Redemption blues

*** Дверной звонок, как набат, как раздражённая птичья трель в больнице. Как гитарный перебор, прорезавший изнутри уснувшую вечеринку. Как грубый тычок в больное плечо. К сожалению, инстинкт оказывается сильнее, чем текущее состояния организма, и Ирвин отдирает голову от подушки. Приподнимается на локтях. Мир плывёт, суженый, как облитый кипятком целлофан. Как хорошо, что он в своей квартире, и в ней необязательно видеть всё чётко. Сигнал сообщает о том, что идёт человек, который был здесь от одного до трёх раз. Малый знакомец. А этих малых знакомцев, как собак нерезаных, – от разносчика пиццы до престарелого сторожа со стоянки в самом низу комплекса. Через секунду звук звонка повторяется с уже каким-то посторонними вкраплениями. Глухие «бам-бам». Кто-то ломится в дверь. Но нервы у Ирвина теперь не просто крепкие… их как бы… нет вообще. Как у водоросли. Ему наплевать ровным счётом на всё, и нет вещи, что может вывести из этого состояния - ни прекрасной, ни зубодробительной. Вряд ли бы он испугался приставленного к горлу ножа и предпринял бы какое-то попытки спастись. Кому надо его убивать? Ему насрать на всех, и всем в ответ насрать на него. Веки мягкие, опухшие, кожа на них натянутая и гладкая. Он помнил их такими только в детстве. Слишком сухие, но готовы в любую секунду выжать новую влагу и ещё сильнее усугубить положение. Ресницы все в ночной соли. Дитмар открывает глаза едва ли не физически, как следует растерев. Кто-то не прекращает напоминать о своём присутствии. Пусть подождёт. Он смог встать с кровати, но необходимо натянуть хотя бы трусы. Под ногу бросается холодная бренчащая бутылка, отскакивает к ножке кресла. Боль прилипает горьким слоем ко внутреннему своду черепа. Но, какая бы она ни была, ему она безразлична. Он почти не чувствует. Её наличие лишь помогает отвлечься от мыслей. - Мы под водой, детка, мы под водой… - шепчет он слова песни, хватаясь за панель электронного замка. А в следующую секунду дверь резко распахивается, и ему мощно прилетает кулаком под дых. От неожиданности удара и утреннего тумана в мышцах он не успевает сориентироваться. Его толкает назад, к стене, и передавливает локтём горло. - Врун, обманщик, продажная тварь! Будь ты проклят! Боль от удара в живот теряет резкость, сосредотачивается на шее. Ирвин щурит опухшие глаза. Голос он почти не узнаёт, потому что никогда в жизни не слышал в нем таких пугающих, пронзительных обертонов. Длинный пепельный хвост, кожа оттенка молочного шоколада. Серо-голубые глаза, наполненные праведным гневом, с звенящим налётом ненависти и презрения. Стиснутые в трагическом оскале зубы. - Иво? – хрипит Ирвин, изумлённо поднимая брови. Нет, всё же нашлась в мире вещь, которая смогла удивить его. Такого выражения лица у своего друга он никогда не видел. Иво, ударивший человека, причем не просто пощечиной, а вполне себе таким отработанным ударом – не мерещится ли? Если бы Ирвин действительно перестал дышать, передавленный захватом, наверное, всё повернулось бы иначе. Но он удивлённо выдыхает именем омеге прямо в нос, а это не то, что человек способен выдержать, не надев воздушной маски. Всё-таки эту ночь, бесконечную первую ночь после ареста Райнера, Дитмар посвятил дешёвому спиртному и удушливым слезам. Бёллер задыхается сам и ослабляет нажим. И хотя хватка становится уязвимой, Ирвин не делает ничего, чтобы избавиться от неё. Так и стоит, глядя на отвернувшийся смуглый профиль. - Это не я, - слабо выговаривает альфа. Спустя тягучий десяток секунд ему приходит в голову, откуда все это может знать Иво. Потому что, если бы он не знал, то не набросился бы, реакция на информацию о лекарстве была бы совсем иная. Растерянная. А это… Иво снова поворачивается к нему, строго смотрит в лицо. Приходит к какому-то внутреннему выводу. Морщится и прекращает давить. Отступает на шаг назад. - Приведи себя в порядок, – тихо произносит он. - Сильно похож на алкаша или еще не совсем? - Ты похож на зареванного школьника. - О-ей… Стараясь избегать взглядов в зеркало, Ирвин долго чистит зубы. Безутешно думает, как снять эту дикую опухлость на веках, и в итоге мажет их мятным бальзамом. Выдерживает еще один приступ непроизвольных слез, осознает ошибку и побыстрее смывает. Придется ждать, когда пройдет само. Выпивает антитоксиальное и обезболивающее, и ждет под струей душа, пока они подействуют. Когда он выходит из ванной, в голове проясняется процентов на пятьдесят. Иво сидит в зеленом яйцеобразном кресле, оперев локти на колени, и стискивает левое запястье пальцами правой. Хвост беспокойной змеей сбегает вдоль напряженной, беспокойной спины. Остановившийся взгляд пылает болью, будто он совсем недавно похоронил близкого родственника или возлюбленного. Дитмару почему-то становится его ужасно жалко. - Это не я, - снова повторяет альфа, обозначая свое присутствие и заставляя Бёллера вынырнуть из своих мыслей. – Я не делал этого. Омега поднимает на него тяжелый потускневший взгляд: - Скольких ты убил в Сидживальде? - О. И это знаешь… Откуда? Вы с Райнером познакомились совсем недавно. - Лично – недавно. Вот как. Знакомы заочно.. Неужели он тоже имеет отношение к Линде? А как еще объяснить всё это? Что Иво смог бы рассказать ему о той стороне личности и жизни Райна, в которую Дитмар не был посвящен? Только неожиданное словесное нападение удерживает его от расспросов. - Так сколько? – продолжает настаивать Иво. Какой же он внезапно упрямый там, где обычно давал сбить себя с толку и отвлечь! Ирвин рушится в кресло напротив и пережидает остаточный приступ боли, впившийся в череп. Бормочет с неожиданной усталостью, словно он далеко не в первый раз отвечает на этот вопрос сам себе: - Сложно проследить, где оказался каждый, кого ты задел, после того, как дым рассеялся. В больнице или дома? Я понятия не имею... Но меня не было ни за лафетом пушки, ни в отрядах, что устанавливали растяжки. Спросишь, почему? Потому что меня туда не назначили. Мне повезло, что я не имею отношения ни к артиллерии, ни к технике. Ловит недоверчивый, мятежный взгляд омеги: - Значит, не ты? - А что, больше нет кандидатов? - Ну почему же, есть. Но… - Мы расстались за вечер до, - внезапно признаётся Ирвин, в который раз растирая ладонями лицо. Повисает неловкая, абсолютно беззвучная пауза. Ирвин негромко, через силу, добавляет: - И в тот же вечер у меня не осталось друзей. «Тех» весёлых друзей... Решается глянуть на реакцию омеги. Потемневшие, широко раскрытые глаза Иво похожи на лесные озёра, в серебряную воду которых подали электрический ток. То же внешнее застывшее спокойствие. То же скрытое напряжение. - Пожалуй, я должен рассказать тебе все, и подробно. Старый друг медленно наклоняет голову в знак согласия. *** - Больше не пей. Иво сидит у единственного окна, взобравшись на высокую табуретку около крохотной кухонной стойки. Колени как-то по-подростковому скромно сведены между собой. Ему стыдно за нападение. Ирвин уверен, что он никогда не то что такого не делал - он никогда таких слов не орал. Дитмар хмыкает: - Как будто мне остаётся что-то ещё. Впрочем, сейчас он пьёт самый горчащий и мутный американо, который ему только удавалось состряпать. Он отставляет кружку, отпечатывая чёрный кружок на стеклянной поверхности. - Я нескоро вернусь к нормальной жизни. Эту жизнь мне теперь придётся долго нащупывать… как скользкий камень на дне реки, чтоб на него опереться и перестать тонуть. Иво, до этого повернутый к нему затылком, отрывается от унылого городского пейзажа. - А ты думал когда-нибудь, как я выжил после той травли? Как я себя чувствовал и на что опирался? Вот оно. Тревожная струна. Холодный тон и обвиняющий серьёзный льдисто-голубой взгляд. Тема былых времён не могла остаться нетронутой навсегда. Он извинялся уже тысячу раз, но отлично понимает, что это не может помочь забыть былое. - Ты думаешь, я пил? Или принялся за наркотики? Ирвин молчит. - А это произошло всё-таки со мной лично, а не с кем-то относительно близким. Ирвин выпивает остатки кофе, зерновую гущу на самом дне. Он ждёт, но Иво больше не продолжает. Тогда он говорит сам: - Все это так. Ко мне этот ужас действительно не имеет непосредственного отношения. Но они убьют Райна, и нет на всём белом свете силы, способной их остановить. Смерть – разве недостаточная причина, чтобы страдать и искать болеутоляющее? Иво вздыхает: - Тогда сохрани хотя бы свою жизнь. Если ты хоть раз придешь на дежурство в таком виде, уверен, тебя тут же уволят. - Да, пожалуй, могут уволить, - после паузы выдаёт альфа. Ему вдруг вспоминается старая высоченная лазилка у них в парке. Ему было страшно забираться на неё, видя перед собой только железные прутья и небо. И он всегда карабкался вторым, за Иво вслед. Когда доходит до серьёзного дела, Иво гораздо рациональнее и крепче его, как бы там не казалось со стороны. *** У синтетической шоколадки, купленной в автомате, отсутствует вкус. Иво останавливается, поднимает взгляд к чернильному небу. Знакомые созвездия мерцают тускло. Где-то за кромкой невидимых куполов идёт мелкий полярный снег, как холодная пыль. Слабый, ломкий голос далёкой сирены разбивает тишину и тут же исчезает. Когда он подходит к дому, в окнах не горит свет, хотя Амал должен быть уже дома. В разорённой прихожей с разбросанными ботинками и открытыми дверцами шкафов Иво находит записку, придавленную старой кроссовкой. Он берёт её и, пока не читая, проходит дальше. Мертвенный свет ламп выхватывает груды вещей, сваленных на стульях и диване. Все горизонтальные поверхности покрыты ровным слоем забытой грязной посуды, пустых упаковок и прочего мусора. Почти все ящики демонстративно выдвинуты, их содержимое высовывается наружу, как сухие порванные внутренности. Заглянув в тайник в спальне, Иво не обнаруживает ни одной карточки и коробки с драгоценностями. Он унёс всё. Одна половина кухни занята мешками с мусором. Вторая половина, прежде пригодная для прохода, теперь покрыта слоем посудных осколков и остатками еды из открытого, тревожно пикающего холодильника. Амал разбил последние тарелки, сбросив их со столешницы. К доверху забитой мойке он не решился прикасаться. Толстолистый цветок вынут из горшка и брошен на пол ко всему остальному. Судорожно и отчаянно держится корешками за начинающие высыхать комья земли. Иво наклоняется и подбирает его. Ставит в раковину в ванной, сбрызгивает водой. Силы, как и прежде, покинули его. Нет, не так – они и не появлялись. Сбросив ком одежды с кресла перед ЭВМ, он садится и разворачивает письмо. «Я долго думал, что тебе написать. Может, проклятья. Может, советы о том, что тебе придётся исправить, если ты хочешь получить себе нового хорошего бету или какого-нибудь альфу. Ведь ты весь состоишь из ошибок и недоразумений, которые надо исправить. Когда ты приходишь после своей работы, то ничего не делаешь по дому. Тебе наплевать, что я буду сидеть весь день голодный и в грязи. Ты совсем обо мне не думаешь. Каково мне находиться в этом бардаке? Зачем ты зависаешь на работе так долго, ещё и вечером химичишь что-то у своего ЭВМ? Я говорил тебе сменить работу на что-нибудь попроще, чтобы ты занялся домом. Но ты никогда меня не слушал. Вот теперь кусай локти! Обижался на меня часто. Но даже дураку известно, что кто-то обижается только потому, что хочет обидеться. Так что ищи проблему в себе, в своём кривом отношении и реакции. И ещё ты намекнул мне как-то, что я ничего не делаю и сижу дома. Это оскорбительно, а сказать такое любимому человеку и вовсе невозможно. Ты ведь и так знаешь, что я всё время искал работу! Просто предложенные варианты совсем не соответствуют уровню моей квалификации. Я не пойду мешки грузить. А на прошлых, сам знаешь – был дерьмовый коллектив или же работа такая монотонная, что я на ней тупеть начинал. А в последнее время ты вообще совсем не мотивировал меня куда-либо устраиваться, не поддерживал, не верил в меня. Так что это всё твоя вина. Однажды даже напомнил, что оплатил мне те курсы! Разве так можно? Я сто раз говорил, что отдам тебе деньги, как устроюсь! Просто то дело оказалось не моё. Как я мог понять, не попробовав на курсах? А ближе к ночи, после своей чёртовой работы, ты совсем вялый и тебе наплевать на то, что мне нужен секс и часто. Качественный секс, а не то, что ты даёшь мне полусонный. Ты даже не стонешь! Не показываешь, что тебе нравится. Ты просто бревно! А ведь раньше ты был страстным. Ты меня обманывал, верно? Как это гнусно. Лягушка сбросила красивую кожу. Как ты на хрен родишь мне детей? А если они будут такие же ленивые и меркантильные, как ты? Такие же брёвнышки? Да, вначале всё было по-другому. Но ты изменился. Поэтому я ухожу к тому, кто тоже работает, но у кого чисто. Он энергичен, он улыбается, рад мне и согласен на секс всегда. Он получает от этого удовольствие и стонет очень громко! Не попрекает меня отсутствием работы, входит в моё положение. Понимает, что мне нужны деньги, чтобы закончить новые курсы, которые мне точно подойдут на этот раз. И этот омега красив. Он точно никогда не станет таким, как ты. Надо было ценить, что я тебя выбрал. Больше никто не польстится на такое бесполезное позорище! Ты долговязый, как варёная макаронина, а член у тебя короткий, целиком во рту умещается. Что ты дашь партнёру? Уют? Секс? Потомство? Внешность? Ты – пустое место, бракованный человек, просто ничтожество. P/S: Деньги я заберу в качестве моральной компенсации за потраченное на тебя время. Счастливо оставаться». Бумага выскальзывает из пальцев и рваными зигзагами планирует на пол. Бёллер плотно сжимает губы, закусывая изнутри зубами. Остановившееся на невидимой далёкой точке зрение затуманивается. Захламлённая комната пропадает в глубоких морских водах, погружается на дно. Сморгнув, Иво чувствует, что впервые видит эту комнату, этот дом. Все вещи – чужие, незнакомые, будто он спал несколько лет и вот только сейчас проснулся и посмотрел вокруг. Что с ним не так? Внезапно, необъяснимо сильно захотелось убрать их от себя подальше, всю эту хищную, незнакомую, холодную чуждость, вызывающую противоестественное отвращение… Он не принадлежит ей. Его никогда здесь не было. На этой помойке. Взгляд сам собой падает на интерактивную панель. Погружённая в режим ожидания ЭВМ ярко мигает входящим сообщением. И даже не обычным сообщением, а большим файлом. Судя по всему, тщательно зашифрованным. Он не сразу заметил или оно пришло только что? Омега подозрительно прищуривается и берётся за манипуляторы. Разве узлы не замолчали? Разве не прекратили работу? Что ещё они могут прислать? Огромную прощальную записку? На сегодня с него достаточно этого дерьма. Но надо открыть. Может, это займет мысли ненадолго, отобьёт странный привкус в мыслях и на языке. Тем более, оно пришло прямым каналом: не разбитым, а цельным куском с одной-единственной машины. С чьей? Иво смотрит на условный код отправителя и от шока забывает, как дышать. Он, словно зачарованный, испуганный зверёк, дрожащими пальцами нажимает на файл под названием «Начало». Видео медлит пару секунд и раскрывается на весь экран. - Привет, Иво. Молочно-белые волосы, подсвеченные прямым светом лампы, фосфоресцируют на фоне непроглядной темноты зала за его спиной. Чёрные глаза смотрят прямо в камеру, пылая тем ровным огнём, который не увидишь у него в обычной жизни. Сейчас он – настоящий, сбросивший покровы, почти мистическое существо, способное нарушать непреложные законы бытия. Знающий так много и не боящийся ничего. На его губах блуждает едва заметная загадочная улыбка, как у лиц с древних картин. – Если ты получил это сообщение, то значит меня либо нет в живых, либо я нахожусь в тюрьме, - самым будничным тоном произносит Линдерман. Он собран, как всегда, и сказанное не вызывает в нем ужаса или печали. А ведь он фактически диктует своё завещание. Этот человек сумасшедший. Его нельзя испугать пытками или угрозами. И именно это происходит с ним в тюрьме прямо в этот момент… Иво неслышно выдыхает. - Также это означает, что вся система, вся организация осталась без присмотра и управления. Люди подавлены, растеряны, никто не знает, что предпринять дальше. Главы филиалов рано или поздно очнутся и попробуют установить старшинство. Возможно, начнутся трения и конфликты. Нам не нужен разброд. Те, кто больше всех рвутся к власти - менее всего ее достойны. Поэтому свой архив я отправил лично тебе. Только тебе. В прилагаемых документах вся информация об организации, все управляющие коды, адреса, досье и алгоритмы шифрования. Немалую часть информации я передам устно, через это видео. Тут нет только одного – формулы Линды. Тебе не нужно синтезировать ее, пытаясь повторить процесс. Ты должен будешь управлять. Иво закрывает руками рот, чтобы не завыть, сгорбившись, сжавшись в кресле. Райнер… такой живой, свободный, решительный… и записал это специально для него… Для такого, как он. Почему? - Ты скажешь мне, что вряд ли справишься, - спокойно продолжает Райнер, закинув ногу на подлокотник кресла и чуть-чуть покрутившись. - Но ты скажешь так лишь оттого, что пока не располагаешь подробными инструкциями и внятными объяснениями. У тебя нет исходных данных для решения этой задачи. Но я их тебе дам. Ты умный человек, тебе не составит труда запомнить и понять всё, что знаю я. Ты возразишь, что я ошибся и это не твоя специфика. Что ты не столь компетентен, строг и надёжен в этом вопросе, что ты никогда не руководил людьми. Но, - он поднимает палец вверх. – Мне известна правда о тебе истинном. Мне рассказал Ирвин. Ирвин? Что он наплёл? Что он выдумал? Он говорил настолько хорошие и восторженные вещи, что Райнер поверил в него? В любом случае, это было слишком много лет назад. «А теперь – посмотри на меня! Если бы ты тогда увидел, как я живу, перетаскивая себя изо дня в день, увидел, где я живу… Так почему ты увидел во мне именно то, чего и в помине нет?» - Не твоя вина, что ты забыл об этом на время, - Райнер будто наперёд читает его мысли. Он говорит это всё, как само собой разумеющиеся вещи. Он не сомневается ни секунды. - Однако ты по-прежнему умеешь запоминать с первого раза длинные комбинации цифр, замечать мельчайшие ошибки в расчетах. Думать. Иначе бы ты не работал там, где работаешь. Ирвин говорил, что ты из породы тех людей, которых невозможно сломать внешними обстоятельствами и заставить подчиниться. И что при этом ты слишком добрый и сочувствующий. Слишком многое прощаешь и не даёшь сдачи. Эти две черты разрывают тебя пополам. Ты годами выдерживаешь такие давления, которые уважающий себя человек не должен терпеть ни секунды. Ты думаешь, что все в прошлом. Что все изменилось и в жизни, и в тебе. Что твои мечты не оправдали себя и остались мечтами, разбившись об усталость и грязь бытовых отношений. Неужели у всех омег настолько похожая судьба, что просто ткнув пальцем в небо, Линдерман угадывает? Его слова – больнее всего на свете. Они словно вскрывают корку, под которой гниёт незаживающая рана. А ещё больнее осознавать: чтобы неправильно сросшиеся кости сделать нормальными, их нужно сломать заново и сложить, как надо. - А ведь прежде, в своем исходном коде себя… Помнишь? Ты лез первым на самые верхотуры, в самые тёмные нехоженые места. Какую только летающую, плавучую, ходячую модель вы с Ирвином не пытались собрать из помоечных обломков электрокаров! И разве твоя работа – это не то, чего ты хотел, хотя бы в первом приближении? То, что заставляет чувствовать себя нужным? Ведь ты работаешь в единственном во всей колонии месте, что непосредственно взаимодействует с космосом. Иво утыкает лицом в подтянутые колени, промачивая джинсы брызнувшими слезами и неизбежными соплями. Как же больно… Просто невыносимо. - Слышишь ли ты теперь, как зовут тебя космические сферы? Поют ли они в этот вечер для тебя, как пели прежде? Ты хотел быть капитаном межгалактического крейсера или разведывательного челнока. Ты хотел руководить, вести к общей цели тысячи людей, что, как и ты, отрезаны от прочих ножом вакуума. Ты хотел. А знаешь ли ты, куда направлялся бы этот корабль? Он вёл бы человечество к новому миру. От этой жгучей фразы Иво вскидывает голову, в ступоре удивления забывая о колючей проволоке истерики, сжимающей его горло. - Открой глаза широко, - продолжает Райнер. - Ты же знаешь игру «шахматы»? Противник съел королеву, самую сильную фигуру. И полагает, что победил, принимая тишину за беспомощность капитуляции. Он не помнит о том, что пешка, дошедшая до грани, превращается в ферзя. Враги думают, что достаточно загнать в угол короля, и всё закончится. Но у нас нет короля. А у них – есть. Понимаешь? Мы можем поставить им мат. А они нам – нет. Потому что мы все до единого – пешки. А что произойдёт, когда все пешки дойдут до грани?... Пауза. Иво не замечает, как слёзы останавливаются сами собой. - Я знаю, ты другой, не такой, как я. Но тебе и не нужно быть мной. В данной ситуации нужен иной лидер и иной подход. Отныне я существую для других целей, если всё ещё жив. Я – мишень. Я – Гай Фокс. Меня будут жечь на кострах. Ты все поймешь, мой Иво, ты во всем разберешься и всё свяжешь воедино. Мы приступим прямо сейчас. Надеюсь, у тебя впереди есть свободные десять часов. Ты должен торопиться. Ничего не записывай на свой comm или планшет, и не позволяй никому садиться за твою ЭВМ. Десять часов… Бёллер бросает взгляд на часы: вся ночь впереди и утро. Он возьмёт отгул на один день на завтра. Это важнее. Они должны молиться неведомым параноидальным богам за то, что все запасы и рецепты Линды уничтожены, кроме каких-нибудь жалких остатков, переданных шпионом. А база и ЭВМ не попала в руки гвардейцам и правительству, так же, как сожжены отпечатки пальцев в тоннеле и лаборатории. В эту ночь сон перестал существовать вместе с усталостью, как в те благословенные моменты, когда Иво нырял с головой в новую, многоступенчатую, сложную, но логичную задачу. Его мозг работал так, что от прилива крови покраснели щёки и лоб. Он физически не смог бы успокоиться, если бы захотел. А когда он понимает, что инструктаж подходит к концу, и скоро прозвучит последний, завершающий абзац, - то удушающая, неподъёмная волна печали и тоски накатывает на него снова. Райнер исчезнет, и вместе с ним вся эта неистребимая энергия, которая вдыхала в него жизнь на протяжении этих часов. В носу начинает щипать, и снова подкатывают слёзы. Он нещадно пробует их подавить, и на этот раз ему это удаётся. Райнер ещё жив. Он не из тех, с кем легко справиться. И Иво – не из тех. Нет, с ним не будет всё так просто! Но всепоглощающее чувство потери никуда не девается, как бы он себя не уговаривал. Линдерман на видео сверяется с часами: - Исходя из того, во сколько придёт моё сообщение, сейчас у тебя порядка девяти тридцати утра. Плюс-минус десять минут, которые тебе потребовались, чтобы заметить сигнал. Соответственно, сейчас, в пределах этих минут тебе должны доставить одну вещь. А пока я успею попрощаться. Если мы больше не встретимся… - он сбивается, облизывая губы и отводя взгляд в сторону от камеры. – Если я ни с кем больше не встречусь… Я надеюсь, что всё это было не зря. Для меня будущее ещё не наступило, но знаю, что больше всего на свете я хочу увидеться снова. Райнер прижимает пальцы к губам, целуя. И, приложив к экрану со своей стороны, передаёт поцелуй тому, кто смотрит. Запись обрывается в пустой белый лист. - Он не умер, - повторяет себе Иво, глотая слёзы. – Он не умер. Единственное, что мы не можем изменить – это окончательная смерть. А разве всё остальное неизменно, недвижимо и недостижимо? Почему нельзя разрушить эту крепость ради того, чтобы они не убили его в назидание остальным? Внезапный звонок заставляет Бёллера подпрыгнуть на месте. Всё ещё не отойдя от прощальных слов, он встаёт и подходит к экранчику видеозамка. На нём высвечивается взмыленный, запыхавшийся Ирвин в расстёгнутой куртке. Альфа нетерпеливо переступает с места на место, словно на рейс опаздывает. Он почти впрыгивает в дом, шлёпает по груди Иво каким-то свёртком, заставляя взять. Глаза у него прыгающие, бешеные, волосы мокрые после душа. Он выпаливает возбуждённой скороговоркой: - Вот это тебе! Оставил Райнер. Заорала в моём шкафчике после тренировки. Он мог оставить ее только пятого числа, а это было полторы недели назад! То есть уже тогда он знал, что его сдадут и схватят. Он готовился к этому основательно и заранее. - Но он не смог вычислить, кто же был предателем. - Не смог. Иначе бы не допустил всего этого… - запал Ирвина постепенно сходит на нет, он скидывает куртку, пробует найти место на вешалке и только теперь оторопело оглядывается на окружающий бардак и полный хаос. - Что здесь произошло? – спрашивает он в растерянности. - Не твоё дело, - немного жёстко отрезает Иво, разматывая упаковку. В ней он обнаруживает внешний блок-брикет для ЭВМ, наверняка под завязку забитый программами защит и различных протоколов шифрования. Сердце передаточного узла машины, принадлежащей Райнеру. Копия. Рядом с ней, как близнецы в одной колыбели, лежат бежевые колбаски взрывчатки, опутанные неподключёнными датчиками. Ирвин недоумённо смотрит на подарок вместе с омегой и чешет макушку: - Что это значит? Райн хочет, чтобы ты что-то взорвал? В принципе, я умею, если очень надо… Блажен несведущий... Он так легко сообщает, что готов пойти на преступление, если Райн попросит. Что в его голове вообще творится? Иво поднимает на него острый взгляд человека, который понял, какой ответ ему нужно получить в задаче, и теперь мысленно несётся сквозь череду решений. Как гонщик на залитой дождём трассе, от старта к финишу. - Заминируй мою ЭВМ, а я установлю блок безопасности и разошлю сообщения, - командует он, сорвавшись в зал. - Мы должны спешить. Не стой столбом! *** - Ты тут живёшь? - Жил тут мой парень. А я тут только спал и платил за проживание. - Здесь водятся насекомые? - Почем я знаю. Может быть… Бессонная ночь даёт о себе знать. Ирвин не устал, но валяется рядом за компанию. Как в давнюю пору, когда после занятий у них всегда была уйма времени, чтобы заняться, чем угодно, или просто побыть вместе. Ничего не делая и просто болтая. Экран настроен на центральный канал. Диктор бормочет новости по десятому кругу, чтобы как следует вколотить в умы общественности нужную информацию. «…силами гвардейцев устранена преступная организация. Захвачен их лидер и уничтожена единственная лаборатория. Как стало известно из надёжных источников, центральная машина управления была в доме главаря, а все промежуточные узлы работали на переброску препарата. Теперь они бесполезны из-за отсутствия товара. Начальники полиции сообщают о том, что группировка полностью состояла из омег, и, лишившись головы и возможности получать деньги от продаж, быстро распадётся сама. Уже сейчас она не представляет никакой опасности для граждан». - Сколько стоила Линда? - Она стоила бесплатно, - роняет Бёллер с едва уловимой грустной насмешкой. - Бесплатно? Но это же… – Ирвин рывком садится, чтобы видеть лицо Бёллера. Не врёт ли? Не врёт. - Получается не преступная, а благотворительная группировка! - У нас теперь распоряжаться своей жизнью и телом – преступление, разве ты не в курсе? Не побреешь подмышки – предатель родины. Благотворительность карается смертной казнью. Ирвин переводит взгляд на восковое, деловитое лицо диктора и замечает: - Один плюс. Они почему-то не знают из своих «надёжных источников», что система имела дубляж на случай захвата и может предпринять определённые действия. Они уверены, что всё закончилось, значит, никого искать и додавливать не собираются. Та ведь штука, что я тебе дал, она пригодится для организации? Без понятия, что это, но знатоки у вас ведь знают, как её использовать через твою ЭВМ? Иво медленно кивает. «На днях было созвано экстренное совещание фармацевтических и исследовательских институтов. Они сообщают, что разработка противоядия начата и будет ориентировочно закончена в ближайшие несколько недель». - Слушай, - снова подаёт голос Дитмар. – Райнер поди думает, что материалы, которые он оставил мне, попали в руки врага. Потому что у него есть все основания считать предателем меня, полагать, что просчитался. В каком удручённом он состоянии находится, подумать страшно, один среди надзирающих за ним нелюдей. - Страшно… - выдыхает Иво, будто задумавшись о чём-то своём. - Я не хочу, чтобы на него надели деревянный макинтош. Я буду помогать вытаскивать его. - Он не вернётся к тебе, Ирвин, - прямо и грустно произносит Бёллер, не желая лукавить с другом. - Не простит за тот случай. Даже если ты вытащишь принцессу из замка, то она не женится на тебе. Не удивлюсь, если в итоге окажется, что это она сама убила дракона и взорвала каменную кладку. Уничтожь в себе надежду на прощение и на обладание хоть частичкой его внимания. Райнер очень жёсткий человек и обид не прощает, в отличие от меня. Ты на это согласишься? - Я не смогу делать это бескорыстно, - чешет пробивающуюся щетину на подбородке альфа. - Мне хватает ума в этом признаться. В глубине души я и правда рассчитываю, что если буду стараться, мне будет награда. В виде него. - Я предупреждаю: ты понятия не имеешь, с кем имеешь дело. Те обрывки из новостей, рассказывающие о том, чем он занимался… - Если ты выйдешь протестовать, я никому не дам попасть в тебя или ударить. - Только меня? А других дашь? - Не очень хочу подставляться из-за незнакомых мне людей. - Ты принципиально решил теперь не лгать ни в какой ситуации? Даже если она принесет тебе выгоду? - Это даётся мне с трудом. В такие моменты я ощущаю себя полным долбоё… долбоящером. - Не знаю, поможет тебе это или нет, но большинство альф более дерьмовы именно тем, что тщательно это скрывают, а потом… ой. Омега поздновато спохватывается, прикладывая ко рту ладонь. - Ага, - подтверждает Ирвин, отворачиваясь. - Я сделал то же самое. Альфа вздыхает. Внутри опять приподнимается буря противоречивых мыслей. С Иво так хорошо, даже если они говорят о проблемных вещах. Он всё равно остаётся милым, кротким, симпатичным омегой. А Райнер и мирная жизнь - несовместимы. Иво вот не отказывается от детей. Если снять с него немного занятости по дому, то такой разрухи не будет… Будет идеальная семья, которую Ирвин всегда хотел. С мягким и понимающим омегой, красивым и покладистым. Иво теперь свободен. Так почему бы не попробовать? С Райнером всегда слишком сложно. Это пикантно, да, но долго ли это будет нравиться? Не вечно же так жить? Тем более, он не сможет оставить своё ДНК в веках. Конечно, когда он умрёт, ему будет уже всё равно, и через два поколения его забудут навсегда, однако… - Линдерман... не просто передал мне блок, чтобы я отдал его другим, - тихо произносит Иво, словно решаясь после длительных размышлений и колебаний. - Это не просто блок, а центральный шифровальный узел. Райнер вручил мне управляющие коды от всей организации. Он хочет, чтобы я занял его место. Фактически, с этого дня организацией управляю я. - Что?! Дитмар вскакивает на ноги, по инерции сбрасывая за собой на пол ворох белья и одну подушку. - Ты?! – поражённо восклицает он. Такой мягкий и добросердечный. Нерешительный, неспособный дать отпор, пугающийся собственной тени… и в роли мегеры-Райнера?! - Куда он смотрел, когда выбирал? Иво, продолжая застенчиво, как-то стеклянно улыбаться, указывает кончиком пальца себе на макушку. - Туда. Цель, стоящая перед нами – это гораздо больше, чем освобождение Райнера. Это освобождение нас всех. Более чем половины человечества. Даже такие растяпы, как я, не дают себе права остаться в стороне. - Прости. Я не подумал, когда говорил, - выдыхает Ирвин, приземляясь на диван и постепенно краснея. Мягкий голос. Не жёсткий, не волевой и не ультимативный. Но его слова и чувства, вложенные в них, трогают за живое не слабее. В данной ситуации на первое место выступает ум и точный, трезвый расчёт. Это всё, что нужно. Мозги, способные просчитать все возможные траектории, все варианты стремительно изменяющегося будущего наперёд. Иво на это способен. - Я за тобой, - решается Ирвин и соскальзывает на пол. Он становится на одно колено и прикладывает кулак к груди, как делают в рыцарских фильмах, когда воин присягает новому королю на верность. - Гвардеец Ирвин Дитмар просит принять его под ваш стяг, милорд Бёллер. Иво добродушно улыбается и кладёт смуглую руку ему на макушку, поглаживая. - Каким будет первое твоё приказание? – осведомляется альфа. - Добейся встречи с Райнером в тюрьме. Он должен узнать, что не всё потеряно.