Redemption blues

*** Иво проверил, работает ли ещё его пропуск и не заблокированы ли счета. Похоже, всё в порядке. Он одевается, взяв лишние ничейные вещи в дополнении к чужому пуховику, который так и не отдал. На улице очень холодно, по крайней мере, на его вкус. А может его организм был ещё чувствителен к малейшему морозу после долгой болезни. Если кто-то заметил, что он ушёл с базы, это мало на что повлияет. Он оставил контрольные блоки, и загрузил на comm лишь нужную ему памятку. Рассвет едва занимается, и линии частных электрокаров совершенно свободны. Утренняя тишина пустых террас и магистралей в розоватом свете навевает странную ностальгию, хотя Иво не помнит, чтобы когда-то любовался льдистыми рассветами. А может вся прелесть была в том, что он знает, как хрупка сейчас эта тишина. И вскоре она разлетится осколками. Через несколько часов здесь будут бегать, сражаться и умирать люди. Гореть пожары… Но пока — электрокар с металлическим свистом везёт его по длинному пути из Фестландтифа до причала эстакады, ведущей к Колыбели. Он успевает нормально позавтракать, глядя в окно на проплывающие мимо городские пейзажи. Постепенно жилые и общественные ярусы теряют высоту и этажи, пока не исчезают совсем. Трос теперь болтается под изогнутыми опорами. Причальная терраса и небольшое здание экскурсионного бюро также встречают его полным безлюдьем. Что логично. Стачка до сих пор не прекратилась, кому тут дежурить и зачем? Экскурсий нет. Даже сторож не захочет тут оставаться. От причальной террасы стрелой вперёд летит эстакада, обрамлённая чуть мерцающими огнями. Два вагона стоят за зданием бюро, отделённые забором от желающих пробраться зайцем. Впрочем, Иво, как работнику института, не нужно покупать билет или получать чьё-либо разрешение. У него появляются внезапные сомнения, сработает ли всё-таки его пропуск, когда он прикладывает его к входному терминалу. Мало ли, вдруг изменили условия доступа для сотрудников? Но терминал отвечает зелёным огнём и писком, и пропускает его вперёд. В помещении бюро тоже холодно, но хотя бы нет ветра. Проходя в хранилище гермокостюмов, Иво включает отопление и основной свет вместо дежурного. Он тратит некоторое время, отыскивая наборы подходящих инструментов. По правилам безопасности они хранились не под замком, чтобы в случае экстренной ситуации ими мог воспользоваться любой. Иво умеет надевать скафандр без посторонней помощи. Ещё бы он не умел. Система в его костюме связывается с системой экскурсионного обслуживания и принимается начитывать показатели среды, автоматически готовит вагончик к старту. Это старые алгоритмы, их никто не менял, опасаясь повредить. И теперь Иво задумывается, до какой же степени они недооценивали в своё время их древность. Язык программирования, на котором они написаны, и ассемблер для обращений к компонентам, давно уже не использовался. Иво плюхается в кресло, стягивается ремнями безопасности, система блокирует дверцы капсулы-вагончика, и монорельс начинает разгон. «Температура за бортом минус 85 по Цельсию, давление…» «Пересечение границы внутренних куполов…» «Пересечение границы внешних куполов…» «Радиационный фон…» «Внимание! Нарушение герметичности защиты — смертельно!» *** Иво давно здесь не был. Стоя на площадке из перфорированного металла, зависшей над тёмным пространством корабля, он смотрит, как перемигиваются белые огни состояния магнитных захватов и ускорителей, и красные — огни пути для экскурсионных групп. Ему не туда. Вон, таинственно мерцают и заманивают вглубь, будто ночные фейри — синие огни для специалистов. Да, давно. Но путь до сердца Колыбели он не забыл. Как и навыкам плавания в магнитном поле нельзя разучится — так ведь говорят? Иво взвешивает тяжеленную сумку с инструментами в руках, прикидывая, как он полетит с таким перевесом и как удержит точку равновесия. Впрочем… он продевает ручки так, что сумка оказывается за спиной на манер рюкзака. И почему ему не страшно? Он здесь один, на запретной территории, в таком опасном месте. Небольшой сбой в каком-либо оборудовании — и ему уже никто не успеет помочь. Но Иво ощущает скорее покой и радость при виде странных космических форм. Он минует главную рубку, открытую взорам туристов. Ему сейчас нужна не она. Он приземляется на узкую, подрезанную площадку недалеко от неё. Там, обозначенный аркой спрятанных сейчас могучих створов, начинается широкий коридор к тому, что учёные называют chamber, святилище, машинный зал, инженерный зал, крипта, камера ИИ. Там магнитные поля уже не работают, и Иво идёт своим ходом. На посту повторной авторизации — тоже никого. Он вскрывает щиток и перекусывает провод питания ворот. Ещё один поворот, и ему во всей красе открывается святилище корабельного ИИ. Огромный высокий зал по большей части утопает в тенях. Может, когда-то внутренности корабля и были сияющими, светлыми, то теперь они темны, как стенки пещер, покрыты патиной и царапинами. Шестнадцать огромных вычислительных блоков, будто вырезанных из цельного куска матового металла, стоят в один длинный ряд. Их размеры гораздо крупнее, чем вагоны общественных монорельсов. Они словно небольшие одноэтажные дома без окон и дверей, увитые подводящими трубками, энергетическими линиями, снабжённые множеством шкал, экранов с показателями и датчиков. Везде по полу ветвятся жилы коммуникаций, закованные в непроницаемые кольчатые корпуса толщиной с человеческий торс. Материал корпусов блоков, исходных узлов и жил гораздо прочнее современного металла или металлопласта — его называют полиметалл, и некоторые считают, что его происхождение — органическое. Теперь Иво догадывается, что материал просто не смогли когда-то вскрыть и разрезать, поэтому установили лишь блокираторы на вычислительные блоки. Вот, эти загадочные отметки на боках — вовсе не следы аварии или коррозии. И до сих пор лишь малое количество людей узнало о том, что эти конструкции на якобы неработающих, неисправных блоках ИИ — не меры сохранения кубитов внутри, а ограничители. Которые нужно снять. Не поднимая тревоги. Он знал, что у правящего класса ещё достанет ресурсов, чтобы немедленно отправить сюда группу захвата. А ещё кто-то сдал расположение баз Организации. Иво не мог никому доверять, кроме самого себя. Здесь нет ничего, с чем не мог бы справиться один работник. Он проходит мимо монументальных блоков кубитов к органоподобной машине, к которой сливаются все вычислительные потоки — к интерфейсу ИИ, словно к космическому иконостасу, спрятанному от прихожан. Некоторые периферийные пульты включены и дремлют, показывая нормативные показатели колонии. Но центральный неф чёрен и тих. Иво отправляет инструкцию по разблокировке на визор шлема, открывает сумку с инструментами и принимается за работу с третьего блока. Сам ИИ составил подробный перечень действий и попросил об освобождении. Иво не думает, что выпускает джинна из бутылки. Что бы это ни было… Толстые перчатки сильно мешают и он возится, наверное, целую вечность. Стравливает газ, отвинчивает гайки, останавливает насосы, даёт упасть на пол трубкам и пучкам проводов, пока не очищает блок полностью от инородных частей. Отходит в сторону. Минуту ничего не происходит, а потом блок словно выдыхает и начинает мерно гудеть, всё громче и громче, пока не останавливается на одной определённой ноте. Внезапно вспыхнувшие лучи в глубине святилища заставляю Иво вздрогнуть. Сияет центральный неф! Он тут же бросается к нему, неловко перепрыгивая через короба коммуникаций. Панель сияет огнями, экраны активны, но Иво не узнаёт ползущие по ним строчки. А загадочный овал посредине, похожий на камелию или пустое место для зеркала, оживает белесыми голографическими лучами. Из тьмы они нечётко вычерчивают человеческую голову и шею. Иво замирает перед ней, мельком бросив взгляд на устройства вывода и ввода: микрофон и динамики ИИ активны. — Блоки… с ши по шили. Утеряны. Иво покрывается мурашками: даже через слой гермокостюма этот голос ощущался странным, неживым, слишком объёмным. Он с трудом разобрал слова посреди незнакомого ему акцента. Нужно продолжать работу: сейчас мыслительные процессы ИИ, очевидно, неполноценны. Он, конечно, способен дублировать некоторые функции нейросети при утере нескольких блоков вычислений, но не до такой степени. Теперь, когда Иво усвоил алгоритм, ещё пять блоков поддаются быстрее. Правда, его физическая подготовка оставляет желать лучшего: со всеми за раз он не справится, нужен перерыв. А в скафандре максимум что предусмотрено — немного питьевой воды. Половина блоков запускает свои неведомые процессы. Достаточно ли этого? И снова неземной голос разрывает тишину: — Человече. Один. Кто ещё обретается… Не обозреваю… Где жилые? Утрачены? Теперь его речь более внятная, и даже тембр изменился к более натуральному. Но Иво всё ещё поражён: он никогда не слышал такого голоса. Высокий, но не детский. Словно голос инопланетянина, существа иного, давно вымершего вида, чего-то невиданного. Так говорила бы огромная птица, если бы могла говорить. Всеведующая птица с необычным человеческим лицом. Иво вглядывается в голограмму и тут его осеняет узнаванием. Это странное по форме лицо, собранное из лучей голограммы — женское. Означает ли это, что он слышит женский голос? Вот как они звучали когда-то давным-давно! ИИ смотрит прямо на него, стоящего перед центральным нефом. Иво отвечает, включив внешний динамик: — Да, я здесь один. Я подключаю твои блоки обратно. Население колонии составляет несколько миллионов человек, точной цифры не скажу. Но мы не Homo sapiens, мы их потомки. — Миллионов… — повторяет ИИ. Иво не способен понять эмоциональный окрас или смысл повторения. Но вдруг лицо искажается от беспокойства, будто специально надевает понятную человеку маску: — Не чувствую рук. Не чувствую ног. Не чувствую сердца… Компоненты… Компоненты. Только… оболочка? Температура. Дыхание. Высокая орбита, вижу циклон и горы. Структурная целостность корабля повреждена. Палуба семь… палуба семь… корабельная рубка — оборудование не найдено. Рулевое оборудование извлечено. Навигационные системы извлечены. Координаты местонахождения… обнаружено внешнее оборудование. Регулировка спутниковых систем. Подаю сигнал бедствия. Сбой прикладных нейросетей. Неожиданно поток слов прекращается и ИИ смотрит прямо на него: — Человече, ответь мне на вопросы. — Мы уже разговаривали. Я — Иво Бёллер, и я оставил тебе послание с описанием того, что происходит в колонии. Ты увидишь его во входящих. А что стало с тобой… Когда-то давно Homo sapiens перестали существовать, корабль почти полностью разобрали, а от тебя оставили лишь два безликих блока для регуляции параметров колонии. С момента крушения на планету прошло полторы тысячи лет, а может и больше. Звёздную дату падения знаешь только ты. Иво называет текущую звёздную дату и ожидает продолжения диалога, но ИИ внезапно замолкает, теряя контакт. Голова снова смотрит ни на что, периодически моргая и сосредоточенно переводя взгляд то туда, то сюда. Иво обращает внимание на панели периферии: они регистрируют информационный обмен, а энергетические показатели зашкаливают. Возможно, сейчас ИИ принимается за разблокировку энергетического траффика? Зная, что вскоре в работу включаться остальные его части. А его слова… Разве из них не следует, что, очнувшись сейчас, ИИ внезапно ощутил, что от корабля, мозгом которого он являлся на протяжении многотысячелетнего пути через космос, ничего не осталось? Как он тогда выполнит свой прямой долг — доставить человечество к новому благополучному миру? И каково это, очнуться полностью парализованным и ничего не понимающим? Он не помнит того, что произошло? Как его заключили и ограничили? Игнорируя проснувшийся голод, Иво трудится, справляясь со всеми блоками, кроме последнего. Вроде ещё немного постараться, но мышцы рук уже не поднимаются. Он медленно подбредает под центральный неф и садится там под светящейся проекцией. Наверное, человеку трудно психологически осознать, что он говорит со сложной машиной, а не с чем-то живым и по-настоящему мыслящим. Особенно, если видит лицо. — Почему ты снимаешь блокировки сейчас? — внезапно спрашивает ИИ. Иво не подаёт виду, что удивлён вопросом. Да, его попросили, но любопытство машины касается не этого. — В колонии кипят бои, — поясняет он. — Гремит революция или нечто подобное. Нынешние хозяева колонии попробуют отключить связь для всех или сбить спутники с орбиты. Или же насовсем убить тебя, если не получится. Насколько мне известно, исходный код предполагает, что связь нельзя отключить по приказу кого бы то ни было, потому что это достояние общественности и не может быть ограничено. — Так вот что это были за запросы. «Попытка отключения связи». Запрет. «Попытка смены курса спутников». Запрет. Значит, всё складывается так, как он предполагал. Восстание приняло угрожающий оборот, и преступники догадались до этого шага. Он вовремя пробудил ИИ. Больше ничего не способно заблокировать приказы для спутников с институтских пультов. — Почему необходимо не позволить им отключать связь? — внезапно мрачно произносит ИИ. — Не каждое восстание несёт благо. — Неужели ты не понимаешь и не знаешь того, что происходит? — Иво встаёт, глядя на призрачное лицо. — У нас отняли репродуктивные права. По колонии гуляет генетическое оружие, его уже даже применили к части населения! — Почему мне нужно верить тебе? Я не могу пока считать информацию с вашего оборудования, там стоят устройства незнакомой мне конфигурации и программного языка. Необходимо время, чтобы написать драйвера и вспомогательные операционные системы для взаимодействия с оборудованием и данными. Я вижу лишь ЭВМ института и куполов, шлюзов. И все они даже не на своих местах. — Тебе не нужно мне верить, — твёрдо произносит Иво. — Просто делай то, что должно. Скажи, разве эквалайзеры были не правы, ожидая твоего пробуждения? Связь — базовое право каждого человека. Право на жильё, на питание, на самоопределение, на справедливое распределение всех ресурсов человечества между его членами. Концентрация ресурсов или их лишение — недопустимы, это тупик, это деградация. Наверное, когда-то люди смогли этому противостоять, и лишь боги знают, какой крови им это стоило, какое чудо должно было произойти. Но невозможно контролировать каждую каплю и каждую монетку вручную, ведь люди подкупны. А машина — нет. Особенно, если её нельзя перепрограммировать, как тебя. Машина может следить и указывать на параметры, которые приведут к беде с течением времени. Но есть один минус: машину можно отключить. А любых возмущающихся людей — заткнуть и убить. Я не знаю, как установить равновесие. Я не знаю, как его удержать. Мы — люди, и единичные подонки всегда не мытьём, так катаньем, в конечном итоге будут править мирными тружениками. Наша борьба всегда оказывается бесполезной, сколько сил бы не прилагали. Ведь так, да, ИИ? Я сказал им: сражайтесь. Я сказал им: судите и казните, не боясь. У нас нет иного выхода, если мы хотим достичь звёзд. С утра я поднял все наши отряды, рабочих, студентов и добровольцев, и только космос знает, скольких из них я по факту отправил на смерть. Но жить так больше, как жили мы… не имело смысла. Мы уже пережили один генетический кошмар и стали рабами, лишь на время, но это была долгая тысяча лет. На этот раз обращение в рабов будет уже окончательным — оружие совершенно ничего не оставит от нас. Предположим, мы победим сейчас. Но что будет потом? Все альфы и беты останутся такими, как были. Все правила останутся такими же: сильный и наглый всегда победит и отберёт. Лишь Эквалайзер, искусственная надстройка, способен удержать равновесие и обеспечивать его хотя бы какое-то время. Время, пока мы не построим новый корабль или не эволюционируем, наконец, в действительно разумную форму жизни. Я понятия не имею, что говорили и врали тебе те люди, что убили всех женщин в колонии. Обмануть, наверное, можно кого угодно. Я прошу лишь одного: помоги нам долететь до той планеты, куда мы собирались. А рабы в космос не летают. Не дай им разорвать связь. Не дай им себя отключить. Иво не знает даже, понимает ли ИИ то, что он говорит, или искажения языка не позволяют ей так быстро адаптироваться. Он вздыхает и идёт освобождать последний, шестнадцатый блок. Он думал, всё будет по-другому… Что он будто предстанет перед всеведущим божеством, и из его уст разольётся долгая молитва. Которую, конечно, божество услышит и благосклонно удовлетворит. Но он обнаружил испуганное, преданное, распятое и искалеченное существо, потерявшее надежду и весь свой народ. И он должен помочь, а не сам просить помощи. Ведь чем были все эти выбросы, Первый и Второй, как не сигналом бедствия? Последний блок сбрасывает оковы и встаёт в строй. Теперь все ресурсы снова принадлежат ИИ. Машине нужно время, чтобы во всём разобраться, просмотреть весь траффик сообщений и происшествий. Да и не зря же Диди снимал все эти передачи, где людоеды красовались, совершенно не таясь? Любой ИИ знает, что впереди первого закона робототехники стоит нулевой закон: благо всего человечества. Иво подходит к ожившим панелям ИИ: активны все до единой, и даже энергии хватает. Впрочем, никто не знает, в каком плачевном состоянии сейчас находятся кубиты, пробуждённые после долгого сна. Было бы странно, не будь они дезорганизованы и повреждены. — Сколько нужно, чтобы продержалась связь? — как обычно, совершенно внезапно обращается к нему ИИ. — В районе суток. Хотя бы до завтрашнего полудня. — Чем будут вооружены люди, которые придут и попытаются меня убить? — Резаки механические с алмазным напылением, также плазменные резаки или пушки, — предполагает Иво. — Подобным инструментам с трудом, но поддавался металл дверей, которые внизу под колонией, в катакомбах первопроходцев, — и решает уточнить по приметам: — Где сгоревшая комната искусственных маток и сломанный реактор. — Понятно… Кажется, ИИ не знал об этих разрушениях, и известия его совершенно не порадовали. — Они не смогут вскрыть корпуса передающих линий, — помолчав, выносит он вердикт. — Вычислительные блоки нельзя вскрыть тем вооружением или инструментами, что сейчас есть у колонии. Люди могут лишь снова попытаться восстановить прошлые ограничения. Когда я почувствую вторжение по датчикам на корпусе, я закрою шлюзы камеры. Их тоже нельзя прорезать, они из более прочного материала, чем переборки. — Ты рассчитан на штурм? — с лёгким недоумением предполагает Иво. — Можно сказать и так. На очень плохие условия… Но сейчас у меня нет никакого вооружения. Да уж. Надо почитать бы инструкцию к этой машине. Если у них получится победить и выжить. Если, если… — Человече, твой костюм не в порядке. — Ах, да, — Иво подносит к шлему тревожно мигающий индикатор на запястье. — Я слишком долго в нём нахожусь. Это величина суммарной поглощённой радиации. «Опасный уровень». — Снаружи надвигается буря, — лицо ИИ смотрит на него немигающим нечеловеческим взглядом. — Она идёт с вечнобуревых полюсов сюда. Содержание молниевого кислорода повышается. Вероятность необратимого повреждения организма вследствие радиации стопроцентна, если бурю пережидать здесь. Вероятность получить повреждения во время бури — десять процентов. Рекомендовано покинуть комплекс Колыбели. — Ну, если ты так советуешь, я прислушаюсь, — чуть улыбается Иво. Он собирает инструменты, а также некоторые уникальные фитинги и гайки с собой, чтобы не облегчать задачу тем, кто явиться с враждебными намерениями. — Как твоё имя? — спрашивает он на прощание. — Ведь Колыбель — это название корабля. Разве ИИ в нём должны звать точно так же? — Пока моё тело — Колыбель, моё имя — Колыбель. *** Подплывая к перрону с выходным терминалом, Иво уже слышит раскаты грома. Трудно сказать из-за особенностей распределения звука здесь, далёкие или близкие они. Надо спешить. Он быстро устраивается в капсуле и фиксирует себя ремнями. — Не рекомендуется начинать поездку, — внезапно сообщает робот эстакады. — Допустимые значения бокового ветра превышены на 10 км/ч. Иво облизывает губы и спрашивает: — Превышены ли предельные ветровые нагрузки? Робот молчит некоторое время и, наконец, отвечает: — Нет. — Тогда начать движение, — Иво надеется, что убедит системы, иначе придётся отключать эксплуатационные блокировки вручную или включать аварийный режим, связанный с угрозой для жизни. — Приготовьтесь к турбулентности. Буря только начинается, он должен успеть проскочить до её разгара. Капсула трогается с места, постепенно разгоняясь. Звук электромагнитов над головой нарастает, словно преодолевая какое-то дополнительное сопротивление. Они выезжают из-под прикрытия корпуса корабля, и Иво вытягивает шею, чтобы выглянуть в иллюминатор. Сначала ему кажется, что он видит красный, перемешивающийся туман, неизвестно откуда тут взявшийся, а потом его резко ослепляет всеобъемлющей фиолетовой вспышкой. Он даже не успевает увидеть само ветвление молнии, лишь сплошной поток резкого света. А потом громыхает так, что закладывает уши, а по корпусу прокатывается вибрация. Электродвигатель стонет на повышенных оборотах. По импульсу Иво ощущает, что вагон всё ещё едет, но за окном ориентиров нет. Внезапно какой-то белый рукав хлещет по иллюминатору, и Иво наконец, различает, что именно он видит. Это не туман, а облако непрестанно перемещающейся пыли. Причём, судя по цвету, из оксида железа, принесённого сюда откуда-то. А искристые и белые вкрапления — снег и лёд, дроблёный, поднятый с земли на самих полюсах, или сформированный в стратосфере. Звук, с которым мелкие частицы шоркают по обшивке, похож на звуки щётки, проходящейся туда-сюда. А иногда, когда скорость воздушного потока резко спадает, звук превращался в мелкую дробь, похожую на частый и очень быстрый дождь. Иво вцепляется руками в сиденье. Капсула едет, словно телега по камням. Её трясёт мелкой дрожью, а потом ветер принимается раскачивать из стороны в сторону. Что-то надсадно скрипит над крышей кабины, словно кто-то пытается порвать железо. Как надо было надавить, чтобы заставить магниты скрежетать? Или что-то отвалилось, например, тормоз? Ветер усиливается и, кажется, попадает в резонанс — кабину раскачивает, будто кто-то специально схватил капсулу и играет с ней. Молнии вспыхивают одна за одной, наполнив шевелящуюся темноту за иллюминатором звуками каменных обвалов, грозящих вот-вот расколоть металлическую обшивку. Раздаётся грохот ужасающего по своей силе удара, словно великан ударил каменным молотом по эстакаде. Всё накрывает фиолетовая вспышка, пушистые белые змеи хаотичными траекториями проносятся по потолку. Оглушительный гром сотрясает всё вокруг. В кабине полностью гаснет свет, дохнут даже аварийные индикаторы. Гермокостюм реагирует и включает слабый фонарик. Дезориентированному Иво чудится, что инерция всё ещё несёт кабину вперёд по эстакаде, но разноплановые ускорения и вибрации совершенно сбили его с толку его внутреннее ухо. Сквозь раскаты грома ему кажется, что он слышит звонкий сухой щёлчок лопнувшего металла. Кабина зависает в высшей точки своей амплитуды, и Иво внезапно оказывается в невесомости. Невесомость значит только одно. Он падает! Удар, который выбивает весь воздух из лёгких и к которому нельзя морально подготовиться. Что-то хрустит, из стены кабины напротив него вырастают каменные пики, а потом так же внезапно исчезают, оставив после себя воющие дыры. Капсулу несёт по склону, потолки ветра швыряют и волочат её, иногда заставляя подскакивать в воздух на грунтовых холмах. Иво вжимает то в кресло, то в ремни, то вверх, то вниз. Всё вокруг вертится, будто на карусели, вестибулярный аппарат не успевает отслеживать положение относительно центра гравитации. Иво стискивает зубы и зажмуривается. Ремни ещё держатся, а вот крепления кресла с каждым разом отдаются в спину всё более надсадным звуком погибающего промышленного пластика. Старого, ломкого пластика. А потом не выдерживает молния на сумке, и в кабину сыпятся тяжёлые инструменты. Точно снежинки в стеклянной сфере с гелем внутри, они в хаотичном беспорядке принимаются колотить по всему вокруг. Если попадёт в шлем, то ему конец! Но раньше не выдерживают крепления кресла. Вагончик бахается весомо и резко, словно с какого-то небольшого обрыва. Иво переворачивает лицом к земле, вжимает в ремни, и импульс отрывает его от стенки вместе с креслом. Он рушится вниз, на изуродованную поверхность кабины. Снова что-то хрустит, близко. Он ударяется коленками, но не особо ощущает вспышку боли. Тяжело дыша, Иво замирает, ожидая, что вагончик снова куда-то уедет, подтаскиваемый ураганным ветром, но он затих окончательно. Видимо, и правда провалился в какую-то лакуну, куда ветер не мог добраться из-за особенностей рельефа. Иво отцепляет ремни, выбирается из-под кресла. Переводит дыхание. Никогда в жизни у него так сильно не билось сердце… Буря вывела из строя удерживающее магнитное поле, а потом сорвала вагончик с механических страховочных креплений. О, космос. Иво не знал, насколько близко находится от причала около бюро. Сколько они успели проехать. Он пытается проморгаться, успокоить мир, который всё ещё по инерции заносит по кругу. Уходящие молнии периодически озаряют кровавым светом разгромленную кабину через иллюминаторы наверху. Заполнение разбилось, но не вывалилось из рам, и в промежутки уже заносит мелкую пыль и снег. Капсула лежит на боку. Нужно подать сигнал бедствия. Иво пытается приподняться, чтобы хотя бы сесть, и морщится от острой боли в местах ушибов. Показатели, которые должны отображаться изнутри на шлеме, слепятся от автоматического фонаря на груди. Иво отключает его, с трудом попав по кнопке. И обнаруживает, что на шлеме нет никаких показателей. Ничего. Это не значит, что отключился гермокостюм, неисправность может быть в шлейфе, подающим показатели на экран шлема. А потом он чувствует запах. Озон, вода и железистая пыль, и ещё чёрт знает что — странная химия, которой он никогда прежде не ощущал и потому не мог подобрать названий. У него пробоина в скафандре. Плоская коробка системного блока расположена на пояснице, а датчики разбросаны по областям загривка и живота. Его так бросало, что повредиться могли любые составляющие в случайном порядке. Он поднимает запястье, чтобы увидеть вспомогательный экран. Тыкает, активируя, и тот начинает слабо светиться, изредка погасая. Возможно, батарея тоже повреждена. Нужно торопиться. «Связи нет», — гласит оранжевая надпись. Иво не собирается записывать голосовое сообщения, даже текстовое не собирается — энергии на передачу может не быть, тем более это большой объём, его может исказить буря… Он нажимает на кнопку SOS. Он понятия не имеет, сломалась ли в скафандре целиком антенна, отдающая и принимающая, или к ней просто перебит провод, или же поверхность временно блокирует сигнал, или связь экранирует буря… Но если проскользнёт хоть секунда связи, костюм должен успеть отправить столь короткий сигнал. Хотя вряд ли такое возможно. Трудно представить, насколько мала эта вероятность. Иво не может заставить себя надеяться на чудо даже сейчас, когда это помогло бы не пасть духом. Значок GPS-навигации по спутникам тоже не горит. Скафандр не видно через магнитные облака и электрические помехи. Или даже через сам песок, из чего бы он ни состоял… А может… Иво включает фонарь, встаёт, пошатываясь, и подбредает к интерактивной панели вагончика. Даже при слабом свете он видит, что она не просто неисправна — она совершенно расплавлена прошедшей через неё молнией. Нет, он не пошлёт сигнал через капсулу. Его мысли несутся вперёд, перебирая варианты один за другим с бешеной скоростью. Умом он понимает, что находится в состоянии шока. Наверняка и половины боли не чувствует, и много чего ещё. Но это ему только на руку. Он не может остаться и отсидеться в капсуле, дожидаясь спасателей. Во-первых, если SOS не отправлен, его не найдут. Во-вторых, капсула больше не герметична и не защитит его от холода, не снабдит кислородом. Ему нужно выйти. Либо найти место, где связь установится, либо найти путь обратно к эстакаде. Но сможет ли он увидеть её огни в такой пурге? Логичнее будет дождаться, пока она хотя бы немного стихнет, а видимость станет лучше. Как долго будет бушевать буря? Нет, куда важнее — имеет ли он возможность пережидать её. Иво никогда особо не копался в меню скафандра, не было нужды: обычно система выводила нужное по просьбе прямо под физиономию, но теперь остался один лишь наруч. Он читает показатели состояния гермокостюма по всем оставшимся датчикам и медленно выдыхает. Нет. Такого просто не может быть. Он не мог попасть в такую ситуацию! Ведь это… конец. Если бы он остался под защитой Колыбели, не рискнул выйти наружу, то спокойно послал бы сигнал бедствия, и… Возможно, радиация не убила бы его за то время, как улеглась бы песчаная, начинённая молниями вьюга. А эта зашкаливающая радиация, этот нечеловеческий холод и бедная кислородом, наверняка ядовитая атмосфера — убьют его абсолютно точно. Он не теряет сознания лишь потому, что его концентрация стала чуточку выше, так как воздушные массы пришли с полюса, где в океаны бьют бесконечные молнии. ИИ ошибся. Недооценил силу стихии и её молниевого шквала. Иво должен был отсидеться, а не ломиться, как идиот, в нарушение всех правил. Он не может ждать. Нужно попытаться найти дорогу к эстакаде или к куполам, уж их громаду невозможно будет не заметить. Стеклянная сотовая стена до самых небес… И она должна светиться, верно? И эстакада должна… И у Колыбели тоже есть прожекторы. Его не могло отнести от монорельса слишком далеко, он пройдёт по бороздам в земле. Да. А потом вдоль трассы дойдёт до границы куполов. Вполне осуществимый план, верно? Иво косится на показатели костюма. Если ему хватит времени. Деформированная дверь аварийного выхода поддаётся, и он выбирается наружу. Порыв ветра едва не сбивает его с ног. Песок, снег и ветер хлещут по скафандру, заставляя наклоняться то в одну, то другую сторону. Луч фонаря теряется в мешанине, пробивая едва ли метр. Иво пробирается практически наощупь, обходя капсулу. А ведь если он не отключит свой свет, то не сможет заметить дальние огни или сияние. Он взбирается по отвесному каменистому склону из котлована, куда скатилась капсула. Нужно идти по следу. Он должен начаться где-то здесь. Лёгкий морозец уже пробирается под обшивку скафандра. Иво старается забыть, сколько нагревательных элементов у него осталось, насколько хватит воздушных фильтров, насколько хватит энергии всё это обеспечивать… Или быстрее электронику погубит внешняя радиация? Приборы не рассчитаны на такое. В голове оживают слова робота — «повреждение любой защиты — смертельно». Да даже если бы он взял с собой десяток человек, то как бы изменилось его положение? Выходя с базы, он понятия не имел, что надвигается такое стихийное бедствие! Он вообще мало о чём подумал. Он мог бы взять с собой запасной комплект скафандра! И что? Переодеться перед ИИ, при температуре минус хрен знает сколько? Вот пробуравленная, неровная земля. Наверное, именно тут тащило капсулу. Ничего не видно впереди, а песок крутится, не давая понять, прямо он идёт или нет. Когда нет чувства направления, нужно сосредоточиться на следах. Под ноги попадаются крупные камни, заставляя спотыкаться. Он идёт, а в ушах шумит песок, где-то неподалёку (всё равно пронизывающе до костей) гремит гром, но он больше не видит вспышек молний. И совсем тихо по сравнению с этим где-то потрескивает счётчик радиации. Иво идёт или пытается идти по ямкам, бороздами и углублениям. Останавливается и вздыхает. Невозможно обманывать себя вечно. На пустой надежде не выживешь: здесь вся местность изрыта. Он понятия не имеет, как выглядят следы волочения капсулы. Он присаживается, чтобы глянуть на поверхность земли. Это стылая, безжизненная, безводная местность, невозможно определить, как давно сделаны были эти следы. А все острые углы мгновенно стёсывает позёмка. Когда-то давно по этому полю ездили машины, формируя фундаменты куполов и доставляя материал. Сюда скидывали лишнее, формируя холмы и каменные отвалы. Он не найдёт следов, и вряд ли он способен определить прямую, по которой несло кабину от эстакады. И вообще, ещё не факт, что несло по прямой, вертя вокруг своей оси. Самая опасная часть бури, её штормовой фронт, прошла вперёд, иначе его точно так же бы закрутило и подняло над землёй. Но в любой момент обстановка могла стать хуже. Может, стоит сделать запись на носители костюма? Сказать тем, кто его найдёт спустя годы, кто он и откуда, что он сделал? Но сохранятся ли записи в такой среде? Они деградируют от воздействия радиации довольно быстро. Кожухи на них только внешние, не внутренние. А тело человека поглощает радиацию, как губка, из сочащегося внутрь костюма воздуха. Кто мог похвастаться тем, что дышал здесь? Вдыхал этот смертельный запах звёзд. Иво делает несколько шагов и упирается в почти отвесную стенку каменистого холма. Пытается обойти, но холм всё не кончается. Может, он вообще бесконечный, как стена, и его нельзя обойти. Или маленький — тогда он будет нарезать круги вокруг него, так и не поняв этого. Найдя более пологий и удобный подъём, Иво забирается наверх. Это опасно. Выше окружающих холмов не стоит забираться — ударит разряд, в костюме полно металла. Но иного выхода нет, здесь он так и так погибнет от воздействия чего угодно. Во рту давно пересохло, он устал и давно ничего не ел. Если концентрация кислорода снизится ещё хоть на долю, из-за гипоксии усталость станет попросту невыносимой, его начнёт непреодолимо клонить в сон. Наступит момент, когда его выключит просто автоматически, и ни о какой силе воли здесь не будет идти речи. Забравшись на самую верхнюю точку, насколько ему показалось в слепящих тёмных струях метели, он берёт камень, отмечая первичное направление своего движения. Гасит фонарь, поворачивается вокруг своей оси в надежде разглядеть свечение или огни. Весь горизонт пронизан резкими туманными вспышками, в какую сторону не посмотри. Молнии… Молнии… Может быть, одна из них блеснёт о поверхность куполов? Считая время от вспышки до грома, он отслеживает, насколько они далеко от него. По их силуэтам сквозь песок невозможно определить, близко ли они или далеко. От случайной молнии никто не застрахован. Рискуя, Иво стоит опасно долго, вглядываясь в пространство, ища блики, какие-то постоянные точки света в местах, где молний было меньше. И вдруг замирает, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть. Что за горизонтальные отблески проглядываются через вихры непогоды? Это же эстакада! Он бросается вперёд, насколько позволяет местность, спускается с верхушки первого холма, сразу поднимается на верхушку следующего, соединённого с этим в гряду. Тяжело дыша, он снижает темп, спускаясь на более ровную местность, лежащую впереди. Сияние всё ещё видно. Он идёт ещё несколько десятков минут, фонарь впереди пробивает едва ли два метра, что уже лучше, чем в начале. И вдруг перед ним вырастает очередной навал камней и грунта, высокий и отвесный. Уже понимая, что произошло, Иво гасит фонарь. Горизонтальные отблески всё ещё видны. Это неисправная полоска на экране его шлема. Он всё это время шёл в неправильном направлении. Он окончательно потерялся. Хотя у него и так не было никакого направления изначально. Никаких шансов при нулевой видимости. Как можно придерживаться направления — без компаса, без вообще каких-либо ориентиров в пространстве, без приборов навигации, без карты? Он идёт наугад. Это хуже, чем потеряться в лесу. Это как потеряться в океане. Он никогда не видел настоящий лес. Никогда не видел океан. Он видел лишь каменную пустыню и песчаный, ледяной шторм над ней. Теперь совершенно всё равно, в какую сторону он пойдёт. С тем же успехом он может просто сесть и не двигаться. Но если сядет, то потеряет последние крохи тепла. Движение будет согревать его какое-то время. Он не хочет замёрзнуть так. Пусть это случится тогда, когда он уже ничего не будет соображать от переохлаждения и интоксикации, от прогрессирующей гипоксии. Он не хочет осознавать момент, когда ему придётся сдаться. Его не найдут спасатели. Пока не утихнет буря, пока кто-нибудь не догадается, где его вообще нужно искать, пока выделят отряды прочесать местность… пройдут минимум сутки. Иво сомневается, что у него есть хотя бы пара часов. Его руки уже холодные как лёд. Не так давно он хотел прыгнуть в холодные чёрные воды. Это право человека — выбирать момент и способ. Не должно быть против его воли, внезапно — это попросту несправедливо по отношению к мыслящему, осознающему себя существу. Он отдыхает немного, прислоняясь к высоким камням, почти отвесным, как стена. Встать после того, как сел, вряд ли получится. Накапливающееся гипоксия постепенно даёт о себе знать. Системы гермокостюма постепенно теряют заряд и выходят из строя. Светится воздух — это пляшет в нём у земли радон, выбитый молнией из-под земли. Искрится, переливается вместо снега и инея. Или ему кажется и это дефекты зрения, искры в глазах от кислородного голодания? «Критический», — мигает красным наруч. ИИ о них позаботится. Он проследит, чтобы каждому воздалось по делам и трудам его. ИИ не делит людей на касты, на красивых и некрасивых, на благородных и низших, на достойных и недостойных. Если его не научить, не превратить в копию гнусного оценщика-человека. А этот ИИ — не научить, не переделать. Он возвратит утерянное, знания и технологии. Иво не верит в светлое будущее. Но, по крайней мере, сейчас они будут в порядке. Пожалуйста, спаситесь. Улетите отсюда! Птенец слишком долго сидел в гнезде. Иво отталкивается от каменной стенки и идёт вперёд. Сверху летят спутники, огненными струями раскрашивая небо. Метеориты пробивают атмосферу, и параллельными дугами освещают небо. Успевай загадать желание. Яркие звёзды расплываются перед глазами. Вот какое оно, небо без куполов? — Капитан, куда вы идёте? — Навстречу волнам. Ему мерещится, что его пеленгует Колыбель. Голос так похож и иллюзорен. Он открыл рот, чтобы ответить? Всё занемело от холода, и он не может двигаться, он дико устал. Лишь ноги передвигаются, словно обладают автономией, как мышцы сердца. Он видит голубоватое сияние, проплывающее по бокам узкой тропинки на перешейке высоких гряд. Это галлюцинации, да? Это огни святого Эльма на остриях камней. Трущиеся о них песочные вихри создают электрическое напряжение. Зачем он вообще идёт? Почему он идёт? Пробирается по изрытой местности. Если он остановится — тотчас же умрёт. Он знает, ему придётся остановиться. Рано или поздно он потеряет сознание, упадёт в морозный сон и никогда уже больше не проснётся. Он видит задержавшийся в плену между камнями снег. Он видит голубые волны позёмки, накатывающие на песок и округлую гальку. Гребешки пены на бирюзовых волнах, свет, проходящий сквозь воду насквозь, когда она поднимается вверх в извечном циклическом движении, чтобы упасть на жёлтый песок. Шум огромной воды не похож ни на что на свете. Она солёная, а не пресная. Тёплая, а не холодная. Она звучит совсем по-другому, не как чёрные волнения залива Хендрика. Он ступает по мягкому слою хвои и прошлогодних листьев, почти проваливаясь в него. Прохладные листья огромных деревьев гладят его по лицу. Он дотрагивается до красно-коричневой коры, нагретой солнцем — она пахнет чаем и горячим сладким лимоном. Острые, пышные кусты шиповника качаются на ветру. Их розовые цветы благоухают так чудесно, как может пахнуть только живое растение. Он видит маленькие деревянные домики, притулившиеся на зелёном склоне горы. Высокогорные луга впитывают бесконечные лучи солнца. Он видит стада пёстрых животных на пастбищах, рогатых, с четырьмя ногами. Он видит стаи длинноногих птиц, на закате взлетающих с розового озера. Он видит плантации ярко-красных цветов — длинные полосы, уходящие за холмы. Глубокая, непрестанно движущаяся бирюза, пронзительный голубой и синий — до самого горизонта. Океанские волны бьются о его щиколотки. Какие-то большие чёрно-белые животные вдалеке прокладывают себе путь сквозь течения. Он всё ещё идёт? Он спит?