воздух. - Должно быть, это «туре» амазонских племен - им подают сигналы часовые, сидящие весь день на высоких деревьях, и звук этого инструмента слышен за три лье, - припомнил что-то демон. - Ужасно резкий звук издают эти штуковины, - зажимая ушки, поморщилась девушка, - "Тепот...", "Топоц", тьфу! «Тепонацли». Вот что это. Баронесса указала на инструмент с двумя вибрирующими деревянными языками, по которому ударяют палочками, смазанными камедью из млечного сока растений, не обошли вниманием и колокольчики ацтеков, жалко приютившиеся на гвоздике. - Исключительное уродство, - резюмировал граф. - Должно быть, пытается подражать природе, так же создающей то, что оскорбляет глаз и слух человека своим звучанием и формой. Идем же. - О, тысяча демонов! - охнула Оливия, будучи в полном восторге от следующей залы этого опустевшего музея жизни Дориана, - какое великолепие! Перед ней красовался камзол, расшитый, казалось, бессчетным количеством жемчужин. - Пятьсот шестьдесят, не трудитесь считать, - прикрыл усмешку ладонью дворецкий. - Моя сорочья душа просто сейчас разорвется! - обхватив себя руками, девушка перебегала взглядом с одной коллекции на другую. - Оливково-зеленые хризобериллы, которые при свете лампы становятся красными, кимофаны с серебристыми прожилками, фисташковые перидоты, густорозовые и золотистые, как вино, топазы, карбункулы, пламенноалые, с мерцающими внутри четырехконечными звездочками, огненнокрасные венисы, оранжевые и фиолетовые шпинели, аметисты, отливавшие то рубином, то сапфиром. Червонное золото солнечного камня, и жемчужная белизна лунного камня, и радужные переливы в молочном опале. Какие же необыкновенно крупные и яркие изумруды. А эта старинная бирюза, бьюсь об заклад, предмет зависти всех знатоков. Баронесса разливалась соловьем, нахваливая коллекцию, и не замечая, как ее мужчины, которым был чужд блеск "цветных камушков", снисходительно улыбаются. Ей захотелось прикоснуться к вышивкам и тканям, в обрамлении которых и покоились драгоценности, и Себастьян немедленно исполнил ее желание. - Словно я трогаю воздух, Сиэль! - девушка была воистину счастлива, что в этом мире грязи, которой она за последнее время перевидала выше головы, ей удалось урвать хоть вечер прикосновения к изысканности. Она случайно дотронулась до ризы из зеленого бархата, и все ее желание трогать хоть что-то мгновенно завяло. Сморщившись и одернув руку, она поспешила обтереть ее о свой скользящий плащ и двинулась к выходу. Внизу лестницы, к которой компания вышла, до них донеслись голоса и мелькнул дрожащий свет лампы. - Так вы непременно хотите узнать правду, Бэзил? - спросил некто, понизив голос - Да. - Отлично, - даже по голосу было понятно, что человек улыбнулся, а после добавил уже другим, жестким тоном. - Вы - единственный человек, имеющий право знать обо мне все. Вы и не подозреваете, Бэзил, какую большую роль сыграли в моей жизни. Непрошенные гости молчали и напряженно вслушивались, похоже, теперь даже Сиэлю стало интересно. Открылась дверь, и даже на первом этаже повеяло холодом, огонек лампы вспыхнул и пропал. - Я хочу видеть, что там происходит! Себастьян, это приказ! - распорядился граф. - Да, мой господин, - широко улыбнулся демон, и, в один миг доставив их к комнате, провел рукой без перчатки над дверью. - Словно мы тоже в комнате. Ты - волшебник, Себастьян! - восхитилась девушка, за что ей сразу же прилетело от Сиэля его тростью. - Во-первых, перед тобой демон, так что это для него - пустяки, а во-вторых, заканчивай вещать на полдома, а то так недолго и раскрыть себя, - яростно прошептал граф, и Оливия покорно замолчала. Она уже давно привыкла к темноте, к тому же, обстановку комнаты немного освещал тусклый свет луны, отблески от фонаря в окне, лампа на столе, и огарок свечи на каминной полке. Поэтому ей можно было без труда, но с некоторым недоумением осмотреть комнату. Зачем вешать столько замков и засовов на дверь, если здесь уже много лет никто не жил. Вылинявший гобелен, какая-то занавешенная картина, старый итальянский сундук и почти пустой книжный шкаф, да еще стол и стул, вот и все, что в ней находилось. Все было покрыто густой пылью, а ковер дырявый. Отшатнувшись от вида пробегавшей мыши, баронесса даже перестала дышать, ибо ей казалось от излишне богатого воображения, что прямо в ее носу стоял сырой запах плесени. - Значит, вы полагаете, Бэзил, что один только бог видит душу человека? Стоит снять это покрывало, и вы увидите мою душу, - в голосе Дориана звучала холодная горечь. - Сошел с ума или ломает комедию, - буркнула Оливия, нахмурившись. Но она не удержалась от вскрика, когда Грей сорвал покрывало с холста, благо, что ни звука из нее не вышло, ибо демон вовремя закрыл им с Сиэлем рты. В полумраке на них взирало жуткое лицо, насмешливо ухмылявшееся с полотна. - Это, конечно, не самое мерзкое, что довелось мне видеть, но есть в этом нечто возмущающее меня. И знаете, я готова поклясться, что это лицо Дориана! Если так, то это просто издевательство над реальной смазливой внешностью этого мужчины. Гость обернулся к Дориану и посмотрел на него как безумный. Баронесса точно знала, что это не страх, а просто животный ужас, полный отрицания. Губы его судорожно дергались, пересохший язык не слушался, и он не мог выговорить ни слова. Он провел рукой по лбу - вероятно, тот был влажен от липкого пота. Оливия перевела взгляд на Дориана, и ей показалось, что за его судьбу она переживает даже более, чем он сам. Ни горя, ни радости не выражало его лицо - только напряженный интерес зрителя. И, пожалуй, во взгляде мелькала искорка торжества. - Много лет назад, когда я был еще почти мальчик, - сказал Дориан Грей, смяв цветок из петлицы в руке, - в миг безумия, я и сейчас еще не знаю, сожалеть мне об этом или нет, я высказал желание... или, пожалуй, это была молитва... - Помню! Ох, как хорошо я это помню! Но то, что вы вообразили, невозможно, - воскликнул гость. - Должно быть, он нарисовал портрет, - заметил Сиэль, - иначе зачем еще так открещиваться от подписи в нижнем углу? - И что теперь, не признает свое творение? - удивилась Оливия. - Жалко тогда его. Хоть и творец, а реалист. Вон, пытается найти оправдание сверхъестественным вещам. - Ах, разве есть в мире что-нибудь невозможное? - пробормотал Дориан, подойдя к окну и припав лбом к холодному запотевшему стеклу. - Вы же говорили мне, что уничтожили портрет! - Это неправда. Он уничтожил меня. - Это - лицо сатира. - Это - лицо моей души. - Боже, чему я поклонялся! У него глаза дьявола!.. - Каждый из нас носит в себе и ад и небо, Бэзил! - воскликнул Дориан в бурном порыве отчаяния. Бэзил снова повернулся к портрету и долго смотрел на него. - Так вот что вы сделали со своей жизнью! Боже, если это правда, то вы, наверное, еще хуже, чем думают ваши враги! - Должно быть, под влиянием какой-то неестественно напряженной скрытой жизни портрета проказа порока постепенно разъедала его. Это было страшнее, чем разложение тела в сырой могиле, - поежилась баронесса. - Либо тут постарался твой брат, Себастьян. - Сомневаюсь, что демон стал бы действовать так скрытно, но не будем исключать такой вариант. Рука Бэзила так тряслась, что свеча выпала из подсвечника и потрескивала на полу. Он потушил ее каблуком и, тяжело опустившись на расшатанный стул, стоявший у стола, закрыл лицо руками. От окна донеслись только рыдания Дориана. - Дешевые комедианты. Может, им стоит помолиться? - предположила девушка. - Поздно молиться, Бэзил, - с трудом выговорил он, словно услышал ее слова и принял их за предложение художника. Дориан взглянул на портрет - и вдруг Оливия ощутила кожей, как в нем вспыхнула неукротимая злоба, словно внушенная тем портретом, нашептанная его усмехающимися губами. Она боялась этого бешенства загнанного зверя, и в эту минуту ненавидела людей, в этой комнате, с их проклятыми тайнами, так, как никогда и никого в жизни. Очутившись за спиной гостя, Дориан схватил нож и повернулся. Бэзил сделал движение, словно собираясь встать. В тот же миг Дориан подскочил к нему, вонзил ему нож в артерию за ухом и, прижав голову Бэзила к столу, стал наносить удар за ударом. Раздался глухой стон и ужасный хрип человека, захлебывающегося кровью. Баронессе слышать и видеть это было не в первой, но они с Себастьяном, обменявшись многозначительными взглядами, закрыли Сиэлю уши и глаза. Три раза судорожно взметнулись протянутые вперед руки, странно двигая в воздухе скрюченными пальцами. Дориан еще дважды всадил нож... Бэзил больше не шевелился. Кровь капала, и капала, и капала на пол. Дориан подождал минуту, все еще прижимая голову убитого к столу. Потом бросил нож и прислушался. Оливия напряглась, думая, что ее неосторожно громкие слова могли выдать их, и снова перестала дышать. Себастьян, решив, что больше здесь делать нечего, взметнулся тенью и перенес их на улицу. Ветер разогнал туман, и в прохладном ночном воздухе дышалось удивительно легко. - Знаешь, если бы не та рваная рана на затылке и эта медленно разливавшаяся по столу темная лужа крови, можно было бы подумать, что человек просто заснул. Всегда так кажется, - обнимая себя за плечи, пробурчала девушка. Граф все же оказался достаточно впечатлен увиденным, и по возвращении Оливии и Себастьяну пришлось просидеть рядом с ним не один час, пока мальчик не уснул.