О ТАНЦАХ И О ЛЮБВИ... ЧАСТЬ 2.

****** Эма Градиевский, по прибытии на вокзал, чувствовал себя важной правительственной персоной. Чувство это его не радовало, наоборот, раздражало и злило, так как он не любил привлекать к себе лишнее внимание нигде, кроме как на паркете. Особенно сегодня. Буквально, бредивший с ночи мечтой, как можно быстрее, добраться с вокзала домой - вместе со Стефом! - запереть входную дверь и осознать, наконец, что Стефка рядом, а все самое страшное и тяжелое позади, Эма всё никак не мог приступить к реализации такого замечательного плана. Его непрерывно кто-то дергал. Сначала на перроне почему-то оказались два приятеля - оба стандартисты, из дружественного клуба, уровнем - заметно ниже - хорошо знакомые по бесчисленным мастер-классам и открытым урокам европейских тренеров, на которых он с этими парнями постоянно сталкивался. Здоровались, обменивались ничего не значащими фразочками, переодевались на соседних стульях, вставали рядом "в линию" на паркете. Пожалуй, всё. Не особо и друзья. Радовались они спустившемуся из вагона Градиевскому чрезмерно, жали руки, хлопали по плечам... Внимательно рассматривали, словно ища в его лице что-то загадочное, скрытое. Шутили и смеялись, словом, всячески затягивали момент встречи, что злило Градиевского, потому что каждая минута сейчас для него была на вес золота. Он только порадовался, что рядом нет Стефки, и что эти дурни, непонятно как оказавшиеся на вокзале, его не видят... После всего, что случилось весной, Эма категорически не желал никому показывать Стефана Лиллу, чтобы еще какая-нибудь тварь, прикинувшись его другом, не заморочила Стефке голову. За Стефку он был спокоен - тот, под присмотром Игоря и Стаса, а также Лёшки Сёмина, пытался вместе с ними привести в человеческий вид Машеру, сидевшего посреди перрона на своей сумке, с опущенной головой, вцепившегося обеими руками в волосы и мерно раскачивавшегося из стороны в сторону. Приводиться в человеческий вид Машера не желал, на взывания к его уму, рассудку, терпению, пониманию и ответственности, а также на потряхивания за плечи и постукивания по спине - не реагировал. Только что, у него на глазах, радостная, счастливая мама, встретившая сына после долгих трехнедельных летних сборов, расцеловала Даньку, потрясла его, пообнимала - и повела с перрона в сторону подземного перехода, где находился вход в метро. Данька шел рядом с ней, то и дело оборачиваясь на Макара, в глазах - паника и отчаяние. Но мама, на радостях не замечавшая ни состояния сына, ни его странных подергиваний назад, уверенно тащила его за руку к переходу. Макар смотрел Даньке вслед, пока тот не скрылся в толпе спускавшихся в метро пассажиров. Как только людская масса поглотила родной каштановый "хвост" и серо-зеленые глаза - Машеры не стало. Он просто перестал существовать. Обо всем они договорились с Данькой. Обо всем. И даже планировали, чтобы не расставаться сразу, зайти куда - нибудь пообедать, прямо с вещами... Да и Эма звал заехать к ним со Стефкой - заказали бы пиццу на дом, посидели бы вчетвером. Потом Макар планировал проводить Даньку до дому. Ну, чтобы не так... Не сразу. А на перроне Данилу ждала мама. Данька увидел ее в окно, когда поезд проезжал последние метры пере тем, как замереть в неподвижности... Он сперва не поверил своим глазам, дернулся вперед, всмотрелся - и метнулся по коридору, перескакивая через выставленные в проход вещи и расталкивая людей, в купе Стаса... Где Макар с Эмой уже договорились, что все вместе - вчетвером - поедут к Градиевскому. И Стефка так радовался! Данька влетел в купе, замер на пороге. Все, кто был в купе - Стас, Игорь, вынимавшие из багажного отсека спортивные сумки, Эма, Стефка - замерли в оцепенении. Такую трагедию, такую боль увидели они на этом побелевшем лице с трясущимися губами. Такой ужас был в серо-зеленых глазах. Макару - словно выстрелили в затылок. Он перестал дышать. Он уже все понял - только взглянув на влетевшего в купе Даньку. - Мама! Макар! Там - мама!...Мама! Макар!... - и Данька, давясь отчаянием и ужасом расставания, бросился Машере на шею. При всех. Потому что на перроне - попрощаться уже не удастся. А все, кто были в купе, в пять секунд продемонстрировали номер, который спокойно можно было назвать "Коллективная поддержка", причем выполнили его слаженно, без единой репетиции. Мягкий, плавный Стефка - рывком метнулся в угол нижней полки. Чтобы оставить в проходе больше места, не мешать. Стас - дернулся в коридор, бросив через плечо Игорю - Дверь!. И пока он напряженно рассматривал в окно вагона перрон, ища одиноко стоящую женщину, в дверях купе - намертво, как атланты Эрмитажа - выросли Игорь и Эма, забившие, заблокировавшие собой дверь... Разглядеть за их развернутыми плечами, что именно происходит в купе, было невозможно. Стас увидел, что по коридору, со стороны "корридовского" вагона к нему торопливо, сквозь толпу детей, продирается Володя Курицын. Очки напряженно поблескивают. Брови сошлись на переносице. - Стас! Там - мама Краснова! Даниле надо сказать... - Курицын добрался, наконец, до Кучуна, встал рядом. - Уже...- Стас кивнул головой на купе за своей спиной. - Знает. Курицын заглянул в купе - Эма даже чуть склонил голову набок, чтобы ему было удобнее. За его спиной, в купе № 6, яростно, безумно, до трясучки, как в последний раз в жизни, целовались Макар и Данька. Побелевший лицом, с глазами, полными отчаяния Данька, трясущимися руками цепляющийся за Макара, обнимавший, стискивавший его за плечи - и точно такой же Макар. В углу купе, на нижней полке у окна, глядя на них,замер, как облачное марево, с закушенной губой и страдальчески заломленными бровями, Стефка Лилла. - О, господи... - Курицын отвернулся к Стасу. Снял очки, устало потер переносицу. С силой на секунду зажмурился. Утомленный человек "за сорок". Который сейчас будет решать еще одну проблему, потому что эти, одни опять не справятся. - Не торопи их. Пойду с ней поговорю. Я рукой махну, когда пора будет. И решительно начал протискиваться к выходу из вагона. Он подарил им еще около пяти минут. Рассказывал, стоя на перроне, миловидной, хрупкой женщине, как замечательно Данила работал на сборах, в какой он сейчас отличной форме. Аккуратно сообщил про драку, не упоминая первопричины, в которой они поучаствовали оба... Особо давил на отвагу Данилы, мужество, рассказывал, как мальчик его, Курицына бросился защищать. Сказал, что, первым делом, будет менять Даниле партнершу... Потом к ним подошел Стас. Мама Данилы, конечно, слышала про Станислава Кучуна - и не верила сама себе, что такой именитый тренер благодарит её сына за отличную работу с детьми дружественного "Корриде" клуба... рассказывает о его потрясающем показательном номере, который Даниле для концерта поставил молодой талантливый тренер "Танцевальных надежд" Макар Машера. А Владимир Леонидович стоял рядом и подтверждал каждое слово. За полученные благодаря этим разговорам минут десять, Макара и Даньку почти привели в нормальное состояние. Игорь Адлис с силой тряс Макара за плечи, стукал ладонью ему по лбу, объясняя, что Керчью жизнь не заканчивается. И мальчик - вот он, рядом. И будет рядом! И - ты же старше! Возьми себя в руки. Вас же не по разным странам растаскивают. Всё будет хорошо. А Эма со Стефкой - держали за руки Данилу и говорили ему почти то же самое. Эма еще сказал, что Данила может приезжать к ним в любое время дня и ночи, что их со Стефкой дом открыт для Даньки с Макаром - всегда и круглосуточно. Из вагона вышли все вместе. Впереди - Данька со Стефом. Который даже пошел знакомиться с мамой Данилы и произвел на нее самое приятное впечатление. Макар, зажатый плечами Эмы и Игоря, стоял у вагона, пожирая Даньку горящими глазами. Можно, конечно, было тоже подойти, познакомиться. Но Макар не хотел врать в этой ситуации. Он просто не мог врать. Он хотел подойти - и сказать всю правду. Потому что это - правда. Но Данька был категоричен - мама не поймет! Нельзя!... Маме - нельзя! И Макар - уважая его решение - промолчал. Только стоял у вагона, стискивая руки, а сердце рубило в горле сумасшедший танец. Тут Эму кто-то отозвал в сторону, мама Данилы попрощалась с тренерами, взяла его за руку и повела к метро, подскочил Лёшка Сёмин, с тревогой глядя на Макара, вернулся Стас. А Данька - ушел. Его - увели. И Макар перестал существовать. Он сел на сумку, вцепился в волосы, и хотел только одного - чтобы его оставили в покое! Все! Навсегда. Слишком это всё оказалось... неожиданно. Видя это со стороны, Эма Градиевский с каждой минутой - потерянной на непонятное общение с непонятными людьми - нервничал все сильнее. Он, как никто, представлял, каково сейчас Макару, а, вместо того, чтобы помочь, попытаться хоть как-то поддержать, он тут, с этими парнями, слушает какие-то идиотские шутки и комментарии - как он шикарно выглядит после юга. Выручила, как всегда, Марьяшка. Девчонки - Марьяна и Галя - стояли со своими сумками в некотором отдалении... Они видели всё, что происходило, но рядом с Макаром и Данькой хватало ребят, помочь они реально ничем не могли, поэтому просто - не мешали. Редчайшее человеческое качество. Но, увидев по лицу своего партнера, что до матерных выражений и дальнейшего рукоприкладства остается, буквально, два шага - Марьяна Пугачева, медленно, как атомная подводная лодка, выдвинулась к месту скрытого конфликта. С сумками постоит Галка. Для начала она, щелкнув заколкой, освободила свои волосы, тряхнула головой - и платиновая масса шелковистых прядей рассыпалась по плечам. Потом - презрительно подняла брови и капризно оттопырила нижнюю губу. Это выражение лица Эмка называл точно и хлестко - "Макака, тебе в дождь на губу не каплет?". Выражение противное, но - очень действенное. Потом - как модель - волоча ногу за ногу и шагая правой ногой по линии левого плеча и наоборот, отчего бедра сразу вихляют, осложняя ходьбу, и непонятно, зачем они вообще человеку - подошла к Градиевскому... - Ма-а-а-альчики...А чо это вы-ы-ы ту-у-у-т?...- противный до жути, капризный тон гламурной блондинки удавался ей всегда и на "ура". - Вы-ы-ы чо, Эму встречаете? Вы-ы-ы чо, бегаете за ним, а-а-а-а? И длинными, подкрашенными ресницами так - хлоп-хлоп, в легком изумлении. Эма, глядя на нее думал, что для завершения идеального образа ей не хватало палочки "Чупа-чупса", торчащей из уголка рта. И - причмокивать. А еще думал, что по умению задавать "неприятные" вопросы Марьяшка вполне может разделить пальму первенства с Данилой Красновым. Он, враз успокоившись, даже посмеялся про себя, глядя, как дернулись парни, как напряглись, пытались, нагло косясь, смутить Марьяшку, даже схамить ей - что-то там про "блондинок". Но Марьяна Пугачева - неумолимая, как цунами - на взгляды не реагировала, хамства окружающих не воспринимала, слушала только сама себя, и парни - сломались, не выдержали. После фразы - Эма-а-а-а!...А тва-а-а-и...ма-а-альчики... тебя же встреча-а-а-а-ют?...Может, они и ма-а-а-а-ю сумку дота-а-а-а-щат?...Я за-а-апла-а-ачу..." - парни резко попрощались и ушли, не оборачиваясь. У Эмы осталось странное чувство, что им нужно было что-то еще, но Марьяшка их просто спугнула. Марьяна, сразу же ставшая нормальной, опять сцепила волосы в "хвост", улыбнулась Эме и отошла к Галке. Но день сюрпризов на этом не закончился. Градиевский только сделал шаг в сторону Макара, всё еще сидящего на сумке, как почувствовал легкое прикосновение сзади к плечу: - Простите! Эммануил?!...Эммануил Градиевский?...Можно вас побеспокоить на минуточку? Эма резко обернулся. Перед ним стоял молодой - постарше, чем он сам, лет около тридцати - симпатичный мужчина. Такой же высокий, как Градиевский, худощавый, темноволосый, с приятными чертами лица. Большие глаза цвета шоколада смотрели ласково и внимательно. Синяя фирменная рубашка "поло". Фирменные же джинсы. Отличные белые кроссовки "Найк". Эма Градиевский понимал толк в фирменных вещах. Незнакомец смотрел так ласково и дружелюбно, его выразительные губы так радостно растягивались в улыбку, что Эма не выдержал и улыбнулся в ответ: - Да, это я...Простите...Кажется мы не знакомы? - Бог мой, до чего же я люблю интеллигентных, воспитанных людей! Вы не представляете, с кем иногда приходится работать!...Позвольте представиться - Сергей Мещеряков, Центральное телевидение, канал "Россия", вторая кнопка... - мужчина радостно улыбался, глядя на Эму ласковыми, "шоколадными" глазами. - Вы простите, бога ради, что я так возник - внезапно. Мне сообщили, что вы приезжаете со сборов, сегодня. Я боялся вас потом не перехватить. Назвавшийся Сергеем, так опечалился от мысли, что мог "не перехватить" Эму, что на несколько секунд замолчал, а глаза его стали такими печальными и растерянными - как ребенок распереживался - что Эме почему-то захотелось его утешить: - Ну вы же - перехватили... - и Градиевский улыбнулся. - Да! И вы даже представить не можете, насколько это здорово! - Сергей снова улыбнулся - радостно и искренне. - Я - режиссер, понимаете... У меня своя программа. О бальных танцах. Я видел в мае ваше выступление на Первенстве России...Я хотел бы предложить вам поучаствовать в моей программе. Ну, если вы не против, разумеется... Это может быть очень - очень! - потрясающе интересно! Сергей замер, глядя Эме через плечо, глаза его сияли. Он видел перед собой что-то, явно, не относящееся ни к вокзалу, ни к перрону, на котором стоял. Наверное, он видел, насколько "потрясающе интересной" может быть его программа о бальных танцах. Через секунду он тряхнул головой, словно, приходя в себя, смущенно улыбнулся: - Простите!... Бога ради, простите, выпадаю иногда... Ну так. Я хотел бы пригласить вас на Телецентр - показать студию, обсудить сценарий. Может быть, вы подскажете, как можно сделать интереснее. И, если бы вас все устроило - я просил бы вас стать моим героем...Ну, героем программы, в смысле. И он умоляюще смотрел на Эму глазами цвета шоколада - ласково и внимательно. Эма даже растерялся: - Ну...Я не знаю...Я не думал об этом... Хотя... Посмотреть, наверное, можно. Сергей обрадовался - искренне и по-детски: - Посмотреть!... Конечно, сначала только посмотреть!... - он даже руками всплеснул, потряс ими в воздухе, посмотрел на них в недоумении, фыркнул и начал рыться в барсетке. - Вот, моя визитка. Пожалуйста! Я вас умоляю!... Позвоните мне завтра - в любое время! Я буду ждать!... Договоримся, когда вам удобнее! И - еще раз простите, что так вас поймал, с поезда. Не смею мешать!... Только позвоните, Эммануил, ладно?...Я буду ждать!... Честь имею! Он резко кивнул головой в офицерском поклоне, еще раз улыбнулся Эме - радостно и с надеждой - и, развернувшись, решительно пошел по перрону в сторону вокзала. Парень, которого он искал, оказался на удивление приятным, вежливым и, при ближайшем рассмотрении - очень красивым. В мае, на Первенстве он выглядел презрительно-высокомерным и печальным. Сергей тогда даже не стал к нему подходить, хотя идея передачи уже жила. Нет, очень приятный этот Эммануил. Главное, чтоб он завтра перезвонил. И - хорошо бы с ним познакомиться поближе. Приятный мальчишка. Эма так и стоял на перроне, с визиткой в руке, глядя вслед уходящему Сергею... - Эмочка... А кто это был? Сдержанно-напряженный голос. Эма вздрогнул и обернулся. Рядом с ним, внимательно глядя ему в глаза, стоял Стефка. - Это?... Режиссер с телевидения...Он делает программу о бальниках... Предлагает на телецентр сходить, в передаче поучаствовать... - Эма, сам не понимая почему, вдруг испытал какое-то странное смущение... Он словно оправдывался перед Стефкой... Непонятно за что. - И ты пойдешь? Ответить Эма не успел...Чья-то рука легла ему на плечо. - Я правильно понимаю, что у вас - все хорошо? Эма и Стеф одновременно повернули головы - перед ними, застенчиво улыбаясь, стоял Виктор Мохов. Витька! Эма почувствовал, как горло перехватывает спазм. - Витька... Витька! - вот этого человека Эма обнял! От души, порывисто, горячо... Стучал его по спине, тряс за плечи. - Витька!...Ты! Витька его тоже обнимал, радостно лупил по плечу, чуть косился на Стефа, стараясь делать это незаметно. Эма отпустил Мохова, обернулся, увидел растерянный, беспокойный взгляд Стефки, словно, силящегося что-то вспомнить. - Стеф... Это - Витя Мохов. Тот самый, который тебя... С которым ты... - и запнулся. Говорить он больше не мог. Опять заледенели пальцы рук, на побелевшем лбу выступили капли пота. Матово-черные глаза подернулись болевой дымкой... Заныло сердце. - Эма!... Эмочка!...Что с тобой?!... Опять плохо?! Руки Стефки обнимали, поддерживали, сжимали, отгоняли боль. Такие родные, такие заботливые руки. Эма обхватил Стефа за плечи, прижал к себе. Чем теснее он его прижимал, тем слабее становилась боль. Он лег щекой на стефкину макушку, посмотрела на Мохова: - Вот так, Витя... Всё хорошо... Черт... Если бы не ты... Стефка вдруг рывком вывернулся из его рук: - Молчи! Эмочка, ты сейчас молчи, пожалуйста!...Витя! Это же вы тогда меня... спасли... - четко выговорил он, с отчаянием глядя на Виктора. - Я вам так благодарен...И я очень хочу это все вам сказать... Но...Я же не путаю? Вы тогда были на машине?...Ну, когда я... А мы сейчас... И Стефка обернулся к вагону, где устрашающей горой возвышалась спортивная сумка Градиевского, рядом с которой маленькая спортивная сумка Стефа казалась случайно забытым кошельком. Виктор Мохов понимал все сразу. И еще он был очень рад видеть этих парней. Вместе. Особенно - младшего. Он не ожидал его здесь увидеть, хотел поговорить с Эмой, узнать, как дела. Но, раз уж они вместе... Тем лучше. - Конечно, я на колесах... Ребят, я вас отвезу, даже не переживайте. - он с готовностью шагнул в сторону монстроподобной сумки Эмы. - Эм, ты не дергайся...Я сам всё возьму. И с интересом смотрел, как худенький, светленький мальчишка в серой футболке и джинсах, управляется с таким "титаном паркета", как Эма Градиевский. Велел ему стоять рядом с Виктором, ничего из вещей не трогать - а сам побежал к стоящей неподалеку кучке людей. Мохов узнал Машеру, почему-то сидящего на спортивной сумке и держащегося за голову. Узнал Станислава Кучуна... Были еще знакомые лица, но он уже не вглядывался. Бросилось в глаза лицо молодого, худощавого, красивого парня - черноволосого, с зелеными глазами - который бережно, но решительно тянул Машеру за плечи вверх, вынуждая того встать. Парнишка, которого Эма назвал Стефом, потряс именно этого парня за руку, что-то ему сказал, потом подергал за руку Кучуна, потыкал рукой в них с Эмой... Вся группа стоявших внимательно посмотрела на них. Кучун похлопал Стефа по плечу, одобрительно кивнул. Черноволосый парень обнял его, взъерошил волосы, что-то наставительно говорил. Стеф слушал, кивая головой. Потом порывисто обнял черноволосого - и побежал обратно. Все это время Виктор осторожно придерживал за спину Эму, с лица которого по чуть-чуть сходила бледность... А все же Эмка - болен...И - серьезно. Вон, как его пробило. А он, Виктор, так орал на него, когда звонил. Стыдно-то как! Нехорошо получилось. Расстроившись из-за собственной черствости и бездушия, Виктор Мохов старательно тащил жуткую, неподъемную сумку к машине. Стеф вел Эму, обняв того за талию. Уже по дороге домой Градиевскому стало лучше, он порозовел, даже начал шутить. По дороге купили торт. Мохов - отличный водитель - город знал хорошо и завез Стефа в его мечту - французскую кондитерскую. Торт был с живыми ягодами и фруктами, залитый шоколадом, огромный - и очень красивый. Когда подъехали к дому - ребята уговорили Виктора подняться "на минуточку". Вылилось всё в чайные посиделки, за которыми, весь вечер, прерываясь, запинаясь и подолгу молча, Виктор и Эма рассказывали всё, что знали о той проклятой вечеринке. Стыл чай... Прекрасный французский торт потихоньку убывал. Стеф кормил Эму с ложечки, иногда даже перебивая его рассказ. Но, глядя ему в глаза, Градиевский послушно открывал рот и жевал нежнейшее суфле, политое шоколадом. Он не мог глотать от волнения. Но, при мысли, что именно такой торт, который Стефка мечтал подарить ему, чуть не стал причиной катастрофы, Эма старательно жевал, пытаясь хоть так перетерпеть душившие его слезы. Когда рассказывал Витька - Эма слушал его уткнувшись лбом в ладони, судорожно закусив губу, а Стеф крепко обнимал его за шею, прижимал к себе и жалобно смотрел на Виктора. Мохов, видя этот взгляд, запинался, сбивался, искал более мягкие формулировки. А про пощечины Стефке - вообще не сказал. А Эма, прижатый головой к стефкиному плечу, слушал Виктора и слушал, как яростно, горячо стучит в этом худеньком теле сердце. Стучит любовью к нему. К Эме Градиевскому. Торт доели. Чай выпили. Витьку проводили. Ушел он довольный, успокоенный. Ему очень понравился Стеф. Да и Эма, честно говоря, стал другим. Приятнее общаться с человеком... Намного. Про себя решил, что будет заходить в гости. Сюда - будет. Раз ребята приглашают. Оставшиеся одни, Эма и Стефка долго молчали...Сидели на диване в гостиной, обнявшись - и молчали... Потом Эма одними губами шепнул Стефке на ухо: - Пойдем...спать? Стефка вдруг смутился, зарумянился, спрятал лицо у Эмы на груди... Молча кивнул. В ожидании Стефки, отправившегося в душ, Эма сидел на диване, вертя в руках свое полотенце. Стеф уже рассказал ему, что их внезапный, быстрый отъезд с вокзала всеми был понят правильно. Макара Стас с Игорем решили забрать до вечера с собой - домой к Кучуну. Потому что Машера категорически отказывался что-либо делать - ходить, думать, дышать - без контроля со стороны. Поэтому сегодня за вещами поехать не получится... Завтра. Лешка Сёмин поехал провожать девчонок - Галку и Марьяну - даже поймал для этих целей такси. Потому что за Ирочкой Золотниковой приехали родители. Когда Стефка, уступивший Эме ванную, ждал его в коридоре, его взгляд упал на белый прямоугольничек на полу в прихожей... Это была вывалившаяся из барсетки Градиевского визитка режиссера с телевидения... Сергея Мещерякова. Подавив в себе желание вышвырнуть ее в мусорное ведро, Стефан аккуратно положил кусочек белого картона на столешницу под зеркало в прихожей. И - отправился в спальню, ждать Эму. Когда Эма, с влажными волосами, с каплями воды на загорелой коже, только в полотенце, охватывавшем бедра, вошел в спальню - он замер. На светлом покрывале широкой, стильной, современной кровати, как в своей мечте, он увидел худенькое обнаженное тело. Свободно раскинувшееся, замершее в ожидании. В ожидании его - Эмы. И только тогда, через секунду уже сжимая это тело в объятиях, Эма поверил, что они - дома! Вместе. И все самое страшное - позади. ***** ****** День прибытия в Москву со сборов оказался "днем сюрпризов" и для Стаса Кучуна... А, раз для него - то, соответственно, и для Игоря Адлиса тоже. Для начала обоих весьма взбудоражила идея ехать с вокзала именно к Cтасу - и вдвоем. Правда, перед самым прибытием на вокзал, Игорь, чуть запинаясь, сказал, что ему обязательно сегодня надо будет вернуться домой - Стефка приедет за вещами, надо помочь собраться. Стас согласно кивнул, а про себя думал, что надо будет подойти к Эме - он же повезет Стефку - и попросить, передоговориться хотя бы на завтра... Он категорически не хотел никуда отпускать Игоря именно сегодня, в день возвращения... И хотел, чтобы ночью тот был рядом. Вот такой у Стаса был каприз. Но, с момента прибытия, ситуация вокруг вдруг стала неуправляемой, и, в итоге, сработала именно на желание Стаса не расставаться с Игорем. Для начала, у них обоих на руках оказался Макар Машера - рвущий на себе волосы в отчаянии, что увели его Даньку, абсолютно недееспособный, отказывающийся что-либо слушать - отправлять домой которого в подобном состоянии было немыслимо. Далее, с промежутком в несколько минут, плохо почувствовал себя Эма Градиевский, о чем в панике им сообщил подбежавший Стефка. Стас уже хотел, оставив Макара на Игоря прямо тут, на вокзале, сам отвезти ребят домой - потому что очень беспокоился за Эму - а потом уже вернуться за Адлисом и Машерой... Но, оказалось, что Эму со Стефкой встречал кто-то из друзей, с машиной, и им уже предложили подбросить их до дому. Стас повернулся, смотрел на высокого паренька, который метрах в двадцати от них, хлопотавших над Макаром, бережно поддерживал за спину побледневшего, враз осунувшегося Эму, а тот даже оперся локтем на плечо спутника. По развороту плеч, поставленному положению головы Стас понял, что парнишка - "свой", бальник. Да и лицо, вроде, знакомое, видел на паркете... Значит, неприятностей быть не должно, можно отпускать. По жесткой, въевшейся с весны привычке, он очень внимательно относился ко всему, а тем более, ко всем, кто окружал Эму... А уж теперь, когда рядом с Эмой - Стефан. Но тут - вроде, нормально. И Эма ему, похоже, доверяет. Стас незаметно подмигнул Игорю, ждавшему его сигнала, и тот отпустил брата "ехать с Витей Моховым", обещавшим отвезти их до квартиры и помочь дотащить сумку Градиевского. Услышав фамилию, Стас еще раз убедился, что все в порядке - в списке участников той мерзкой акции, который он знал наизусть, фамилия "Мохов" не упоминалась. Стефка, обнявший Игоря и чмокнувший его в щеку, умчался к Эме с Виктором, а перед ними, на асфальте перрона, сидел недееспособный Машера. Прибывших со сборов детей разобрали родители, Лешка Сёмин, донельзя расстроенный тем, что не удалось проводить Ирочку, которую встречали мама с папой, отправился сопровождать по домам Марьяну с Галкой. Он яростно пытал их, правда ли, что Иришка спрашивала девчонок о нем, и что именно спрашивала. Это его очень волновало и он даже поймал такси, чтоб развезти подруг с комфортом. Бесхозным и неприкаянным остался только страдающий Макар. Стас посмотрел на Игоря, Игорь посмотрел на Стаса, думали они об одном и том же, поэтому, дружно вздохнув, Игорь потащил Макара за плечи, заставив его все же встать, а Стас одним движением повесил на плечо сумку Машеры. Домой к Стасу приехали втроем. И вместо романтических переживаний наедине... Вместо, сперва мягких, ласковых, а потом становящихся все более страстными, властными и зовущими прикосновений к черным сверкающим волосам, упругим, выразительным губам Игоря - Стас отправился в магазин, за продуктами. Они, на пару, может, еще как-то и перебились бы пачкой пельменей, сиротливо лежавшей в морозилке абсолютно пустого холодильнике, а вот погибавшего от любовной тоски Машеру, явно, нужно было по-человечески накормить... А Игорь, который вместо того, чтобы покорно таять в сильных руках Стаса, подставляясь под его яростные ласки, пинками загнал Макара в душ с дороги, и даже нашел ему чистое полотенце, а сейчас запускал стиральную машину, в которую складировал всю грязную тренировочную форму Макара, нахально, без зазрения совести, вытащенную им из машеровской сумки... Ну а что?!. Макар пока "дурной", домой ему нельзя, а при такой теплой погоде вещи высохнут быстро. Ну, чтобы хоть время с пользой шло. Именно так Игорь объяснил свои действия вернувшемуся с пакетом продуктов Стасу. Да!... И накормить бы его хорошо - явно, голодный парень. Стас хмыкнул, легонько стукнул Игоря по плечу - и послушно пошел на кухню готовить жертве сердечной страсти тушеное мясо с картошкой. И какой-нибудь салат. Через полчаса стукнула дверь ванной и в кухню, медленно и печально, с опущенной головой, вплыла "жертва" - с мокрыми волосами, капельками воды по шее и плечам, обмотавшаяся на манер "юбочки" полотенцем - которая непроизвольно пришла на вкусный запах готовящейся еды. Стас переворачивал лопаточкой мясо на сковородке, на подоконнике, подтянув левое колено к груди, опираясь на него подбородком, внимательно наблюдая за его действиями, сидел Игорь, курил. Явление страдающего чистого Машеры привлекло всеобщее внимание. Стас дернулся было к нему, но не мог отойти от сковородки. Игорь мягко соскользнул с подоконника, шагнул к Стасу, прижался к нему со спины, на мгновение коснулся горячими губами шеи. Тихо шепнул: - Можно - я?... Стас кивнул с облегчением, чуть прижался виском к щекотавшим щеку и шею черным шелковистым волосам. При виде этой развернувшейся перед ним пантомимы, в глазах Макара, в первый раз за последние несколько часов, промелькнуло живое человеческое любопытство. Он озадачился... И это - принудительно - заставило его думать. Ну, хотя бы о том, что два обнимающихся на кухне тренера - это не совсем обычная ситуация. Игорь решительно усадил Макара на стул, взял второй стул, развернул его спинкой вперед, поставил впритык, сел, устроив руки на спинке, а подбородок на руках. Внимательно посмотрел на Макара: - Поговорим? Макар, которого, на секунду выпустив, опять затопило отчаяние, тупо разглядывал серую столешницу... Равнодушно кивнул. Ему было всё равно. Игорь обернулся на Стаса, тревожно-напряженно смотрел ему прямо в глаза своими зелеными "кошачьими" глазами. Стас отвернулся к плите. Он понимал, что Игорь хочет сделать. И о чем спрашивает. И, преодолевая некоторое душевное сопротивление, тяжесть, которая рывком вдруг осела в груди, медленно кивнул... Опять внимательно посмотрел на Игоря ... Увидел в его глазах такую преданную любовь, такое понимание и тоску по нему, Стасу, пусть их и разделяли всего-то полтора метра пространства. Под этим ответным взглядом растворилась тяжесть, сдавившая грудь, растаяла, как случайно залежавшийся снег под ярким апрельским солнцем. Игорь - рядом. И он - любит. Теперь - ничего не страшно. А Макара сейчас надо встряхнуть. Хорошо встряхнуть! И Стас кивнул еще раз - решительно и уверенно, как всегда. Игорь улыбнулся ему - у Стаса заныло в животе от этой мягкой, доверчивой улыбки - и развернулся к Макару. - Макар, послушай меня... - Машера, не поднимая головы, безразлично кивнул. Игорь легким движением потрепал русый затылок Машервы и говорил уже дальше этому затылку. - Ты просто слушай. Хочешь - не слушай. Я расскажу, как было у меня. У нас. Он на секунду запнулся. Плечи напряглись, окаменели. Стас протянул руку, чуть сдавил напрягшееся плечо - всё хорошо, всё правильно делаешь. И - кашеварил дальше, внимательно прислушиваясь к тому, что происходило за его спиной. Хорошо, что к началу рассказа Игоря он уже почти все сделал, и такие предметы, как ножи, кастрюли с кипящей водой были не нужны. Стиснув зубы, он накрыл стол, поставил перед Макаром широкую тарелку - мясо с картошкой, салат из свежих овощей с оливковым маслом, хлеб - а потом, отвернувшись к плите, упершись в нее стиснутыми кулаками, которые сжал, чтобы скрыть дрожь в пальцах, только кусал губы, слушая Игоря. Игорь рассказывал Макару, как в возрасте Даньки и Стефки - в семнадцать лет - влюбился в самого лучшего человека на свете... Вот, в Стаса... Да, в Станислава Григорьевича. Рассказывал, как три года, изо дня в день, жил только от тренировки к тренировке - чтобы иметь возможность просто оказаться рядом, увидеть дорогого человека, ощутить его - тренировочные, рабочие - прикосновения. И уходил домой счастливым - ждать завтрашнего дня, завтрашней тренировки. Макар во все глаза смотрел на Игоря - слишком неожиданное откровение... Иногда, с застенчивым любопытством, косился на Стаса, стараясь делать это незаметно. Стас, затаив дыхание, ждал... Ему было необходимо услышать, что и как Игорь скажет дальше. Он не боялся уронить свой тренерский авторитет в глазах Машеры - слишком монументален и весом был этот самый авторитет, наработанный годами. Стаса трясло от желания узнать, как сам Игорь воспринял, пережил то, что произошло семь лет назад. В тот день. В Керчи они уже осмеливались задавать друг другу вопросы о том, что было потом, после. Но о том дне еще так и не говорили... И Стас не предполагал, что отважатся они на это вот так, втроем. С Макаром, сидящим за его кухонным столом. Игорь внезапно встал, подошел к Стасу. Тот настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил этого. Он вздрогнул, когда две тонкие, но уверенные руки обняли его за плечи, а по открытой шее опять проскользнула шелковистая прядь волос. - Понимаешь, Макар... Я в тот день пошел к Стасу. Сказать о своих чувствах. Пошел - как дурак. Как эгоист, потому что думал только о себе. О своих переживаниях... Я ни секунды не потратил на то, чтобы подумать - а готов этот человек - человек, которого я люблю! - меня выслушать?! Он готов услышать о том, что я чувствую, что я испытываю, когда вижу его?! Я-то сам о себе всё знал уже тогда, знал, что - только Стас, и никого другого! Никогда... Потому что такого, как Стас - больше нет. А он?!...Он хоть что-то знал о себе - тогда?!... Я не подумал о нем. Я старательно думал только о себе, о своих страданиях. Вот, как ты сейчас - только о себе. И - пошел... И вывалил ему все это на голову. И ждал. Ждал, что меня обласкают и похвалят. За то, что я такой молодец!... Пришел - и, с ходу, вынес человеку мозг. А как иначе-то?! Я же страдал!...Все обязаны были меня жалеть и понимать. Стас дернулся - чтобы обернуться, возразить. Да что же он несёт, этот придурок?! Всё же - не так!...Не так было! Руки Игоря, внезапно ставшие сильными и властными, обхватили его поперек груди, сжали, не позволяя обернуться. Не позволяя даже пошевелиться. Уверенный, грудной голос. Прерывистое дыхание, в волнении, то и дело, обжигавшее шею. - Знаешь, почему он сейчас дергается?...Потому что хочет развернуться и закатать мне в лоб. Что я не прав, а во всем виноват он. Виноват, что в очередной раз не успел сгруппироваться, изогнуться и поймать в тысячном прыжке мой очередной каприз. Мы тогда готовились к России, он спал по три-четыре часа, у нас шесть пар могли на финал претендовать... Ты понимаешь, какая это нагрузка?! Он жил в зале. Он нас всех вёл на финал России!... Но как же я мог выбрать другое время?! Только тогда! Перед чемпионатом!...Я же не думал, Макар, я страдал, понимаешь?! Мне на всех было наплевать. И вот на него, на Стаса тоже... Стас... Ты постой спокойно, просто спокойно. Я все равно тебя удержу, а ты только силы тратишь...Дай мне сказать, прошу тебя. Так вот, Макар... Я пришел - и вывалил ему на голову все свои чувства. Без подготовки. А он тогда - устал. Он безумно устал, и я это видел! Но мне было наплевать. Мои страдания были важнее. И я своим приходом заставил вот этого человека - которого я люблю, Макар! - совершить поступок, который он совершать не хотел. И не совершил бы, если бы я его не спровоцировал. Он меня послал - жестко и грубо. И я сам был в этом виноват. Всё можно было сделать иначе, по-другому. Но мне лень было думать, Макар, я страдал - и упивался этим страданием. А потом... Стас почувствовал как начинают дрожать обнимавшие, сдавившие его руки Игоря. Его самого в этот момент трясло так, что он вцепился пальцами в край плиты -чтоб не так колотило. Но - не оборачивался, не мешал. Стоял спокойно - как просил Игорь. Только дрожь пробивала все тело - от затылка до ступней. А единственной защитой от этой дрожи было молодое стройное тело, прильнувшее сзади к спине, все сильнее и сильнее сжимавшее его в объятиях. Тело, которое сотрясала своя дрожь воспоминаний. - А потом... Я пошел ставить крест на своей бесценно-бесполезной жизни. Ну, раз Стас меня отшил. Пошел трагически гибнуть. Вместо того, чтобы быть рядом, вместо того, чтобы приносить ему свежие фрукты и соки - чтоб он на ногах стоял. Чтоб не упал, понимаешь! Вместо того, чтобы попытаться сделать так, чтоб он спал хоть на час больше - за пять дней до чемпионата!...Нет, я пошел гибнуть в омуте порока и разврата, отдаваться первому встречному. Как дурак... Завалился в какой-то бар... Стас, спокойно! Нажрался там коньяка... Пошел с каким-то мудаком в сортир... Стас! Спокойно, говорю! Ты же все обо мне знаешь.Или - напомнить?! Керчь - напомнить?!... Вот так... Ну, и когда этот урод стал на мне джинсы расстегивать, я опомнился, по роже ему съездил - и ушел... Потому что, кроме Стаса - никого рядом быть не могло, никого. А вот теперь я себя спрашиваю - блять, почему, вместо того, чтобы быть рядом с ним, поддерживать его - я шлялся чер-те где и оплакивал свой идиотский поступок?! Который, в результате и у него, вот, у Стаса, и у меня, украл семь лет жизни. Мы не видели друг друга семь лет! Только потому, что я тогда, как эгоист, не думал о нем. Мне просто нравилось страдать... Стас жмурился, прикусывал губы, пытаясь пережить то, что слышал сейчас в своей кухне. Его затопила внезапная, сносящая все барьеры и смывающая все сомнения волна безумного, живительного облегчения. Горячие губы опять на миг прижались сзади к шее - но уже не скрытно, не тайно. Уверенно, оберегающе. А такой родной голос тихо шепнул: - Прости меня...Я бы не смог один на один тебе это всё сказать...Но мне так важно было, чтоб ты знал. - Ты когда всё это понял, умник?! - сдавленным шепотом прохрипел Стас, которому вдруг отказали голосовые связки. - Ночью. В купе. Когда ты меня на полку завалил... - губы Игоря прикасались к шее, к плечу, сбивая, лишая возможности соображать. Но у Стаса был еще один вопрос, который его мучил уже какое-то время. Он страшился его задавать - но не задать просто не мог. - А там, в пансионате?...С тем ублюдком жирным?...- он всё ещё не поворачивался, не был готов увидеть глаза Игоря... Держался одной рукой за обнимавшие его руки. - С тем?... Стас, я тогда вообще ничего не соображал, даже хуже, чем семь лет назад, честно... Я же сдуру решил, что ты меня второй раз отверг - сознательно отверг... Наверное, пошел бы...И лег бы... А потом сдох - от собственной дурости... Я, когда тебя там, у крыльца увидел, от счастья чуть не рехнулся - просто, что ты рядом... Что тебе - не наплевать... - Фамильное это у вас. Дохнуть от собственной дурости. - довольно проворчал Стас, внезапно, одним движением, разрывая кольцо обнимавших его рук, резко разворачиваясь, обхватывая, прижимая ставшего вдруг покорным Игоря к груди, вжимая его в себя, утыкая лицом себе в плечо - Два дурика...Ничего, разберемся. Он чувствовал, как пытается прижаться к нему все плотнее и плотнее, обнимая его тонкими руками за шею, стройное, такое любимое тело Игоря Адлиса. Стас поднял глаза на Макара, о котором он, честно говоря, на пару минут подзабыл. Выражение лица Машеры, не дыша, замершего на стуле, напомнило ему забавную сценку из программы "Камеди вумен", где к девушке-психологу приходила жена олигарха, жаловавшаяся, что у нее страшная депрессия - муж отказывался провести с ней отпуск на Гоа...Мадам подозревала его в измене и желала выплакаться психологу... Девушка-психолог очень быстро, хлесткими фразами и в таких черных красках рисовала пришедшей свою собственную жизнь, что одна из финальных реплик жены олигарха - "Бли-и-и-н...И я ещё... Со своим Гоа сюда припёрлась... Да нет у меня депрессии!... Проблему из пальца высосала!..." - вызывала дружный хохот зала. У Макара на просветлевшем лице было что-то, очень напоминавшее мысль, что, "припёршись сюда со своим Гоа", он, явно, переоценил значимость собственной проблемы. А что?! Данька через несколько дней пойдет в школу. У Макара начнутся занятия в институте. Квартиру можно начинать искать хоть сегодня. По улицам им ходить никто не запретил, и доехать до данькиной школы - у Машеры ноги не отвалятся. И - ну его! - не будет он страдать! А то вон как бывает... И Макар - с искренним любопытством и даже уважением - косился на Игоря. Пока жадно поедал уже остывшее мясо с холодной картошкой. И - салат. А потом раздался телефонный звонок. Стасу позвонил "Михась". Мишка Поярков, из Минска, с которым они, в свое время плечом к плечу, боролись на всех российских турнирах и остались большими друзьями до сих пор... Стас даже ездил судить минские турниры по приглашению Михася. Сейчас у Мишки, помимо танцевального клуба, было свое модельное шоу, выступавшее на демонстрациях коллекций мастеров высокой моды - и в Беларуси, и в России. В данную минуту Мишка был в Москве, куда приехал со своим "гаремом" - как раз для участия в одном из показов. Но...Случилось непредвиденное. Пару часов назад Поярков получил сильную травму ноги и не мог проводить финальный прогон. Показ - завтра, на Кузнецком мосту, в одном из модельных салонов. Единственный человек, кому Поярков мог доверить свои навороченные, даже не модельные, а танцевальные выходы своих солистов - Стас Кучун! Стас не доверявший уже никому - ни, враз, внезапно, прозревающему Игорю, ни Машере, которого днем не мог оторвать от перрона вокзала - решил вопрос кардинально: дал им две минуты на сборы - и спасать завтрашнее модельно-танцевальное шоу Мишки Пояркова они отправились втроем. А по дороге Стас думал, что сегодня ночью Игорь будет с ним. Ну, если они убедятся, что Макар очухался и его можно будет завезти домой. Главное - Игорь будет с ним. Мечта-то сбылась! Вот так.