Everyone Says I Love You

Анвин спит столько, будто бы пару лет перед этим у него не было ни единой возможности выспаться. Харт, в общем-то, не имеет ничего против того, что тот спит по пятнадцать часов в сутки, как и не против того, что за эти несколько дней они были предельно ленивы и вышли из квартиры лишь дважды – чтобы дойти до почты и на обратном пути зайти за продуктами, и чтобы дойти до квартиры Анвина и проведать его кота, который и вправду оказывается настоящим и таким... гротескно-жутковатым. Харт совершенно, абсолютно не против днями напролёт существовать между постелью и кухней, но вот проблема - сам Анвин явно против этого. -Ты уже скоро уедешь – а я словил синдром ленивца, - ворчит в очередной раз после пробуждения, но потягивается в контраст бухтению - сладко-сладко, с тихим блаженным стоном. Драматизирует, в общем. Гадёныш. -Ну и что? – хмыкает Гарри, лукаво поглядывая на него. -Уедешь. Ты. Скоро, - прячась с головой под одеяло, глухо повторяет Анвин. -Ты можешь полететь со мной, - только и напоминает Харт. Снова. -Не могу, - бурчит, высовываясь из-под одеяла по острый нос, морщится досадливо - надумал там сам себе не пойми чего. -Не глупи. Анвин в ответ только фыркает, принимаясь выпутываться из-под одеяла. Он правда считает, что не может. Потому что это всё ещё кажется ему слишком нереальным. Потому что прошла прорва времени. Потому что у Гарри своя жизнь – с дочерью на шестом месяце беременности, с сыном, периодически дофига сложным для восприятия по причине одарённости, с театром и всей этой деятельностью, в которой Харт действительно шарит – иначе его бы не хотели заполучить в правительстве, даже закрыв глаза на то, что Харт – ну ни капельки не консерватор и любит всё делать по-своему, ни к кому особо не прислушиваясь – а это значит, будет ужасной головной болью. У Гарри как всегда всё схвачено, хоть он никогда ничего и не продумывает заранее. У Гарри своя жизнь, у Эггси – своя. Проблема только в том, что у Эггси жизни-то и не было вовсе. Только видимость – работа, которую он умеет делать, кот, который привязался к нему сам, друг, живущий в сотнях километрах от него, любимый человек, от которого осталось только кольцо, две фотографии и бесконечные, вытряхивающие всю душу сны. Он совершенно точно уверен в том, что будет в жизни Харта совершенно некстати. Он никак не может уяснить только, почему сам Гарри этого не понимает. Погруженный в свои не то, чтобы невесёлые – а вполне обыкновенные уже мысли, Эггси, завернувшись в одеяло, плелётся в сторону ванной. -Голодный? – догоняет его голос Гарри. Тот осведомляется скорее для проформы. Потому что – ну конечно голодный. Анвин всегда голодный. -Ага, - ожидаемо отзывается Анвин. -Прекращай, Эггси. -Что прекращать? -У тебя даже волосы на голове торчат не как обычно, а печально. -Иди ты, - фыркает Анвин, улыбаясь практически против воли. Ну вот, он хотел страдать и заламывать руки, а Харт опять всё испортил. – Сделаешь мне сэндвич без корочек? -Куда же я денусь с тонущего корабля. -И снова – иди ты. -А кто тогда сделает тебе сэндвич? -Уел, - окончательно развеселившись, смеётся Анвин. – Так и быть, оставайся. Про себя он тихо проклинает Гарри Харта. Просто за то, что его не возможно не любить. Даже люто ненавидя в тот же самый момент. *** -Тебе совершенно точно нужно возвращаться? – снова заводит старую песню Эггси через пару дней. Он лежит, развалившись поперёк кровати на животе и подперев подбородок ладонью и наблюдает за тем, как Харт собирает вещи. И злонамеренно отвлекает Харта от сборов своим ленивым голым видом. И прекрасно знает об этом, потому что сверкает своим самым хитрожопым взглядом из-под мокрой челки. -Совершенно точно, - кивает Харт, - будь моя воля, я бы сбежал куда-нибудь... в Новую Зеландию, но дочь, сын, работа, ответственность... -Будь они неладны, - подхватывает Анвин. Гарри только согласно кивает. Не то, чтобы его тяготила его работа, или его дети – он, конечно, бывает сволочью – но не до такой же степени! Но иногда да, иногда возникало острое желание послать всё к чертям и уехать куда-нибудь, где до него точно не доберутся. Но ведь у всех людей бывает такое, да? Хотя вот у Анвина, кажется, нет. Этот, кажется, хорошо устроился и вполне всем доволен – и от этого Харту было бы спокойно, если бы он не замечал, что мальчишка, порой задумавшись, не начинал выглядеть каким-то тотально-печальным. Жить со знанием о том, что Анвин вполне счастлив жить так, как живёт, Харту было бы гораздо легче. К своему собственному сожалению, и к своему собственному же счастью, не замечать того, что случаются моменты, когда Эггси за мгновение будто бы «потухает», Гарри не может. Но вопросов он не задаёт – потому что знает, что не получит правдивого ответа. Что единственным, что скажет Анвин, будет беспечное «да брось, Гарри, мне лучше всех». Через несколько часов они идут в сторону пристани, с которой отправляются паромы на материк. Анвин болтает как заведённый – его обыкновенная реакция на стресс. Чем больше он расстроен, или напуган, или смятен – тем больше он походит на неугомонную трёщетку. Харт только вздыхает тихо и просит мягко: -Эггси, спокойнее. -Спокойнее? Я спокоен. Харт улыбается и кидает на него недоверчиво-лукавый взгляд. -Точно? -Нет, - улыбаясь в ответ на его взгляд самой широкой своей улыбкой, сознаётся Анвин. -Беда с тобой, Анвин, - вздыхает Гарри. -Я знаю, ага, - кивает Эггси. Они идут нарочито-медленно и к пристани подходят, когда до оправления парома остаётся несколько минут – это чтобы не стоять и не выдумывать какие-то глупые напутственные слова. Потому что в конце концов, никакие слова и не нужны – достаточно того, как Анвин смотрит на этот паром. Как на главного врага всего сущего. На самом деле, паром-то ни в чем не виноват. Никто ни в чем не виноват, кроме самого Эггси. И об этом Анвин тоже вполне себе осведомлён. -Эггси. Пора. -Знаю, - морщит нос Анвин. У них остаётся пара минут. Эггси думает о том, что ему не стоило идти вместе с Гарри. Эггси думает о том, что сегодня ему стоит наведаться к Терри и остаться там – потому что оставаться одному не хочется совсем. Эггси думает ещё о чем-то, вроде того, что надо бы напиться вусмерть, но такими темпами он точно сопьётся, пока его не отвлекает мягкое прикосновение к запястью. -Ты вообще здесь? – осведомляется Гарри у него. -Не совсем, - честно отвечает Анвин. -У меня есть вопрос, на который тебе хорошо бы ответить положительно. -Вроде предложения руки и сердца? -Боже упаси, Эггси. -Тогда спрашивай. -Документы с собой? -Ну... да, - после секундного замешательства кивает Анвин, который с недавних пор приобрел дурную привычку постоянно таскать с собой паспорт. – А что? -Ничего. Пошли. -Куда? – ещё более недоуменно спрашивает Анвин. Гарри с самым будничным видом кивает в стороны парома. -Вы окончательно поехали крышей, мистер Харт, - резюмирует Эггси, оставаясь стоять на месте. -Немаловероятно. Боюсь, что ждут только нас. Это безумие. Чистой воды сумасбродство. Это просто... крышеснос! Анвину никакого словарного запаса не хватит на описание того, насколько неразумно то, что он действительно направляется вслед за Хартом, действительно поднимается вместе с ним на паром, действительно стоит рядом с ним и смотрит на то, как полоса воды между ними и островом становится всё шире. Когда домики становятся совсем уже игрушечными, он оборачивается к Гарри, смотрит на него всё ещё несколько недоверчиво, касается его предплечья, скользит прикосновением до запястья – вдруг всё-таки галлюцинация? Но нет. Харт всё такой же настоящий, как и неделю назад. Стоит, смотрит, улыбается задумчиво. -Ты псих, - сообщает ему Анвин. Гарри в ответ пожимает плечами – с самым беспечным видом. -И вот это – точно, как в кино. Кто бы мог подумать, что Анвину, на самом деле, и нужно было только одно – чтобы хотя бы один, первый и единственный раз в жизни, когда настал момент принимать внеочередное очень-важное-решение, кто-то принял это решение за него. Кто бы мог подумать, что у Харта это получится. *** Если бы у Эггси спросили, что ему нравится больше – опера или за полуночные крики внука Гарри, который в очередной раз проголодался, он бы не задумываясь выбрал второй вариант. Ну, не складывались у него отношения с этим видом театрального искусства. Ни в какую. Как бы он не пытался разглядеть в этих пышных тётечках и дядечках, басящих и пищащих на разные лады о муках выбора или о несчастной любви что-то ценное и значимое – каждый раз хотелось смеяться. Даже не так. Непреодолимо хотелось заржать. А громко хохотать в ложе, полной пафосных типов, от которых разит эстетизмом так, что того и гляди аллергическая реакция начнётся, не очень вежливо. Поэтому Эггси честно, стоически терпит. Ровно до антракта. Он не видел Гарри две недели и, возвращаясь домой, надеялся на отличный вечер – ужин, какой-нибудь хороший (а может, откровенно дрянной) фильм и много секса. Оперы в списке приятных вещей, которые можно сделать вместе с Гарри, не было, и быть не могло. Увы, реальность оказалась такова, что дома Анвина встретил уже запакованный в костюм Харт, который с видимым сожалением сообщил о том, что сегодня их ждет не сто первый просмотр «Ноттинг Хилла», а Королевская опера и облизанный критиками со всех сторон «Набукко». -Я знаю, ты на дух не переносишь оперу… -…но всё равно пойду с тобой, - со вздохом перебивает его Эггси, прицельно целует в уголок губ и идёт добывать из недр шкафа тот набор одежды, который обеспечит ему до зубного скрежета приличный, но всё равно классный вид. И кто бы мог подумать, что на Харта вместе с новой должностью, по логике не предполагающей особых разъездов, свалится куча командировок? За последние полгода не было ни месяца, чтобы тот не уехал куда-то. И хорошо, если этим «куда-то» оказывалась всего-то Ирландия или Франция – это близко и быстро. А вот Швеция или США – как в этот раз – вот это уже печально. Эггси соскучился, Эггси хотел секса, Эггси всеми фибрами души уже ненавидел эти совершенно обязательные культурные выезды, на которых во время антрактов нужно было с самым умным видом обсуждать с самыми жуткими английскими снобами самые заумные темы. Поэтому вот сейчас, вот прямо сейчас, как только занавес закрывает сцену бордовым полотном и в зале начинает светлеть, Анвин плавно поднимается, цепляет Харта за рукав, тянет за собой к выходу из ложи и дальше, по широким, мраморным, гулким и пока пустым коридорам – в сторону уборных. -Даже не думай, - поняв вполне очевидный замысел Анвина, тянет Харт. -Не думать что? – с самым невинным видом интересуется Эггси, бросая на Гарри очень уж озорной взгляд через плечо. -Никакого секса в туалете. -Кто знает, может, у меня получится тебя убедить? Этот засранец сверкает глазами, улыбается самой невероятной своей улыбкой – помесь веселья, азарта и предвкушения – и нагло пользуясь секундным промедлением Харта, утягивает его за собой в кабинку. Боже, храни того, кто проектирует туалеты в театрах. Они же просто созданы для быстрого перепихона, причем вполне себе комфортного – почти джентльменского. Быстрый джентльменский перепихон в Королевской опере. Превосходно. Эггси весело фыркает, впрочем, не особо отвлекаясь от проворного расстёгивания ремня и брюк Харта. -Эггси, - шипит на него Харт, впрочем, никак больше не выражая сопротивление. -Ммм? – с самым засранским видом тянет Анвин, в то время как его пальцы уже сжимают член Харта через ткань белья. У Харта, только что изображавшего праведника, перебивает дыхание и Анвин улыбается удовлетворённо и, деловито одернув штанины, опускается перед ним на колени. -Ты сдурел, - со вздохом резюмирует Харт. Не возражает – потому что Анвин, с этими своими горящими, голодными глазами и многообещающей улыбкой – самый лучший аргумент «за». Будь он неладен. -Ага, - согласно кивает Эггси, трётся щекой о бедро Харта, аккуратно стягивая вниз резинку трусов и коротко проводя сухими губами по головке, - это всё ты виноват. -Вот как, - ухмыляется Харт и упирается лопатками в стенку кабинки, наблюдая за Анвином – тот улыбается довольно – он любит, когда Гарри смотрит – облизывается и накрывает губами его член, медленно скользит по стволу, пока головка не упирается в горло, замирает на пару секунд, и обратно, с нажимом проводя языком, чуть щекотно задевая уздечку и лёгким, слитным движением обводя языком головку по кругу. Выпускает член изо рта, смотрит на Харта, облизывается, сверкает взглядом озорным. -Хочу, чтобы ты трахнул меня, - шепчет тихо-тихо, почти что одними только губами. Харт дёргает головой – мол, поднимайся – думает между делом, что, должно быть, выжил из ума – теперь-то уж точно окончательно и бесповоротно, разворачивает довольно улыбающегося Анвина к себе спиной, прижимается губами к местечку над ухом, влажным щекотным касанием – и слышит судорожный выдох, и чувствует, как того перетряхивает сладкая судорога, и ухмыляется на тихое, хриплое проклятье в свой адрес, которое должно звучать укоризненно, но вместо этого звучит в высшей степени восхищенно. О, если бы этот мальчишка научился так же восхищаться оперой. Впрочем, нет. Не нужно. Анвин сам расстёгивает свои брюки, стягивает с бёдер вместе с бельём, настойчиво подаётся назад – Гарри кладёт ладони ему на бёдра, чуть сжимает пальцами, и Анвина окончательно ведёт – он тихо хнычет от нетерпения, потому что это, черт возьми, просто невыносимо хорошо – пусть даже секс в туалете – это не совсем то, чем Эггси грезил в отсутствие Харта. В конце концов – плевать где и всё равно, как. Главное – что это его руки, его губы и его эти невыносимо-ироничные взгляды. Его. Гарри. Гарри гладит по пояснице, Гарри, черт бы его побрал, как всегда тянет время, даже когда и времени-то у них почти нет, Гарри проводит подушечками пальцев по губам, Гарри шепчет тихо, злонамеренно задевая губами кожу чуть-чуть пониже уха: -Придётся быть тихим, Эггси. Ты вообще способен на такое? Анвин сверкает на него глазами – возмущенно и с вызовом, и Гарри тихо, бархатно так смеётся, а потом проводит влажными пальцами между ягодиц и с Анвина тут же слетает всё его негодование, и он едва не срывается с выдоха на стон, жмурится, прикусывает губу, вдыхает глубоко, откидывая голову и упираясь затылком Харту в плечо. У них чертовски мало времени, и Харт не тратит его на подготовку Анвина, тем более что тот, кажется, на этот раз сам обо всём позаботился. Вопрос только в том, когда успел. -Серьёзно? Ты планировал это с самого начала? – хмыкает Харт, а его пальцы замечательно так гладят внутри, расходятся в стороны, заставляя Анвина вздрогнуть и заныть сладко. -Нет. Но я никогда не переоцениваю своё терпение, - тихо отзывается тот, улыбаясь с самым блаженным видом. -Мудрым становишься, что ли? – хмыкает Харт. -Всегда был. Просто скрывался. Давай уже, Гарри. Не могу больше. И Гарри, конечно, выполняет просьбу – он же чертов джентльмен. Чертов джентльмен, да – входит сразу и на всю длину, слитно так, быстро и сладко, как надо. Замирает, оглаживает теплой ладонью по пояснице, касается губами виска – и Эггси улыбается, урчит довольно, ёрзает бёдрами. Кусает губы, когда Харт начинает двигаться - не церемонясь особо, быстро и размашисто – потому что это невыносимо, абсолютно невыносимо – выдерживать всю эту сладость, эту дрожь, что волнами по позвоночнику катится, эти горячие волны, что сходятся внизу живота в спазмы наслаждения – молча, молча, без единого звука. Гарри гладит по животу, скользит губами по шее, хвалит этой нарочито-мягкой лаской – молодец, мальчик – знает, что быть тихим для Анвина – это где-то на грани подвига. А затем, без перехода почти что, сжимает пальцы на его бедрах – сильно, как надо, так, что отметины будут ещё минут пятнадцать краснеть – и резко, быстро двигается, безнадёжно сбивается с дыхания, накрывает пальцами губы Анвина – именно в тот момент, когда тот думает, что всё, никакие чудеса не заставят его молчать. Эггси кончает долго, со сладкой дрожью и тихим, сдавленным стоном, Эггси улыбается довольно, когда чувствует, как зубы Харта смыкаются на его шее сзади, когда тот кончает – Гарри нечасто позволяет себе что-то такое... откровенно животное, а Анвин до одури любит, когда случаются вот такие моменты – когда всё-таки позволяет. -Ох, Гарри, - тихо тянет Эггси, после того, как они оба немного приходят в себя, - нельзя быть таким. Невозмутимый, собранный вид они обретают, к их чести, очень и очень оперативно – но к началу второго акта всё равно опаздывают. Эггси разваливается в кресле на удивление элегантно – и не придерёшься (тренировался - не иначе), пользуясь полумраком ложи, скользит пальцами по ладони Харта лёгкими прикосновениями и еле заметно улыбается, ловя на себе его взгляд. -Знаешь, похоже, всё же существует метод, способный примирить меня с оперой, - с самым невинным видом замечает Эггси, когда они покидают стены театра и неспешно направляются в сторону парковки. Эггси на ходу стягивает галстук (сегодня – первый раз, когда Харт увидел галстук на Анвине), пиджак, расстёгивает две верхние пуговицы рубашки и, кажется, только теперь обретает возможность вдохнуть полной грудью. Эггси куда уютнее чувствует себя в джинсах и толстовке, но ради Гарри – опять же, в очередной раз ради него – готов бороться с собой пару-тройку раз в месяц. -О нет. Мы не будем этого повторять, - хмыкает Харт, качая головой. -Ой, да ну? -Точно, Эггси, - для пущей убедительности Харт строго смотрит на него и пару раз кивает. И они всё равно повторяют. Каждый раз, когда оказываются в чертовой Королевской опере. Гарри каждый раз зарекается, как в первый, Эггси подначивает и весело смеётся, сверкает глазами хитро, пару раз они едва не попадаются, а заканчивается всё тем, что Харт решает, что больше они в этот театр – ни ногой. У Анвина в момент, когда Гарри сообщает ему об этом, ликующий вид победителя. Харт замечает, что это чертовски оригинальный способ отвадить его от оперы. Эггси с самым довольным видом кивает. Харт смотрит на него, и думает о том, до чего же этот чертовски хитрый засранец иногда невыносим. И совершенно великолепен со всей этой своей невыносимостью, странностями, повёрнутостью на кинематографе, привычкой отвечать на серьёзные вопросы цитатами из фильмов, травмой от потери, с которой он не желает справляться, даже несмотря на то, что он бы справился – потому что силы у него есть. Эггси отвечает ему вопросительным взглядом, приподнимает брови, присасывается к стакану с молоком и вытирает тыльной стороной ладони белый след, оставшийся над верхней губой. Гарри хмыкает, качает головой – мол, ничего, Эггси пожимает плечами и с самым невозмутимым видом стягивает с его тарелки тост. Гарри думает о том, что он впервые в жизни безнадёжно влюблён. И на это потребовалось всего-то... сколько там? Семь с лишним лет. И одно похищение, пусть и почти с добровольного согласия похищаемого. *** Когда Эггси оказывается в Хитроу – шумном, суетном, с дождливым пейзажем за стёклами больших окон и снующими туда-сюда стайками азиатов – он снова начинает думать о том, что больше всего это похоже на галлюцинацию. Хотя разницы уже нет никакой. Галлюцинации это или нет – он в любом случае спятил. Потому что он в Лондоне, без единого пенни, одетый ну вообще не по погоде, без каких бы то ни было вещей, с человеком, от которого, фактически, сам сбежал несколько лет назад, потому что, черт возьми, влюбился в этого типа так, что до сих пор страшно. Да, он определённо не в себе. Гарри смотрит на тихо поражающегося с самого себя Эггси чуть-чуть иронично и любопытно, молча накидывает ему на плечи свой джемпер, когда они выходят из здания аэропорта и направляются к кэбу, наблюдает за тем, как он шатается по квартире, ходит тихим комком нервов и озадаченности из комнаты в комнату, протягивает ему свой телефон, как только Эггси просит об этом. Эггси прячется от слишком цепкого взгляда Харта на кухне, звонит Терри, ковыряя пальцем пятно на столешнице, сознаётся, что с утра ещё был в Греции, а сейчас уже - совершенно случайно, честное слово – оказался в Лондоне, просит присмотреть за котом и прислать ему документы и ещё пару кое-каких бумажек и фотографий, эхом вторит, что да, да, он в курсе того, что в последнее время он как воздушный змей на шквальном ветру, мотается из стороны в сторону и никак не может остановиться. Обещает, что всё будет в порядке, просит придумать за него отговорку для Агни, не переживать и не ворчать слишком уж. Эггси оставляет телефон на кухне, возвращается в гостиную, сообщает Харту, что всё это – долбаный взрыв мозга и утягивает его за собой в спальню. С утра он просыпается с необыкновенно лёгкой головой, без привычного зудения мыслей внутри черепной коробки и с ощущением странного, непривычного умиротворения и думает о том, что, возможно, всё снова стало правильным. Что, возможно, Иззи была права. Ему всё ещё кажется иногда, что это – не по-настоящему, что это всё – не с ним. Гарри, покупающий ему кучу одежды, иногда абсурдно-дорогой, Гарри, ходящий с ним по театрам, напоминающий о том, что хорошо было бы поспать чуть дольше трёх часов и есть чуть чаще, чем один раз в день, Гарри, уезжающий в командировки и по возвращению - каждый раз, когда находит его в кухне, или в гостиной, или в спальне - смотрящий с таким облегчением, что ясно становится – ехал обратно и гадал – обнаружит ли он Анвина в квартире, или тот опять куда-то сбежит? Гарри, который готовит ему завтраки, Гарри, который так до сих пор не научился готовить омлет так, чтобы тот не пригорал, зато прекрасно научился каким-то волшебным образом понимать настроение Эггси, с которым у того до сих пор не слишком ладится – то вверх, то вниз, дурацкие, надоевшие американские горки, приправленные ночными кошмарами. Гарри, который, к собственному ужасу, подхватывает от Эггси привычку говорить цитатами из фильмов, чем приводит последнего в неописуемый восторг. Инти, подросший, окрепший такой, и всё равно болтающий как трещётка, восторженный всем на свете, витающий в облаках, и безнадёжно запутавшийся в собственных планах на будущее. Инти, безумно похожий на Гарри улыбкой и этими невозможными вихрами, которые, в отличии от своего отца, даже и не думает усмирять. Эмбер, похожая на шар на ножках – крайне активный такой шар, который умудряется и учиться (в Оксфорде), и работать (в Лондоне) и мотаться между двух городов до двух-трех раза за неделю. От неё Эггси достаётся большая куча язвительных реплик и такая же куча тычков под рёбра – что, в общем-то, вполне заслуженно. Зато, она абсолютно точно не обижается – Эггси видит. «В конце концов, у меня куча других забот. Главное, что ты вернулся, правильно?» - говорит как-то, в конце концов обнимая его, а не тыкая в бок. Иногда Эггси кажется, что это всё не с ним. В основном, наверное, потому что это слишком хорошо, так хорошо, что становится страшно. Потому что, как он уже успел узнать, всё хорошее имеет свойство заканчиваться чем-то грандиозно печальным и иногда Эггси накрывает, и ему хочется сбежать снова, потому что всё это – отказаться от спокойной, тихой жизни на острове, когда в тебе всё только-только утряслось, кошмары всего-то по два раза в неделю и в груди не скребёт уже почти болью – кажется до ужаса глупой затеей. Но он никуда не уезжает. Раз за разом подавляет в себе этот порыв, раз за разом вспоминает Иззи – она-то наверняка велела бы ему расслабиться и наслаждаться, наконец, жизнью, раз за разом, находясь на грани тихой паники, натыкается на тёплый взгляд Гарри, брошенный украдкой на него. И ему становится понятно, в общем-то, всё. В том числе и то, что он ведёт себя как хронический идиот, теряя среди всех своих страхов, самое главное, саму суть. Вот этот самый взгляд. И он остаётся. *** Гарри обнаруживает Эггси на кухне в компании сына Эмбер, с которым она приехала вчера вечером и сегодня, видимо, уже успела сбежать по своим бесконечным делам, оставив Анвина за главную няньку (не то, чтобы тот был против). Харту вообще давно уже казалось, что дети у Анвина – что-то вроде призвания. После того, как он в течении нескольких месяцев, что прошли после рождения Хьюго наблюдал за тем, как Анвин каким-то совершенно волшебным образом умудрялся успокаивать ревущего младенца практически за пару минут – он окончательно в этом убедился. Сам Эггси искренне не понимал, что в этом особенного и что такого невероятного он делает. -Все так умеют, разве нет? – озадаченно интересовался он каждый раз. И не верил, что нет, не все. Харт застаёт Эггси за глубокомысленной беседой с четырёхмесячным ребёнком. Кроме того, Эггси умудряется поить его молочной смесью из бутылочки, пить сок, одним глазом читать газету, а вторым – следить за завтраком, готовящемся на плите. -Твоя мама – слишком деловая, ты так не считаешь? – интересуется он у ребёнка. – Работа, учеба, встречи эти все. Того и гляди оставит тебя нам. Ты же не будешь против? Я вот не против. -Моё мнение не учитывается? – интересуется Харт, наблюдающий за этим монологом. -Ммм... нет? – поднимая взгляд на Гарри, с улыбкой отвечает Анвин. – А ты был бы против? -Я предпочел бы, чтобы моей дочери хватило ответственности воспитать собственного ребёнка самостоятельно. Эггси подозрительно щурится, потом хмыкает и говорит, качая головой: -Тебе нужно было пойти в адвокаты с этими твоими уклончивыми формулировками. Гарри только пожимает плечами, подходит ближе, ерошит волосы на и без того лохматой макушке Анвина. -Эмбер опять сбежала чуть ли не с рассветом? -Ага, - кивает Эггси, подавляя зевок и с ироничной улыбкой косится на Гарри, который качает головой с этим своим видом «всё как всегда» или «ну я же говорил», - брось, Гарри. Хватит ворчать уже. -С её замужеством я смирился примерно за два года. На то, чтобы смириться с этим – тоже уйдёт какое-то время. -Это, между прочим, твой внук. -Спасибо, я в курсе, - совсем ворчливо отзывается Харт. -Ты невыносим, - смеётся Анвин. -Но ты же меня терпишь. -Это потому, что я классный. -Вот как. Кстати, - Гарри лезет в карман халата, и протягивает Анвину кольцо, которое обычно висит у него на шее. Тот смотрит на него как-то испуганно, зачем-то – чисто инстинктивно, наверное – проводит ладонью по груди, там, где обычно болтается кольцо на нитке, забирает его с ладони Харта, выдыхает с облегчением. -Даже не заметил, - тянет тихо, - спасибо. Гарри только пожимает плечами, ещё раз ерошит Анвину волосы, и в очередной раз – ни о чем не спрашивает. -Надо придумать для него что-то понадёжнее кожаной нитки, - говорит только. Вечером, когда Эмбер и Хью отправлены обратно в Оксфорд, Эггси неожиданно заговаривает на эту тему. Они сидят в гостиной – Гарри отвечает на е-мейлы, которые благополучно игнорировал аж два дня, Эггси читает, правда, вот уже пятнадцать минут – одну и ту же страницу. В конце концов вздыхает, захлопывает книгу и выдаёт: -Оно обручальное. -Что, прости? – не отвлекаясь от написания письма, переспрашивает Гарри. -Кольцо. Обручальное. Типа. -И тебе понадобилось полгода для того, чтобы сознаться в том, что пока мы не виделись, ты успел пожениться и развестись? – всё-таки отвлекаясь от работы и поднимая вопросительный взгляд на Анвина, интересуется Гарри. -Я не разводился. -Ты всё ещё женат? Эггси неопределённо пожимает плечами. Гарри продолжает пристально смотреть на него внимательным взглядом. -Не знаю. Нет, наверное. А может и да, - Эггси вздыхает, морщится, трёт бровь. - Она умерла. Гарри изгибает бровь чуть удивлённо, потом отставляет ноутбук, Эггси пробирается к нему под бок, со вздохом утыкается носом в плечо, говорит глухо: - Юридически это нигде не зафиксировано, вообще-то. Это было в Индии. Знаешь, у них брак – это на следующие семь жизней, так что я даже не знаю – может, всё ещё и женат, - Эггси посмеивается тихо и немного нервно. -Вот как. -Ага. Такие дела. -Скучаешь? -Ужасающе. Ты себе даже не представляешь, - хмыкает Эггси, - я надеюсь, что не представляешь. Гарри обнимает его за плечи, целует в макушку, прижимает ближе к себе. -А я-то думал, что с тобой случилось. -Жизнь случилась. Но с тобой, знаешь, стало куда лучше. Гарри никогда не отличался особой чуткостью, не был мастером утешений и, как следствие, не имел представления о том, что стоит говорить в таких случаях. -Что говорят в таких случаях? – интересуется он. -Я и так всё знаю, - улыбается ему Эггси, которому, к счастью, не нужны никакие слова. Потому что да – он и так всё знает, - хочешь, покажу фотографию? Гарри кивает. Той ночью они почти не спят – Эггси будто прорывает – и он говорит, говорит и говорит. Столько, сколько не говорил за все полгода, что они успели прожить вместе – потому что стал не слишком-то разговорчив. Говорит про Индию, про Изабелль, про их встречу, про тот их сумасбродный побег на юг, про совместную жизнь, и про безумную идею пожениться, про то, как было легко и просто, и про то, как радостно, и про то, как больно. Эггси выворачивает себя наизнанку, рассказывает Харту и то, в чем самому себе не мог сознаться, раскладывает себя перед ним на составляющие из боли, горести, радости, надежды, веры и ещё много чего. Просто доверяется – безоглядно и бездумно. Сдаётся. Засыпает с тревогой в груди, но – с лёгким сердцем. Харт же так и не спит до утра, задумчиво рассматривая фотографию, на которой Эггси, стоящий рядом с миниатюрной рыжей девушкой, выглядит таким незамутнённо, кристально счастливым, каким он никогда его не видел. И каким, наверное, никогда не увидит. *** Проходит время, и Гарри с некоторым ужасом осознаёт, что они выглядят как вполне себе нормальная счастливая – о ужас! – семья. Эггси помогает Инти определиться с будущей специальностью – что Харту кажется задачей вообще нереальной, но Эггси-то всегда лучше ладил с его сыном - он скрупулёзно подбирает на удивление разумные доводы, безжалостно отсеивает все самые абсурдные страхи и терпеливо отвечает на самые глупые вопросы, попутно умудряясь посмеиваться и подшучивать над Инти, говоря, что таких глупостей он от него не слышал даже тогда, когда тот был ребёнком. Он ползает по квартире вслед за сыном Эмбер, потом, чуть позже, когда тот начинает неуверенно ходить – мельтешит за ним след в след, таскает его на руках, складывает ему еду на тарелке в веселые рожицы, цветочки или облачка, учит его произносить своё имя и имя Гарри. Харту иногда кажется, что Анвин кое-что перепутал и полагает, что Хьюго – его ребёнок. Ему вообще кажется, что это всё как-то... не слишком правильно. -То, что ты на дух не переносишь маленьких детей, не значит, что все особи мужского пола должны придерживаться той же стратегии, Гарри, - отмахивается Эггси со смехом, когда Харт задумывает поговорить об этом. Хью, в этот момент сидящий у Эггси на коленях, немного подумав, кидает в него игрушечного жирафа. -Видишь, даже ребёнок согласен. Просто ты – твердая печенька, а я... господи боже, зачем я только выбрал эту аналогию, ну да ладно, сам виноват – мягкий пончик. Ужас какой. Пять минут у них уходит на то, чтобы отсмеяться и успокоиться. -В общем, - резюмирует Эггси, - не беспокойся. Я не собираюсь красть у Эмбер ребёнка. Просто я привык видеть его по пару раз в неделю, а тут внезапно твоя дочь стала не такой уж занятой и теперь сдаёт нам его всего-то каких-то пару раз в месяц. -Меня это более чем устраивает, - хмыкает Харт. -Понятное дело, - фыркает Анвин, - ты даже не печенька никакая. Ты сухарик. Анвин достойно переживает знакомство с Эмили – первой и единственной женой Харта, матерью Эмбер, которая приезжает из Америки чтобы познакомиться, наконец, с внуком. Анвин начинает паниковать ещё за две недели до её приезда, но оказывается, что паниковать нужно было никак не ему, а Харту – потому что жизнь, и так превратившаяся из спокойной в очень и очень относительно спокойную, на неделю превращается в полнейший дурдом, потому что у них в квартире живут ВСЕ. Ну то есть совсем все – Эмили, Инти, Эмбер с мужем и Хью, и они с Эггси. В квартире круглыми сутками происходит какая-то активность, всё гудит как пчелиный улей, не переставая, и спрятаться от этого дурдома представляется возможным, видимо, только в кладовке – и, если честно, к исходу недели Гарри всерьёз подумывает о том, чтобы забаррикадироваться там, в тихом уюте, среди швабр и рождественских украшений. В день приезда Эмили Эггси смотрит на неё подозрительно, косится исподтишка на них с Гарри, ревниво и недобро - эта женщина никогда не желала и слышать про личное пространство, поэтому при встрече виснет на шее у Гарри. Как будто ей всё ещё двадцать, ей богу – думает Гарри, а потом, сразу следом, думает о том, что это он превращается в старого зануду. Но острые взгляды со стороны Анвина продолжаются ровно полдня – Харт даже не успевает начать переживать, а к вечеру уже обнаруживает этих двоих в гостиной, катающихся по полу вместе с Хью, который от этого явно в восторге – судя по радостным визгам. В общем, следующие шесть дней Харт выслушивает потоки язвительных замечаний от этого тандема его, господи-боже, так уж и быть, нынешнего партнёра, и его же бывшей жены. А также мирится с тем, что чулан, похоже – и вправду последний оплот спокойствия, что остался в квартире, что на кухне постоянный бардак и все плевать хотели на правило, по которому есть можно только в столовой, а никак не в гостиной или – того хуже – в спальне, что по всей квартире валяются игрушки, что по телевизору, который образовался в гостиной примерно год назад, через несколько месяцев после рождения Хью, постоянно крутятся мультики, безжалостно-яркие и бессмысленные, что нельзя выйти из комнаты и не наткнуться на Хью, который как чувствует и вылетает навстречу с радостным воплем «Гаййиии», близким к ультразвуковому. На самом деле, конечно, он больше драматизирует – если отбросить тот факт, что он отвык от такого количества крайне шумных соседей, с почти что каждым из которых он состоит в некоторой степени родства – всё не так уж и плохо. Они с Эмили, например, чуть ли не каждый вечер ударяются в воспоминания – она привезла с собой целых архив из старых записей и фотографий, закачанных на флешку – и Эггси в абсолютном восторге, не только от старых-старых фотографий с репетиций спектаклей Гарри, но и от детских фотографий Эмбер, где она – годовалый серьёзный человек с рыжими кудрями и огромными щеками. Эмбер только тяжко вздыхает и говорит, что нужно было сжечь все детские фотографии, когда была такая возможность. А ещё почти каждый вечер, за исключением тех двух раз, когда Харта всё-таки съедает работа, они ужинают дома всей семьёй – и кто бы мог подумать, что это может быть так... мило и уютно. Это, в общем-то, единственный час-полтора тишины и спокойствия, когда все сидят за столом и ведут негромкую беседу на вполне себе обыкновенные темы – как там жизнь в Америке, какого это – учить нынешних студентов, зачем Инти эта огромная модель Марса из папье-маше, что стоит у него в комнате и почему Хью, светловолосый и зеленоглазый, похож скорее на Анвина, а не на Эмбер или её мужа. Как бы не ворчал Харт, но когда все разъезжаются, в квартире становится как-то непривычно пусто и тихо. А меньше чем через неделю Анвин, сломя голову, улетает в Грецию, потому что Терри попадает в больницу. Отзванивается в тот же день, говорит, что ничего страшного – обыкновенное, в общем-то, переутомление, усугублённое тем, что у Терри слабое сердце – это наследственное. Говорит, что останется на несколько дней, посторожит тётушку, чтобы та после выписки не возобновила свою обыкновенную повышенную активность. Первую неделю звонит каждый день, рассказывает про то, как выросла Агни, как они всеми правдами и неправдами заставляют Терри делать то, что она не любит делать больше всего – бездельничать и отдыхать, рапортует, что тут всё ещё так тепло, что он даже купался, и, конечно, ноет, что скучает. А через неделю он пропадает. Не то, чтобы Харт предвидел что-то такое, но нельзя сказать, что он сильно удивлён. Хотя, ему казалось, что Анвину хватило этого года для того, чтобы окончательно увериться в своём желании остаться... Ну, или в своём желании сбежать обратно. Кто его знает? Харт, на самом деле, каким-то почти нереальным волевым усилием заставляет самого себя реагировать на это ровным счетом никак, и воспринимать как самую главную неприятность то, что теперь ему приходится периодически сидеть с Хьюго, который оказывается не таким уж и несносным. Насколько Харт может вспомнить, Эмбер, например, была куда более невыносима. А этот без всякий пререканий и разбрасывания еды по всей кухне ест, что дают, развлекает сам себя, гоняясь, ползая и катаясь по квартире, а утомившись, приходит, залезает на колени к Харту, который обычно занят работой, и так и засыпает, спрятав курносый нос в складках хартовой рубашки. Однажды, вернувшись домой, Харт обнаруживает в углу прихожей пыльные кеды и рюкзак, валяющиеся печальной кучкой. В гостиной обнаруживается куда менее пыльный, но ровно настолько же печальный их владелец, сидящий на диване в обнимку с книгой и виновато поглядывающий поверх неё на Харта. Гарри только хмыкает, качает головой, прикрывая глаза, подходит к дивану и ерошит волосы на макушке Эггси. -Мне пришлось нянчиться с Хью, к твоему сведению. И я остался без пары своих любимых рубашек, потому что ты так и не сказал, в какую химчистку их отнёс. Анвин улыбается, ловит руку Харта, утыкается носом в его запястье и вдыхает глубоко, закрывая глаза. Анис, сандал, грейпфрут – запах паники и спокойствия, запах катастрофы и уюта, запах Гарри и явный намёк на то, что Гэри до того запутался, что бесполезно надеяться на то, что удастся распутать этот клубок эмоций и чувств – легче бросить эту затею, расслабиться, и плыть по течению. По вот этому вот, всепрощающему и тёплому, взирающему на него так чуть-чуть снисходительно, но при этом ласково-ласково. -Я запаниковал. Опять. Гарри вскидывает бровь, как бы говорит язвительно «ох, да неужели?» - Эггси прямо явственно слышит эту реплику внутри своей головы. -Иди ты, - фыркает он, изворачивается, бодает Гарри головой в бок, - заберу я твои несчастные рубашки, - обещает со смехом. В тот момент Анвину кажется, что вернувшись, он принял единственно верное решение. Но остаться – вот так, чтобы навсегда – у него не получается. И дело только в нём – ему, почему-то, слишком тесно рядом с Гарри – и он не понимает, откуда и почему это ощущение, и чувствует за него вину, и раз за разом всё пытается и пытается избавиться от него – но всё без толку. Он долго мается этим, долго отмалчивается на вопросы Харта, долго упорствует, пытаясь разобраться в себе и убрать это ненужное – то, что мешает ему, наконец, жить нормально – вот только понимает, что без этого он жить нормально не сможет тем более. И в итоге сдаётся – выкладывает Гарри всё как есть – про то, что он скоро точно поедет крышей, если останется жить в этой квартире и в этом городе вообще, про то, что при этом он не представляет, как он сможет без них всех – без Гарри, без Инти, без Эмбер и Хью. Про то, что это грёбаное уравнение со всеми известными, чертова головоломка, лабиринт без выхода какой-то. Гарри – черт возьми, невозможно идеальный Гарри - как будто бы понимает всё, хотя на самом деле – Эггси точно знает – не понимает и никогда не понимал этого стремления Анвина всё бежать куда-то, непонятно зачем и непонятно от кого. -От себя, Гарри. От себя, - тихо говорит он, когда Харт спрашивает об этом. Они стоят в аэропорту, у стойки регистрации на рейс в Дели, Гарри весь, как всегда, выправленный и выглаженный, идеальный, а Эггси – в майке растянутой и самых драных своих джинсах. -Ты – просто воплощение высшей степени осуждения. И ладно бы за то, что я подло сбегаю, так нет – за мой вид, - смеясь, готовит Эггси, обнимает его крепко, мимолётно целует в уголок губ, - глупый человек, - говорит, улыбается. Гарри смотрит чуть насмешливо, но так нежно-нежно, так, что у Анвина в солнечном сплетении щекочет. Ему невыносимо сильно хочется остаться. Ему ужасно хочется поскорее сбежать. -Давай уже. Иди, - ворчит он, чуть толкая Гарри в плечо, - опоздаешь на своё нудное собрание. -Я всё равно всегда на них опаздываю, - с самым беспечным видом пожимает плечами Харт. -А я говорю – уходи, - собрав в бровях всю свою сердитость (сердитости нет почти, и получается неубедительно), тянет Эггси. -Хорошо. Гарри улыбается. Обнимает ещё раз. И уходит. Анвиново «люблю тебя» остаётся повисшим в воздухе молчанием. Прелесть в том, что Гарри и так всё знает. Через час Харт мучается от скуки на очередной планёрке, а Эггси в последний раз смотрит в иллюминатор на стремительно теряющийся в облаках Лондон, откидывается в кресле и прикрывает глаза, улыбаясь совершенно глупо и совершенно счастливо.