Redemption blues

*** Ирвин представляет, как живо трясут сейчас дознаватели райнеровских коллег по работе, как воодушевлённо дрючат его начальника и главного смотрителя института. Обвиняют в соучастии и поставке материалов, пытаются найти следы вещества и его образцы. Но даже не имеющий к этому прямого отношения Ирвин понимает, что доказать и найти ничего не получится. Доказательств нет никаких, никакой связи. ЭВМ и лаборатория смачно рванули, не оставив ни единой зацепки. И в остальном доме ни следа. Его собственное имущество обшманали с собаками в первый же вечер. Понимающе-извиняюще разводили руками: «Прости, брат, таковы правила». Всё делалось на случай, если преступник без его ведома что-то у него спрятал. А он и спрятал. Только никто не нашел. Допрос был быстрый, ёмкий, в тот же день. Он не очень помнил, что отвечал. Его отпаивали лекарствами и выглядел он жальче побитого котёнка. Сочувствовали. Дескать, он этого омегу любил, а тот оказался вот кем. А упрямый альфа, ослеплённый любовью, всё ещё верит в его невиновность. Никому и в голову не пришло начать его подозревать. Ведь он же гвардеец. С прекрасным послужным списком и положительными рекомендациями от коллег и руководства. Разве что туповат. Прост, как две монетки. Такой не смог бы разыграть такой спектакль, даже если бы очень захотел. Он обыкновенный глупый влюблённый, обманутый коварным омегой. Все видели кучу кино и сериалов, - конечно же, очень жизненных, - которые начинаются и заканчиваются точно так же. Какие сомнения? Злонамеренные омеги вечно обманывают простодушных альф и бет. Но никак не наоборот. Разве что очень редко, в порядке исключения. Да и какой альфа в здравом уме будет поддерживать организацию с подобными целями? Он что, враг сам себе? Иво сказал: «Это весело, когда люди, активно насаждающие стереотипы, призванные контролировать определённую часть населения, сами же напарываются на них». Поэтому, когда в начале третьего дня предварительного заключения, Дитмар пришёл и со слезами на глазах спросил: «могу я с ним увидеться?», никто не поразился и не запретил. Ему подписали пропуск в изолятор и разрешение на посещение. Держа файл закреплённым на пока свёрнутом экране планшета, Ирвин идёт в сопровождении полицейского-провожающего. В этой части тюрьмы содержатся подозреваемые до самого суда. Если они оказываются виновными, то их переводят на вторую половину – в настоящую тюрьму. Она разделена на ярусы по строгости содержания. А специально для Райнера расчехлят ту самую комнату смерти, где делают смертельные инъекции. Суд… Какой это будет суд? Фарс. Травля тигра в Колизее. Ирвина впускают в традиционно пустую комнату для свиданий. Стена прозрачного пластика делит её пополам, даже общий стол поделён. Они не смогут дотронуться друг до друга, будут только слышать приглушённый голос напротив. Через пять минут приводят Райнера. Оранжевая роба, цвета корки незрелого апельсина. Он держится ровно. Может, идёт чуть более медленно и мягко, чем обычно. Будто боится потревожить раны или же получить порцию дополнительной боли от неосторожного движения. Райнер садится на стул, и охранник прикрепляет дугу его наручников к столу. Всё записывается, всё снимается на камеру. Свидетелям необязательно присутствовать, и тюремщик уходит. Глаза омеги не тусклы и не измучены. Они действительно такие, словно у него что-то болит, неостро, но неотступно, и он не считает нужным это показывать. Он будто вынырнул из болотной топи, в которую, он знает, ему вскоре придётся вернуться. Райнер окидывает альфу непродолжительным цепким взглядом, и предпочитает перевести его на свои стальные браслеты. Не опуская подбородка. Райн ещё не может определить, что сломается первым – зубы об него или он сам. В любом случае, он выбрал быть храбрым, пока его разум ему служит. Ирвин не замечает синяков на участках открытой кожи. Конечно, тюремщики прячут все следы под одеждой и не трогают лицо и шею. В крайнем случае, как сейчас, небрежно замазывают синяки тональным кремом. Припухлости остаются. - Здесь все прослушивается и просматривается, - глухо произносит Ирвин, приложив определённые усилия, чтобы заговорить первым. Иначе так бы и молчали. Но ничего другого на ум не приходит, кроме этого очевидного факта. - Естественно. Ирвин был свидетелем, как иногда в уравновешенном взгляде Райнера внезапно вспыхивал порох гнева, истинной природы которого альфа понять не мог. И, глядя сейчас туда, на затаившийся огонь под пеленой физической боли, он понимает природу этого огня. Он не бессмысленен и абстрактен. Маски сброшены. Всё, что омега говорил, не было пустым сотрясанием воздуха. Он действовал постоянно и не останавливался ни на секунду. Омег приучают жертвовать собой, начиная с колыбели, и Линдерман возвёл этот навык в абсолют. - Я пришел сказать, что понятия не имел о том, что ты занимался тем, в чём тебя обвиняют, - Ирвин художественно сбивается. - То есть они предполагают, что ты занимался... Поверь, я виноват только в том, в чем признался. - Хорошо, - помолчав, сухо роняет Райнер. – Будем считать. Это всё? Пришел, только чтобы защитить свою шкуру, умыть руки, избавится от мук совести? Нет, не за этим. - Как ты себя чувствуешь? – вновь пробует он. - Сносно. - Они тебя били? Я вижу, что да. Пару раз даже попали по лицу. У робы длинные рукава, но широкие, и я вижу багровые следы вокруг запястий. Жесткие веревки или наручники оставляют такие, только если специально дёргать, натягивать или сильно затянуть. Что под остальной одеждой… боюсь представить. Законом запрещено так обращаться с тобой. Я поговорю с начальником тюрьмы как альфа с альфой. Райнер разглядывает его с лёгким интересом. Не дождавшись ответа, Ирвин продолжает: - Я боюсь, как бы в голову им не пришло что хуже… Часто достаточно одного предположения о вине, чтобы перестать считать человека человеком. Тем более, при таком громком обвинении… - Ты считаешь меня невиновным? – лучше бы Линдерман продолжал разглядывать наручники, чем смотрел бы на него так пристально и прямо. - Или считаешь, что то, чем я якобы занимался, не является преступлением? - И то, и другое. Поверь, я не настолько дурак, чтобы верить, что это яд. Какие деньги за следующую дозу можно стрясти с мертвеца? - Сидживальд, - без предупреждения выплёвывает Райнер и любуется произведённой реакцией. Это звучит, как выстрел под каменным куполом. Вечный выстрел, что будет гудеть в ирвиновых мозгах до самой кончины. Ведь это не были враги, которые сделали плохо ему или его семье. Дитмар напрягается. Конечно, до Райна снизошло понимание в тот момент, когда он узнал о его гвардейском настоящем. Как и прежде, неизвестно, что следует ответить на эту претензию. На это ничего не скажешь и никак не оправдаешься. - Мне не нравится убивать людей, - в итоге выдавливает он из себя. Воспоминания вызывают лишь бессильную злость. - В безликой толпе убивать проще. Это его работа, и ему не страшно ударить человека. Сильно ударить. Выстрелить в разбушевавшегося преступника – в ноги или на поражение. - Воевать можно только против тех, кто защищается, - мрачно объясняет Ирвин, переплетя пальцы между собой. - Максимум, что можно делать с гражданскими – перелом, сотрясение, лёгкое ранение в конечность. А после того случая гвардия не досчиталась 30% своего состава. Люди не выдержали и ушли. Ещё примерно 10% ушло в загул, в наркотики и выпивку. Их замучились лечить. У большинства приёмы психологов два раза в неделю. Потому что в нашей колонии никогда не было войны. Никто не хотел этого делать. Всё это словно в полусне, потому что нарушить приказ невозможно. Это не рядовое событие или задержание. Мы чёрствые, но не до такой степени. Потом ты остаёшься один на один с этим. У кого нервы крепче да склонность к насилию, те выдержали. Кому-то наверняка даже понравилось. Но мы не росли на воспоминаниях о прошлых войнах. В большинстве своём мы не умеем убивать безоружных. Своих. У нас нет внешнего врага. Эти люди не были врагами. Гвардия этим поступком словно убила сама себя. Ведь кто мы теперь в глазах людей, наших семей? Палачи, с которыми нельзя иметь дела, как с сумасшедшими. В гвардии остались либо бессовестные головорезы, которым на всё наплевать, либо люди, которым некуда идти и которые надеются на то, что бойня не повторится. Райнер слушает его, чуть опустив подбородок в знак интереса. Ни скепсиса, ни злости. Он… верит ему? Когда Ирвин останавливается, выдохшись и физически, и эмоционально, омега спрашивает: - Когда снова прозвучит подобный приказ, чем это обернётся? - На мой взгляд, гвардейцы послушаются снова. Райн хочет что-то сказать, но Ирвин быстро продолжает: - Если никто не возразит первым… Дело в том, что никто не хочет, чтобы его объявили нарушителем приказа. Это преступление. Так называемая «чёрная пометка» в личном деле. О карьере и службе можно забыть. То есть, иными словами… Чтобы встать и сказать нет, гвардейцу требуется больше мужества, чем для убийства невинного человека. Они боятся наказания сверху. Наказания, которое будут исполнять их же бывшие друзья. - А что произойдёт, если откажутся все? Есть у вас в кодексе пункт на эту тему? - Нет. Такого никогда не было. Инструкций нет. - Ясно. Ирвин отлично понимает скрытый подтекст этого разговора. И от того, что в кой-то веки он что-то понимает, неозвученное и неуловимое, ему становится не по себе. Он с тревогой гадает, поняли ли подслушивающие? А если поняли, то что именно? Они примутся следить за ним, заподозрят в соучастии? Или по-прежнему будут глядеть сквозь пальцы, недооценивая? Ведь до сих пор они не поймали никого из соратников Райнера. Неужели не только осведомитель, но и сами полицейские попросту не предполагают, что система омег будет способна функционировать, лишившись головы? Почему они уверены, что омеги будут настолько деморализованы и разобщены, настолько глупы, что не смогут собраться, если не будут получать прямые приказы? Тогда, скорее всего, этот осведомитель не долго обретался в их системе. Повертелся пару месяцев, чтоб выйти на главаря, сдал, получил деньги и быстренько свалил. Не разобравшись. Потому что - это всего лишь омеги, что они могут? Кричать и закатывать истерики? - Ты меня ненавидишь? – угрюмо и тихо бормочет Ирвин. - Ты сделал для меня что-то хорошее? Риторический вопрос. Можно и не отвечать… ничего особенно хорошего. Секс? Им, вообще-то, двое занимаются. Зато зла наделал предостаточно. А если бы Линды не было? Он не сделал ни единого поступка, чтобы компенсировать прошлые. Так что его единственный шанс – сейчас. Но не из-за того, что Иво или Райнер попросил. Не затем, чтобы очистить свою совесть и почивать на лаврах. Ведь Линдерман прав. И его последователи правы, все их слова и попытки. И Дитмар будет действовать, потому что отныне верит в то, во что верят они. Он не способен больше стоять в стороне с закрытыми глазами. - Не для тебя, - шепчет Ирвин. – Для всех… Я ничего не сделал. Заключённый усмехается уголком рта. Он отлично уловил вложенный во фразу смысл. - Я люблю тебя, - торжественно и внезапно оповещает его Дитмар, повышая голос. – Ещё больше, чем прежде. Они поймут, что это всего лишь недоразумение! Глаза напротив распахиваются в вежливом удивлении. И также быстро успокаиваются: фраза была предназначена не для него. Ирвин в жизни так не выражался. - Конечно… - бархатно отвечает Райнер. – Обязательно поймут. Ирвин мимолётно улыбается, и тут же возвращается к делам насущным: - Тебе уже нашли адвоката? Тебе есть, чем ему заплатить? Тот отрицательно мотает головой: - Мои счета заморожены. Приставленный по закону левый адвокат и пальцем не пошевелит на суде. Аааа. Точно. Если какой-то его знакомый адвокат примется за это дело самоотверженно и бесплатно, то его посадят. Да, ему придётся играть восторженного влюблённого ещё усиленнее и убедительнее. - Я скапливал деньги, чтобы нам вдвоём съездить как-нибудь в путешествие, - Дитмар надеется, что со стороны это прозвучало достаточно мило. И при этом со смущением отмечает, что омега видит, что он не врёт на счёт денег. - Я найму тебе адвоката, самого лучшего! Я тебе верю. Ты ни в чём не виноват! «Ты всё делал правильно. Это их правосудие… просто насилие». - Да, мне очень нужен адвокат, - без лишней экспрессии констатирует омега. - Я думаю, согласится не каждый. Только какой-нибудь самый отчаянный, стремящийся к славе энтузиаст, или же самый скандальный. - Это верно… Тебе нужно что-нибудь еще? Я слышал, что можно передать тёплый плед или любимую еду, средства гигиены, книги… Ты же не преступник. Тебе лишь на днях предъявят обвинение. Ну? Райнер закусывает ноготь и на пару минут погружается в отстраненную задумчивость, сумрачно сдвинув брови. Ирвин сидит, как на иголках, боясь, что переиграл. Но и обычной естественности для зрителей будет недостаточно. Он должен быть невинен и туп, аки барашек. Пусть они думают, что он бесполезен для использования и манипуляций. Как такой баран поймет завуалированные инструкции, если и прямые ему надо сказать два раза и медленно? Он же военный. Не шпион. Тем более, он ужасно оскорбится и разозлится, если выяснится, что зря он считал своего возлюбленного ошибочно осужденным. - Принеси мне, пожалуйста, пустой comm с моими любимыми песнями, - наконец, сообщает Линдерман. – Заняться в камере нечем. При желании, я смогу печатать на нём какие-нибудь заметки, если не отберут сразу же. - Они не имеют права. Райн саркастически улыбается: - Право… какое расплывчатое, зыбкое слово. Когда он выходит, провожающий полицейский глядит на него с искренним сочувствием и вздыхает: - Ах, любовь слепа. Насмотрелся я на таких, как ты. До последнего убеждены в святости своих подопечных, даже если доказательства очевидны. Я читал в статье по психологии, эта фаза принятия потери называется «отрицание». Реакция на горе, - полицейский ведёт его по коридору, разделённому несколькими решётчатыми дверьми. - Это нормально, но, пожалуйста, без фанатизма. Мы тебе не враги, у нас работа такая, за выполнением законов следить. - Так и выполняйте закон! – неожиданно сам для себя рявкает Ирвин, останавливаясь и разворачиваясь на полицейского. – Разве закон разрешает вам лупить подозреваемых, как боксёрские груши? Первому, кто ему в трусы полезет, я лично отросшую женилку оторву! При живом истинном вытворять такое с его омегой! Вы в своём уме?! - Тише, тише, господин хороший, - весело поигрывая дубинкой, поднимается с места дежурный у ближайшей двери. – Все претензии – к начальнику управления. На этаж выше. А тут бузить не надо, мы цивилизованные люди. *** - Охраняй меня. Видишь, трясусь, как пинчер в холода, - ворчит Иво, спеша по пустому придонному ярусу. Даже тут, в самом низу, глухой ночью было, мягко говоря, немноголюдно. - От кого охранять? – фыркает Ирвин. - Мне под дых дал в тот раз, значит, и другому сможешь. Ты длинный, и руки у тебя длинные. Как раз. - Мало ли, - ёжится тот, с ушами проваливаясь в шарф. - Нервничаю и боюсь всего. Райончик тот ещё… А чтобы нормально соображать, я должен ощущать себя в безопасности. - Ага. Если бы я сам себя в безопасности ощущал, - мрачно сплёвывает альфа в какую-то кучу ветхого мусора. - Мне всё кажется, что меня жгуче подозревают и следят изо всех щелей. - В глазах общественности ты посещаешь Райнера в тюрьме, и закрутил в качестве утешения интрижку на стороне. Это весьма типичное поведение, потому что с точки зрения общественности Райнера уже не вернуть. Им удивительно, что ты посещаешь, и не сбежал сразу же. - Я говорю, что это остаточная связь истинных. Типа инстинкт не позволяет бросить сразу. Они верят. - А потом затираешь про врождённую полигамию альфа-самцов, и у них пасьянс сходится? - Ну, - шмыгает носом альфа. - Дебилизм. Иво достаёт comm, чтобы свериться, туда ли они идут. Выдыхает, окутываясь облаком водяного пара: - Что ж… а сам-то веришь в это всё? - Я не уверен, что это инстинкт, - отвечает Ирвин, тоже остановившись. - То есть… люди слишком сложные существа, чтобы жить одними инстинктами. Как ты считаешь? Определившись с направлением, Иво сворачивает в очередной переулок. - Я не встречал истинных ни разу, - признаётся Бёллер, обходя какую-то сомнительную лужу. - Хотя, может, я просто не совсем осознаю, что под этим подразумевается. Ведь, несмотря на эту красивую сказку, количество разводов за этот год лишь на двадцать процентов меньше, чем свадеб. Люди постоянно женятся и постоянно разводятся. Но везде, на каждом углу, наперебой рассказывают об истинных. Наверное, всё не так просто, как кажется. - Согласен. Райнер мне говорил не верить всему подряд, что говорят из телека. А лучше вообще – ничему. - О. Мы пришли, - с удивлением отмечает Иво, подходя к ничем не примечательному входу. Судя по заброшенному виду, эту дверь не открывали уже лет тридцать, да и не ведёт она ни в какое интересное место. На нижних ярусах одни технические этажи, полупустые склады с барахлом, дешёвые стоянки с умирающими карами, щитовые да венткамеры. Но в данном случае за дверью должен быть передаточный узел, способный поддержать множественое соединение и параллельно зашифровать его. Пусть ЭВМ Иво такое тоже вполне провернёт, но её засвечивать нельзя ни в коем случае. Двое приглядываются к исколотой и испачканной стене вокруг. Нечто похожее на прямоугольник кодового замка обнаруживается далеко не сразу. От прикосновения замок включается, подмигнув белым огоньком, и выплёвывает проекцию стандартной клавиатуры. Иво поводит занесёнными пальцами, повторяя про себя на всякий случай, а затем выбивает длинную комбинацию для входа. - Ты всё держишь в голове? – ищет подвоха Ирвин. - Мне нетрудно запомнить последовательность из цифр или букв, или звуковых сигналов. Если она не под сотню, конечно же... Датчик перестаёт сиять клавиатурой, и тут же высвечивает сигнал ответа. Раздаётся короткий скрежет – чуть приоткрывается якобы навечно замурованная дверь. - А мне точно можно туда? – не вовремя чувствует мрачные сомнения альфа. - Теперь ты соучастник, - коротко бросает Иво, дёргая ручку на себя. Первым делом Дитмар подавляет рефлекс мгновенно отвести и заломить руку с наставленным на него шокером. Темнокожий омега с густой копной косичек на голове изучает его с долей скептического недоверия. Иво говорит ему, что всё в порядке. Когда они заходят в душный коридор, откуда ведут проёмы в несколько ярко освещённых помещений, негр шокер не опускает, и Ирвина тщательно обшманывает ещё один омега, помоложе и посветлее. Причем детектором жучков он пользуется тоже. - Яйца ему не оторвите, - легко бросает через плечо Иво, без лишних досмотров уходя в комнату дальше по коридору. - Вроде чисто, - сообщает досмотрщик негру, и тот, прищурившись, снимает с шокера всё это время потрескивающую дугу. - Тогда пусть проходит. Ирвин не сердится. Ещё бы ему доверяли! Пусть лучше так, чем полная безалаберность. Самая широкая стена зала усыпана работающими экранами. Большой стол посредине будто украли из кабинета босса, страдающего манией величия, а не погнался он в погоню только потому, что ещё во времена кражи эта гробина безнадёжно устарела. Стол усыпан устройствами ввода и планшетами, вокруг расставлены железные стулья. И вообще, помещение оставляет впечатление нежилого, временного, заполненного теменью и пылью по углам. Всё расставленное оборудование в любую секунду можно быстро снять и перевезти куда угодно. У гудящего куба вычислительной машины толпятся сразу трое. Иво наблюдает за ними, пробуя вникнуть в спор. Сзади снова разово трещит шокер – негр с косичками и его приятель сзади не дремлют. Поэтому, когда негр обходит его и заглядывает в лицо, Ирвин подавляет стойкое желание дёрнуться. - Фельцировский филиал никогда не собирается тут в полном составе, - внезапно поясняет этот бдительный омега. - Запрещено. Один из них, - он указывает пальцем на парня в растянутом свитере. - Генри – дежурный техник на сегодня, второй, Арно, – дежурный связист-кодировщик. А Феликс должен наладить одновременную связь с остальными филиалами и домашними узлами. Мы с моим сыном – охрана. Мартин и Саймон. А ты кто будешь? - Ирвин. Тоже… охрана. Для Иво. - Будем надеяться, охранять ты его будешь лучше, чем Линдермана. - А вот это было грубо! - тут же вмешивается Иво, вспыхнув и отвернувшись от работников. - Я видел его каждую неделю в лаборатории, а теперь там развалины, - непреклонно отвечает негр и губы его сжимаются в одну напряжённую линию. - Да, я… понимаю, - вынужден пробормотать Ирвин. Они все тут на взводе. И немудрено. Как бы он себя вёл, если бы его генерала захватили в плен какие-нибудь варвары с пистолетами? Но даже со скидкой на всеобщую нервозность, Ирвину не нравится происходящее. Попробуй таких буйных успокой, удержи в узде! А вдруг они решат, что Иво слишком мягкий для своей роли? Решат, что Райн ошибся, и избранник совсем не подходит для поставленных задач? Вряд ли они хотят видеть на месте прежнего жесткого лидера кого-то уступающего ему в силе духа. Будет скверно, если в их рядах начнётся разброд. Кто-то начнёт поддерживать своего могучего кандидата в главари, кто-то решит прислушаться к последней воле Райнера… Что тогда делать? - Вот же жопа, - в сердцах бормочет альфа себе под нос. - Ты забываешь одно, - прерывает его раздумья и ворчание Иво, усевшийся за стол с краю. - Мы – омеги. Мы не дерёмся за власть. У нас хорош не тот, кто агрессивнее настроен и имеет больший размер члена, а тот, кто справляется со своими обязанностями. Ирвин устраивается рядом с другом на стуле из холодного плоского железа: - Ты что, мысли мои читаешь? - Это нетрудно, по лицу видно. Поэтому вы, гвардейцы, шлемы и носите, да? Пожалуй, без шуток тут и правда начало становиться мрачновато, и Дитмар усмехается. Иво всегда говорит такие вещи с безобидными интонациями. Разместившийся напротив Мартин одаривает Бёллера странным глубокомысленным взглядом. Плохое зрение у него что ли? Спор связистов, кажется, подходит к логическому концу. По крайней мере, экраны, наконец, подергиваются многообещающей рябью, а Феликс победно вскрикивает: «ну я же говорил!» Иво и центральный связист берутся за планшеты, и зал наполняют бесчисленны писки входящих и исходящих кодов. Все переливается, как куча гирлянд. Когда утомительная церемония приветствия закончена без проволочек, на экранах появляются имена и плоские гистограммы пока молчащих голосов. Иво подтягивает к себе микрофон, откашливается в сторону и говорит: - Филин. Прыжок с вышки. День рождения. – Он делает паузу, словно собираясь с духом. - Цапля. Ирвин едва не прыскает со смеха, но все вокруг удивительно невозмутимы, будто какой доклад им читают. Иво бросает на него опечаленный, наполненный странной тоской взгляд, и Ирвину становится не до смеха. Чтобы что-то делать, не обязательно быть уверенным в успехе - результат зависит не от намерений, а от правильности действий. И эта тоска в глаза омеги – понимание того, с какой неподъёмной махиной им предстоит бороться. Есть легенда о Голиафе и Давиде. В ней одного маленького камешка и смельчака, его запустившего, оказалось достаточно, чтобы сразить гиганта. Всего лишь легенда, она отражает не реальность, а чаяния людей. Нелепая фраза уже не кажется альфе смешной. Это прощание и приветствие. Уход и инициация. Организация, в которой есть ритуалы, не так проста. Филин. Тот, кто бесшумно ловит в ночи, подлетая к земле на мягких крыльях. Цапля. Та птица, что стоит в воде неподвижно часами и ждёт. Её ногу принимают всего лишь за тростинку, а она смотрит внимательно, знай себе выуживает быстрыми уколами длинного клюва беспечных лягушек и рыбок из толщи воды. То, кем обещает быть Иво. И Иво до дрожи боится, что его не примут. Сразу же, стоит ему назваться. Спустя секунд десять с экранов начинают сыпаться условные фразы ритуала присяги, и другие условные имена. Омега, холодными пальцами стискивающий манжеты, переводит дух. Ирвин вдруг почувствовал себя как на собрании индейцев. Ему казалось, что участники перебрали всех птиц, которые только в природе есть, и перешли на грызунов и явления природы. То, что важно для аборигенов, белому завоевателю всегда кажется глупостью и отсталостью. Интересно, а как бы назвали его, гвардейца-альфу? Додумать мысль некогда: голоса далёких людей за экранами смолкают. Что дальше? Иво преображается почти мгновенно. Его лицо становится сосредоточенным и отстранённым, а взгляд смотрит лишь на строчки и пункты мысленных предположений, последствий, выводов и итоговых, оптимальных шагов. Он забывает об эмоциях, что секунду назад грызли его сердце, о беспомощности перед целью и о чувстве ответственности. От неуверенности он переходит к тому, что умеет - к решению многоходовой задачи с сотнями вероятностей развития. Для него это не вызов, как в детстве. Теперь для него это способ жизни. Вряд ли кому, увидевшего этого домашнего, утончённого омегу на улице, пришло бы на ум, что у него нерядовые аналитические способности. - Как вы все знаете, перед самым взрывом Райнер передал последние инструкции и коды доступа одному из нас. Выбор пал на меня, и мой долг сделать всё, что в моих силах. Всё, чтобы вынудить правительство выпустить Райнера из тюрьмы, отменить античеловеческие законы и легализовать Линду. Экраны предупредительно молчат, а Ирвин едва не подрывается с места. Как можно делать такие громкие заявления? О чём он вообще думает? Как он себе это представляет? Он говорит об очевидно невыполнимых вещах. Чтобы это произошло, понадобится либо чудо, либо силы и куча времени, которых у них нет. Он за несколько недель собирается сделать то, что так и не удалось Райнеру за все время, пока тот был свободен. - А теперь я расскажу, как, - недрогнувшим, невозмутимым голосом продолжает Бёллер, словно речь идёт о много раз повторенном эксперименте на уроке химии. Как будто он давно всё обстоятельно обдумал и выяснил. В распоряжении у него было несколько дней, чтобы войти в курс дела и разобраться, как работает организация и каковы её возможности. Иво никогда прежде не занимался подобными вещами. Он не лидер и не любит быть на виду. Тогда что это за сталь блестит у него в глазах? И почему в его голосе нет ни капли волнения? - Я разработал совместный календарный график всех наших действий. Сейчас Феликс перешлёт вам файл. Глядя на него, вам будет проще понять, что я конкретно имею в виду, и в какой временной последовательности идут запланированные события. Побочные ветки намеренно удалены, чтобы при перехвате противник не мог предсказать наши действия, если он нарушит наши текущие планы. Он выжидает с минуту, пока слушащие получают и открывают графики. - Место действия. Тюрьма, в которой содержится Райнер, находится в Фельцире. Соответственно, действовать мы должны именно здесь. Здешняя полиция привыкла разбираться с беспорядками, так как тут часто проводятся чемпионаты. Также это означает, что они больше расположены использовать мирные методы разгона, а не пугаться и идти на крайние меры. Этот факт нельзя упускать из виду. Теперь сами действия. Первое. Обвинительный процесс против Линдермана должен быть взят под контроль и осложнён, отложен, затянут на максимально длительное время. Приблизительно это должно составить месяц-полтора. Линдермана не должны закрывать от нас и журналистов, он должен быть всегда на виду и делать заявления. В том числе и для того, чтобы не подстроили его «самоубийство» и прочее. Он должен чувствовать поддержку, а правительство должно понимать, что обществу не всё равно. Соответственно, мы должны выбрать адвоката из наших агентов и нанять его через Ирвина Дитмара, чтобы избежать подозрений. Имя согласного должно быть названо до конца этого совещания. К рассмотрению деталей дела он должен приступить сегодня, а завтра уже назначить встречу с подозреваемым. Все должны понимать, что промедление смерти подобно. Суду выгодно провести закрытый процесс как можно быстрее. С той стороны экранов слышатся шуршание и посторонние звуки. Феликс показывает «ок», это не связь барахлит. Неужели они уже посылают запросы? Мурашки пробегают по коже Ирвина, и вместе с ними он неожиданно чувствует необъяснимое, совершенно неуместное возбуждение. Кровь начинает приливать к паху медленно, но верно. Господи, стояк, как на старшей школьной ступени! Утешает то, что из-за стола никто не заметит и все слишком сосредоточены, чтобы разбирать, какой именно феромон издаёт альфа в данную минуту. - Второй по важности вопрос, - после минутной паузы продолжает Бёллер. – Лаборатория, пытающаяся разработать антидот. У неё есть ограниченное число образцов Линды. Необходимо выяснить: расположение лаборатории, степень охраняемости и состав сотрудников. На каждого учёного, участвующего в этом, нужно подробное досье. Требуется осторожным способом определить их отношение к делу и лояльность к проводимой политике. В контакт входить, только если будем уверены в положительном результате. На случай, если никого не удастся завербовать, параллельно будет проводится подготовка к диверсии. Вариантов несколько. Диверсия на информационном уровне, направленная на дистанционное уничтожение результатов анализов в служебных ЭВМ или же их намеренное, систематическое искажение. Также, диверсия на уровне железа ЭВМ: вывести их из строя физически. Сюда же относится безвозвратная поломка оборудования и уничтожение образцов Линды. Последний вариант - диверсия по порче сырья или срыва его поставок. Как мы понимаем, самое лучшее – это внутренний саботаж с принципом «итальянской забастовки». Мы останемся в тени. Пусть желающие взять это дело на себя представят свои кандидатуры и планы. Если таковых не будет, я выберу исполнителей сам. Этим ходом мы приостановим принудительную вакцинацию омег и выиграем время. К тому же, это здорово дискредитирует правительство с его голословными заявлениями. Один человек против целой лаборатории. Слишком умный омега, и за решёткой. Стояк Ирвина только усиливается, и всё, что ему остаётся – смириться и мечтать о том моменте, когда ему удастся вернуться домой и уединиться. Чёрт возьми, он гребаный извращенец! Кого ещё, кроме него, может возбудить подпольное собрание инсургентов? Было бы смешно, если бы не было так неудобно. - Параллельно необходимо оказать влияние на общественное мнение. В нашем распоряжении лишь частные каналы и высказывания отдельных пользователей, которые могут получить широкое распространение. Один из отделов должен заняться этим вплотную. Необходимы интервью омег различных социальных слоёв и возрастов. Желательно, чтобы первое время в эфир попадали омеги пожилого возраста, либо уже с детьми. Новая информация должна появляться каждый день и в большом количестве. Должен освещаться процесс Райнера с правильной точки зрения. Мы должны попробовать… переорать их. Свести дело к общественному фарсу. Тем более, среди редакторов, и журналистов, и юристов - полно омег, принадлежащих нашей сети или просто неравнодушных. А вот взломать спутники центрального вещания у нас выйдет только один раз, и пока это время не пришло. - Как так «взломать»? – не выдерживает Мартин. Иво переводит на него тяжёлый, застывший взгляд: - Я имею косвенный доступ к спутниковым системам. И прямой - к технической программной начинке, благодаря которой они на небо взобрались и до сих пор висят. На этот выпад Ирвин забывает дышать точно так же, как удивлённый негр. Серый кардинал. Словно паз в паз вошёл, и не скрипнул даже. Ангел с железными зубами. - Как и в предыдущем пункте, - возвращается Иво к микрофону. – Я жду добровольцев с проработанными идеями. Как можно раньше. В противном случае или в случае промедления назначаю сам, в соответствии с личными делами. Пиликает экран. Иво выжидающе замолкает. - Срок? – осведомляется участник. - Кандидаты с подробными планами предыдущих и последующих пунктов к вечеру следующего дня. Если уже будет получена первичная информация - прекрасно. - Понятно. - Третье, - возвращается к основной линии Иво. - Подготовка общественных протестов. Успешность и массовость этого этапа будет напрямую зависеть от этапа взаимодействия со СМИ. Планируется организовать постоянный палаточный лагерь на площади перед тюрьмой. Очевидно, что состав протестующих надо хорошенько продумать. И конечно, туда должны быть включены наши кадры, имеющие навыки самообороны. Основную опасность в реализации этого плана представляют собой подразделения гвардейцев и полицейских. Самообороны протестующих должно хватить на то, чтобы справиться с полицией. А вот с гвардейцами… у нас есть по меньшей мере один агент в их рядах. Ирвин чувствует, как на нём перекрещиваются взгляды присутствующих. Иво продолжает, не отвлекаясь: - Необходимо пошатнуть лояльность гвардии и полиции, перетянуть их на нашу сторону. Как вариант, вести обработку можно через их семьи, ведь многих дома встречают омеги и дети… Они должны сочувствовать нам, а не воспринимать, как бунтовщиков. Они должны выполнять приказы спустя рукава. Нам доподлинно известно, что они не привыкли к партизанской войне. Они морально не готовы, а правительство и не подозревает об организованном сопротивлении. Если мы отвлечем внимание чем-то громким и очевидным, ожидаемо мирным и прозрачным, вроде этого лагеря, они не заметят остальной тщательной подготовки. Многое в пункте о палаточном лагере будет зависеть от разведки в стане врага и степени жестокости его действий. Ирвин осторожно приподнимает руку, чтобы привлечь к себе внимание Иво. - Можно, я скажу? – шёпотом спрашивает он. – По делу. Бёллер с неохотой передаёт ему микрофон. Ирвин откашливается в сторону и произносит, шалея от собственной наглости: - Говорит агент Ирвин Дитмар. Большинство бывших и нынешних гвардейцев не согласны выполнить приказ об уничтожении снова. Ушедших я попробую уговорить примкнуть к вашим рядам и тоже склонять на свою сторону оставшихся в строю коллег. Я добьюсь того, что гвардейцы не пойдут в атаку. Максимум – они будут стоять рядом и наблюдать. На счёт руководства – их не пронять. Они помешаны на деньгах. Мы можем уничтожить их пособников внутри своих отрядов. Гвардейцы пойдут против гвардейцев. Он возвращает микрофон. - Что ж, всё не так безнадёжно, как кажется. Если работать, - резюмирует Бёллер. – Остался последний пункт. Ультиматум. Общественный ультиматум. Давить на правительство до тех пор, пока они не согласятся на наши требования: реабилитация политзаключённых и Линдермана, отмена варварских законов против омег, легализация Линды и смена дискредитировавшего себя кабинета правительства, целиком состоящего из одних альф и бет. Новый кабинет как минимум наполовину должен быть из омег. По той логичной причине, что половина человечества – омеги. Тишину в зале и по ту сторону связи можно пощупать руками. - Требуйте большего. Требуйте справедливости и мира. Молчащих и держащих язык в жопе людей никто не догоняет и ничего им не даёт добровольно. Мы придём и возьмём всё сами, как наши предки на далёкой Terra alma mater*. Мы будем бороться, как наши… матери. Der Vater - отец, и папа - der Vati. Как привычно. И die Mutter – слово, столетиями не звучавшее на этой бесплодной земле. *** - Я выжат, как лимон…- признается Иво, предприняв попытку устроиться прямо в прихожей. Ирвин поднимает его на ноги. Безуспешно. Передвигаться сам сонный омега отказывается. Альфа чертыхается, перекидывает тушку через плечо и опускает на кровать в спальне. Дом Бёллера теперь не узнать. Двое нанятых работников за день вычистили, вылизали его до кристальной чистоты, а все вещи выстирали и разложили по полочкам. По факту дом оказывается на удивление пуст и просторен, в нем пахнет смолистым деревом и еще чем-то сладким. То ли духами, то ли самим… омегой. Ирвин смотрит на вытянутое распростертое поверх покрывала тело, ноздри его непроизвольно вздрагивают: да, это личный запах Иво. В этой обстановке, когда ничего не мешает его утонченной слабости и не перебивает, он, наконец, становится четким и ощутимым. Совсем не то, что он чуял от него в далеком юношестве. Он и не разбирал тогда толком. Иво приоткрывает веки, ловя в фокус застывшего над кроватью альфу. - Мне завтра на работу. И тебе на работу. - Я знаю, на чем вы с Райнером спелись: вы два трудоголика, которые не планируют дожить до сорока. - Лучшие умирают молодыми. - …но пламя будет гореть вечно. - …и никто не узнает твое имя**. Мечтательная, ностальгическая улыбка появляется на губах Иво. Старая песня, текст которой они до сих пор помнят. - Такого не бывает, чтоб все осталось по-прежнему, – шёпотом выдыхает омега. Ирвин наклоняется и накрывает темные губы своими. Его не отталкивают. Закончив осторожный поцелуй, он отстраняется сам, нависнув над Иво на вытянутых руках. Пепельные брови и светлые глаза контрастно выделяются на темном лице. Он ничего никогда не красил. - Можно? – запоздало выдыхает Ирвин, стараясь не соскользнуть взглядом за ключицу, блеснувшую в широком вороте кораллового свитера. - Не знаю. - Считаешь, это неправильно? По отношению к Райну. – Ирвин прекращает нависать и просто садится на край. - Получится, что это обман. Пока он там, разве мы имеем право на подобное? Если Райнер узнает, он убьёт Ирвина. Хотя... Тут альфе почему-то показалось, что он скорее вооружится бокалом вина, с удобством устроится в кресле и будет с усмешкой наблюдать за их ночной страстью. И наслаждаться. В его стиле. - Полагаю, он заранее в курсе, - высказывается Ирвин. - Иначе бы не столкнул нас между собой. Иво размышляет немного и соглашается: - Наверное, ты прав. Он хорошо разбирается в людях. - Это его способ расстаться. Как будто он понимает, что рано или поздно я уйду в поисках нормальных отношений и нормальной семьи. И решил не мучить меня выбором. Отдать тому, кому доверяет. - Жестоко и слишком предупредительно… Но львиной долей сердца ты по-прежнему с ним. - Как и ты, - усмехаясь, парирует Ирвин. Пауза. Тень улыбки постепенно пропадает с лица вновь задумавшегося омеги. - Ты знаешь, что делал со мною прошлый парень? – серьёзно спрашивает он. Дитмар вспоминает письмо от того ублюдка, что ненароком прочитал. - Всякие гадости против твоей воли? И теперь ты боишься, что тебе будет противно? Кивает. Ирвин возносит мысленную молитву Линдерману, однажды довольно грубо прочистившему ему мозги на счёт регулярного недобровольного секса. «Вот дилдо. Вот твоя задница. Что будет, если я примусь ебать её каждый раз, когда мне взбредет в голову? А при отказе приговаривать «это всё потому, что ты меня не любишь»? Собственно, в тот конкретный раз, когда это пришлось к слову, Ирвин не отказался, и это было потрясно. Вот что значит согласие. - Ну, тогда давай ты ответишь на несколько вопросов. – Дитмар снимает кофту и отбрасывает куда-то за кровать. Он имеет полное право гордиться своим торсом, крупными мышцами груди и подтянутым животом. Так почему бы не воспользоваться преимуществом? - Скажи, я красивее, чем он? - Да, - несколько смущённо отвечает Иво, пытаясь отвести взгляд. - Сексуальнее? - Гораздо. Пора идти в наступление. Дитмар ложится рядом, чтобы между ними осталось сантиметров двадцать. В самой выгодной позе – откинувшись на локти, чтобы выступили напрягшиеся кубики пресса. - Тогда почему бы тебе не потрогать меня? - Потрогать? – почти испуганно приподнимает уголки губ Иво. Но глаз уже не отводит. Ирвин изворачивается, высвобождаясь из штанов и носков. Боксеры пока что оставляет. - Или тебе больше нравится эта часть? – он переворачивается на живот и слегка приподнимает ягодицы в недвусмысленную позу. Взгляд Иво растеряно мечется по его телу. - Ох… - с искренним изумлением выдыхает он. – Ты меня так соблазняешь? - Ага, - широко ухмыляется Ирвин. - Методика пассивного соблазнения. Я учился у лучших омег. Делай то, что хочется. Главное, чтобы это соответствовало твоим желаниям и доставило тебе удовольствие. Только чур не хлещи кнутом. - Да куда мне, - издаёт короткий смешок тот. На этом его неловкость даёт сбой. Иво стягивает свитер. Ворот цепляется за резинку, и увлекает её вместе за собой. Волосы рассыпаются по плечам, как лунное серебро. И почему, ещё день назад, он не казался Ирвину настолько необычным и желанным? Что за магия? Может, вместе с талантом видеть самую чёрную людскую грязь Райнер наделил его способностью видеть красоту на фоне всего этого? Или у него просто выявился занятный пунктик на IQ, как у некоторых на члены – чем больше, тем лучше? Омега тянется и кладёт холодную ладонь на мускулистое плечо альфы. Чуть надавливает, подбирая пальцы, как кот. - Мягонько… - Потому что расслаблено. - Это… приятно, - совсем уж тихо прибавляет омега. Из-за его тёмной кожи определить, покраснел ли он, почти невозможно. Но Ирвин готов поклясться, что да. И переворачивается животом кверху. Рука робко перемещается на округлость мышцы груди, хватается, снова повторяет кошачье движение. Иво целиком сосредотачивается на тактильных ощущениях, и наблюдать за ним – одно удовольствие. А спустя некоторое время он обнаруживает, что под его изучающими пальцами непреклонно встаёт сосок. А на второй нетронутой груди – нет. И, наверное, в этот момент омеге приходит в голову, что использовать только одну руку несколько несправедливо. Чтобы использовать обе, надо сесть сверху. Чтобы сесть сверху – нужно снять джинсы. Что Иво и делает. Когда он перекидывает ногу через бедра Ирвина, его взгляд содержит каплю паники. Когда же он устраивается с удобством и ничего страшного не происходит, он расслабляется снова и пускает в ход требовательные ладошки. Хоть он и просто щупает ради удовлетворения собственного любопытства, кроме как ласку Ирвин воспринимать это не может. Это так нежно и как-то… по-животному невинно, что ли? Он точно не девственник? Или ему действительно не попадалось партнёров с достойными телами? Сам ведь он… очень хорошо сложён и строен. Иво гладит его пресс, очерчивая выпуклости и впадины, кружит вокруг пупка. Он наверняка отлично чувствует, как между его ягодиц набухает член альфы. Но Ирвин ничего не просит и не предпринимает никаких действий, способных испугать омегу, и Иво спокойно продолжает. Облапав на много раз его плечи, бицепсы и всё остальное, он возвращается к соскам. Касается сверху подушечками, прижимает и тут же отступает. Щекочет, оглаживает по кругу, тянет ореолы в стороны. И вот эту игру Ирвин уже выдерживает с трудом. По крайней мере, сдержать шумное дыхание у него уже не получается. Он закрывает глаза. Давление ягодиц на член так приятно, и там так горячо… Иногда есть большой плюс в том, чтобы перестать доминировать и отдаться в чьи-нибудь робкие любопытные руки. Так необычно и сладко… Внезапно его соски сжимают, и неконтролируемый стон удовольствия срывается-таки с его губ. Дитмар распахивает глаза. Видит довольного, смущённого Иво. Омега прекращает терзать соски и ложится на него, обвив шею и устроив голову на широком, удобном плече. Хочет скрыть, что у него тоже стоит? Их тела настолько близки друг к другу, что в этом нет смысла. Ирвин и так чувствует, как и лёгкую влагу, достигнувшую кожи. - Мы можем остановиться на этом сегодня? – дышит ему в ухо Иво. - Мне было хорошо, но я очень устал. - Ага, - Ирвин переплетает руки за его спиной, обнимая и, наконец, прикасаясь в ответ. – Можешь спать прямо так. Мне не тяжело. - Да, я помню. - Альфа чувствует улыбку волосками на шее. – В детстве у тебя на груди спал твой огромный старый пёс. Но всё же переваливается вбок, оставляя на Ирвине только голову с верхней часть туловища, да левую ногу. Через минуту он уже крепко спит.